О всех созданиях, лучших и умных

Следующий час Шерлок посвящает более тщательному изучению тюрьмы. Знает, что прошел час, потому что — помимо того, что у него весьма обострено чувство времени — когда обыск подходит к концу, часы в кухне (за неимением лучшего названия) показывают полдевятого вечера. Из-за наличия щетины на подбородке и по состоянию ушибов от кочерги Ройлотта он пришел к выводу, что инъекция вырубила его на весь день. Тем не менее, пусть это и неразумно — час, потраченный на обшаривание всех закоулков и углов, ощущается досадной потерей времени. Хотя бы потому, что он не обнаружил почти ничего. На заметку: внешняя дверь только одна. Шкафы остались неприступными, невзирая ни на какие попытки Шерлока их открыть. Вентиляционные решетки в каждой комнате, оставаясь вне зоны доступа, похоже, содержат маленькие бликующие камеры — Шерлок даже может различить изгиб линз. Сам факт наблюдения вполне ожидаем, но досаждает в высшей степени, даже если и предсказуем. Значит, они его видят. Могут видеть в любой момент. Шерлок проводит чопорные пять минут над таким развитием событий, после чего поддаётся кошачьей нужде в гигиене и принимает душ; максимально эффективный в каждом рубленом движении, вызывающе видимый — он моет голову шампунем из разового пакетика, найденного на полу душевой кабины. Затем, одетый и сухой, не считая влажной копны упрямых кудрей, которую пришлось расчесывать пальцами, возвращается к кухонному лифту и разглядывает… ну… ужин. — Это не тест, — говорит Джон, скрестив руки и прислоняясь к стене. — Это пища. Закрывая глаза, Шерлок думает: это плевок в лицо. Соль на рану. Сначала рана, потом соль. Вот что это, Джон. — Да, любимый, знаю. Но это еще и калории. А я как бы отчаянно хочу тебя вернуть. Так что... Вздохнув, Шерлок ставит пищу на стол и съедает, периодически испепеляя взглядом вентиляционные решетки. Закончив, выбрасывает контейнеры в мусоропровод, допивает вино (неплохое Шардоне, не выдержанное в дубе), избавляется от стаканчика и показывает потолку фак перед тем, как вымыть руки. Завершив задачу, оседает у стола с тихим измученным вздохом. — На миссиях кормили куда хуже, — говорит Джон, усаживаясь с другой стороны и положив локти на стальную столешницу. — Я вообще-то люблю лосось. Ну конечно, пожалуйста, порадуй своей большей психической выносливостью. Словно это у меня здесь ПТСР. — В некотором роде и у тебя, — мягко отвечает Джон. — И претензий нет. Но рыбак рыбака… Скучаю по тебе, в отчаянии думает Шерлок. Это как бесконечная боль в легких. Каждый вдох, каждый выдох — тебя нет. Знал, что будет ужасно, но не знал, что настолько. Скучаю так, что это невыносимо, а я и двух часов не пробыл в сознании. Это выше моих сил. Я буду здесь вечно, и я не выдержу, Джон. Не могу. Я и зеркало. То есть я и... я в чистом виде. Что всегда ненавидел, теперь будет бросаться в глаза каждый день. Полная изоляция. Не могу. — Можешь, — говорит Джон, ободряюще кивая, как только он умеет. — Я верю в Шерлока Холмса. Помнишь? Я именно об этом говорил и... боже мой, ты же пока не отошел от снотворного, да, любимый? Я иду за тобой. Теперь отдохни. Когда Шерлок после десяти вечера накрывается одеялом, он решительно спускается в подвалы дворца разума в уверенности, что если будет видеть сны, они будут о лице Джона, когда он согласился пойти пить кофе на Бейкер-стрит... прежде чем ошеломляющая сокрушительная любовь уничтожила их обоих одним ударом. Наутро по-прежнему никто не беспокоит Шерлока, и, когда он встает с кровати, сознание куда более ясное, чем прошлым вечером. В 9:17, после чистки зубов и опорожнения мочевого пузыря, он проверяет кухонный лифт. Там лежат два очищенных и посоленных яйца вкрутую, апельсиновый сок и бумажный стаканчик с довольно дорогим чаем. Помимо завтрака Шерлок обнаруживает свежие штаны, пакетик с шампунем и еще одну пластиковую дорожную бутылочку — с бальзамом. — Пошел нахер, — рычит Шерлок вентиляции, после чего механически съедает одно яйцо и выбрасывает второе. Выпивает сок только с целью предотвратить цингу и стоит в кухне, потягивая чуть теплый дарджилинг. * [ Прим.перев.: 1) Darjiling, Дарджилинг — город на северо-востоке Индии; 2) дарджилинг — элитный сорт чёрного индийского чая ] Следующие десять минут он отказывается принять идею смены белья, потом сдается. Переодевается в спальне (за нехваткой лучшего определения — в комнате с кроватью, по крайней мере) и без сожаления выбрасывает старые штаны в мусорную корзину, вместо того, чтобы положить их в лифт. У него есть принципы, даже если его и держат в ебучем зоопарке. Один из них — никогда не позволять ебнутому Джиму прикасаться к его белью. Больше никогда. Столько, сколько получится на это повлиять, уточняет Шерлок с отвращением. — Ну что, какой план? — спрашивает Джон, когда Шерлок возвращается к чаю в трагически нелепой кухне. Джон пьет кофе из кружки с эмблемой RAMC* и мягко улыбается. На нем рубашка с пуговицами в углах воротничка и темно-красный кардиган. Выглядит, как опасная версия профессора физики. * [ Прим.перев.: Royal Army Medical Corps — Королевский армейский медицинский корпус ] Хорошо, если думаешь, что тут возможен план. Впрочем, ты же идиот. — Ну, надо что-то сделать, иначе мы тут свихнемся. Ты хотел сказать, я свихнусь. — Шерлок, — предостерегающе говорит Джон. Таким образом Шерлок решается объявить войну огромному зеркалу в длинной комнате. Когда он ложится спать — в 00:37 на этот раз, — руки от плеча до запястья покрыты синяками от попыток высадить чертово стекло. По крайней мере он попытался. Но теперь всё болит, и, несмотря на вполне бешеные усилия, он не достиг ничего в поисках слабых мест. Кулаки не помогли. Босые ноги не помогли. Миниатюрная зубная щетка не помогла. Ничего не получилось, и Шерлоку хочется закричать. — Кричи, если хочешь, — напоминает сидящий в углу Джон, подняв взгляд от книги. Черта с два я доставлю Джиму такое удовольствие, мысленно взрывается Шерлок. Это только начало, Джон. Только начало. — Как думаешь, где мы? — спрашивает Джон, меняя тему. Вопрос озадачивает Шерлока. Но он уже сложил факты в невыносимо частичный ответ, как еще не собранное лоскутное одеяло. Перестроенное складское или фабричное помещение, вероятно, заброшенное здание, объясняет он. Где никто не услышит меня через вентиляцию, где никто не заметит доставку еды или закрытые двери. Предполагаю некое нежилое строение в частичной эксплуатации, чтобы лучше укрыть меня от внешнего мира. — Ты никогда не предполагаешь, — подшучивает Джон. Неправда, утверждает Шерлок, потирая пульсирующее плечо. Он берег то, где рана от пули, но теперь всё болит одинаково. — Нет, правда. Нет, я... — Съешь что-нибудь, — более мягко настаивает Джон. — Ну же. Это не больно. Станет лучше. Шерлок отрешенно слушается. Он уже пренебрежительно выкинул ланч (свежий сэндвич с курицей и салатом), и ему удается проглотить несколько кусочков ужина (тушеная баранина с ирландским пресным хлебом и стаканчиком темного пива), прежде чем дрожащие руки настоятельно требуют покоя. — Завтра ты придумаешь что-нибудь еще, — шепчет Джон. Он лежит на кровати Шерлока (нет, это не моя кровать, заткнись, заткнись, не моя, моя кровать на Бейкер-стрит), подтянув колени к груди, одетый только в майку и боксеры. — Шерлок, пожалуйста, больше не причиняй себе вред вот так. Невыносимо смотреть на это. Ты и не смотришь, мрачно напоминает Шерлок. Ты плод моего подсознания, появившийся благодаря сугубо визуальной природе метода локи, которым я пользуюсь. Думаю, что ты мой инстинкт самосохранения, хотя, возможно, ты мое суперэго... нет, опять же, наверное, ты — моя совесть. Или душа. Что-то возвышенное и глупое, конструкт моралистов, вообразивших себя пророками; несуществующий сортир, ошибочно указанный в путеводителе по человеческой природе. Ты — просто химикалии и энзимы. Не настоящий. — Но я тебя все равно люблю. Это как раз хуже всего, думает Шерлок, сглатывая. Будь ты настоящим, думаю, это было бы правдой. Если глаза и опасно увлажняются... что ж, это из-за ушибов, разве нет, и Шерлок, совершенно измученный, наконец погружается в сон.