Реабилитация

Отдых пошёл на пользу. Снова стоя перед директором, я чувствовал себя совершенно иначе. Спокойным. Готовым продолжать. Способным просить прощения несмотря на то, что все ещё не ощущал никакой вины. И Истребитель, казалось, уже тоже оставил свое недовольство и встречал меня так же ровно, как и обычно. Тем не менее, он ждал меня. Ждал и молчал. Глядя ему в глаза, медленно, отделяя слова друг от друга, я сказал: — Я очень сожалею о своём поведении в прошлую встречу с вами. Это было недопустимо. Директор медленно кивнул, но его ответ почти удивил меня: — Я тоже сожалею, о том, что недооценил важность информации, связанной с тринадцатым, — услышать, как директор признает, что затруднения в миссии возникли хотя бы отчасти по причинам… Не зависящим от тех, кто в ней участвует, почти невозможно. И уж тем более, услышать, что эти причины зависели от него лично. — Однако, подобные срывы действительно недопустимы. В жизни агента нередки ситуации, когда информация может оказаться неверной. Это может произойти в любой момент, и даже при самом надёжном источнике. И если ты не сможешь оценить ситуацию с холодной головой, это может стоить тебе жизни, — да, мы и во время учёбы не раз от него это слышали. И… Что ж, нет причин сомневаться, что это он взял не из головы. — Поэтому, я не могу закрыть на твоё поведение глаза. Конечно. А если бы и мог, с какой стати ему это делать? В общем-то, придя сюда, я не рассчитывал на снисхождение, как бы Кибер ни уверял в том, что директор расстроен. — Но, принимая во внимание обстоятельства, твоё наказание можно будет назвать полезным для дела. Недавно ты видел комнату Злата. Как раз в начале недели в ней прибирают. Обычно, в строгой очерёдности, но для провинившихся место всегда уступят. Да. Это действительно звучит очень полезно и удобно. Познакомиться с местом, где будут проходить дальнейшие беседы заранее, чтобы не было лишних неожиданностей. — Но есть кое-что, что ещё не даёт мне покоя в твоих словах, Ярослав, — прибавил Истребитель. Я ничего не ответил. Я догадывался, что он не пропустит этого так легко. — Ты сказал: «Откуда мне знать, что сделаете со мной». Что, по-твоему, мы можем сделать с тобой? — я выдержал его взгляд. Холодный, долгий и тяжёлый. Надеюсь, что не выглядел готовым к бою, но, в действительности, так было. Я собирался отвоевать, сохранить свое право… Считать Академию способной на худшее. — Ничего конкретного я не имел в виду, — тихо проговорил я. Знаю, на что он намекает. Знаю, что он не мог не догадаться. Но я уведу его от этой мысли подальше, раз он дал мне такой шанс. — Был не совсем в себе, в голову лезли глупости. Что я теперь не смогу заходить в ваш кабинет, не боясь услышать, например, что Злат — на самом деле мой отец. — Отец? — повторил Истребитель. Никаких чувств, как и всегда, но все-таки мне показалось, что этой мысли он нисколько не понял. Думаю, Истребитель никогда не смотрел плохих фильмов. То ли дело бабушка Растяпкина. — Я подумал… Николаю Орлову ни к чему скрывать, если у него есть ребёнок, так что, полностью исключено, что я имею к нему отношение, — что ж, в действительности, может, и не полностью. Мужчины ведь не всегда знают о своих детях. — А вот у Злата на такое причин хватает. Он, к тому же, считает, что Академия похищает детей. Вполне мог не подтверждать отцовства, ради безопасности. Собственно, поэтому и называет племянником, чтобы связь с ним не звучала такой важной. — Для чего же нам держать у себя сына Злата, пускать его к Злату и скрывать от него, чей он сын? Я не стал смотреть на него. Ну да, как будто я вас не знаю. Как будто вы меня не знаете. — Очевидно. Чтобы внушить ему ценности Академии. Чтобы он не сомневался и не имел причины задуматься об измене здешним принципам. И, конечно, чтобы, в крайнем случае, надавить через него на Злата, ведь Злат, похоже, все-таки не хотел бы его потерять. Истребитель нахмурился. — Ты беспокоишь меня снова, Ярослав. Полагаю, я буду беспокоить его всегда. И не могу сказать, что глубоко об этом сожалею. Беспокойство это все-таки не безразличие. — Что было бы, окажись твоя теория правдой? Чего нам пришлось бы ожидать? Предательства? Не ожидал, правда, что доверие ко мне подорвано до такой степени. Но директору следовало бы помнить, что я здесь учился. Я знаю правильный ответ. Ведь нам объясняли множество раз, что делать даже и при меньшей связи с делом. — Ждать вам бы не пришлось. Я бы отказался от дела сразу же. Истребитель кивнул. Что ж, вот и все. Все, что должен ему сказать его агент, больше ничего. А вот что до меня… Я спрашивал себя, что подумал бы, хотя придумал все это всего только как шутку. Злат не перестал бы быть преступником, ни в коем случае. Преступником, и лжецом, чья цель использовать даже и кого-то родного, лишь бы выбраться. Вопрос лишь в том, чем стала бы Академия. Украсть у зла ребёнка и попытаться воспитать его хорошим. Никто не рождается злодеем, в конце концов. Правда, я порой в этом сомневаюсь. И самое главное, я знаю, как бы на это здесь смотрели. Кибер, с его альтруизмом, например. Такое хорошее дело, дать шанс, спасти от ужасного отца. Да и сам Истребитель теперь смотрел бы на меня, абсолютно не понимая… Ведь отец это не просто тот, чьи черты отразились в твоём лице, и не тот, чьи болезни отразятся на твоём здоровье. Я и сам не знаю… Не знаю, в чем разница между родством по крови и родством духовным. Но все-таки думаю, что очень бы разозлился. — А затем, я просил бы вас позволить мне видеться с ним в свободное время. Наверное, вы бы не позволили, но тем не менее. Полагаю, это закончилось бы скверно. Не из-за того, что мне так уж хотелось бы видеть Злата. Или даже отца. От самого факта. Я был бы возмущён до такого предела, который не могу сейчас вообразить. — Ты ошибаешься, Ярослав, — как-то едва ли не устало сказал Истребитель. — Глубоко ошибаешься. Недавно, ты упоминал инцидент с Тэ-младшим, так, словно считаешь несмываемым пятном на своей репутации. Или, во всяком случае, словно боишься, что мы смотрим на него именно так. Действительно, моё отношение к тебе во многом изменилось из-за этого инцидента. Но не в худшую сторону вовсе. Напротив, я понял тогда, что твоя верность нам безоговорочна. Именно поэтому мы не боимся впускать тебя к Злату. Поэтому отправляем к другим преступникам. На твоём месте… На твоём месте, большинство отказалось бы от миссии. И очень многие её бы провалили. И даже некоторые… Выбрали бы остаться с преступником, ради своих чувств. Единицы сумели бы довести дело до конца. Я не уверен даже в самом себе. Я молчал. Не мог вдохнуть. Чувствовал, что глаза замерзают, но даже и моргнуть себя заставить не мог. Любое движение, казалось, выдаст меня. Выдаст. Истребитель всегда был скуп на похвалу. В общем, он и не обязан нас хвалить. Наша похвала — успешное завершение миссии. Но зачем… За что… Для чего… Для чего ему вздумалось похвалить меня именно за то, за что я себя ненавижу? — Ты заслуживаешь такого доверия, — окончил Истребитель. — Спасибо, — сказал я, как-то так, будто лишь проиграл запись собственного голоса. — И если это так, — не дрожи. Не дрожи, голос! Зачем я сегодня так туго завязал галстук?.. — Я могу получить доступ к материалам дела Злата? — Да. Разумеется. Зайдёшь за ним после.

***

У меня не самые лучшие отношения с коллегами. Так было примерно всегда, а после встреч со Златом отношения конкретно со счастливчиками, охраняющими блок тринадцать, натянулись еще сильнее — в основном потому, что я все глубже сомневался в их компетентности. Так что я и не стремился в них всматриваться, но сегодня, чтобы не думать о словах Истребителя, счёл за благо отвлечься даже и на них. И почти тут же пришёл к выводу, что не зря не смотрел до этого. Они все были в каком-то странном настроении. Конечно, не выдавали лицами, но как будто веселились. Злобно веселились. В чем тут дело? Убирать, конечно, мало кто любит. А у Злата убирать — почти что унижение. Но, по-моему, этого недостаточно для такого бурного, для нашего учреждения, восторга. Но на вопросы отвечать мне никто не захотел. Так что входил я в комнату Злата с большим опасением, и не сразу понял, что коснувшийся меня холод был не «морозом по коже», а включённым кондиционером. Надо же, какая роскошь. В учебном блоке Академии, иногда, даже и окон толком не открыть. Впрочем, там никогда не бывает такой гнетущей тишины, что так свойственна местам заточения. Так что, может быть, шум кондиционера и кстати. И едва ли, едва ли именно он, но что-то здесь все-таки создаёт запах более приятный, чем присущий блоку тринадцать. Я включил свет настолько, насколько это было возможно. Полностью освещенная, комната Злата даже как будто потеряла часть своего загадочного очарования. Но и ответа на мой вопрос о злорадстве не дала. Не было здесь пыльно, полы не вызывали мыслей ни о насекомых, ни о неаккуратности во время еды. Только чуть всмотревшись, я обнаружил. Здешний хаос был подлым. Подлым, очаровательным и как будто незаметным, как будто безвредным. Как и сам Злат. На зелёном ковре уютно свернулся зелёный же носок. Ну просто цветочек на поляне, не иначе. А вот сами цветы здесь выживают явно из последних сил. Скоро чернеть начнут. Как и их горшки, как и пол, усыпанный землёй. А вот и целая новогодняя ель. В виде стула с вещами. Шкафа-то недостаточно, чтобы вместить в себя всю творческую натуру Злата. Даже крошки на джойстике — все-таки, жизнь Злата и здесь слишком фривольная, это почти возмутительно — выглядят как узор. Ну и вершина композиции, конечно же, самая любопытная и самая жуткая часть — стол. Стол, похожий на место встречи трех ураганов. Здесь собралось такое количество бумаги, что можно было бы спрятать целый труп. Стоило бы убедиться, что у нас конвойные не пропадали. Но к столу я подойду в последнюю очередь, только в самую последнюю. Уверен, он отнимет больше всего времени, и потом очень трудно будет сосредоточиться на всем остальном.

***

Затрудняюсь сказать, сколько прошло времени. Немало. Может быть, два часа. За это время я убедился, что какие-то ограничения в отношении Злата это всего лишь условность. И это при условии, что компьютера я не включал. Не хочу даже знать, что там. А здесь немало весьма сомнительных дисков. Кроме того, у Злата имеется коробка косметики, и маленькая коробочка лаков. То, что здесь нет «тоналки», очевидно, действительно только следствие неспособности подобрать цвет. И все, конечно же, в тех же упаковках, в каких продаётся! Ну и пилок на дне целый выводок. По-моему, кто-то хочет, чтобы Злат все же сбежал. «Мы понятия не имеем, что с ним делать». Не думал, что Кибер в этом нисколько не преувеличил. А на одной далёкой полке я и вовсе обнаружил… Что ж, Злат тоже имеет право на личную жизнь. Я не должен в это лезть и мне ни к чему знать, какие «игрушки» он использует. Хотелось бы только прояснить, с какой стати ему их дали сюда принести. И ломал ли он наших охранников, развлекаясь прямо у них на глазах. Если да, то должен бы считать, что Академия вполне себе в курсе его предпочтений и отношения к «женам». Впрочем, очень может быть, что добыл он все это шутки ради. Чтобы при случае угрожать, что кого сам не нагнет, того вот этими обработает. Хотя это слишком грубо, для того, что я от него слышал… Попробую добиться более внятного ответа. Правда, будучи племянником, это не так уж удобно делать. Неудобно, особенно потому, что сам я себе не могу ответить, что останавливает настоящих родных. Семен, как видно, может, но мне он не объяснил. А потому, я не смогу быть убедительным. Впрочем, неловкость и непонимание здесь как раз и не будут лишними. А интерес к вопросу… Это совсем просто: в конце концов, с Семёном мне скорее просто повезло. Найти такого же человека рядом нелегко, и, к тому же, страшно искать. Обнаружить, что у тебя есть дядя, который понимает и может дать совет, это практически счастье. Над последней мыслью я почти засмеялся. Да уж, счастье. Просто золотце. Ещё бы только на столе убирал, хотя бы раз в год. Чтобы найти хоть что-то полезное, наверное, потребуется полдня, но так долго я тут быть не могу. Придётся оставить для другого случая, хотя и надеясь, что второй раз так провиниться мне не доведется. Своей работой я, определённо, был доволен. В первую очередь потому, что теперь стол хотя бы был похож на, собственно, стол. А во вторую, потому что моими усилиями количество бумаг визуально из невообразимого обратилось во вполне приемлемое. Да, вот теперь, пара часов и все эти записки сумасшедшего можно было бы считать изученными. И не как попало, а во вполне внятной системе. Но пары часов у меня не было, так что оставалось лишь просмотреть бегло, в надежде найти что-нибудь особенно ценное. Что ж, «ценное» настигло меня почти сразу же. В виде рисунка на каком-то жеваном огрызке листочка. Истребитель, без всяких сомнений, Истребитель. Удивительно похожий на себя самого и в то же время… На кирпич. Я с трудом сдержал веселье. Наверное, единственное, что мне в этом помогло — странный, растерянный взгляд. Такого я у директора никогда не видел… Никогда. Даже когда он чего-то не понимал. Я попытался представить, как бы это было в действительности. Подставил выражение на самые подходящие моменты. И понял, что если сейчас же не уберу злосчастную бумажонку подальше, то непременно засмеюсь, и уже ничем не смогу оправдаться. И спешно подыскивая дыру под эту гадость, я зацепился взглядом… За свое имя. Вернее, за то, что могло бы быть им. За «Ясю». И вытянул куда более презентабельный листок. Здесь был текст. Впрочем, на полях снова же оставались следы художественного таланта Злата, но уже явно без стремления к карикатуре. Даже, скорее, наоборот. Пытаясь запечатлеть меня, он явно перестарался с глазами. Каждый раз они были больше нужного и даже при гневном выражении, казались… Детскими. Хотелось бы выяснить, это особенность стиля, или что-нибудь означает. Вкупе с тем, как он меня называет, это тревожно. Тревожно и, одновременно, может и хорошо. Пусть лучше считает безопасным ребёнком, тем хуже для него. А теперь, собственно, что же он пишет? Сразу заметив имя Истребителя, я наклонился над столом и облокотился об него обеими руками. Пусть это выглядит слишком беззаботно, зато случайный смех будет труднее заметить. И я не прогадал. «Истребитель — хуже садиста. Истребитель — идиот». Бессовестный, бессовестный ты дядюшка! Для кого ты пишешь это?.. Впрочем, будь я на твоём месте, я бы, пожалуй, писал подобное исключительно для удовольствия, зная, что кто-нибудь обязательно станет проверять бумаги. «Шесть лет кормить меня завтраками, потом шесть лет бубнить что-то об усыновлении, а после!..» Очевидно, я оказал Истребителю злую услугу, назвав слова об усыновлении ложью. Не скажу, опять же, что глубоко сожалею. Он и сам виноват: знай я, что некая легенда относительно племянника уже существует, я бы подстроился. Вместо этого я думал, что нужно будет убеждать Злата в своём существовании. Даже готовился делать вид, что мне двенадцать — теперь почему-то кажется, что Злат бы поверил. «Без сомнения, все достоинства Яси — его личные достижения, полученные не благодаря, а вопреки бестолковым воспитателям». Я криво усмехнулся. Что ж, сегодня у меня просто день похвал. Похвал за что-то весьма сомнительное. Но если Истребитель выбрал просто отвратительное, то Злат… Злат просто предпочёл посчитать достоинствами злобное чувство юмора и не менее злобную готовность сцепляться с опасными людьми. Больше он в тот день во мне ничего не мог увидеть. Но, как это ни странно, похвала Злата все же кажется более приятной. Наверное это потому, что Злат все-таки далёкий, чужой человек. «У Яси явно недостаток общения. Это выражается не столько в том, что он легко взял себе в собеседники заключённого, сколько в том, насколько старательно и в то же время наигранно он изображает «нормального человека». Он видел их, нормальных, максимум в фильмах, а те, что окружали его все время, явно не были обучены нормально говорить, не то что быть дружелюбными к ближнему своему. Я возмущён, но испытываю постыдную радость, потому как будь у Яси нормальная семья, обо мне бы он и не вспомнил». Значит, что-то было не так. Не знаю, чем смутил его. Может быть Злат мечтает, что ребёнок из нормальной семьи начал бы сходу его жалеть? «О, дорогой дядюшка, как же так, нам тебя на свободе так не хватает! Как ты тут, бедненький, не принести ли тебе ещё один фаллоимитатор, чтобы тебе не было так грустно?» Что ж, я рад, что даже не пытался притворяться ребёнком из нормальной семьи. А вот эта его мелодрама даже отвращает. Для кого он только её разыгрывает? Наверное, как и я, для себя самого, чтобы опираться на неё при следующем свидании. Знать от и до, что думает «хороший дядюшка». А самое противное — сам я вполне понимаю такое чувство. Когда точно знаешь, что лишь обстоятельства свели человека с тобой, и не будь их, он бы ни за что на тебя не взглянул бы. Следующая запись была как будто написана немного иным почерком — не чужим, нет, а просто… Скорее в немного ином настроении. «Сегодня лекции Истребителя перед встречей, как ни странно, не последовало, хотя он, вроде бы, обещал каждый раз проверять, пил ли я свои таблетки». Я остановился и нахмурился. Перечитал ещё раз. Какие ещё таблетки? Злат принимает что-то? Здесь у него я ничего подобного не обнаружил. И пусть после случая с Семёном есть причины сомневаться, но все-таки, меня никто не предупреждал о подобном, и в досье ни слова. Если только это фигура речи, но она как-то как будто не к месту. Слишком уж всерьёз звучит. «Яся, кажется, начинает расслабляться, хоть и изо всех сил пытается показаться примерным недоверчивым мальчиком. Ну, или так сказываются на внимании и психике два свидания в тюрьме подряд, особенно когда тебе на уши накрутили лапши насчёт общественной опасности дяди». Что ж, рад, что мне удалось тебя убедить, общественно безопасный дядя, что я начинаю к тебе проникаться. «Примечательно, что они ознакомили его с моими статьями, — о, так ты все-таки заметил. А я почти обиделся. — Точнее хоть с какими-то моими статьями. Наверняка вытряхнули всю халтуру из жёлтых газетенок, про пришельцев, Снежного человека и гигантских крыс в метро. Хотя, изредка они там и впрямь появляются для виду, и называются большими начальниками… В общем, ничего серьёзного, над чем я потрудился хотя бы два вечера на коленке вместо одного. Признаться, это даже льстит: они и впрямь считают мою писанину опасной для своей репутации…» О, нет, не для репутации. А вот для умов — да, опасны. Ты очень убедителен, Злат, и не нужно кокетничать и делать вид, что не знаешь об этом. Хороший текст может повлиять на судьбу целой страны. Не даром в древности ценилось ораторское искусство. И если уж эти статьи засекречены, значит, они могут повлиять даже на агентов. Полагаю, я знаю, каким образом: у большинства из нас обостренное чувство справедливости. Вот даже у Семена… И если умело выстроить цепь рассуждений и показать, что Академия не слишком-то справедлива, для очень многих это станет точкой губительного сомнения. Нужно будет читать с осторожностью. А это, кстати, нелегко: Злат умеет увлекать. Его тексты глотаешь, и лишь потом осознаешь. «Он или действительно ценит косметику и одежду, или хорошо подготовился». Что значит «подготовился»? Есть ли хотя бы одна причина настоящему племяннику готовиться? Нет, конечно, есть, ведь нужно же произвести хорошее впечатление на неожиданного родственника. Вовсе необязательно с целью потом с ним общаться. Может быть, просто дать понять, что и без него живёшь на достаточно высоком уровне и вовсе не нуждаешься. Но все-таки это звучит опасно. Надо бы увести Злата от этой идеи, если только он сомневается. «По крайней мере выглядит — моё почтение, хоть и пиджак немного подвисает на плечах. Полагаю, устроить что-то вроде шуточного соревнования будет весело…» А вот и способ. Напомню Злату, что его племянник вовсе не купается с роскоши. Скорее всего, костюм — единственное, что у него есть приличного из одежды. И надел он его исключительно с той самой целью — убедить Злата, что справляется и никакой преступный дядя его жизни не нужен, чтобы она оставалась полноценной. Но теперь, когда знакомство состоялось, внеплановая стирка обнажит настоящее положение дел. Обидно, конечно, но совсем не так обидно, как будет Злату, особенно, если он разрядится всерьёз. В своём роде, эта мысль показалась мне вдохновляющей и к последнему куску записей я обратился почти с весельем. «С чего им делать из представления с ювелиркой чуть ли не предумышленное убийство? Помимо Яси есть ещё родня, уверенная, что меня посадили не по делу или не по тому делу? Нет, это уж точно сказки… Но зачем и Виктора загребать в кучу, если уже есть Елена? Если… Я и сижу тут, в общем-то, за Елену, без шанса оспорить приговор? С ним случилась ещё какая-то их или наша общая глупость?» Вот это — единственная его запись, где я в точности не уверен, лжет ли Злат. Судя по тому, что говорил Кибер, это переживание может быть и правдой. И, даже если нет, именно я внушил Злату неправду. И именно я успокою его на этот счёт. Пускай и не должен. Главное — осторожно. Можно даже прямо сейчас написать записку — раз уж портрет Искирпичителя тут лежит, значит бумаги не очень внимательно просматривают. Но все-таки нет. Все-таки нет. Напишу ему другое, и заберу записи о себе — чтобы опираться на них в дальнейшем. «Злат, мы изымаем оскорбительный портрет Истребителя из твоих бумаг, для приобщения к материалам твоего дела». Вот так. А теперь самое время идти.