4. Телевизор
12 октября 2023 г. в 14:36
В матовом тумане потерялось восходящее солнце, фонари горят, окрашивают туман в желтый.
Феи спали. Дорога городка фей — района за каменной разрушенной, покрытой крапивой и мхом стеной, — проросла травой. Около маленьких, вросших в землю домов с выкрашенными вручную в буро-желтый стенами, и бордовым — подоконниками, буйно цвели мокрые осенние цветы.
Все дома стояли кругом, и каждая улица закручивалась вокруг центра — старинных выложенных кругом каменных бесформенных изваяний. Эхри ступал тихо, зарылся подбородком во влажный колючий шарф, поднял воротник пальто.
Утренние птицы шуршали и чирикали в ветвях, маскировали стук его ботинок. Он не заглядывал в окна, и избегал выставленных на воздух детских колыбелей.
Однажды он подошел к ребенку — маленькому мальчику, молча, но с удовольствием бившем мягкую погремушку об край колыбели. Эхри наклонился к нему и спросил:
— Ты человек, или ты фея, а?
Ребенок только взглянул и заулыбался. Взгляд у ребенка был строгий и осознанный, понимающий.
Крадучись, Эхри наконец добрался до каменного кольца. Это была танцевальная зала — с внутренней стороны камни были украшены травами и цветами, свисающими с верхушек, точно простыни. Кругом стояли фонари с лампами в виде цветов. В центре клубился туман. Легкий ветер сбрасывал росу с травы, и потому казалось, кто-то невидимый ступает по сухим листьям.
Эхри опустился на влажный, скользкий камень и достал из сумки блокнот. Здесь он любил писать стихи, подражая ирландским старинным поэтам — в последнее время, они были об усталости. Эхри устал от страны, унылости офиса, то, что мечется туда-сюда бесцельно, тревожных рассказов деда, писал о своем бессилии, и иногда — о коллизиях своих чувств.
Пальцы покрылись синими беспорядочными линиями чернил.
Мать ему вчера позвонила.
Он вчера навестил родителей, разглядывал никогда не менявшуюся гостиную: африканские статуэтки на камине, блеклость стен из-за стучавшего по стеклу дождя, ряд классически написанных картин купленных на еженедельных блошиных рынках, слушал шипение пластинки The Doors. Ему не о чем было говорить. В шкафу книги были расположены беспорядочно — библия стояла между словарем и сборником анекдотов, старые кроссворды лежали неровной стопкой на шкафу. На крупных листьях альпинии — бархатная мелкая пыль. Эхри протер их смоченной в водой салфеткой. Родители были еще молодыми, а обстановка — несуразно старинной. Отец читал газету, мать копошилась на кухне. Собака Эхри лежала под столом и грызла лапы.
Комната Эхри не изменилась, мать не сняла помятые и выцветшие музыкальные постеры. На столе — исписанные стихами тетради, даже совсем старые, детские. На подоконнике Эхри выложил подобранной на пляже галькой кольцо. Мать, протирая пыль, ставила гальку вряд. Эхри приходил и снова делал круг.
— Феи детей похищают, — сказала мать. — Меняют на своих больных.
— Это древние сказки, зачем им это делать, — отвечал Эхри.
— Просто я думаю, что не бывает дыма без огня.
— Мы живем в современном мире, мама, а.
— Сказки ни сказки — но есть разница культур, — сказал отец.
Эхри ответил:
— Очень предсказуемо, то.
— А все-таки, к чему у них все эти тайны? — спросил отец, — Что не спрошу, ничего не знаешь.
— Потому что люди выдумывают про них сказки, то, в них верят, всякую чушь талдычат, как идиоты, вот и верь таким.
Отец обиделся и открыл было рот, чтобы начать возмущаться, но тут вошла с салатом мать.
— А я возьму дочку Дороти к себе на выходные. Ты же хорош с детьми, повозишься с ней немножко? — спросила она.
— Кто это сказал?
— Что сказал?
— Что я хорош с детьми?…
Включили телевизор. Эхри вздохнул, и отправился к шкафу — искать книгу. Взяв перечитанный десятки раз сборник научно-фантастических рассказов пошел обратно на диван. Реклама действовала ему на нервы, а мать привыкла — во время рекламы наводила порядок на кухне или в гостиной.
Отец комментировал, который раз он видит эту рекламу. Жаловался на то, что не работает, и что ноги едва ходят когда увидел рекламу нового телевизора. На рекламе пива, пригласил Эхри в бар вечером.
Эхри ответил, что завтра.
— Может, хочешь посмотреть что-то конкретное? — спросил отец.
— Можно.
И потом до ночи они смотрели малоизвестный детективный сериал. В двенадцать часов Эхри вспомнил, что ему утром на работу. Эхри думал, что как не любил он обыкновенность, привычность, и антикварную нелепость родного дома, у него перестало получаться писать здесь хорошие стихи. Раньше — редкие глухие разговоры родителей за стенкой, бормотание телевизора, сменяющиеся цвета стен во время рекламы, одновременно — тихо играющая музыка, заглушавший все каждые полчаса бой часов казались ему обыденно поэтичными и вполне вдохновляющими. А потом все это стало вселять утомленность, стало слишком беспорядочным, бесконечным и неопределенным. Эхри все чаще нуждался в тишине.
Мать предложила постелить у него в комнате, Эхри отказался — он не знал, придет ли олень в родительских дом. Если олень был какой-нибудь феей ему навряд ли захочется явиться к тем, кто сомневается в выборе их сына.
Эхри не хотел слушать до глубокой ночи рекламу, и получасный бой часов.
Эхри писал стих про телевизор. Услышал шорох. Зазвенел колокол — феи просыпались. Эхри сгреб портфель и тетрадь, прижал их к груди и спрятался за камнем. Ручка упала, щелкнула, ударившись об землю. Камень был исписан древними стихами. Эхри прижался щекой к мокрой поверхности, закрыл глаза, и слушал, пока шаги — хруст старой засохшей листвы не прекратился.
Эхри понял, что хочет спать.