Проект «Вспыхни»

«Стань сыном, которым я бы гордился», «мой сын будет стараться», «старайся сильнее». Таких слов изрядно слышать от уст отчима, который вначале казался для него роднее, чем собственный отец, начинал делать ему больно. Остин терпел побои от ремня, изнурительные тренировки, которые были каждый день после учёбы; дополнительные уроки, чтобы стать, как отчим. Если отвечал неправильно на поставленные вопросы, то приходилось терпеть что-то похуже. Побои были цветочком по сравнению с тем, что отчим делал с ним ночью. Терпеть было невозможно, но ему приходилось. Остин сидит в комнате, и обрабатывает очередную рану, которую получил от отца. Проиграл в драке с самым высоким, отличным бойцом, который был в команде отца, который был ближе всех. Он выше, дерется также профессионально, стреляет четко и метко, и сразу поставил сына в сопернике. Дабы научиться, как драться, но Остин проиграл позорно быстро, упав больно спиной. Отчим не пожалел. На спине, в животе, по всему телу затянувшиеся и свежие шрамы от ремня, хлыста. Некоторые все еще кровоточат, а Остин все пытается остановить кровотечение. Внутренности сужаются в один миг, и будто окунают в холодную воду, когда в большую комнату сына заходит злой, агрессивный отчим. Желваки видны и страшно становится от одного его лица. Отчим долго вглядывается на сына, а руку крепко сжимает, готовый быстро приблизиться и ударить по лицу. Сын замирает, а губы холодеют, руки дрожат, но сжимает, чтобы не показывать. Сидит раздетый, в одних штанах, прекрасно осознавая, что сейчас произойдет, но внутри все равно и всегда молится, чтобы, хоть на один день пусть отчим забудет об этом, и оставит его душу в покое. — Что-то… случилось, отец? — осторожно, мужественно спрашивает он. Отчим испускает из себя тяжелый вздох, и останавливается напротив к нему, но подальше, разглядывая его с ног до головы презренным взглядом. — Где я найду такого человека, как Миссис Стаппс? — судорожно прикасается к своему лицу и больно растирает щечки, а потом расслабившись, вновь смотрит на сына прямо в глаза. — А, что с ней случилось? — Вчера вечером произошел внезапный пожар в приюте. — раздраженно, зло отвечает. Остин будто прилип в кровать, услышав холодную новость. Единственное место, которое так сильно связывало с любимым человеком, который бесследно пропал, теперь нет. Было такое чувство, будто кто-то вырвал частичку его сердца. На душе стало так больно и одновременно пусто. — Ни одна камера не уцелела. Искали виновника со стороны других камер, которые были на других улицах. Как ни странно, — его тон сменился на холод и любопытство, — камера вновь выключилась, когда был намек на то, что кто-то появился в приюте. Мы даже близко не разглядели кто это мог быть. Хотя у меня есть подозрения. — Какие? — у него во рту пересохло. Смотрел на отчима, не отрывая взгляд. Отец медленно и опасно полностью к нему повернулся. Изучал каждую реакцию на его слова, и усмехается. — Твой дружок. Гарри. Так его звали, верно? Остин нервно улыбается, и громко сглатывает. Его глаза все выдает, даже если пытается скрыть. Отчим все ближе подходит, и взяв стул, ставит напротив, и сел. Настолько близко, что их колени соприкасаются. Парень дёргается, чувствует свое активное сердцебиение, а легкие перекрывают воздух от страха перед отчимом. Остин начинает трястись, но пытается расслабиться, но это было трудно. — Ты его укрываешь, да? Ты ведь его любишь, поэтому не говоришь, где он находится, верно? — Нет, отец! — Остин пошевелился, заерзал в кровати, губы вновь задрожали, — Я правда не знаю где он! Когда ты меня забрал, я не видел его с того самого дня. Правда! Отчим смотрит прямо в душу, и оскалился. — Если я узнаю, что ты укрываешь его, прячешь — пощады от меня не жди. Ты ведь знаешь, каким я бываю, когда зол. Остин начинает кивать и пытается удержать рвущие слезы. — Конечно, отец. Я сразу расскажу, если увижу. «Никогда не расскажу, отец. Я бы не стал этого делать. Отдать его в твои жестокие руки, чтобы наблюдать за тем, как ты мучаешь мою прелесть? Размечтался! Иди нахрен!» — думает он, но, выглядя при этом до жути испуганно. — Этот загадочный Гарри не дает мне покоя. Кто он вообще такой, что сквозь землю будто провалился? Негде его сыскать! — огрызается он, а затем резко кладет руку на ляжки сына, и дергает на себя. Остин сильно трясется, а внутри вновь погибает. Сознание пытается противиться, и слезы предательский выходят из глаз. — Ну, ну! Плачешь? — голос становится каким-то тонким. Ласкает другой рукой его щечки и улыбается омерзительно широко. Остин плачет и почти уже рыдает, не зная, как его остановить. — Отец, пожалуйста, не надо… — умоляет со слезами, слабо отталкивая за плечи дрожащими руками. Отчим был крупнее его в три раза и сильнее. От него не избавишься, когда ты сам слаб. — Порадуй меня, сынок, я ведь так злюсь из-за вчерашнего инцидента. Успокой меня, Остин! — томно шепчет в ухо парня, и целует в шею, чтобы после оттолкнуть в кровать. *** Лежать в три часа ночи, когда все нормальные люди, которые ни о чем не беспокоятся; не тревожатся бесполезными, беспричинными вещами, сидит на маленьком балконе в крохотном стуле Остин, который пересчитывает пальцами свои свежие раны на теле и не досчитывает, потому что всегда путается. Надо обработать раны, но прямо сейчас было так все равно на то, что они кровоточат, потому что зачем, если льется кровью собственная душа? Остин вглядывается на яркую луну, которая отсвечивает город своим прекрасным светом, однако сердце бедного парня остаётся нетронутой. Серые глаза, которые были стеклянными, холодными, теперь стали безжизненными. Казалось, что они навсегда потеряли свой блеск, который сверкал только рядом с Гарри. А сейчас его нет, и никогда не появится. Что же теперь тогда ему делать, и как прожить свой путь, если она изначально была неправильной? Остин думает о любимом, и сердце сжимается с болью, думая о том, что все, что происходит сейчас — он все это заслужил. Осознание бьется в душе болезненной пульсацией. Душевные муки стали тягостными, и каждое его движение сковывало, словно он заболел. Парень не отрывает взгляд от луны, но мыслями был вдалеке отсюда. Он будто и не думал вовсе. Ему просто было бесконечно больно. Его тело охватила странная лихорадка, которая лилась по всем венам, и стала обхватывать все органы, каждую клетку. Ему не хотелось кричать от боли. Он был обессилен. Мысль о том, что он потерял любимого навсегда стала для него угарным газом. Отравляла его жизнь, делая все еще хуже, невыносимее. Ему не терпелось избавиться от самого себя, но считал себя и в этом жалким, потому что срабатывала чертова защита. Останавливался, когда пытался резать вену. Или спрыгнуть с крыши. Все это не удавалось, потому что жалкое сердце начинало биться сильнее, и парень сдавался. Жалеть себя уже некогда, потому что отвратительно. От того, что и убить себя должным образом не может. Темные, волнистые волосы стали вечно грязными, воняющими и они липли к лицу. Он чувствовал себя бездомным, у которого было потеряно все, и даже собственный дом. Однако отчим не позволял ему ходить в таком виде. Приказывал своим людям помыть сына, и если придется, то с силой. Остин никогда не сопротивлялся, потому что знал: все бессмысленно. Память о Гарри вновь и вновь возрождалась в голове, и выстраивались словно пазл, чтобы заново вдохнуть глоток свежего воздуха. Об улыбке прекрасного ребенка, который своим простым появлением, присутствием давал больше энергии, чем все остальное. Его так не хватало. Остин знает, что, даже если наступит день, когда он забудет обо всем, то никогда не станет забывать облик Гарри. Он никогда не забудет о нем. И ничего, что с ним связывало. Остин глубоко был к нему привязан, и внутри понимал, что сильно облажался, когда прикасался к телу любимого, и обманывал, делал запретное. Начал понимать это только тогда, когда отчим делал то же самое с ним, хотя до встречи с Гарри происходило также с родным отцом. Остин задавался вопросом, почему же еще тогда не понял, что поступал плохо, пережив сам такое? Разве для этого ему нужно было заново пройти этот ад? Заслужил. Заслужил. Заслужил. Потому что обманывал и мучал невинного ребенка. А, сейчас нигде его нет. Кто знает? Может, он давно мертв? *** — Наши вооруженные силы имеет длительную историю. Они участвовали во множестве европейских и колониальных воин. Не стану перечислять, вы сами все знаете. — сказал Карберт Уол. Мужчина средних лет, но выглядел весьма потрепанно, но, конечно же, статно. Его жестокий взгляд говорил о том, что мужчина сможет пережить все проблемы этого мира, чтобы выстоять на своих ногах, в том числе спасти свой народ. Широкие плечи, которые были настолько крепкими, что, пожалуй, ударив тяжелым, не останется глубокая рана. Внешнее строение отличное, но мало нужно, ведь его окружает множество армии, готовые отдать жизнь за него. — И наше полномочие заключается в иных целях, но дело в том, что появились непредвиденные ситуации, в чем мы сейчас разберемся. В этот самый момент в кабинет постучался и вошел отчим Остина. Он сделался безразличным и холодным, после чего поклонился. — Достопочтенный Его Превосходительство! — монотонно сказал он, и подождал, пока сам первый премьер-министр Великобритании не соизволит ему присоединиться к Тайному совету. — А, вот и он! — обрадовался министр, указывая левой рукой на вошедшего, — Уолтэр Уайт. Надеюсь, вы пришли хорошими новостями. — заметив понурый взгляд маршала, премьер-министр внешне похолодел. Уолтэр сел ближе к Его Превосходительству, а затем начал объяснять всем присутствующим людям Тайного совета о проблеме, которая встревожила самого Министра. Члены Тайного совета не на шутку встревожились, внимательно прослушав маршала, после чего все начали гудеть о своих предположениях. И ни один ответ не оставил после себя хороший осадок. Кто-то заключил, что это проделки шпиона из других стран, тем самым использовали хакеров, компьютерных гениев, чтобы сделать атаку, а другой не согласился, говоря, зачем им надо было сжигать приют, если могли бы другие ценные резиденции, ведь многие знают, что такие «приюты» есть во многих странах, и зачем кому-то делать то, что сами прячут от своих народов. — Тогда, как вы можете объяснить то, что произошло с приютом? Я бы не назвал это сильной потерей, но потерять такое место, которое было построено для нашего удовольствия — гиблое дело. Кто-то за этим стоит, ибо зачем поджигать именно это место? — заговорил возмущенным тоном Трой Коннор — лидер оппозиции и глава крупных партии палаты общин. — Полностью солидарен. — кивнул Гэвин Гленн — президент США, который сидел хмурым лицом, раздумывая о возникшей проблеме. Немного приблизился, и уперся локтем о стул, и вновь кивнул, будто к чему-то в мыслях пришел. — Всякая крупная проблема возникает из мелких, невидимых вещей, которых мы попросту проигнорируем. Советую взять во внимание поджог приюта, потому что предполагаю, что это не с проста. У вас есть зацепка? — посмотрел на Премьер-министра с долью разочарования, будто заранее знал, что ответ будет отрицательным. — Сперва мы думали, что это могла быть наша старая Россия, с которой мы враждуем, хоть и есть между странами данное перемирие. — немного хмыкнул, а затем вовсе посерьезнел, — Однако вышло небольшое недопонимание. Наши профессионалы - шпионы ничего не обнаружили. — Верно, — вмешался маршал Уайт, — Я лично с ними поговорил, и даже виделся в целях уверенности. Нет никаких сомнений, что наши враги бездействует. Россия исключается из списка подозреваемых. Президент США еще долго смотрел на Премьер-министра и маршала своим изучающим взглядом, будто что-то подозревал. А, затем довольным, ехидным видом откинулся назад в спину стула, и немного расхохотался. Из-за жуткого смеха президента присутствующие почувствовали угрозу, что стало неуютно сидеть. — А, вы уверены, что ваши не предали свою Родину? Скажем так, — облизнулся улыбаясь, — они же живут среди них, как свои, общаются с ними, вживаются в роль, и кто может быть уверен, что не встретили они любовь в лицах этих мерзких девушек? Ради любви многие теряли голову. Так, почему же вы уверены, что они говорят правду? Где доказательство, что они говорят правду? Президент не дает им сказать в ответ жестом, и продолжает говорить на этот раз холодно. — Вы все знаете кому принадлежала погибшая миссис Стаппс. Мне. Её привез я, а не вы. И внезапно случается странный поджог, где нет ни камер, ничего, чтобы зафиксировать поджигателя. Все это очень интересно, Достопочтенный Его Превосходительство! — широкая, жуткая улыбка красит его сияющее лицо, что стало для смеха премьер-министра. — Что вы имеете ввиду, президент Гленн? Неужто, вы подозреваете в поджоге нас? — глаза стали словно полумесяцами от кривлянии. — Видит Бог, я этого не говорил! — развел широко руками, продолжая при этом улыбаться. — Тогда попрошу обратить внимание на экран! — любезно встал с места маршал Уайт, а затем привстал рядом с экраном, где появилось фото мальчика с платиновыми волосами. — Этого мальчика звали Гарри Вуд. Он жил в нашем приюте до момента, когда я забрал оттуда своего сына. — Точнее куклу до плотских утех! — вмешался, перебивая его слова Трой и мерзко загоготал. Маршал почувствовал странное смятение, и в сердце появился неприятный укол, но не обращая на это внимание, всего лишь с улыбкой кивнул. — Он пропал в тот же день, когда я забрал куклу. Странность в том, что в тот же день совершил попытку суицида сын миссис Стаппс, после чего этот мальчик бесследно пропадает. — К чему ты клонишь? — спросил президент, — К тому, что этот милый, красивый, смышленный маленький мальчик мог быть поджигателем после того, как благополучно смог убежать оттуда? — Да. Я это имею ввиду. На первый взгляд мальчик кажется безобидным. Это все дети подтверждают, но некоторые с удовольствием сообщали, что мальчик был странным. И это их пугало. А, теперь перейдем к более странному совпадению. — он включил видео, которое увидел еще в приюте. После того, как видео закончилось, воцарилась полная тишина недоумения. — Полагаю, вы не сразу заметили, верно? — некоторые пошевелились, но по-прежнему молчали, — Каждый раз, когда на поле наблюдения попадал на секунду мальчик по имени Гарри, камера быстро выключалась. Это продолжалось до той поры, пока он не исчез. Миссис Стаппс говорила, что камеры работали безупречно. Как вы объясните эту странность? Даже то, что приют внезапно загорелся был немыслимой, так как в тот же день камера опять перестала работать, пока поджигатель не ушел из приюта. До того момента камеры продолжали не работать, и включились после того, как приют начал загораться полностью. Разве это не странно? — Что все это значит? Смахивает на хакеров. Вы с ума посходили обвинять в этом какого-то ребенка? — взорвался Трой, не выдержав до смешного абсурдного бреда. Премьер-министр посмотрел на него и поднял брови. — Выбирайте выражение, мистер Коннор. Не забывайте с кем сейчас имеете дело. — сказал чуть с нажимом, но при этом выглядел дружелюбно. Свой взгляд не отрывал от главы общины, пока тот не заерзал на месте и не извинился. — Я заметил, что перед вами не простой ребенок. — Я предполагаю, что перед нами самый настоящий робот. — сказал президент. — Робот? — нахмурил брови маршал. — Да. Если он мог одним взглядом вывезти из строя камеру, то точно робот, поскольку умеет быстро обходить всевозможные защитные механизмы, и она просто выключается. Мы - люди. Мы не умеем делать такой трюк, но роботы — это механизм. С ними шутки плохи. Они бесчувственны, холоднокровны, и всегда действуют, как им прикажут делать. — Извините, я… отрицаю сей факт. — немного тихо ответил маршал, что вновь обратили на него внимание. — В чем дело? — Дело в том, что мой… так называемый сын, был очень близок с этим мальчиком. Он упомянул, что занимался с ним сексом, так что вариант, что он робот исключается. Гарри — человек. Вновь наступила тишина, и все откинулись назад от разочарования. Маршал присел на свое место, и стал рассматривать портрет Гарри и тяжело вздыхает, вытирая пот со лба. — Если он не робот, то кто он? — прозвучал вопрос, который заставил всех напрячься и уставиться в пустоту. *** Мэгги - служанка, которая обслуживала поместье маршала уж долгое время, и именно по этой причине она знавала все тонкости его характера, что нравится и не нравится; что именно раздражает и т.д. И вот пожилая женщина сидит на улице, и перебирает своими морщинистыми руками цветы, а потом нюхает, вспоминая свою тернистую молодость, но и не может нарадоваться тем, что заселилась в поместье маршала и готова всем господам мира благодарить за то, что однажды решилась попробовать поработать здесь. И очередной раз она наблюдает, как через большие, золотистые ворота входит молодая, красивая дама с маленькой сумочкой на руках, а лицо вся сияет от нетерпения, что увидит маршала. И очередной раз Мэгги незаметно, и с улыбкой качает головой. Ведь она больше всех знает, что дама уйдёт разочарованная. Никакая дама никогда не получали от него должного внимания. Уолтер Уайт не был разговорчивым, но всегда говорил по месту и делу. Именно поэтому многие зауважали этого человека. Маршал не славился своей особой красотой, но всякий раз, когда он проходил мимо любой девушки, женщин, они влюблённо вздыхали, хватаясь за около сердца. Да, Уайт не красавец, но то, как он себя держит, как разговаривает, как мило улыбается, и то, что он самый привлекательный из всех мужчин, которых многие встречали, держит сердца людей в охапку. В глазах большинство женщин и девушек, он был до жути сексуален, хоть и не симпатичен. Был в нем некий странный шарм, который быстро привлекал многих людей. Из-за такой особенности почти все люди прощали его жестокость. И даже то, что он горячо любил мальчиков. Зная этот недостаток, никто из женщин и девушек не отворачивались от него разочарованием. Говорили, мол, у всяких богачей есть свои причуды. И это действительно работало. Да чего греха таить? Сама Мэгги таяла, как мороженое под солнцем, при видя своего господина, и готова была в любую минуту расцеловать его ботинки. И даже она прощала его чрезмерную жестокость, холод. Волосы у маршала были светло-русыми, а глаза, как у Остина, серыми, но в них не виднелись теплота. Взглянешь туда, и замерзнешь от холода. Они были тусклыми, стеклянными и ничего дальше не было. Будто все в мире успел познать, но привело к разочарованию, хотя живость не терялось. Губы немного тонкие, бледные, а брови густые и светлые. Под глазами и на лбу видны морщины, но ему так они шли. Кружилась девушка молодая рядом с ним, и громко смеялась, закрывая красивый рот своими изящными пальцами. Ногти покрашены в красный цвет, а жизнерадостные глаза цеплялись только на мужчину, идущий рядом. Он слушал её вполуха, но метко отвечал, будто внимательно слушает. — Всякий раз, когда я думаю о том, что завтра мне исполнится двадцать, то хочется зареветь! — сказала она, разглядывая перед собой цветущий полный сад цветов, и все они прекрасно пахли, — Вы же придете на мой скромный вечер в честь двадцатилетия? Я вас очень жду, мистер Уайт! — её глаза засверкала от ожидания, а щечки стали розоватыми. Ответа не последовало, потому что взгляд был перемещен вглубь сада, где на скамейке одиноко сидел Остин, а в руках держал свой учебник, чтобы подготовиться к учебе. Свет переливался с темными волосами юноши, и падал на острую скулу, и мягко отражает его красоту при освященном месте. Маршал стоит и не шевелится, и не мог отвести взгляд от усыновленного сына, восхищаясь его красотой. Глаза перемещались по всему телу парня, и сглатывал не в силах отвернуться, и ответить на вопрос юной девушки, которая совсем его не привлекает. В этом плане только молодые юноши. А сейчас его выбор пал на собственную куклу, которая безупречно прячет раны на теле под толстым слоем одежды, хотя на улице жарко. И это безмерно восхищает. Хочется содрать одежду и долго восхищаться ранами на теле, которых сделал своими руками или другим предметом. Девушка все ждёт, не торопит, понимая извращенность маршала, но не перечит, не оскорбляет, а наоборот принимает так, будто мужчина собирается быть только с ней со всеми недостатками. Остин поворачивает голову с улыбкой, и она сразу же тает, когда замечает отчима, смотрящего прямо на него. Видит, как сын дёргается и быстро собирает свои вещи, и пропадает из глаз, уходя в дом. Девушка радуется и вновь спрашивает, но в ответ так и не услышала ничего удовлетворительного. И она мучительно думает в мыслях: «Какой смысл в вечеринке, если вы не придете?» *** Брови скептически взлетели вверх, хотя изо всех сил выдал из себя безразличное хмыкание, на что он вообще был способен в этот самый момент, когда профессор задав вопрос, и опровергнул его правильный ответ, и когда тот же ответ прозвучал от уст Элизабет, то проклятый он сказал, что все правильно. Разве это не сверхнесправедливое отношение? Гарри принимал это жестокое отношение к себе, глубоко запихнув разочарование и боль, потому что думал: все со временем образуется, и они непременно признают его. Как же он был глуп в своих мыслях, надеясь на крохотное снисхождение. Гарри ужасно сильно хотел, хоть капельку любви и внимание со стороны всех окружающих его людей. Однако пока ничего. Ничего он не получал за старание. — Что такое, мистер Вуд? — неким смешком выдавил из себя профессор зельеваренья Эдгар Эверетт. — Вам не по нраву то, что вы сами не изучаете мой предмет, и испытываете злость по отношению ко мне? Что ж, мне жаль, что умственные способности малодоступны для вас. — Вы так думаете? — вновь поднял брови Гарри и немного улыбнулся, рассматривая темно-коричневый костюм профессора с ног до головы, — Профессор, вы привыкли судить только по результатам. — Отнюдь, нет. — сложил руку на сердце и слегка склонил голову вперед с добродушной улыбкой, — Я всегда относился к тем самым людям, которые высоко ценят истинные ценности наших великих умов. Ты, к сожалению, не входишь в их числа. — Упрекая меня за то, что я не являюсь тем самым человеком, который родился в этот мир чистой кровью, вы тем самым соглашаетесь с принципами нашего бывшего врага Лорда Волан-де-Морта. — заявил мальчик размеренным голосом, что присутствующие в классе учащихся в миг затихли, вслушиваясь в разговор, ибо стало интересно слушать. Друзья блондина стали улыбаться. — Что, прости? — ученики заметили неловкую улыбку на лице профессора, который резко выпрямился и активно заморгал. — Ты сейчас обвиняешь меня в идеализме чистоте крови? — голос стал слегка повышенным и возмущенным, что позабавило слизеринца. — Я не обвиняю, профессор. — Гарри не отрывал взгляд от его плечи и не переставал улыбаться, — За вас говорит ваши действия, разве нет? Вы и все ваши коллеги относитесь ко мне именно так, как относился бы сам Лорд Волан-де-Морт. Он, например, презирал бы меня или возможно, убил бы. А, вы хотите того же? В классе была такая тишина, что многие слушали дыхание друг друга, а вид профессора поменялся на что-то отдаленно похожее на помидора. То ли от злости, то ли от смущения, но явно не приятные эмоции обладали над его разумом, ибо красноречивые глаза говорили больше, чем поджатые губы. — Вы утверждаете, что я недостоин хорошей отметки, хотя в глубине души, я точно уверен, что вы знаете: я хорошо справляюсь с заклинаниями и зельеварением, но вас претит одна лишь мысль, что я могу превзойти вас, имея при этом плохую репутацию. И именно поэтому вы всякий раз занижаете меня. Я верно говорю, профессор Эверетт? — Как ты можешь говорить абсурдные вещи профессору, мерзкий грязнокровка? — почти заорал пунцовыми щечками профессор, при этом сжимал руку в кулак. В другой руке держал свою палочку, будто наготове, и это рассмешило Гарри, потому что он не собирается нападать или заразить своей грязью. — Как бы ты ни старался, мистер Вуд, показать себя с лучшей стороны, следует учесть тот неоспоримый факт, что ты всегда останешься грязнокровкой и никогда не получишь хорошую отметку, чтобы найти нормальную работу. Тебе никто не позволит, чтобы такой, как ты, мог нормально выбирать работу. И даже если найдешь, все равно никто не будет относиться к тебе так, как того хочешь ты. Ты понимаешь разницу между всеми и тобой? Ты лишний, жалкий отброс. Тебе стоит запомнить это раз и навсегда. Под восторженным гулом сидящих всех учеников, кроме своих друзей, Гарри впервые осознавал, что профессор говорит истину. Как бы он не старался - результат будет одинаковым, но упрямый блондин был против к таким высказываниям. Он искренне продолжал верить, что, если постараться, то непременно все волшебники повернуться к нему теплотой и примут. Болезненная пульсация в горле усилилась, когда сел на свое место, но упорно твердил, что однажды все его полюбят. И он будет стараться. Гарри ненавидел себя за свой грубый язык, но ничего поделать с этим не мог. Слова из него сами всегда лезли, и сложно было остановить себя. Миновали пятеро друзей холл и вошли в Большой зал. Сотни тыкв светились зажжёнными внутри свечами, под затянутым тучами потолком парила стая летучих мышей, змеились молниями ярко-оранжевые транспаранты. На столе было настолько много сладостей, пряностей, что все ученики сидящие здесь, не могли оторвать глаза. Все было красочно, вкусно и красиво. Гарри делал вид, что ему тоже хочется отведать яств, а внутри все еще продолжал чувствовать неприятное покалывание от разговора с профессором. Он то и дело посматривал на преподавательский стол, и страшно подумал о том, что все они вознамерились выйти против него одного, и это было так несправедливо. Все против одного. «Все в порядке. Они еще не знают меня. Судят поверхностно, потому сложно принять такого меня, но ничего страшного. Я покажу им свою силу, и они обязательно примут меня.» — Гарри успокоил себя этими мыслями и начал весело разговаривать со своими прекрасными друзьями. Мучительно колотящиеся сердце стало равномерно биться. Вальяжной походкой прошлась мимо них Адалана с шикарными и длинными волосами. Уселась подальше от младшекурсников, а вслед за ней сели остальные члены команды. Они успевали поприветствовать всех присутствующих, в том числе не забыли и саму Элизабет. Элизабет странно смутилась и закрыла щечку, то и дело кидая взгляд в их сторону. Это не ускользает от внимательного взгляда Гарри, и косится туда, чтобы понять: на кого она так смотрит. Остальные что-то обсуждают, а блондин уже был занят мыслями об Элизабет. Опять неприятный зуд давал о себе знать. — Привет, Гарри! — радостно помахал рукой Кеддл, который пришел позже своих друзей, но на секунду остановился перед второкурсниками. — Здорова, Кеддл! — сияющие глаза стали еще сильнее сверкать при виде старшекурсника. — Как ты? — Неплохо, ты сам как? Вижу, ты чистый. Пока не докучают? — Еще не вечер! — рассмеялся Гарри коротко. На них изумленно смотрели остальные. А, Адалана зло. Она была против их дружбы, и всячески показывала это своими действиями. — Когда у вас матч? — Через две недели! Элизабет упорно трудилась. Умница какая! — потрепал её страшно кудрявые волосы, что она изо всех сил старалась не разозлиться на него, потому что собрать свои волосы очень трудно. Волосы вся кудрявая, что заклинания не помогают. Вымученно выдавила из себя некую подобию улыбки, и ответила, что правда старается ради победы. — На этот раз мы точно победим! — весело сообщила она, и капитан весело рассмеялся. — Мне так нравится её энтузиазм! Прям восхищает! — жестом показал, как пылает сердце, когда кто-то из команды говорят воодушевляющие вещи. — Кстати, что будете делать во время праздника? Что-то придумали? — Мы же второкурсники. Нам ничего не позволено, кроме отъестся до безумия во время ужина. — ответила Астрея. — А, что ты предлагаешь? — подхватил Гарри странно улыбаясь. Кеддл покачал головой и расхохотался, поднимая указательный палец и завертел им. — Ты читаешь мои мысли, Гарри! — и он не знал, что мальчик действительно читает, — Я хотел бы пригласить вас пятерых на вечеринку, которая будет в восемь вечера в нашей гостиной. Только приходите без шума и не попадайтесь на глаза профессоров, а старосту я сам уговорю не разболтать. — Мы обязательно придем! — неожиданно заорала Элизабет, и Гарри вновь нахмурил брови. — Да, благодарю за приглашение. — ответил уже Том, который все внимательно слушал, — но нам запрещено, и мы не в том возрасте… Четверо синхронно закатили глаза и тяжко вздохнули. Том смутился, и закусил губы. — Мы… мы придем! — и попытался улыбнуться, и тут же его приобнял одной рукой Арктур, сидящий рядом с ним. — Вот так бы и сразу! — Отлично! Буду вас всех ждать, мои маленькие друзья! Особенно, тебя, Гарри! — и подмигнул, уходя от них. И даже после, сидя рядом со своими друзьями, он кинул на него странный взгляд. Арктур присвистнул. — Что это было? — все начали хором спрашивать. Даже Астрея, которая обычно всегда молчит и слушает. Гарри опешил и стал неловко распинаться. — Я и сам не знаю. Он просто первый из старших, кто дружит со мной и не думает обо мне плохо. Элизабет покосилась на него, но промолчала. — Точно только из-за этого? — прищурил глаза Арктур, и Гарри тут же начал расплываться в улыбке. Арктур уже знал что он скажет и заранее закатывал глаза. — Ревнуешь, что я могу засмотреться на кого-то, кроме тебя? — и расхохотался, видя его реакцию. А затем вовсе начал щекотать бедного друга, что тот брыкался и кричал остановиться. Стоять бесшумно в слабо освещенном коридоре было сложной задачей. Когда рядом с тобой ходит громкая Элизабет. Она напрочь забывала о том, что им запрещено выходить из гостиной, и тем более гулять в вечеринке, где тусуются только старшие. Постоянно поправляла свою одежду, и спрашивала у подруги, нормально ли она выглядит или нет. Элизабет была одета в теплые гедры и коричневые ботинки. Волосы распущены, потому что уложить их не смогла, но милой красной заколкой прикрепила их за ушком. На ней свободная рубашка, и коричневая, мелко-клетчатая юбка. Астрея же напротив была в светло-бежевой, не облегающей брюки, а вверх белая рубашка с длинным рукавом и поверх неё коричневый жакет, подчеркивающий талию. Волосы были собраны. Арктур держал в руках яблочный пирог, потому что решил, что без ничего нельзя ходить туда, куда тебя пригласили. Так учила его мать, поэтому гордо улыбался с себя. — Так вкусно пахнет! — чарующим от запаха Том восхитился. Гарри нахмурился и наклонился вперед, врезаясь лицом прямо сзади шеи Арктура, и понюхал, а затем выпрямился. — Ты, что, поменял привычный шампунь на другое? Арктур, как ошпаренный вздрогнул и отошел от него смущенным видом. — Грррр, Гарри, хватит! А, ты, что, постоянно меня нюхаешь, что знаешь каждое мое действие? Глаза блондина засверкали в слабо освещенном коридоре. — Естественно. Я хочу все о тебе знать! — и приторно улыбнулся. Арктур мог только густо покраснеть, а Том отчаянно сжимать свои руки, но не знать, почему его злит действие Гарри. Через несколько минут, когда Элизабет начала колотить своими ручонками Гарри, который не переставал смеяться и подшучивать над ней, дверь перед ними распахнулась. — Я уже ненавижу это прозвище! Не называй меня кудряшкой, Гарри! — вскричала она и резко замолкла, когда увидела Салливана в белой рубашке с глубоким вырезом, из которого был виден его торс. Гарри не выдержал и взмахом палочки прикрыл его оголение. — Дети есть дети. Расшумелись! — усмехнулся он, и посмотрел прямо на Гарри. Затем молча их пропустил в гостиную, где оттуда уже были слышны громкая музыка. Заглушающие чары хорошо работали, что песня никому в коридоре не было слышна. Разного рода игр устраивались и все старшие весело шумели. Кричали кому-то допить алкоголь до конца, а потом хором свистели. Дети будто попали в параллельный мир, но Гарри ничуть не удивился, и это было заметно, потому что остальные брезговали, пугались от шума и держались испуганно. Гарри взглядом нашел Кеддла и радостно помахал рукой, когда капитан их заметил. Быстро подошел рядом, а в руках держал алкоголь. — Простите за потрепанный вид, — облизнулся, — но добро пожаловать в взрослый мир! Тут не так радужно, как вы рассчитывали. Прошу, веселитесь и делайте, что хотите! Кеддл не был пьян, но вел себя слишком расслабленно. Адалана глядела на них издалека и нервно кусала свои губы. Пятеро держались все вместе. Запуганные они дергались, когда кто-то кричал. Гарри вспоминает, как танцевал под любой песни с Остином, и как они обнимались и трогали друг-друга. По этой причине, он танцевал по взрослому, когда как четверо просто стояли, не зная, как себя вести. Они открыли рты и восхитились от того, как изящно двигался их друг. Том сглотнул слюну, и сразу же посмотрел на других, вдруг заметили. Никто не заметил. — Смотрите! Кажется, хорошая игра! Давайте, попробуем выиграть! — закричала Элизабет и помчалась туда, где стоял старшекурсник с мячом. Надо было стоять подальше и попытаться попасть к игрушкам. Элизабет взялась выиграть и взяла мяч, но совсем не попадала. Там были милые мишки, которые умели ходить, корчить лицо и даже отвечать на вопросы, будто живые. — Никак не могу попасть! — страшно расстроилась Элизабет, и помчалась от игры в другую сторону, где был стол с пирожными. Арктур отдал свой пирог капитану квиддича, а после выиграл мишку для Элизабет, и вручил ей. Элизабет своим глазам не поверила, когда держала в руках выигранную Арктуром мишку и счастливо прижала в грудь. И затем обняла друга и поблагодарила несколько раз. — Правда, ничего такого! — отмахивался, улыбаясь Арктур. — Ты же просто хотела себе мишку! Смотри! — кивнул в то самое место, и увидели, как Том выиграл игрушку для Астрея. — Какие вы оба милые! — засверкала она, и вручила ему сладкое пирожные, — На, ешь! Стояли счастливые, сытые и смотрели вокруг, а потом, когда вновь включилась громкая музыка, и друг друга больше не расслышать. — Смотрите! — закричал Арктур, указывая пальцем в сторону танцпола. Там активно и изящно танцевал Гарри, и во все уши улыбался. Он вспомнил эту песню, потому что в приюте Остин учил его танцевать. «Слышишь? Эта песня играла в моем любимом сериале «Академия Амбрелла». Правда сериал вышел уж очень давно, но до сих пор помню танец. Хочешь научу?», «Хочу, Остин!». Приятное воспоминание потихоньку превращалось в одну огромную боль, но запретить себе помнить об этом не мог. В памяти невольно всплывали, и ему приходилось тяжко. Большинство слизеринцев наблюдали за его движениями, а некоторые пытались повторить. Любовь не всегда означает любить до последнего вздоха. Она проявляется каждому по разному. На самом же деле нет таких слов, чтобы описать, как любовь может менять человека до неузнаваемости, до потери рассудка и нет на свете никаких языков, чтобы передать это чувство. И Гарри не знает. Не от того, что переполнен этим чувством, а от того, что не понимает: любит ли он Остина или нет. Он сомневается в себе, но когда думает о нем, то сердце болезненно сжимается, а в горле огромный ком, который мешает глотать. Уверяет себя, что все это от обиды. От того, что он отвернулся и счастлив с отчимом. А, Гарри все еще не любят родители, и ему донельзя больно. Кто же его любит? Он больше не танцевал, пока другие веселились вокруг. Пришлось немного отойти в сторону, потому что воспоминание об Остине всегда приносило много боли, чем спокойствие, радость, любовь. Гарри не отрицает, что хочет его еще раз увидеть. Проследить за ним, и жадно рассматривать каждый сантиметр его кожи и запечатлеть в памяти, сохранить, чтобы делать себе больно, вспоминая о нем. Сколько бы он не притворялся, что забывает о нем, и не чувствует абсолютно ничего, и даже то, что хочет отомстить за боль, все равно не мог. Это было выше его сил. Гарри точно знает, что не сможет его убить, если целенаправленно за этим пойдёт. Он уверен, что остановит его безупречная улыбка, бездонные глаза. Однажды он спрашивал, почему же старший выбрал его из всех приютских детей и больше не хотел других, кроме него. «Ты привлёк мое внимание еще до того, как я узнал твое имя, Гарри» «Правда? Я выбрал тебя, потому что ты был первым, кто выбрал меня.» — Давайте сыграем в одну игру! — музыка давно утихала, и ему пришлось активно моргнуть и фокусировать взгляд. Взглянул на старшекурсника, который держал в руках стрелу. Правила игры были понятны, когда он объяснил несколько раз подряд, потому что кто-то не расслышал, а кто-то только сейчас присоединился. В игру вступили также пятеро друзей, который сидели рядом друг с другом, и смущенно улыбались. Напротив к ним сидели команда квиддича, а остальные другие старшие слизеренцы. Стрелка остановилась на девушке с челкой. — Когда у тебя был первый половой акт? — спросил парень с смазливым лицом. — Если я не хочу ответить, то пью алкоголь? — спросила, и ей утвердительно ответили. — Чтож, тогда… — взяла рюмку алкоголя и выпила. Все начали гудеть. Следующим ответчиком стал кто-то из старших, и они вновь и вновь отвечали на самые каверзные вопросы. Смеялись до упаду, иногда бросались колкими словами, если кто-то до сих пор был без опыта в постели. Гарри думал, что это отвратительно: пристыдить за отсутствие опыта. Неожиданно стрелка остановилась на Гарри. Очень худая девушка ярко улыбнулась, зная что хочет спросить. — Гарри, у тебя был первый поцелуй? Да хоть что-то! — Эй, что за вопрос такой? Он же ребенок! — закричала Адалана. — А, что тут такого? Ему же 12! — И что? — кричал уже Томас, но их всех остановил ответ Гарри. — У меня было все. И поцелуй и секс. Наступила ожидаемая гробовая тишина. Все, кроме Кеддла из близких друзей, открыли рты и ахали. Девушки вовсе закрыли рты ладонями. Кеддл не отрывал пристальный взгляд от мальчика. Адалана ужаснулась и ударила локтем в ребро капитана, после чего взглядом спросила «ты знал?», а Кеддл просто кивнул. У неё изменилось лицо, и стало печальной. — В смысле был половой акт? — спросила одна из девушек. Гарри пожал плечами, и хмыкнул. — Не вижу тут ничего ошеломляющего. Я того не хотел. Меня брали с силой, но потом я привык из-за постоянного насилия, поэтому не так уж страшно и удивительного нет. — Мужик! — разорались парни и начали громко смеяться. Кеддл хмурил брови, когда как остальные утверждали, что это нормально. И это показались для четверых друзей абсурдной вещью. Дети поняли, что не все старшие люди обладают мозгами. Они оказывается ничего не смыслят, не умеют думать, и такие люди особенно портят все мировоззрение. Элизабет разочаровалась и надула губы, услышав такие возгласы, которые поддержали друга не правильным путем, но видя его улыбающимися… нет, нет. Она покачала головой. Это ничего не оправдывает. Гарри просто не понимает, думает она, и хочется всегда защищать от таких узкомыслящих людей. — А, у других было? — спросили под смех у остальных четверых второкурсников, и она молча и живо покачали головой. — Жаааль, — протянули голосом, будто разочарованные. Элизабет, которая сидела между Гарри и Арктуром, прислонила голову в плечо блондина и поддерживающее сжала его руку. Гарри обратил на неё внимание одним лишь кивком. — Со мной в порядке, Элизабет. Я и сам думаю, что все это нормально. Она глубоко и тяжело вздохнула, и покачала головой. — Неправильно все это, Гарри. — шепнула печально, — Пойдем к себе? Попьем чай с печеньем и приятно между собой побеседуем? М? Гарри улыбается и кивает. Они медленно поднимаются, а потом сообщают, что им пора в гостиную к себе. Их безразлично отпускают, но как только дверь отварилась, Гарри останавливает капитан команды по квиддичу. Крепко сжимает за запястья и поворачивает к себе, но вместе с ним обращает внимание остальные четверо. Живые несколько глаз сразу устремились на смущенного парня, который не ожидал такого. — Что-то случилось? — спрашивает мальчик, чуть повысив голос, потому что музыка включилась, но не настолько громко, чтобы не расслышать рядом стоящего человека. — Останься на минуту. Просто на минуту! Я кое-что спрошу, и сразу же отпущу. Гарри непонимающее кивает, рассмотрев его плечо. Элизабет резко хватает за другое запястье, когда Кеддл хотел сказать, чтобы они ушли в свою гостиную. — Я не оставлю его одного. — недобро взглянула на него Элизабет, все еще помня о том, что Гарри сделал, чтобы она вступила в квиддич. — Ничего плохого не случится. — уверяет её капитан, смотря пристально в её карие глаза. — Я не оставлю Гарри одного. — повторила непоколебимо. Гарри слегка улыбнулся, и повернулся к остальным. — Вы трое идите, а мы с Элизабет подождём попозже. Трое замешкались, но их с чего-то быстро выпроводили, и они переглянулись. Элизабет сразу же перекрестила руку и поджала губы в тонкую линию. Сильно нервничала и переживала от неизвестности. Кеддл подошел к ним. — Гарри, немного отойдём? Нам надо поговорить наедине. — Можно, но только в моем поле зрения! — запротестовала Элизабет быстро. Гарри склонил голову вниз, пряча свое довольство. Кеддл незаметно кивает, и быстро схватив за руку мальчика, уводит подальше от неё. Элизабет осталась одна стоять, пока остальные выпивают и веселятся. Через минуту её дыхание почти остановилось от неожиданности, потому что подошел Салливан со своей ухмыляющейся мордой. — О чем ты хотел поговорить? — спросил Гарри, и ни о чем не подозревал. Если разговор, любая проблема касалась его, то он не всегда читал чужое мнение. Другое дело, если грозит опасность или ловишь какое-то сомнительное подозрение. — О том, что я… хочу вновь ощутить то самое наслаждение, которое получил благодаря тебе, Гарри. Морозный воздух резко прошелся по спине мальчика, когда услышал то, что он произнёс. Прочитав его мысли, то понял, что капитан не шутит. Он правда того хочет прямо сейчас. В ушах зашумела, пытаясь переварить его слова, потому что старшекурсник попадал в точку про его прошлое в приюте, и поддерживал, но почему сейчас он делает почти то же самое, что и делали другие? Как гром среди белого дня Гарри ощутил, как себя заталкивает в темное место, где оттуда не было выхода. Только паника, тревога, и от этого становится хуже, чем было все это время. Ему не задышать спокойно, сердце стучится в разы сильнее и быстрее. Ловить ртом воздух не получится, чтобы успокоить себя, потому что всегда притворялся сильным, способным пережить и не такие вещи, хотя на деле вся душа от каждых слов трескается. Уставать каждый раз зашивать свежие раны, а потом рвутся по новой. Гарри почувствовал в языке горечь разочарования. А, он-то полагал, что один хоть старший адекватный, и будет поддерживать, но оказался, как все, серая масса. Сдержал внутреннюю дрожь, но плечо предательский дёргается, и ему приходится на секунду закрыть глаза и глубоко вздохнуть, чтобы не расплакаться, не закричать. Сжимает руку и расслабляет с огромным трудом, чтобы никто, в особенности он, не увидел в нем слабого человека, который не способен все еще отпустить внутреннюю боль. Она пронзала прямо в грудь, как рапирой. И Гарри впервые так сильно рассердился. Все твердил в груди, что виноват во всем Остин. Чертов приютский парень, который испортил всю его жизнь. Забрал все самое драгоценное: жизнь в спокойствии. За то подарил несравненный, горький опыт. «Зачем мне нужен такой опыт? Я же всего лишь ребенок. Я не хотел стать взрослее остальных детей. Я просто хочу быть ребенком: не знать боли, разочарование. Всему же есть свое время для всего этого. Так почему со мной произошло слишком рано?» — Конечно, Кеддл. Я помогу тебе! Ничего страшного в этом нет. Все нормально! — улыбнулся, с силой подавив рвущую боль в горле, которая стала колючей. Уводит в закрытое место, и незаметно вытаскивает волшебную палочку, но именно бузинную, которую всегда держит при себе, однако никому не показывает, не рассказывает. Пока Кеддл растягивал замок в джинсы, Гарри произнёс следующее: — Libidinosus, — собственное заклинание, которое придумал еще в первом курсе, когда занимался темными проклятиями, чтобы изучать, знать. Кеддл обмяк, и свалился на пол, крепко заснул, но видел прекрасный сон, где получает то самое, что хотел от мальчика. Для таких проклятий волшебник не просто должен произнести заклинание, но и, как круциатус, сильно захотеть, чтобы другой страдал этим. Гарри не хотел, чтобы капитан видел с ним такой омерзительный сон, но силы, конечно, были, чтобы очистить разум и захотеть. Услышав краем ухом странные слова, Гарри покинул узкое помещение. Заметил Элизабет, которая несколько раз робко поправляла юбку, волосы, а затем в щечках появился алый румянец. Салливан дотронулся до её щечки, и приторно поднял уголок губы. — У тебя нос-пуговка. Это как-то… - жестом показывает что-то средненькое, и Элизабет не понимающее хмурит брови, и ни капли не обижается. — Не хочешь уединиться? Скажем, поговорить — лукаво рассматривает её, и Элизабет хотела бы согласится, но не вовремя подошедший Гарри все испортил. — Убери свои руки, Салливан! - резко огрызнулся Гарри и почти стиснул зубы. Ярко-зеленые глаза стали ярче и будто бы блеснули. Тот кривит рот и издаёт смешок. — Вы слишком быстро. Неужели он… — опрокинул голову назад и рассмеялся. Гарри смотрел на него уничтожающее и сжал руку. Глаза стали мрачноватыми, и губы сжались от гнева. Элизабет схватила за руку друга и извинилась перед старшим. — Простите, он не хотел этого! Идем, Гарри. И как-нибудь потом, Салливан. Спасибо! — Пока, Элизабет! — попытался расслабиться, но почувствовал неприятный укол на теле, который вызывал неприятное недомогание в организме. Ему заметно стало плохо и пришлось скрыться в комнате, когда они скрылись в коридоре, выходя из гостиной старшекурсников. — Почему ты так делаешь, Гарри? Он же просто хотел поговорить! Ты такой ревнивый. — обиженно буркнула она, идя неторопливыми шагами. Гарри шел чуть позади неё, сломив голову вниз, а руки были в карманах. — Ты ему не нравишься. — остановился Гарри посреди коридора, и поднял голову. Элизабет вздрогнула от шока и остановила себя. Медленно повернулась к нему, а выражение её лица говорило уже о многом. — Что? — шепнула она. — Ты ему не нравишься, Элизабет, и никогда не понравишься. Ты не в его вкусе. — повторил он, но более жестким тоном. Руки были сжаты в карманах, но ничего из себя не показывал. — Ты делаешь мне больно, Гарри. — слезы сразу вышли из глаз, и всхлипнула. — Зачем ты так? Откуда ты вообще это… — Я всегда смотрю на тебя, и чтобы не замечать в тебе странность… Думаешь, я так слеп? — нахмуренно произнёс. Она вновь всхлипнула, и дрожащими пальцами принялась вытирать слезы. Оглянулась, чтобы слезы не пошли заново, а губы затряслись. — Ты грубый… — шепнула не в силах громче сказать. — Я знаю. — сделал шаг вперед. — Я не разрешаю тебе влюбляться в кого попало. — Что? — распахнула глаза и взглянула прямо в лицо друга, а у него отсутствующая эмоция. Вновь делает шаг в её сторону. — Во-первых, Салливан намного старше тебя. Во-вторых, заигрывать со второкурсницей извращенное дело, если ты еще не заметила. Сказать, что у тебя средненькая внешность, а затем пригласить уединиться — это слова манипулятора, чтобы заполучить свое желаемое. Элизабет вовсе затаила дыхание. Схватилась рукой за грудь и громко задышала в следующую секунду. Просто не верила свои ушам и активно заморгала ресницами. — Он тебя совсем не достоин, Элизабет. Я сам найду тебе достойного человека. Шаг. — Вечно ты… — голос был дрожащим, — ищешь во всем подвох, если касается нашим понравившимся парням. Я ведь… впервые такое почувствовала, Гарри, зачем ты так? Я ведь… не серьезно… просто… понравился… такое же бывает со всеми. Оно проходит… А ты сразу же разбиваешь меня. — слезы вновь нахлынули. Гарри поднимает голову и всматривается в плечо девочки. — Я не позволю этому больше случится. Тебе придется замаскироваться тщательнее, чтобы я не мешался. — голос будто режет воздух своим холодом. Она вздрогнула и вздохнула. — Ты ужасен. — вытирает слезы на щеках. Гарри делает шаг и стоит уже совсем близко. Видит её с близкого расстояния. — Я не позволю, Элизабет. Особенно ни тебе, ни Арктуру, понимаешь? Я не хочу, чтобы вы встречали не тех людей. Не хочу, чтобы вы страдали от таких людей. Впредь спрашивай у меня, если кто-то понравится или попытайся скрыть настолько тщательно, чтобы я не заподозрил, но если я узнаю, — слегка наклонился и шепнул в ухо девочки, — пусть пощады не ждёт этот человек. — Как ты найдешь того самого, если на свете столько людей, Гарри? — она подняла взгляд на него и смотрит на его прикрытые веки, потому что мальчик не умел смотреть в глаза. — Это физически невозможно! Ты сам понимаешь, что несёшь? — Найду. Я обязательно найду. — Найдешь? Или ты считаешь только себя достойным? Гарри склонил голову в бок, и уголки губ немного приподнялись. — Меня на двоих не хватит, но если вы не против, — пожал плечами и рассмеялся, когда девочка стала дубасить кулаками. — Придурок! — вскричала она, но также рассмеялась. — Я ведь серьезно спрашиваю! — Я говорю, что найду тебе хорошего, достойного человека. Не сомневайся в этом. — сказал он, и прокашлялся, чтобы не засмеяться. — Ты правда серьезно, Гарри? Гарри молча исцепляет её глазами, а затем вовсе закатил, скрестив руку. — Где я, по-твоему, шучу? Теперь она замолчала. — Ты все время твердишь, что старшие несправедливо со мной поступают, вступая со мной в половую связь, когда я говорю, что это нормально для меня, но когда это уже касается тебя и я пытаюсь тебя защищать от такой ошибки, то ты сразу становишься непонимающей ничего девочкой. Где логика? Она смутилась и кусает губы, пряча глаза вниз. — Я просто не думала, что он… такой. — Впредь слушай только меня, ясно? Я не ревную, я защищаю, хотя все выглядит, как первый вариант. Не важно. Плевать. Просто слушай меня. Элизабет кивает, поднимая невинные глаза на него и улыбается. Затем вовсе обняла. — Я благодарна тебе, Гарри. Просто ты бываешь таким грубым, жестким, но на-то мы и друзья, верно? — взглянула доверительно в закрытые глаза напротив. Касалась руками о плечи мальчика. — Говорить в правду в лицо, чтобы защищать, помогать. Только не переходи, пожалуйста, границу дозволенного, хорошо? Границу? Гарри о таком вовсе не знал. Люди, которые когда-либо пересекались с ним, всегда пересекали ту черту, о которую никто не должен был переступать. О него топтали грязными ногами, бранили, чего уж он не увидел в маленьком возрасте?! Да что же это такое, ваша хрупкая граница? Никто же его не жалел, не подумал об этом, так почему он должен думать о других людях? Вопреки всему, его сердце болезненно сжалось, и ощутил на своих руках крепкие, железные оковы. Он не переступит черту своих друзей, но иногда Гарри делал то, что не позволял себе. Иногда он все равно делает запрещенное. Это его измененная натура. Это то, что другие повлияли на его личность. Слишком рано для бедного мальчика. Гарри всего лишь кивает. Элизабет доверительно берет его за руку, и медленно двигаются в сторону общей гостиной, где их ждали остальные. Наверное, заедаются множество вопросами. Это улыбнуло девочку. В темном месте, где была слабо освещенная лампа, которая горела в потолке, сразу начала греть душу мальчика, которая была холодной несколько минут назад. Ему нравится подобная атмосфера, и было бы лучше, если бы рядом никого не было, но и так сойдёт. Ему не особо сильно мешают друзья прямо сейчас. — Я думал, что сдохну со скуки. — жалобно выразился Арктур, который вальяжно расположился в удобной кресле, свесив ноги о подлокотник. — Что хотел капитан команды Элизабет? — вздернул брови Том, который сидел также в кресле, но прямо. Астрея сидела рядом с ними, но на диване, на котором уже расположились только что пришедшие. Элизабет пожала плечами, и повернула голову к мальчику, сидевший рядом. — Да ничего. Просто поговорить хотел. Ничего особенного. Все поверили, кроме Элизабет, но тактично промолчала и сделала вид, что не знает. Несколько минут спустя, они также начали играть между собой, рассказывая самые невинные вещи, но, по их мнению, казались постыдными. Гарри с них умилялся в душе, улыбался затравленно, понимая, что их мировоззрение несколько отличается. Его душа давно прогнила, когда начал осознавать свое собственное Я. Когда ощутил в понимающим сознании свою первую пощечину от матери, которая глядела с ненавистью на глазах. Одна лишь боль жила в жилах маленького двенадцатилетнего мальчика. — А у тебя были постыдные вещи? — поинтересовалась Астрея. Гарри думал, думал, и горькая правда вышла наружу. У него нет нормальной постыдной вещи. Для его возраста - это достаточно серьезная вещь. Не иметь таких невинных постыдных ситуации. — Ну, если подумать, — отвечает ровным голосом и немного весело, — я однажды пёрнул во время полового акта. Мне было стыдно, но он сказал, что это естественная вещь, но по-прежнему чувствую стыд. — глухо рассмеялся он. Элизабет, которая с трудом выдерживала его детство, нахмурила брови и до крови покусала губы. Появилась между ними напряженная тишина. Гарри стало неловко от этого, потому что его прошлое доставляет друзьям напряженность. Он подумал, что может их потерять и страшно испугался. В горло стоял огромный ком, и он активно поморгал ресницами. Попытался засмеяться, сказать что-то в шутку, но ничего не удавалось. — Думаю, пёрнуть во время такого очень стыдно. — рассмеялся вдруг Арктур, и его подхватила Элизабет, похлопав в ладоши, громко восклицала. Гарри понимал, что двое пытаются спасти ситуацию, поддержать друга, и ему стало так тепло, что вспыхнули слезы на глазах, но успел спрятать, привести себя в норму. — Слушайте, а, кого вы рядом хотите увидеть, когда повзрослеете? Я имею ввиду человека, которого вы смогли бы полюбить. — спросила Элизабет, и её щечки порозовели. — Я, вот, хочу, чтобы рядом со мной был такой человек, как Гарри Поттер! — и мечтательно соединила свои ладони, и прижала в грудь. — Он же такой замечательный! Гарри думал о своем. На лице пропадает улыбка, веселость. — Ой, опять ты про Гарри Поттера! Таких людей на земле не бывает! Рождаются один раз за тысячи лет! Хочешь умереть старой девой? — закатил глаза Арктур. Мол, ему неинтересно её ответы. Астрея неуместно засмеялась, а потом извинилась. Элизабет оскорбилась. — Да что такого? Он идеал моей мечты! — и вновь расплылась в мечтательной улыбке. — Я не задумывалась про это. — шепнула Астрея. — Ой, все парни валяются под твоей ногой. Хочешь - выберешь кого-то из них, и он уже весь твой! — ответил сразу Арктур. Астрея неловко кивнула, и продолжала натягивать на лицо фальшивую улыбку. В сердце поселилась глубокая рана от его слов, потому что она не хотела такого внимания. Думала, что не заслуживает все это. Хочется только такого человека, как Гарри Вуд, который замечал бы в ней не только красоту, но и другие качества, которые она обладает. Девочка с раннего возраста понимала, если ты красивая, то это все для этого мира. Не важно, где ты находишься, если ты вышла с идеальным лицом, то все дороги открыты, и даже парни готовы быть рядом, но того ли она хотела? — Я вообще не задумывался о таком. — просто ответил Том. — Я думаю, что мне еще рано для отношении. — У тебя не спрашивают про отношение, а про идеальный тип! — вразумил Арктур и цокнул. — Мне лично все равно. Главное, добрая душа! Все трое сразу же закатили глаза, и Арктур поперхнулся. — Эй, чего это вы заказываете глаза? Вы мне не верите? — Да ты смотришь на внешность и все! — прыснул Том и рассмеялся. Арктур до такой степени оскорбился, что вышло смешно, когда начал громко дышать, хвататься руками за сердце. Все трое опять засмеялись, но вслед и Арктур. — А ты, Гарри? — спросил Том, успокоившись от смеха. Гарри поднял глаза с пола и пожал плечами. — Я не знаю, но с восьмилетнего возраста в моей жизни присутствовал один лишь человек, который постоянно был рядом до десяти лет. Он пока что засел у меня в груди, и не думает покидать. Отчасти… Все это началось из-за него. Иногда виню его за это, а иногда… конечно, он стал таким, потому что все не спроста. Влияют окружающие, и люди, которые могли бы помочь: отличить плохое от хорошего, чтобы человек мог быть человеком, но такие люди в его жизни отсутствовали. Возможно, поэтому он не покидает мое сердце, потому что подействовал на мое сердце как-то иначе со своей черной душой. Может, потому что мы похожи? Эта была степень его поражения по самое сердце. Однако душа почернела не только из-за него. — Я не знаю, что чувствую к нему, но мне всегда невыносимо больно, когда думаю о тех днях, когда мы были вместе, и это не из-за того, что он был моим тем самым насильником, который вступал со мной в половую связь, несмотря на то, что он на несколько лет старше меня. Я правда не знаю, что чувствую, поскольку оно недосягаемо. Что-то ускользает от меня. Тянет меня в пропасть, но мое сердце сжимается, когда вспоминаю его дрожащее губы, когда разоблачал его. Когда он твердил, что любит меня до последней капли. От луны и обратно. А когда думаю о том, что он делал с моим телом, несмотря на мои крики остановиться, испытываю самую тяжелую на свете ненависть. Когда думаю о том, что он связал меня с собой; когда думаю о том, что он первый покинул меня, но затем пропал и я; когда думаю о том, что он кажется позабыл обо мне, и о том, что творил со мной, живя там счастливый с новым отцом. — губы сжались в тонкую линию. — Нет, у меня нет идеальный типаж. Мне просто хочется вернуться к этому человеку. Он не идеальный, как вы видите сами, но все равно с чего-то родной. Может, я с ума сошел? — Ох, кажется ты его действительно любишь! — издала из себя нечленораздельные, умиляющие звуки, закрыв рот ладонями. Элизабет расплылась в улыбке от его объяснении, как вдруг Арктур громко прыснул. — Не романтизируйте подобные вещи! — его лицо багровеет, — Это худшая вещь на свете! — указывает пальцем на неё, — Особенно ты романтизируешь жестокое отношение к своему партнеру, и повлияешь другим людям, чтобы и они думали о насилии, как о хорошем отношении. Будто нормально, когда к тебе относятся, как к куску мяса; будто ты для человека только, как объект секса. И думаю, что нашему другу Гарри нужна особая психологическая помощь, потому что он с раннего возраста подвергался к таким пыткам, и ему не понять, что он травмированный! Потому что он нормализует такое отношение к себе. Именно поэтому остальные подобные люди будут всегда относиться к нему, как будто он сексуальный объект. Будто он нужен для них только ради этого! Надо ему помочь, Элизабет, а не говорить, что он, блять, влюбился в него! — закричал он. Девочка, чье волосы были ужасно кудрявыми, густо покраснела, что мгновенно сжалась перед друзьями. Почти не расплакалась. — Что ты наделал? — нахмурился Том, — Не мог нормально и мягко объяснить? — Мягко? А что тогда будет с ним, когда вы нормализуете такое? — Я вообще ничего не сказал! — возмутился он. — Конечно. Ты же умеешь только бросаться колкими словами по отношению к нему, прекрасно зная через чего он прошел. — Ребята, хватит! — вмешался было Гарри, чувствуя напряженную атмосферу, которая получилась по его вине. — Я уже извинился! Перестань припоминать об этом! — огрызнулся Том. — Ребята, хватит! — закричала уже заплаканная Элизабет, — Я правда виновата! Арктур прав, Том! Я не должна была уверить Гарри в том, что он влюбился в насильника. — она громко всхлипнула. Вперилась взглядом в пол, и до крови ковыряла ногтями в кожу на руке. — Я ведь знала, и сама твердила, что такое нельзя, что это ненормально, и не понимаю, почему сказала такую ужасную вещь! Прости, Гарри! — повернулась к нему, но смотрела только в пол. — Я не хотела тебя обижать! Я правда не хотела! Прости! Мы тебе поможем забыть этого ужасного человека! — Вы мне уже помогаете! — по доброму улыбнулся Гарри, который только и смог из себя выдавить, изобразить. — Пожалуйста, не ссорьтесь из-за меня. Что прошло, то прошло. Извините, что ковыряю свое прошлое, и доставляю вам массу проблем. Мне не хотелось слушать от вас таких недовольных слов друг-другу по моей вине. Я тоже перед вами извиняюсь. — Абсолютно нет! Наоборот, говори. Такое откровение помогает тебе и нам. Мы все лучше будем тебя понимать, и действовать осторожно. — отчеканила Эли. Гарри вновь улыбнулся и кивнул. — Что вы хотите еще узнать? — Как обстоят дела с родителями? — спросила Элизабет. — Они относятся к тебе хорошо? Этот вопрос застал его врасплох. Гниющая рана заново открылась, и вопрос словно ковырял ее, заставляя кричать в агонии. Гарри пошевелил головой и сразу же натянул такую улыбку, а-ля, что за глупый вопрос? Гарри твердил в мыслях только одно: они его любят. они его любят. они его любят. они его любят. они его любят. они его любят. они его любят. они его любят. они его любят. они его любят. они его любят. они его любят. Они его любят. Они его любят. Они его любят. Они его любят. Они его любят. Они его любят. Они его любят. Они его любят. Они его любят. Они его любят. Они его любят. Они его любят. Они его любят. Они его любят. Мальчик никогда не признается себе об обратном. — Конечно, они меня любят, Элизабет. Он солгал. Элизабет странно посмотрела, но вновь промолчала, мило улыбаясь. Затем просто кивает. На утро в Большом зале стало все оживленнее и оживленнее. Покуда слышать свои собственные мысли стало трудноватым из-за болтовни людей. И не исключая и тех людей, которые издевались над ним, вставив пять копеечку. На сегодня голова с чего-то жутко болела, и ему хотелось отлежаться у себя в комнате, но быстро стряхнул эти мысли, уговаривая себя, что нельзя отдыхать, если можно еще сильнее пытаться показать свое умение в учебе. Пришлось уныло разглядывать тарелку с едой, но не съесть. — Гарри, ты должен поесть. — упрямо сказала Элизабет, следя за его выражением лица, — Ты думаешь, что нехорошо себя чувствуешь и, если съешь, то станет хуже, но случится совсем наоборот. Ты упадёшь в обморок от голодания, поэтому ешь, Гарри. — еще и внимательно стала следить за ним, чтобы он взялся за ложку и начал есть. Гарри почувствовал нехорошее предчувствие, глядя на свою еду. Ему показалось, что она излишне идеальная. Не такая, как у других, хотя особой различий нет. Пожал плечами и стал медленно откусывать, но все же не смог до конца съесть. Элизабет довольно улыбнулась и немного отошла от него, обращая уже внимание на других. В коридоре, где была целая толпа идущих к разным занятиям, Гарри ощутил лютое головокружение. Во рту резко пересохло, а в животе началась адская боль. Он сильно затрясся, и не смог издать ни звука. Потрясенный, в шоковом состоянии от агонии, он резко упал на пол. Не услышал крики своих друзей, которые быстро реагировали, чтобы ему помочь. *** Прошла неделя, после которой смог очнуться мальчик по имени Гарри. Тяжеловатые веки открылись свинцовой тяжестью и разлепил глаза. Он услышал чьи-то голоса, шепот, и также понимал, что сейчас либо вечер, либо глубокая ночь, смотря на огни. — Это все моя вина…Если бы я не говорила ему есть, несмотря на тяжелое состояние, то все это не случилось бы… — Перестань уже, Эли. Сказали ведь, что это совсем другое. — Но все равно, если бы не я, то он не съел бы ту злосчастную еду! Гарри ясно открыл глаза, и понял, что лежит в больничном крыле. Рядом сидели его близкие друзья, которые не замечали, что он проснулся и шептались между собой. Вид у них, конечно, был не радужный. Будто вовсе не спали. Так и было. Все забыли что такое сон, когда их друг попал в больницу. Не разомкнули веки, не могли нормально есть. Все свое время проводили рядом с ним. — О, Мерлин! — воскликнула неожиданно Астрея, резко встала и закрыла рот изящной ладонью. Вслед за ней и остальные стали восклицать. Арктур вовсе начал обнимать и целовать в лоб, говоря поддерживающие слова и о том, как они все рады, что он, наконец, очнулся. — Что случилось? — спросил он, когда все они успокоились. Глаза свои не отрывали от него, словно он снова собирается впасть в спячку. — Все произошло так внезапно, что мы сами толком не успели понять. Ты упал в обморок. — объясняет Арктур, у которого голос стал тише. — Ты помнишь, что именно съел на завтрак? Гарри нахмурил брови, чтобы призадуматься и вспоминать. — Смутно помню, если честно. Должно быть, жареное яйцо с овощами. Вроде был сок. — Именно! — закивал активно Том, — Мы краем ухом услышали слова Министра и остальных преподавателей, которые беседовали тут с мадам Китнисс. Если честно, мне начинает казаться странным то, что тебя так ненавидят преподаватели, и даже сам Министр. Они решили размять твое дело как о несчастном случае. Будто ты болел долгое время и умер. Тебя не хотели спасать. Это странно, не находишь? — Более чем! — за него ответила Астрея, — Благо мадам Китнисс оказалась благоразумной и живым сердцем! Она категорически отказала им, несмотря на их должность и вылечила тебя. Сейчас отдыхает в другой комнате, потому что постоянно следила за твоим здоровьем, что глаз не моргнула. — Да. Они хотели размять ситуацию, потому что нашли яд в твоей еде, Гарри. Мы все это услышали. Точнее, подслушивали. — она немного покраснела. — но думаю, что все это не зря. Мы хотя бы узнали, что произошедшее с тобой вовсе не случайность. — Я считаю, что все это было кем-то подстроено. — тихо предположил Арктур. — Ведь многие знают, где именно мы сидим в Большом зале. В середине стола, верно? Что, если кто-то специально подсунул твою тарелку туда, где ты сидишь? — Но это немного нереально. — возразила Астрея, — Я могу согласиться с тем, что подложили яд, но говорить, что именно его хотели прикончить как-то абсурдно, не думаешь? Как злоумышленник мог заранее догадаться в какой именно стороне будет сидеть Гарри? Это предугадать почти невозможно. — Возможно, если ты крайне осмотрителен! — покачал головой Арктур. — Увидеть в какой стороне идет Гарри в Большой зал, и предположить куда он мог бы сесть, и отодвинуть тарелку туда. — В любом случае, у этого человека не получилось. — сказал Том, — Еще будут попытки? Этот вопрос встревожил друзей, кроме Гарри, который был крайне ошеломлен их словами, объяснениями и предположениями. — Воды, — произнёс Гарри, чувствуя в горле такую сухость, будто съел целую пачку песка. Он начал кашлять и приподниматься, когда Элизабет судорожно сообразила вытащить палочку и заколдовать воду с заклинанием «агуаменти», пока другие начали подниматься и искать воду. Гарри глотал настолько жадно, что начал кашлять, а воды растекалась по шее, но его было не остановить. Он все глотал и глотал, пока не ощутил удовлетворение. Друзья смотрели немного сочувствием и молчали, когда Гарри собирался с мыслями. Немного позже приподнялся, и сидел, глядя вперед. Лицо было задумчиво, а губы сомкнуты. — Меня действительно хотели убить. - подтвердил их догадки Гарри, и кивнул под себя, — Я чувствовал себя плохо, когда смотрел на еду. Видимо, предчувствовал что-то. Я почти уверен, что именно меня хотели отравить, но можем в этом убедиться лишь тогда, когда будет вторая попытка. — и он перевел серьезный взгляд на их плечо, а остальные задержали свое дыхание в ужасе. У друзей сжалось сердце, но у них на душе мелькала маленькая надежда на то, что покушение на жизнь больше не повторится; что это была чистая случайность. И даже если так, то злоумышленник кого собирался убить, если попался в ловушку не тот человек? И больше всего существование такого человека встревожил шестерых друзей, которые, кстати, уже горели разгадать эту загадку. Кто же это мог быть?