***
Мне ещё никогда не доводилось видеть его так часто в рамках одного задания в столь короткие промежутки времени. Но, разумеется, дело Злата он не мог пропустить мимо рук. Курировал его лично. Как и всегда, он не выражал эмоций, но… В нем не было того холодного напряжения, которое всегда давало нам сигнал быть в полной готовности, ловить каждое движение, и игнорировать слова, направляемые преступникам. — Я разочарован, Ярослав. Как пощечина. Директор редко бывал мной недоволен, и, обычно, я знал, в чем причина, и мог смягчить для себя горечь его коротких и безразличных слов. Но теперь я даже не мог понять его. И молчал, опасаясь, что сделаю ещё хуже. — В первую очередь, про имя тебе следовало спросить его. — Это бы ничего не поменяло, — возразил я, как можно более ровно. — Он сказал бы, что всегда знал имя, я продолжал бы думать, что ему меня представили. Для мальчика, не знающего наших правил, такая мысль тем более естественна. — Неестественно, что сокращение «Яся» нисколько не насторожило тебя, — строго сказал Истребитель. Как же странно и нелепо звучало в его устах то, что у Злата получилось сделать мягким. — Довольно неочевидное сокращение. — Злат — гений, — словно бы невозмутимо ответил я. — У него нестандартное мышление, — и если отбросить контекст, это даже нравится мне. Сильнее, чем извечное «Слава», которое так легко подойдёт ещё нескольким именам… — Есть более простое объяснение. Это другое имя. — С чего бы Злату звать меня другим именем? — что ж, похоже, разочарование Истребителя скоро станет по размеру больше, чем он сам. Я совершенно не понимаю его. — Он и не звал тебя. Он обращался к своему племяннику. И звал его его именем. Я снова молчал, но лицо моё обретало так любимое директором неживое, каменное выражение. Очень медленно моргнув, я встал и подошёл к его столу. — В таком случае, прогоните меня навсегда. Потому что я не смогу работать, зная, что столь важную информацию о существовании у Злата настоящего племянника от меня утаили, несмотря на то, что я должен был к нему идти. — У Злата нет племянника, — хладнокровно ответил директор. Интересно, в какой момент он твёрдо решил сломать меня? Наверное, уже давно, а теперь, похоже, он, наконец, нашёл действенный способ. — Почти двадцать лет назад, у его брата был сын. Который умер сразу как родился. И больше никогда у Николая Орлова детей не было. Я глубоко вздохнул. И очень медленно отошёл от стола. — Значит, Злат — сошёл с ума? — странно. Странно, хотя за двенадцать лет заточения в полном одиночестве сохранить рассудок очень трудно. Но в том и дело, что его глаза были ясными. Усталыми, безусловно. Но не безумными. — Возможно. — Возможно? — повторил я. — У него не было экспертов? — Нет. Безумие нередко становится причиной оправдания, лечения вместо заточения, и возвращения к жизни в обществе. — Но если он… — Больше это ни в чем не проявляется. Я кивнул. Да, ни в чем. Или, во всяком случае, оно скрыто от глаз тех, кто не слишком глубоко знает, как ведут себя сумасшедшие. — Вы думаете, он придумал себе племянника, чтобы мы прислали агента? — Да. У нас есть достаточно оснований предположить, что так оно и есть. Мы отказывались вступать в эту игру довольно долго. Но теперь — он что-то затевает. Разумеется. Если даже я подумал, что у Злата готов план за один день, то Истребитель, который следит за ним постоянно, не мог не заметить. — В том случае, — продолжал Истребитель, — если Злат придумал все это, ты должен выяснить, что ему нужно. А если он безумен, присутствие племянника, которого он звал так долго, может замедлить его и дать нам время. И если всякий раз мысль о том, что Злат знает больше, чем должен, станет повергать тебя в панику… — Этого не повторится, — отрезал я. Паника. Что ж, для Истребителя даже то, что я пришёл раньше, чем требовалось — паника. — Но скажите, почему меня не предупредили? — Попытка подстроиться под выдумку Злата была бы заметна. Ты отказался изображать, что знаешь его брата. А здесь — тебе бы пришлось знать самого Злата. Это бы лишь помешало. Теперь же он тебя принял. Принял. Или просто втянул. Если он правда добивался, чтобы к нему прислали агента, безусловно, это чтобы переманить его на свою сторону. А если… Если он безумен, что ж, я понимаю. Будь у Семена сын… Если бы он погиб, наверное, я тоже захотел бы придумать для него жизнь. Ужасную жизнь, полную причин, чтобы не видеться с отцом. А спустя годы, я поверил бы в это так крепко, что встретив хоть отдалённо похожего, простил бы ему все ошибки, все несоответствия, лишь бы и дальше верить… — Не вздумай его жалеть, — вдруг тише обычного сказал Истребитель. — Жалеть?.. — к сожалению, выдавая свое удивление повторил я. — Это невозможно, — невозможно для того, кто двенадцать лет провел с Семёном. — Завтра ты снова увидишься с ним. — Почему так скоро? — будь я настоящим племянником, я бы выбрал потратить время, чтобы все осмыслить, прежде, чем явиться вновь. — Чтобы он был уверен, что это не было сном.***
Я вернулся к себе. Как всегда, слишком плотно вжался животом в край стола. Встреча завтра — неестественно, слишком скоро. И поэтому, времени переживать об Истребителе нет. Нужно решить все за двоих, за себя самого и за племянника Злата. Лучше с него и начать. Дядя ему, конечно, приглянулся. Умный человек с чувством юмора, которому, неожиданно, не наплевать. Да. Но не следует считать, что он смягчится так скоро. Я бы не стал. Дети из приюта, конечно, не агенты, но, безусловно, видели обмана и подлости немногим меньше. Все, что можно сделать — один шаг навстречу, осторожный шаг, нетвёрдый. Шаг лишь одной ногой, чтобы проверить почву. И так удачно, Злат этот шаг уже подсказал сам. Опасный и скользкий, безусловно. Разузнать о дорогом дядюшке самостоятельно. Что я мог бы найти? Злат попал в газеты как раз при аресте. Все его прежние преступления не освещались прессой, либо просто пресса не знала, что он за ними стоит. Да и этот-то случай в газетах… Там куда больше описаны красота и ужас полёта драгоценностей. Даже заложники упомянуты только в одной статье, а что уж говорить про академию, и, тем более, подробности дела?.. Что ж, и на этом, пожалуй, можно было бы остановиться. Только так останавливаться — совсем на меня не похоже. Особенно после упрёка в наивности. Но самостоятельный поиск мало мне дал бы. Я, пожалуй, ещё сумел бы найти статьи самого Злата. Далеко не все из них, разумеется, но их хватило бы, чтобы почувствовать, что дядя или из тех самых любителей теорий заговора, или, что некий заговор действительно расползся по нашему городу. Понять больше было бы трудно. Даже зная, что Академия существует, трудно. И дело не в слоге, с ним-то у дяди Злата все в порядке, разве что туману эпитетами умеет нагнать… Дело скорее в том, что он ссылается на события, которые теперь скрыты и похоронены. А, кроме того, конечно, во многом лжет, искажает и домысливает — ведь в самой академии он не бывал. И одного только факта, что мы существуем, недостаточно, чтобы разобраться. Мне не хватает и того, что я здесь живу почти всю свою жизнь. Не хватает даже того, что я знаю о предыдущем директоре, а, судя по датам, Злат застал его… Впрочем, знания мои ограничены только тем, что звали этого директора Жнецом, и что глаза Истребителя темнеют, а улыбка Кибера становится нервно-резиновой, когда появляется хотя бы намёк на воспоминание… Что же за вывод тут сделаешь? Только один: Злат боялся Академии и прошлого директора ещё до открытого столкновения. Вообще-то, расспросить бы его об этом толком. Пускай он наговорит чудовищной лжи, но хотя бы капли правды достанутся мне. Я сумею их вычленить. Вычленить… Но только не скрыть от других, что об этом спрашивал. Испытывать терпение Истребителя, конечно, весело, особенно, после сегодняшнего, но, боюсь, в данном случае вопрос слишком серьёзен. Кстати, об Истребителе. Он, конечно, должен бы стать следующим шагом. Если бы он стал тратить на меня время, — а племянник Злата слишком ценный ресурс, чтобы этого не делать, — я бы, конечно, спросил у него. И он ответил бы: «Двенадцать лет назад, Ярослав, твой дядя устроил крупное нападение, с целью грабежа. Он захватил заложников, с ними и с украденным, пытался скрыться от нашего преследования, но ему это не удалось. В его машине было столько опасного оружия, что выстрел в неё спровоцировал взрыв, во время которого заложники погибли — кроме одного мальчика. Из-за взрыва, в воздух взлетели украденные драгоценности. Одна из них распорола твоему дяде ухо, так что ты никогда не спутаешь его с отцом. Злат был так сильно шокирован и оглушен, что при задержании уже не сопротивлялся». Я глубоко вздохнул, пожалуй, слишком живо представив, что Истребитель ждёт от меня правильного ответа на такой рассказ. А затем криво улыбаясь подумал, что, будь я просто племянником, я сказал бы: «Ну спасибо вам большое, Истребитель, как же это я только не понял с первого раза, когда тоже самое мне ваши агенты рассказали». Но допустим, допустим, я был в хорошем настроении. Или испугался. Или хотел узнать про дядю больше, чем язвить. Что бы тогда привлекло моё внимание, за что бы я зацепился?.. За то, что Злат был шокирован? Впрочем, ведь он мог погибнуть… За заложников? За Семена?.. Оставь Семена в покое. Не смей к нему с этим приставать. Сегодня ты даже не имеешь права смотреть ему в глаза. Нет. Нет, не оставлю! Я хочу узнать, что мой дядя сделал! Эй, рыжий, скажи, что мой дядя сделал! «Я… Я не помню, Слава… Не помню, ничего не помню! Только как золото летело… А твой дядя, он… А ты… Сегодня смеялся с ним. Ты сегодня был с ним… И ничего не сказал мне!» Я упал на стол, тяжело дыша. Вот об этом Истребитель и говорит. Эмоции мешают работе. Нужно помнить, что это моя миссия. Я делаю это не для своего удовольствия. И Академия вовсе не зря скрывает от Семена… Помню, что первый раз мы дрались как раз из-за Злата. Из-за того, что Семён пытался попасть к нему, увидеть его. А я не хотел пускать. Думал, за такое его исключат тотчас же. Почему-то злился Семён именно на меня, не на Академию… Зато я теперь понимаю, что было бы, попади он к Злату. О да. Да, понимаю. «Это Истребитель сказал тебе, что я виноват. Но это была его ошибка, это он погубил их. А я этого не хотел. Ты ведь такой хороший мальчик… Даже если я и злодей, у меня не возникло бы желания причинить тебе вред». Впрочем, конечно, это звучало бы тоньше, хитрее, осторожнее. А Семён… Да много ему надо, чтобы кому-то поверить?.. Я, определённо, отвлёкся. Непростительно отвлёкся. А суть всего лишь в том, что никто не сказал бы племяннику Злата ничего толком. Только навалил бы на него груз непомерной вины за человека, которого он никогда не знал. Впрочем, не очень-то я им бы это позволил. С чего, если я от такого родственника ничего в жизни не видел? Никакой ответственности за него не несу. Наверное, с Семёном разругался бы вдрызг. Да откуда тебе знать, рыжий, что мой дядя вообще виноват?! Раз не помнишь ничего толком! Глупость… Жестокая глупость. Я говорил бы дяде, что он виноват. А другим, что это не так. И таким образом, очень скоро бы всем здесь надоел. Вот и все, что касается «Яси», если у кого-то кроме Злата язык повернётся его так называть. За этот день он мог бы понять только, что дядя у него одна сплошная проблема. Что ты ей верь, что нет, а все равно получится довольно безысходно. Либо дядя — последний шанс на родственные связи — окажется лжецом, либо Академия, чья ужасная мощь с лёгкостью раздавит и твоего дядю, и тебя, и всех, кого ты знаешь… Так что, что бы ты ни выяснил, веселее не станет. И никто тебя не пожалеет… Потому что характер у тебя просто отвратительный. Так что завтра, надо полагать, он будет тише, чем сегодня. Стоять подальше от Злата, но и от камеры тоже. Но, с поправкой на моё задание, все-таки поближе к Злату, с большим опасением в сторону Академии. Пожалуй, лучше заменить условный сигнал о том, что нужно срочно уходить — тем более, Злат все равно его заметил. А теперь тревожные взгляды на камеру будут означать страх не перед заключённым, а перед его заточителями. Теперь что касается меня лично. Справился ли я? Справился ли Злат со мной? Очень трудно ответить на этот вопрос. Конечно, если он выдумал племянника для нас, то тогда критерии довольно просты. Он и так знает, кто я. Он справится со мной лишь если я выдам ему важную для Академии информацию. Этого однозначно не случилось. И не случится. Другое дело, если в племянника он верит. Смог ли он разгадать, кто перед ним. К сожалению, есть целых две причины сомневаться. Имя. Что бы ни говорил Истребитель, а меня это беспокоит. В конце концов, Истребитель мог и просто солгать, о том, что это не имеет значения. Чтобы я снова не запаниковал. Так что мне определённо нельзя упоминать Семена как-то иначе, чем как случайно встреченного здесь. Впрочем, не слишком-то я и собирался. Рисковать собой — одно, а другими… Пока что и незачем. И второе. Второе настораживает куда больше. Этот вопрос про жену и смех Злата. Это могла быть простая ловушка, в которую, если подумать, простой человек попал бы раньше, чем агент. Он бы просто не подумал. В потоке диалога вообще думать успевают далеко не все. Но на сто процентов ответить это Злату не могло. Совсем другое дело, если он не проверял меня, а говорил напрямую, что точно знает правду. Как он мог её узнать, если не знал заранее? Что может выдать агента тому, кто хорошо знает Академию? «Часы». И выражение лица. Может быть, стремление к строгому стилю. Но «часы» были оставлены, а руки мои спрятаны. Лицо… Но я изображал хмурость, а это, в отличие от весёлости, мне обычно удаётся. Я прокручивал наш разговор в голове, вцепляясь в малейшие детали и интонации… Но находил лишь глупости, вроде вопроса, о том, какой идиот делает Злату маникюр… И чувствовал себя совершенно выжатым и совершенно ни к чему не пришедшим, когда дверь открылась. Если бы не был так вдавлен в стол, я бы подпрыгнул. — Слава! Растяпкин… Какой-то очень смущенный и очень решительный. Видимо, хомяк сбежал. Нашёл где-нибудь пшено… А то и комнату, в которой можно подслушать разговоры высших. — Чего тебе? — я медленно отъехал от стола, не поднимаясь со стула. И очень скоро был рядом. Я ожидал спешного и сбивчатого рассказа. Чего я не ожидал, так это, что он схватит меня подмышки и поднимет над землёй. Что это?! Что значит?! Он узнал?..