Волны разобьются

Шифра всегда интересовалась людьми, но за годы своей жизни, она поняла, что они, как и феи, не отличаются особым разнообразием. Все люди одинаково спешили, возмущались, жаловались, смеялись в пабах и куда-то отправлялись на поездах и суднах. Суеверные избегали леса, другие бесцельно прогуливались, держа собак на поводке. Некоторые замечали очарование леса, любили дергать дикие мелкие цветы и листики, глядеть на небо сквозь ветви, и как солнце мигает сквозь листву. Городок людей, возле которого она жила, был маленьким, бедным и скучным, вот и жители тоже были маленькими, бедными и скучными. Даже богатые и успешные, их было — раз-два-три… — оставляли впечатление мелкости, равнодушной усталости и тоски. Потом все богатые уезжали в Лондон. Поэтому Шифра хоть и наблюдала за людьми поодаль, прячась среди стволов, белая, иногда распевая что-то по птичьи, она почти потеряла интерес, наблюдая больше по привычке. Дети тоже когда-либо вырастали и терялись среди прохожих, уходили жить между старыми стенами. В лесу люди ходили в скользких куртках и трениках. Шифра помнила, когда люди сменили пальто на куртки, и привыкла смотреть по сторонам, переходя дорогу в городе людей. Поэтому её очень удивило появление людей, резко отличающихся от времени. На них не было курток. На них были плащи и доспехи — металлические нагрудники, кожаные рубахи. Трое носили маски — ящериц, льва. В руках у них даже было оружие — молоты, украшенные резьбой, они несли их с необычайной легкостью. Всего людей было двенадцать. У одной женщины лицо было голубоватого цвета, а уши острые — но Шифра знала, что такое театр. Шифра поискала глазами человека, одетого в обычную одежду — с актерами обычно приходил режиссер. Она почти высунулась из-за дерева. Люди переговаривались между собой, но язык был ей не знаком. Они не обращали внимания ни на то, что впереди тропа была скрыта постоянным туманом и темнотой, ни на древние, скользкие от мха осколки стен, вынырнувшие из-под земли. Их язык звучал по-древнему мелодично, и люди на нем разговаривали спокойно. Шифра проскользнула за деревьями и ступая тихо, как она умела, обошла вокруг группы. Никаких камер не было. Один из них, высокий, широкий, с низким голосом, одетый в плащ с капюшоном, отошел, что-то бормоча, начал рыскать среди кустов, хозяйственно раздвигать траву и листья. Это было даже нагло — человек шнырял по лесу, слишком близко находясь у границы, будто по своей собственности. Шифра даже подумала, не закричать ли ей, как банши. Вместо этого — невидимые нити, перебирает, водит пальцами, и ветер сильнее шумит в кронах. И вдруг, Шифра поняла, что она смотрит человеку прямо в глаза. Они не поняли друг друга. Она не сразу закрыла грудь руками. А потом она побежала. И человек, как и все, наивные, слабые люди, бросился за ней. В нем не было опасности. Но ветка за ветку, змеей, случайно уронила ключи — и встал дыбом туман, и тропинка вдруг разошлась в три стороны, и где ель — там сосна, где дуб — там кустарник. Все глубже и глубже, и все больше тумана, и темнота наступила тесная и твердая. А Шифра все танцевала, позволяя туману и дальше обманывать и душить, а кронам замереть. В конце-концов, человек одной рукой ухватился за ветку, а другой взялся за лоб — у него закружилась голова. Шифра остановилась. Человек глубоко дышал. Поднял голову, оглянулся, и неуверенно позвал — все на своем языке. Набрал в грудь побольше воздуха и крикнул снова. А потом он снова крикнул, по-английски. Зачем же он за ней погнался? Человек подождал, прислушался, а затем сел на землю. Шифра тоже ждала. В лесу было прохладно. Она завела его в ловушку — здесь казалось, что уже ночь. Туман делал все мутным и мокрым. Человек кутался в плащ, слегка качался — вперед-назад, и время от времени звал. Шифра дальше наблюдала. Человек вел себя более-менее спокойно, не кричал громче, и не порывался с места. Но его лицо стало очень неприветливым. Он пробормотал что-то недовольное себе под нос. Стал растирать руки. Шифра ждала. Люди ломались. В ловушке завыло — в этот миг люди обычно вопили, спотыкались и лезли на деревья. Он не ломался. Поднял голову, прислушался и нервозно потер руки. В ловушке становилось холоднее. — Круг-то ведь, — сказал он громко. — Это круг. Он встал, сделал несколько шагов в сторону темноты и тумана, а затем вернулся на место. — Ráth Sídhe, — сказал он, снова садясь, — Видел там… Камни торчали… Угораздило, вот же. Шифра выглянула. Человек на нее не смотрел. Немного дрожал. На кончиках травы появился иней. Она вышла, обошла его бесшумно и опустилась на землю за его спиной. Они сидели спиной к спине. Человек, видимо, заметил. Сел поудобнее, обнял колени, но не оборачивался. Шифра старалась его согреть. — Ты кто? — спросила она тихо. — Эхри. Ну, зовут меня так, — ответил человек. — Нет, но кто ты? Почему ты так странно одет? — Я-то думал, ты одна из наших… Я… Это игра такая. Ролевики… — Игра? Театр? — Типа того, да. А ты фея будешь? — Да. Зачем ты гнался за мной? — Так я же думал, ты часть игры, — Эхри вздохнул, закрыл лицо руками. — Дураки мы уж, к феям полезли… Я на тебя не смотрю, ты не бойся-то. — Я не боюсь, я удивляюсь. Обычно люди пугаются, если попадают в ловушку. — Та ну? Прям все? Ну, я-то не совсем дурак. Место фей от нашего не отличу, что ли? И не первый-то я здесь, в местном пабе чего не наслушаешься… Но только… Вы меня усыпите, да? Это больно как-то?.. Я, ну, с детства боюсь этих всяких усыпляющих штук… — Я тебя отсюда выведу, — пообещала Шифра. Больно у Эхри был мрачный вид. — Не буду усыплять. Ты кажешься тяжелым. — Нормальный у меня вес-то. Здоровый. А ты что, маленькая? — Можешь посмотреть. Шифра прикрыла руками грудь. Эхри обернулся, быстро скользнул взглядом по ней, и просто и откровенно заглянул в глаза. Глаза у него были синие и грустные, как море. Шифра расслабилась. Спокойно стала глядеть. И ей это даже понравилось. Ощущалось интимно. — Увидел бы тебя, вот так, на улице просто, понимаешь… Одетую в футболочку там, брюки… И решил бы, что ты — обыкновенная девчушка. — Я не похожа на фею? — Может, и похожа, мне-то почем знать. Ты красивая. — Я? — она все-таки рассмеялась. — Да ну. Ты не бойся, я тебя не заворожу. — С чего мне врать-то? Я тебя впервые вижу. — Разве первым встречным не легко врать? — Легко, но бессмысленно. И не такие вещи же, ну. — Моя одежда не предназначена для человеческих глаз… — Я и не смотрю. — Люди разучились быть невинными. Эхри расстегнул плащ и протянул ей. — Я знаю. Шифра вздохнула и накинула его на себя. Тянуть время ей не хотелось, и она тут же встала, и сказала: — Идем. Ты возьми меня за руку, а то потеряешься и уснешь. И говори со мной всю дорогу. Иначе уснешь. — Как это так — усну? — Я слишком много туману навела. — Ты природой управляешь? — В тумане не спят. Это не туман. Но так легче его называть. Рука Шифры была теплой. Эхри сжал её пальцы, и она повела его сквозь деревья и темноту. Эхри разглядывал цветы в её волосах. Ему сквозь туман чудились видения — серебристые горы, река в зеленых холмах, розовые цветы вишни над головой, и все это краем глаза, в углу, за спиной… — Что это за игра? — спросила Шифра. — Какая? — Из-за которой ты носишь плащи. — А… Так это… Ролевики. Ты и сама догадалась — это что-то вроде театра-то. Ты берешь себе персонажа и играешь его, импровизируешь, и отчасти даже веришь, что то все серьезно. Выдумываешь жизнь, такую, какой у тебя никогда не было. Да и не будет. Это весело. — И часто ты играешь? — Не очень, я живу-то слишком далеко от этого всего цивилизованного. Они все едва ли сюда смогли приехать. А я сейчас для них пропал. Злятся, небось. Или волнуются. Или сами залезли невесть куда… Но мне это очень нравится. Ролевики. Всегда хотел попробовать вот так, не на ярмарках… Там все слишком понарошку, и все смотрят, как на актеров. А это другое. Миром-то этим жить надо. — Жить в грезах? Если я фантазирую, то мне так говорят. — А о чем ты фантазируешь? — Обо всяком. Но я живу много лет, а фантазировать так и не разучилась. Реальность в глаза бьет, а я не сдаюсь. — Интересно ты так. Балансируешь. То закрываешься, то открываешься. Как устрица. — А ты о чем грезишь? — Та понятно уже ведь. О чужих берегах. Вот я и играю, и читаю. Писать пробовал — но писать могу только о реальности. Играю, потому что так хоть немного-то приближусь, понимаешь? Раз мне не даны другие миры, хоть притворюсь, а раз можно притвориться, то есть эти миры. А если они есть — значит, это не такое уж и притворство. Понимаешь? — Понимаю. А я поняла, что раз я живу в мечтах, пусть у меня будут земные мечты. — Мечты у меня земные-то. Грезы — это сны, далекое что-то. — Но ты пишешь о реальности. — Да, чтобы она не казалась такой скучной. Я покоя хочу. Вот и пишу про реальность, там чуть больше покоя, чем у меня. — Покоя? Ты кажешься спокойным. — Я и есть спокойный, неинтересный, а надо из себя что-то строить-то, доказывать там, а я не особо-то и хочу. Не люблю спешить, вот. И хоть живу так далеко от всего, а тут тоска прям, а не покой. Я недавно-то у коллеги спросил, когда это он в последний раз просто шел не спеша — а он-то и вспомнить не смог. А я вот помню. И потому не хочу спешить. И все так бессмысленно становится. Глупо. Если торопишься. Как клетка какая-то без прутьев… Шифра ответила не сразу. Только покрепче сжала его пальцы. — Мои мечты и грезы земные. Тебе все-таки сказать? — Как хочешь. — Скажу уж. Ты все видел. Счастья я хочу. Улыбаться почаще. Чтобы все имело смысл для кого-то, не только для меня. Чтобы в невинности иногда разглядеть страсть. Чтобы тоже все это клеткой не казалось. Безопасность чтобы телом чувствовалась, не только умом. И другие у меня мечты есть, невозможные, а я хочу, чтобы у меня было то, что позволило ощутить себя счастливой и без этих мечт, и чтобы невозможное стало глупостью казаться, а не горечью. — У тебя хорошая улыбка. Поэтому чаще улыбаться — хорошая мечта. А мечты — это разве глупость? — А реальность — разве такая скучная? Эхри промолчал. — Ты не скучный, — сказала Шифра. — Любви ты хочешь. — Я так не говорила. — А с людьми вы, феи, часто дружите? — Не все люди с нами дружить хотят. — Я хочу. — Я живу здесь много лет. Конечно, я общаюсь с людьми. Вишни и серебряные горы не проходили, и Эхри принялся её рьяно расспрашивать, кем работает, что любит, а Шифра, на свое удивление, отвечала. И все её фейские увлечения: петь по-птичьи, высаживать цветы узорами, резьба по камню, создание витражей были для него чем-то диковинным. Она попросила прочитать его любимый стих на память: он прочитал отрывок из «Прелюдий» Элиота. И на удивление гармонично звучали стихи его голосом и акцентом, ритмично, плавно, уверенно, и даже привлекательно. Когда из деревьев уже вышло закатное солнце, небо было розовым, а облака — синими, стало тепло и резко запели птицы, туман ушел, видения растворились и мир оказался ярким, зеленым, буйным, они услышали голоса. — Вот там люди, — Шифра отпустила его руку, на секунду осознав, что ей нравилось её держать. Эхри стоял и смотрел на нее. Шифра ответила улыбкой. — Спасибо, — Эхри смутился. — И… У тебя улыбка красивая… Я говорил уже, но это правда, не вру. Она сняла его плащ. — Увидишь, так увидишь, — сказала она, протягивая одежду. Эхри отвел глаза. Шифра мягко взяла его лицо в ладони. Эхри замер в нерешительности и чуть не выронил плащ. — Посмотри на меня. Мы еще увидимся? — спросила она. Эхри закивал. Шифра рассмеялась. Ей нравилось, что люди так удивляются фейским действиям. Она отпустила его и побежала назад, расстилая позади себя туман. — Как тебя зовут-то, а? — крикнул он вслед. — Шифра! И, уходя, она надеялась, что он все-таки на нее посмотрел.