Каждый о своём, но вместе

      Ярик тяжело сглатывает и улыбается Саше.       Костюмер крутится вокруг Казьмина с завидным усердием, всё что-то говорит, поправляет, ворчит, что он похудел, и всё нужно ушивать. Баярунас слушает быструю речь женщины вскользь, но соглашается. Саша, поглощённый подготовкой и никуда не девающейся работой, действительно заметно похудел. Ярик поджимает губы, замечая то, насколько явно теперь очерчивается плавный изгиб ключиц и выступают скулы. Саше это нравится, Саша считает, что так он выглядит лучше, выигрышнее на сцене. Он этому случайному изменению искренне радуется, совершенно не задумываясь, за чем последовало это изменение, из-за чего. Не осознавая, что причина на самом-то деле не очень здоровая. Казьмин воспринимает это, как внезапный повод для радости.       Когда Сашу ловят в коридоре цепкие руки костюмера и уводят на примерку, Ярик разговаривает с ребятами. За обсуждением новых правок он просто не замечает его исчезновения. - А где Казьмин? – неожиданно спрашивает Аня Тесс, оборвав саму себя посреди речи.       Ярик удивлённо моргает и рассеянно оглядывается. Он должен был подойти через "пару минут", но за разговором проходит явно больше времени, а Саша всё не появляется. Баярунас пожимает плечами, но сам напрягается. С удивлением глядит на экран смартфона, где никаких новых уведомлений не находит. Ждёт ещё немного, почти не участвуя в диалоге, и всё-таки решает откланяться. Куда Саша мог деться, Баярунас не понимает.       "Конечно", - мысленно замечает он, "С его внимательностью сейчас можно и в трёх соснах заблудиться, но не до такой же степени".       Искать долго не пришлось. Одна единственная сейчас приоткрытая дверь гримёрки тут же привлекает к себе внимание. Сквозь узкую щель проталкивается яркий свет, и Баярунас сразу же идёт к нему. С каждым шагом он всё отчётливее слышит звонкий знакомый женский голос (Ярик узнаёт в нём костюмера) и тихие Сашины комментарии. Баярунас усмехается, понимая, куда и почему так внезапно исчез Казьмин. Эта восхитительная в своей трудолюбивости маленькая полная женщина могла подкараулить за углом и утащить к себе в рабство в любое время дня и ночи - только попадись ей на глаза.       Баярунас, не стучась, дёргает дверь на себя. Костюмер на секунду оборачивается, приветливо кивает ему, но быстро возвращается к работе. Саша стоит спиной к зеркалу, и выжидающе на Баярунаса смотрит - ждёт реакции.       Ярик потеряно замечает, что Казьмин сейчас слишком Джудас - в одеждах, похожих на те, что они действительно носили, взъерошенный, умопомрачительно красивый, с глазами горящими. Баярунас рассматривает долго. Цепляется за каждую деталь, любуется открытой Джудасовой, он себя одёргивает - Сашиной - шеей, глубоким вырезом, открывающим безволосую грудь. Джизас где-то внутри почти скулит. Джудаса видеть снова - больно. Было бы проще, если бы это была обида на предательство, ненависть или отвращение. Но это тоска.       Тоска, из-за которой хочется протянуть руку, очертить линию челюсти, коснуться волос, почувствовать пылающую ярость в прикосновении его пухлых красивых губ к своим тонким; прижаться к груди, уткнувшись носом в шею. Ярик отводит взгляд. Саша, истолковав его молчание по-своему, взволнованно сводит брови на переносице. Радость и предвкушение сползают с его лица, уголки губ опускается. И Казьмин в раз весь как будто сдувается. - Не очень, да? - тихо, почти шёпотом, спрашивает он.       Костюмер на это недовольно вскидывается, но Ярик начинает говорить раньше, чем женщина успевает подобрать гневные слова. - Ты с дуба рухнул? - моментально переключается Баярунас. Мысленно поправляет себя, что вообще-то не с дуба, а осины, - Выглядишь потрясающе.       Саша с подозрением щурится. - То-то же, - довольно ворчит костюмер, ковыряясь с подолом.       Ярик ему улыбается подбадривая.       Казьмин выгибает бровь. - Не представлял, что костюм на тебе будет выглядеть, - Ярик запинается, чуть качая головой и с восхищением выдыхает, - так.       Саша мгновенно успокаивается. Улыбка несмело возвращается вместе с воодушевлением. Баярунас снова качает головой и садится на единственный, ничем не заваленный, стул.       Казьмин напоминает счастливого ребёнка, для которого трава зеленей, солнце ярче, и всё плохое, негативное кажется не таким отягощающим, какое оно есть на самом деле. Ярик устал и хочет домой. Он уже успел поговорить со всеми, кем только можно и нельзя, позалипать в окно, полистать ленту в инсте. Поэтому ему остаётся только сидеть и смиренно ждать.       Что ж, ему не впервой.       Он включает телефон снова, на автомате открывает рандомный мессенджер, проходится взглядом по перепискам, открывает рабочий чат, нехотя вчитывается в новые сообщения, не особо вникая. Саша о чём-то продолжает говорить с костюмером, покорно стоит, поддакивая и позволяя вертеть собой во все стороны. Иногда пытается оглянуться через плечо и посмотреть на своё отражение, но его сразу одёргивают, чтобы не вертелся.       Он недовольно пыхтит, страдальчески изламывает брови, когда булавка в наученных руках колет бок, спину, руку, издаёт неловкое и высокое "ой" или "ай", обиженно фырчит, услышав в ответ "потерпи, не сахарный". Улыбается, в предвкушении ожидая, когда же его уже отпустят к зеркалу, ловит Яриков взгляд, улыбается ему ещё шире. Нетерпеливо топчется на одном месте, пока женщина придирчиво осматривает результат, грубо одёргивает не так сложившуюся складку на ткани. Она отходит на пару шагов, серьёзно окидывает Сашу взглядом, снова что-то поправляет. И, наконец, отпускает того размашистым жестом руки и доброй воли.       Казьмин подпрыгнул бы на месте, если бы не остерегающий взгляд костюмера, поэтому он только широко-широко улыбается и подходит к зеркалу. Ему интересно и чуточку страшно, оттого первые пару секунд он смотрит на отражение своих ног в обычных чёрных носках. Ярик где-то за спиной тоже притихает, поднимает заинтересованный взгляд и, не скрываясь, рассматривает снова. Задумчиво поджимает тонкие губы и чуть наклоняет на бок голову. Саша пересекается с ним взволнованно-нерешительным взглядом. Ярик вскидывает бровь и пристально смотрит, не моргая. Казьмин неловко улыбается.       И, наконец, с замиранием сердца поднимает глаза выше. По привычке зачёсывает назад чёлку, растрёпывая волосы сильнее, с удивлением чувствует, как мягкая ткань рукава касается голых ключиц, холодит кожу и запускает мурашки.       По крайней мере он себя убеждает, что они от холода.       Совсем не от того, что зеркальная гладь внезапно идёт рябью, обретает непонятную мутность и зелень. Ярик, маячащий позади, исчезает вместе с костюмером и гримёркой. В грязно-зелёном отражении Саша видит одного себя. Другого себя. Испугавшись этих внезапных метаморфоз, Казьмин даже не меняется в лице. Выражение предвкушения замирает на нём восковой маской. Разве что, моргает он удивлённо, но это очень легко списать на восхищение образом.       Образом Саша не восхищается.       Волосы, как будто сильно отросшие, оттого топорщатся и торчат в разные стороны, кожа кажется не такой бледной, но Казьмину трудно утверждать - всё-таки истина вряд ли кроется в мутном отражении. Под скулами залегает тень, Саша предполагает, что как-то так он выглядел бы, похудей ещё килограмм на пять. Тёмные глаза на его худом лице сверкают по-чуждому яростно. Уголок разбитой губы дёргается в усмешке.       Гладь снова идёт рябью, и Казьмин понимает, что это не зеркало, совсем нет. Это водоём. Голову ведёт, и ощущение пространства вокруг мажется. Он замечает, что одежда с него свисает, как если бы он склонился над зеркалом, а не стоял напротив. Саше хочется проверить, осталась ли земля под ногами, но взгляд отвести не может. Страшно.       Он с удивлением замечает крохотных мальков, прытко движущих своими хвостиками, испуганных его, Сашиной, тенью; илистое дно, мелкие камушки, едва заметные в мутной воде.       Отражение не очень чёткое, чуть покачивающееся и расплывающееся, но Казьмин без труда рассматривает свои сверкающие глаза и искажённое яростью, злобой и ещё невесть чем, лицо. Вырез тоги позволяет разглядеть слегка загорелую кожу груди, прутики ключиц и россыпь крупных родинок.       Одежда намного... правдивее? Ткани не такие яркие, блёклые, то ли выгоревшие на солнце, то ли просто качеством хуже. Подол пыльный, замызганный и растрёпанный. "Давно носит" - понимает он. В складках ткани, кривых, неправильных, не уложенных умелыми ручками костюмера, золото песка.       Саша смотрит на свои руки. Они непривычно мощные, не такие, какие он видит в зеркале обычно. Пальцы крепкие и ладони мозолистые; стёсанные костяшки покрыты тонкой багровой корочкой. Казьмин сжимает руку в кулак и разжимает. Чувствует ноющую боль и то, как эта корочка неприятно трескается, пускает алые бисеринки крови.       Он прикрывает глаза, наслаждаясь этим ощущением, одновременно с тем, пугаясь его. А когда открывает, видит бледную, абсолютно чистую, гладкую кожу рук. Ещё раз сжимает-разжимает кулаки. Ничего не чувствует. Оторопело моргает и вскидывает взгляд выше, смотрит на Ярика.       Тот пристально следит за его руками и отрывается от их созерцания не сразу. Чувствует взгляд Казьмина, смотрит в ответ. - Ну как? - Осторожно спрашивает Баярунас и с прищуром ищет что-то в глубине Сашиных зрачков.       Голову снова ведёт, мир переворачивается, возвращаясь в исходную. Лёгкое чувство тошноты поднимается в горле комом, но Казьмин его натужно сглатывает и натягивает на лицо улыбку. Когда земля под ногами устаканивается, он ещё раз окидывает своё отражение взглядом, но видит он совершенно иную картинку. С искренним наслаждением и некоторым смущением Казьмин понимает, что ему очень нравится то, что он видит. Но эта мысль теряется в сумбуре страха и паники. - Отлично, - говорит Саша. Отворачивается от зеркала и подходит ближе к Баярунасу.       Становится близко-близко, так, чтобы тепло Яриково голыми ногами чувствовалось.       Баярунас поднимает голову, задумчиво поджимая тонкие губы. Смотрит долго, призрачно. - Саш, что не так? - всё-таки озвучивает он вопрос, повисший в воздухе. Закусывает щёку и напряжённо ждёт.       Казьмин не знает, что ему ответить:       "Всё не так, меня пора в дурку" или "Всё так, просто, знаешь, я, кажется, вижу глюки".       Он дёргает головой, отбрасывая дурные мысли и выбирает что-то более нейтральное. Лживое. - Всё так, - Саша жмёт плечами, - непривычно просто. Странно.       Казьмин буквально видит, как Ярик раскусывает скорлупу этой глупой очевидной лжи, царапает ей себе язык, нёбо и чуть морщится от её гнилостного вкуса. Как вздыхает понимающе и немножко с отчаянием, присущим без пяти минут мертвецам. В попытках занять чем-то руки он касается подола, мнёт между пальцев ткань так привычно и знакомо, что Казьмин, утонувший в чувстве вины, не сразу обращает внимание.       Саша хмурится и удивлённо смотрит на незатейливое движение узловатых пальцев. Они стискивают ни в чём не повинную ткань с такой силой, словно собираются оторвать кусок. Баярунас смотрит сквозь, куда-то далеко, тяжёлым уставшим взглядом, и мнёт лоскут будто на автомате. Не замечает пристального взгляда Саши, покусывает едва зажившую губу. Казьмин рассматривает его по-обычному бледное лицо чересчур долго, снова опускает взгляд на пальцы.       Ярик в его снах-видениях (он гонит от себя мысль, что это галлюцинации) делал также. Саша, не скрываясь, пялится. Пялится и не понимает, Баярунас всегда так делал, а он не обращал внимание, или это он, Казьмин, с ума в самом деле сходит. А Ярик продолжает, подушечками пальцев оглаживает край пёстрой ткани, переходит на другую часть. Уходит в себя, кажется, окончательно, обиженный и огорчённый чужой ложью, то ли просто заебавшийся - Казьмин не знает.       Чувство вины, облившее с ног до головы, заползает внутрь, впитывается в кожу, ползёт мерзотными сгустками по венам и камнем оседает где-то внутри.       Саша кладёт свою широкую ладонь поверх Яриковой узкой и слегка сжимает, останавливая движение пальцев. Голубые глаза перестают блуждать в пространстве и замирают на одной точке. - Ясь, - тихо зовёт Казьмин, поглаживая пальцами тыльную сторону бледной ладони. Баярунас быстро фокусируется на нём. Саша фыркает, - Давай, я переоденусь, и домой поедем.       Ярик кивает, отпускает будто нехотя тогу, откидывается на спинку стула и провожает взглядом Сашу.       Тот, совершенно не стесняясь, аккуратно снимает заколотый булавками костюм, оставаясь в одних трусах да носках. Ярик не сдерживает смешка.       Казьмин с каменным загруженным лицом, серьёзным тёмным взглядом и растрёпанными волосами, топчущийся на одном месте с костюмом в руках, выглядит, как будто, то ли его по пьяни трахнули без смазки, то ли он, и теперь пытается понять - понравилось ему или нет.       Ярик не знает, что от правды он не далёк. Трахнули его, конечно, морально, и не кто-то там, а его собственный мозг.       Костюмер возвращается в гримёрку - Ярик подмечает, что пропустил момент, когда она ушла - и забирает из Сашиных рук тогу. Казьмин ей улыбается и даже что-то говорит. Баярунас не вслушивается. Прокручивает в мыслях сложное выражение лица Казьмина перед зеркалом, пытается понять, что происходило в его голове в тот момент. Не понимает.       Вроде и радовался, как ребёнок, и ровно стоять на месте не мог, а потом в раз как будто стал Джудасом. Ярик хмурится. Взгляд в зеркало стал не Сашиным - удивлённым, тяжёлым. Безрадостным. А руки?       Ему, должно быть, показалось.       Джизас челюсти сжимает с силой, внутри начинает скрести, словно он что-то не улавливает, пропускает мимо себя. Он помнит, помнит, как Джу делал так же. Как он после хорошей драки, после побега от разгневанной толпы, распалённый и довольный, сжимал руки в кулаки медленно, смакуя. Помнит, как он сам размачивал тоненькие ручейки крови, уже подсохшие, на Джудасовых руках. Аккуратно, чтобы не потревожить, стирал багряные следы с кожи мягкой тканью.       Собственная догадка застревает в горле, и Джизас уверяет себя, что ну не мог Саша внезапно вспомнить этого. Не мог после подойти так обычно и просто без узнавания во взгляде. Без истерик, предъяв и нескончаемой вины на дне радужки.       Саша не Джу.       Джизас послушно идёт за Казьминым на выход, вторя, кивает на прощанье охраннику, садится в машину, как-то даже поддерживая диалог. Казьмин копошится на водительском и выстраивает на картах маршрут. - Пиздец, нам ехать час сорок, - недовольно выдыхает он, оборачивается резко на Ярика, - мы сюда ехали сколько?       Баярунас не успевает даже прикинуть в мыслях, пока Саша продолжает привычно распаляться. - Полчаса! - Он бросает злой взгляд на экран телефона, - Полчаса! Ебучий час пик, ебучие пробки!       Ярик сползает по спинке кресла ниже, поудобнее вытягивает ноги. - А чего ты ждал в пятницу вечером? - бормочет он, зная, что Саша его в порыве эмоций и не услышит вовсе. - Да на метро быстрее блин! - Казьмин выплёвывает последние слова недовольства своей пламенной речи и, наконец, выдыхает.       Ярик к этому моменту уже успевает закрыть глаза, слышит, как Саша пристёгивается, и, судя по звукам поправляет зеркало. - Ну, хочешь, давай на метро прокатимся? - насмешливо тянет Баярунас и даже приоткрывает левый глаз, чтобы посмотреть на моментально вспыхнувшее в чужом лице отвращение.       Казьмин морщится, закатывает глаза и отрезает: - Ну уж нет.       Ярик хихикает. - На целых, сколько там? Сорок минут быстрее? - фыркает он, - И в пробках стоять не придётся, - заговорщицки продолжает Баярунас.       Саша бросает на него испепеляющий взгляд и не отвечает, выруливая с парковки. Ярик ржёт ещё громче. - Да че ты, реально, - невнятно, между приступами смеха, подбивает он Казьмина, - Бросай машину, завтра заберёшь. На метро за часочек, - Ярик издаёт какой-то нечленораздельный звук, - оп, и мы дома.       У Саши на скулах желваки ходят, а пальцы слишком крепко обхватывают руль. Баярунас это замечает, как и чуть дёрнувшийся уголок плотно сжатых губ, и смех его переходит в некое подобие крика чайки. Пока в какой-то момент просто не давится слюной. Задыхается, пытается откашляться и снова ржёт.       Казьмин глаза закатывает уже снисходительно и сам улыбается. - Руина, блять. Так и напишем в эпитафии: "Трагически умер, поперхнувшись во время смеха."       Ярик задушено всхлипывает и пытается не заржать снова. - Может воды выпьешь? - Спрашивает Казьмин. - Там под сиденьем где-то должна кататься бутылка, - Он кивает головой в сторону.       Ярик откашливается и мотает головой. - Не, нормально. - Он снова коротко смеётся, - Ты бы видел своё лицо... - Баярунас криво улыбается, зная, что Саша сейчас ради него старается сильно не беситься и замолкает.       Какое-то время они едут в тишине, и Ярик даже пытается уснуть - закрывает глаза, укладывает голову на окно, предвкушая ворчание Саши на жирные следы от его "дурной башки" на стекле. Но мысли, мельтешащие туда-сюда, заставляют поменять планы.       Баярунас скучающе ковыряет коленку и поглядывает на Казьмина. Жуёт губу и взвешивает все "за" и "против". - Скажи, а тебе костюм вообще как? - всё-таки решается он задать терзающий ум вопрос. - Мне просто показалось, что ты как-то... - Ярик вскидывает взгляд куда-то вверх, мельком рассматривая поднятый козырёк, - не впечатлился что ли?       Саша отвечает не сразу. Задумчиво сводит брови на переносице и молчит. Ярик нетерпеливо ёрзает и пытается ногтем стереть непонятное пятно с обивки сидения. - Отстань от машины, - замечает Казьмин его вошканье, - Понравился. Классный костюм, правда.       Но лицо остаётся совершенно серьёзным, сдержанным. Неэмоциональным. Ярик хмурится, не понимая. - Чёт по твоей кислой мине незаметно, - тянет он, но послушно перестаёт ковырять кресло.       Саша закусывает щёку и думает, что впечатление от примерки затмило увиденное в отражении, и радоваться костюму и тому, как он в нём выглядел, не можется совсем. Казьмин мечется, понимая, что эмпатичный до чёртиков Ярик прекрасно чувствует, его растерянность. И волнуется. А рассказывать он точно не хочет.       Да и что рассказывать? "Прикинь, Ярик, мне костюм просто до головокружения понравился. Мир перевернулся, и я еле на ногах устоял!"       Или: "Ты знаешь, костюм настолько пиздатый, что я себя в самом деле Джудасом почувствовал, а в отражении увидел себя, но не себя. Меня зазеркального вместе с костюмом как будто по барханам иерусалимским потаскали, верблюжьи колючки засадили по самое не могу и отпустили."       Саша чуть качает головой, невесело фыркая. В какой-то момент он даже был готов озвучить один из вариантов чисто, чтобы на Ярикову реакцию посмотреть. Но он её себе и так легко представляет - страх. Казьмину и самому страшно. Он тяжело сглатывает, заставляя себя сфокусироваться на дороге. - Неужели не оправдал ожидания? - вырывает из мыслей задумчивый голос Баярунаса.       Саша тупит. Теряется, сперва не понимая, кто не оправдал и чьи ожидания. И почему Ярик вообще об этом думает. Казьмин бросает на него удивлённый взгляд, смущённо осознавая, что слишком задумался. - Ну, костюм, - добавляет он, помогая. Саша расслабленно фыркает, наконец-то улавливая суть Яровых рассуждений. - Оправдал, - нехотя отвечает он, - Очень даже. Я думал, что буду выглядеть более... - Казьмин замолкает, подбирая нужное слово, - нелепо?       Ярик скептически вздёргивает бровь. - Просто ты так завис перед зеркалом, - не унимается он, - Как будто, я не знаю, Ожогина в пеньюаре увидел.       Баярунас сам удивляется тому, что только что ляпнул. Нервно хихикает, придавливая зубами кончик языка - он бы его себе откусил с превеликим удовольствием. Вот вроде и пошутил, а вроде и переживания свои озвучил. Сам бередит, сам нарывается, сам себя в пучину тревог загоняет. Но остановиться не может. Яр прикусывает язык уже сильнее, затаивает дыхание, но...       Саша смеётся. - Не, если бы я увидел Ожогина в пеньюаре... - он останавливается, - Как тебе это вообще в голову пришло? Фу, блять, - морщится он, - отключите мне фантазию, боже!       Ярик видит Сашину улыбку - настоящую, живую - и немного успокаивается. Размыкает зубы, отпуская ноющий болью язык, и делает глубокий вдох. Он всё ещё не может знать наверняка, что же там такое произошло перед зеркалом, но сейчас это точно Казьмин, на все сто процентов. Яр расслабляется, прикрывая глаза и растекается по спинке кресла.       Доезжают до дома они уже затемно. Баярунас, пригревшийся и разомлевший в машине, на улицу выползает неохотно. Днём хотя и было достаточно тепло и воздух был по-весеннему прогретый, к вечеру снова захолодало. Ярик морщится, когда поднявшийся ветер забирается под ворот и треплет волосы, но смиренно ждёт, пока Саша закроет машину.       Казьмину, кажется, тоже не особенно хочется после прогретой машины стоять столбом на холоде улицы, он одёргивает куртку на себе и кивком головы показывает на подъезд. Баярунас хмыкает и быстрым шагом движется по указанному направлению. В молчании они поднимаются на этаж, кучкуются у двери, звеня ключами и по очереди пытаясь попасть в дверную скважину. Оба уставшие и задумчивые.       В квартире темно и душно. Воздух, застоявшийся за день, прогретый весенним солнцем, ощущается тяжёлым и спёртым, оседает чем-то неприятным в лёгких, поэтому Ярик, едва скинув ботинки, идёт открывать окно. Саша провожает его понимающим взглядом, но ничего не говорит.       Медленно разувается, ставит кроссовки на полку, замечает абы как брошенные Яриком говнодавы, недовольно цокает и ставит на место и их тоже.       Так же медленно снимает куртку, вытряхивает из карманов телефон с наушниками, заодно выгребает и скопившийся мусор. Задумчиво разглядывает его на ладони, отрешённо пытаясь понять, как и откуда этот хлам появляется в карманах, когда из глубины квартиры сперва раздаётся грохот, а затем невнятное "твою мать". Саша смаргивает всю задумчивость, сжимает мусор в кулаке, быстренько вешает куртку и спешит на шум. - Ты живой? - уточняет он, пытаясь сориентироваться, куда бежать и от чего в этот раз спасать то ли Яра, то ли квартиру. - Снова дом руинишь?       Баярунас откуда-то громко и недовольно сопит.       Саша находит его в кухонном дверном проёме. Свет горит в одной только прихожей, поэтому лицо Ярика рассмотреть удаётся не с первой попытки - Казьмин подходит совсем близко, чтобы его увидеть. - Чего уже стряслось? - терпеливо спрашивает он, замечая, что Баярунас трёт лоб рукой. - В проём не вписался? - насмешливо щурится Саша.       Ярик вскидывает на него гневный обиженный взгляд и недовольно поджимает губы. Он всё ещё в куртке, как был, с растрёпанными на ветру волосами и натянутыми по самые костяшки манжетами толстовки. - Я за дверную ручку карманом зацепился, - нехотя поясняет Баярунас, всё ещё обиженно глядя исподлобья. - Ну и, да, не вписался...       Саша старается не улыбаться - всё-таки лбом удариться больно - но уголки губ всё равно чуть дёргаются. - Холодное что-нибудь принести? У нас вроде пельмени в морозилке лежат, можно приложить, - заботливо предлагает он с улыбкой в голосе.       Ярик мотает головой. - Карман цел? - со вздохом спрашивает Казьмин.       Баярунас тут же отрывает руку ото лба, забывая о боли, перекручивает на себе куртку, пытаясь рассмотреть карман. Саша дёргает ткань пальцами, но никаких надрывов или лопнувших швов не находит. Зато на лбу у Ярика светится розовое пятно. - Иди раздевайся, - устало кивает Казьмин в сторону прихожей и сам чуть сдвигается в бок пропуская Баярунаса, - И, пожалуйста, не раскидывай свои ботинки, о них же убиться можно! - просит он уже вдогонку.       Саша не видит, но слышит, как недовольно фырчит Ярик, и легко представляет его закатывающиеся глаза. - Хорошо... - вяло откликается он уже из прихожей, - Я в душ сразу. - И скрывается за дверью ванной с присущим исключительно Ярику шумом.       Казьмин недовольно цокает, оставшись один в тёмном коридоре. Стоит ещё немного, вслушиваясь в происходящее за стенкой, а потом уходит в комнату.       Совершенно заёбанный он стягивает с себя всю уличную одежду, но, превозмогая усталость, аккуратно укладывает всё в шкаф, напоминая себе, что разбрасывать дома шмотки - исключительно Ярикова прерогатива. Уже одетый в домашнее, Казьмин с тихим звуком задвигает дверцу шкафа-купе. Ловит собственный взгляд в отражении зеркала и замирает каменным изваянием.       Сейчас нет никаких зрителей, нет костюмера, порхающего вокруг, нет Ярика, пристально смотрящего в спину. Никого сейчас рядом нет, и Саша позволяет страху напополам с непониманием отразиться в собственных глазах; губам изогнуться в нервной ухмылке, а бровям сойтись на переносице.       Он долго и судорожно вглядывается в собственное отражение, следит за тем как чуть дёргаются крылья носа, складываются мимические морщинки, ищет в собственных, чёрных сейчас, глазах что-то, что сказало бы ему "этого не было", "тебе приснилось, ты просто устал", но, очевидно, ничего подобного не находит. Потому что это было, ему ни черта не приснилось, и усталость на это ни коим образом не повлияла.       Реальность происходящего пугает. Был бы единичный случай, он бы мог закрыть на это глаза, убедить себя тем, что устал, вот и приглючилось. Но на второй раз уже не смешно, и закрыть глаза, просто отмахнуться не получается, как бы он ни старался.       Казьмин стоит долго, всматривается в зеркало до слезящихся глаз, ждёт, когда же его собственная фигура вновь преобразится, мир перевернётся, а лицо исказится в чужой эмоции. Когда отражение начинает словно бы двоиться, Саша яростно смаргивает неприятное жжение, замирает, не дыша, но не происходит ровным счётом ничего. Он всё ещё он, без чужого оскала, без острых скул, без яростного тяжёлого взгляда, без золота песка в волосах и складках одежды. И руки его зазеркального такие же, как всегда - светлые, с аккуратными ухоженными пальцами и целыми костяшками.       Он продолжает стоять каменным изваянием, неумелой скульптурой, постаментом, памятником собственного потёкшего чердака. Казьмин не может заставить себя сдвинуться с места, сжимает пальцами до побеления край дверцы, теряется в мире зазеркалья, силясь разглядеть хоть что-то.       В какой-то момент он всё-таки разглядывает. За его спиной возникает неясная тень, которая плавно приближается.       Дыхание спирает, комком застревает где-то в глотке, не может протиснуться ни туда, ни сюда; сердце набирает скорость, стремясь, кажется, остановиться в итоге. Оно рушится в пятки, обдавая всё тело холодом, словно на Сашу вылили ведро воды. Рука, прилипшая к дверце шкафа, мелко подрагивает от напряжения.       Тень неслышно надвигается, выглядывает из-за плеча и озадаченно хлопает ресницами.       Казьмин дёргается от ощущения тепла Ярикова плеча, продолжая напуганным взглядом сверлить зеркало. Облегчение расползается слабостью, и на секунду кажется, что ноги сейчас подогнуться, и он рухнет навзничь. Сердце, стучащее в висках, медленно, но верно успокаивается, возвращая свой привычный темп.       Саша тяжело выдыхает, проталкивая тугой ком воздуха, застрявший на полпути, поворачивается к Баярунасу и почти неверяще смотрит на его удивлённое лицо, мелкие капельки воды, падающие с кончиков волос, порозовевшие после горячего душа щёки и губы.       Ярик очень медленно, словно боясь спугнуть, поднимает руку и касается кончиками холодных пальцев бледной щеки Казьмина. Тот, хотя и отследил движение, всё равно вздрагивает. Голубые, широко распахнутые, глаза всматриваются в Сашино лицо с тем же напряжением, с каким сам Саша всматривался в зеркало. Ярик мягко поглаживает скулу большим пальцем, взволнованно облизывает губы и поджимает их. - Что такое? - всё-таки спрашивает он тихо, не отнимая руки. Второй не глядя находит ладонь Саши, так и оставшуюся на дверце шкафа, и мягко, сжимая, отводит её вниз, заставляет разжать одеревеневшие пальцы. - Ни... - голос не слушается, звук получается каркающим. Казьмин коротко прокашливается и продолжает врать уже менее сипло и чуть более уверенно, - Ничего.       Он смотрит на Ярика почти с мольбой, внутренне прося то ли, чтобы тот не уточнял, сделал вид, что не заметил; то ли, чтобы наоборот спросил, чтобы помог разобраться и сказал, что с ним, Сашей, всё нормально, что у всех такое бывает, и он не сходит с ума.       Баярунас сокрушённо качает головой, тоскливо смотря в болотную зелень, чувствует ещё одну ложь, перекатывает её на языке, силясь проглотить её, как того хочет Казьмин, но только давится ей. Сжимает ладонь крепче, шагает ближе. Почти соприкасаясь своим носом с Сашиным, продолжает смотреть в глаза, не зная, как поступить правильнее. В итоге сдаётся. Прерывает зрительный контакт, опускает длинные ресницы, пряча за ними сгустившиеся тучи грусти, и аккуратно касается сухими потрескавшимися губами Сашиных плотно сжатых.       Не пытается углубить поцелуй - не то время, не то место, не в том смысл. Невесомо прикасается к уголку губ, а потом мягко притягивает Сашину голову, укладывает её себе на плечо. Проводит ладонью по упрямым волосам, спускается по позвонкам, как по ступенькам, вниз, к лопаткам. Поглаживает легко.       Саша, упёртый и закрытый на сотню замков, потихоньку начинает оттаивать. Молча обнимает Ярика за поясницу, крепко и твёрдо, как будто пытаясь в нём раствориться. Лбом упирается в острое плечо, закрывает уставшие глаза, вдыхает знакомый аромат геля для душа и шампуня. Вздрагивает от холодных капель, соскальзывающих с чужих волос на ухо и шею. Голова гудит от напряжения, а всё тело кажется слишком тяжёлым, свинцовым. Хочется лечь и не вставать, хотя дел ещё по горло.       Казьмин пытается ругать себя за безалаберность и лень, но под мягкими успокаивающими прикосновениями Ярика, равномерно вздымающейся грудью и шелестом тихого дыхания над ухом, ругать получается плохо. Чувство вины за ложь и молчание, дурацкое и тянущее, смешивается с нежностью и благодарностью, расплывающейся от холодной руки на собственной спине, от принятия и понимания.       Как выразить это всё - Саша не знает, поэтому прижимается к Баярунасу крепче, неудобно поворачивает голову и касается губами тонкой шеи, молча благодаря. Ярик укладывается щекой ему на макушку. Стоять так жутко неудобно им обоим. У Казьмина скоро начинает ныть спина и шея, у Баярунаса затекать руки. Но никто из них не шевелится.       Время останавливается, мир вокруг - тёмный и тихий - перестаёт играть какое-либо значение.       Отпускают друг-друга они много позже. В молчании идут на кухню. Ужинают и пьют чай тоже в полнейшей тишине.

***

       Сашины пальцы путаются в длинных пушистых волосах. Они мягкие и шелковистые, их так приятно перебирать. Подсохшие ссадины и мозоли цепляют отдельные волоски, тянут их почти болезненно, но Джизас на это не обращает внимания. Прикрыв глаза, он подставляет лицо свету и кротко улыбается наслаждаясь.       От него веет теплом и спокойствием, уверенностью, что всё будет хорошо. Лживой уверенностью. Такой же лживой, как и сам Саша.       Сон резко обрывается и Казьмин находит себя на кровати в их спальне.       Темно. На кухне едва слышно гудит холодильник, тикают настенные часы. У кровати стоит Ярик. Смотрит на Сашу печально, склонив голову, длинные пушистые волосы касаются тонких ключиц, слегка качаются от его дыхания. Уголки губ опущены совсем низко, а вечно живая мимика замерла в тоскливо-виноватой гримасе. Узловатые пальцы с силой сжимают край тоги.       Казьмин заторможено соображает, не понимая, сон это или не сон. Не мог же он во сне проснуться в своей комнате и увидеть Ярика? Такого настоящего, протяни руку и коснёшься. Или мог?       "Проверить" - решает он, "Нужно проверить". Саша хочет привычным движением сесть на кровати, спустить на пол ноги, но тело не подчиняется, не двигается. Руки и ноги как будто приковали наручниками к постели, пальцы тоже отказываются работать.       Быстро приходит страх и непонимание. Его парализовало? Почему? Саша хочет крикнуть Ярику, попросить помочь, но ни крикнуть, ни сказать, ни даже прошептать не получается. Губы не размыкаются, связки не поддаются.       Бессилие. Одно большое и страшное бессилие.       "Ярик" - мысленно молит он.       Баярунас смотрит пристально, улыбается дрожащими губами: - Прости.       ЯРИК, ЯРИК, ЯРИК, ЯРИК, ЯРИК. - Джизас, - хрипит всё-таки Саша, резко преодолев невидимые путы, вскакивает на кровати, тянет вперёд руку, почти дотягивается до края тоги... Как он пропадает, как ни было.       Казьмин со смесью удивления и смущения таращится на свою вытянутую руку, на пальцы, сжавшиеся вокруг воздуха. Раскрывает ладонь, обнаруживает её пустой. Потерянно оборачивается на другую половины кровати, озадаченно сводит брови на переносице.       Ярик тихо сопит на самом краю в обнимку с подушкой. Одеяло свисает с его ступней прямо на пол, а волосы заслоняют расслабленное лицо. Футболка от постоянного ворочанья задралась и оголяет худую спину с россыпью родинок и выступами позвонков.       Саша оглядывает себя: он сидит, наклонившись чуть вперёд в попытке удержать Баярунаса. Подушка сползла куда-то в сторону, одеяло сбито в ком. - Хуйня какая-то, - сипло бормочет Казьмин, медленно укладываясь обратно. Сонный мозг не находит странным ни тогу, мешком висящую на тощем Ярике, ни то, что Саша почему-то назвал его Джизасом.       За спешными сборами и утренней пробкой Казьмин не вспоминает о странном полусне и о собственной руке, повисшей в воздухе.