О всех созданиях, лучших и умных

Когда веки Шерлока, затрепетав, открываются, он видит белый потолок больничной палаты. Ужасные белые часы на аналогично белой стене показывают 08:12 и, судя по резкости белого света из окна и ослепительной белизне бликов на постели, сейчас утро. Он вернулся. Он в реальном мире. Он жив. Он в агонии. Ему удается прокаркать бессловесное изъявление боли — и документы в руках Майкрофта рассыпаются весёлым белым бумажным водопадом по белому линолеуму. — Боже, — ахает Майкрофт. — Шерлок. Нет, не пытайся пока говорить, ты не... Господи, я думал, ты... Не двигайся, пока я... Да, вот так. Шерлок смутно понимает, что брат сейчас нажимает какую-то кнопку вызова или тревожную кнопку. Это кажется разумной идеей. Заикание Майкрофта ему доводилось слышать пару раз за всю жизнь: когда они были очень юны и когда Шерлок употребил особо коварную смесь отравы класса люкс. Но прерывание трех независимых предложений подряд означает Второе Пришествие. Возможно, нечто более драматичное. Глаза и горло горят, словно сушились в печи, а язык, прикушенный несколько дней назад, — все еще опухшая масса, а в ладони совершенно точно присутствует пульсирующая дыра, а бок — даже не ноет — визжит однотонно и непрерывно, словно некая незримая банши. Кажется, что тело покрыто копотью, хотя он знает, что Джон дважды мыл этот безжизненный остов (потому что чувствовал это в Читальном Зале, и забота наполнила его такой болью от блокированной привязанности и навеяла воспоминания об умопомрачительной ванне на Бейкер-стрит, что в итоге он почувствовал себя больным даже находясь в безопасности Дворца Разума). Кажется, что вены полны яда, кожа зудит, тело горит в лихорадке, голова — как перекачанный воздушный шарик, что вот-вот взорвется, свет слепит, и зверски хочется есть. Никогда в жизни он не радовался сильнее тому, что проснулся. Поворот головы оказывается непосильным подвигом, и Майкрофт ловит ладонью его щеку. Старший Холмс потерял, по меньшей мере, четыре фунта, и его веки за очками припухли и покраснели от продолжительного недосыпа, а может, даже от чего похуже. У Шерлока щемит в груди при взгляде на него. — Привет, братик, — мягко говорит Майкрофт. Проглоти слюну. Моргни. Моргни. Дыши. — Поздравляю, — удается прохрипеть Шерлоку. — Диета творит чудеса. — Ты, откровенно неразумный, крайне вздорный ребенок. — Майкрофт качает головой в отчаянии. Неровный смешок слетает с его губ. — Невероятно. Шерлок пытается усмехнуться, но выходит лишь легкое дрожание губ. — Это последний раз, слышишь, Уильям Шерлок Скотт Холмс? Самый последний раз, когда ты пугаешь меня до полусмерти с больничной койки. Я безусловно признаю, что в данном случае не только твоя вина, но, тем не менее, это последний раз, потому что я не собираюсь больше терпеть такое поведение. Это мое последнее слово. С меня хватит, предупреждаю последний раз. На будущее имей в виду: умирать абсолютно запрещено. Вздумаешь ослушаться, и даже не представляешь, какое наказание я изобрету. Понял меня, молодой человек? — Прости меня, — шепчет Шерлок. — Простить тебя? — повторяет Майкрофт, словно в изумлении. Следует короткое молчание. — Вот уж... Садист удерживал тебя под замком силой. За что тебя прощать, Шерлок? Едва заметным движением пальца Шерлок указывает на палату, оборудование, свое тело и на ужас повторения ситуаций. Некоторые он создал сам. Майкрофт тяжелейшим образом вздыхает. Это, видимо, его успокаивает, и маска профессионализма скользит на место беззвучно и гладко, словно какая-нибудь укрепленная дверь в его тайных убежищах. Ладонь покидает щеку Шерлока — сыщик пребывает в изумлении, что она там вообще побывала. — Уже простил, — спокойно отвечает Майкрофт. — Много лет назад. Ты не заметил? Именно тогда, когда Шерлок начинает подумывать, что значимость выживания, возможно, несколько завышена, учитывая, насколько всё это болезненно, в палату влетает врач. Выражение ее лица — напряженное, серьезное, сдержанное, — проясняется, когда она обнаруживает, что Шерлок не сводит с нее глаз. Это привлекательная женщина сорока с лишним лет, с яркими седыми прядями в прямых черных волосах, остриженных под короткий боб. На бейдже ее халата написано ДОКТОР ЧАНГ. — Ну и ну, — сдержанно адресует она Шерлоку. — Мистер Холмс, наконец-то. Рада встрече. К ней присоединяется медсестра — блондинка с лошадиным лицом, добрыми глазами и несметным числом веснушек на руках. Затем следует сумбур из учтивых вопросов о его состоянии и анализ показаний приборов. Майкрофт спешно идёт за льдом, и после пары кубиков Шерлок может как-то говорить. Да, он всё понимает, и да, может отвечать, пусть запинаясь и через незаслуженно сильную боль. Да, он понимает, что ощущение в груди, словно его лягнул ишак, связано с тем, что четырьмя днями ранее он испустил дух на операционном столе, и им пришлось задействовать дефибриллятор, чтобы вернуть его к жизни. Да, он сделает всё возможное, чтобы не перевозбуждаться. — Я выбираю честность в общении с пациентами, и ваши последние анализы крови вполне приличные, но ранее вы дали нам серьезное основание для беспокойства, — сообщает доктор Чанг, регулируя капельницу. — Побывали за порогом смерти, с боем вернулись назад. Рада заметить, что вы отличный боец, хотя преждевременно будет утверждать, что вы вне опасности. Температура еще высокая. И, разумеется, ранения едва начали затягиваться. Существенно то, что мы, похоже, смогли справиться с сепсисом. Кома была тяжелым периодом для ваших родных, но лично вам, скорее, помогла: тело таким образом сумело сохранить остатки ресурсов. Ваших родных, думает Шерлок, испытывая мучительный прилив благодарности. Но не все в наличии. По ощущениям глотка превратилась в отбивную, но, к счастью, для Майкрофта голос не нужен, и он задает вопрос плавным движением бледно-серых глаз. — Джон вышел, — говорит Майкрофт резким тоном. — Когда они закончат, мы поговорим об этом. Всё в порядке, не смотри так, Шерлок. Лежи спокойно, дай людям работать. Джон сказал бы тебе то же самое, будь он здесь. И он будет. Скоро. Ощущая тошноту от боли и неизвестности, Шерлок позволяет врачу проверить рефлексы, а медсестре — посокрушаться из-за дозы морфия (слишком великой по её мнению, но Шерлок срать на него хотел). Когда минут через десять они отбывают, строго предупредив, чтобы Майкрофт его не утомлял, Шерлок в нетерпении хлопает по одеялу здоровой ладонью. Движение требует невероятных усилий. — Прекрати немедленно, не прошло и двадцати минут, как ты вышел из комы, — осуждает Майкрофт. Его заносчивость частично вернулась, но из-за джинсов и свитера вместо убийственного впечатления складывается образ матери-наседки. — Не дергайся, ты не кустарная марионетка, хоть тебе и нравится так себя вести. И не разговаривай, пока молчание не навредит тебе еще больше. Пожалуйста, отчаянно, беззвучно изображает губами Шерлок. — Да, что ж, относительно Джонa, — Майкрофт снимает очки и протирает стекла краем свитера. — Боюсь, что имела место небольшая стычка. К сожалению. Твой военный врач, равно как и я, пребывали в некотором стрессе, и несмотря на то, что каждый делал всё, что мог, для твоего выздоровления, вынужден с неудовольствием признать, что отсутствие твоего возвращения в сознание действовало на нас достаточно угнетающе. Джон поднял вопрос, делаю ли я все что в моих силах и не следует ли мне пригласить специалистов другого профиля. Или более квалифицированных. Это был рациональный интерес, но, боюсь, я отреагировал… неудачно. Шерлок изгибает бровь; желудок сводит в мрачном предчувствии. — Если я расскажу детали, ты прекратишь ронять пену? Рявкнуть в ответ невозможно, но Шерлок слегка обнажает зубы, и Майкрофт смиренно вздыхает. — Нет, ты всегда терпеть не мог, если сказка оставалась незаконченной. Я дал понять доктору Уотсону, что, во-первых, и так привлек самые лучшие кадры, как и всегда, когда дело касается тебя, и предположил, что он хватается за соломинки из-за чувства собственной беспомощности в мучительной ситуации, — опечаленно признает Майкрофт. — Он сказал, если я так стремлюсь играть в Бога, то почему не предотвратил твое похищение или не организовал устранение Мориарти много лет назад? На что я ответил, что по крайней мере смог не дать себя похитить вместе с тобой, после чего дискуссия несколько раскалилась. Хватит хмуриться на меня, ребенок, ты измучен и на грани потери сознания. Джон хотел выяснить, почему я не сумел избавить тебя от этого опыта, имея в распоряжении всё британское правительство, а я хотел выяснить, что хорошего, с его точки зрения, сделал он, наблюдая, как тебя дырявят пневмопистолетом. Смею утверждать, что победителя в этих дебатах не было. Мы были... на взводе, оба принесли искренние извинения , и он объявил, что хочет принять душ. Шерлока корчит от ужаса. Он уже сказал, что подвел меня. Сказал, что ничего от меня не ждет. Сказал, что я свободен. Майкрофт, что ты наделал? — Меня эта ситуация радует ничуть не более, чем тебя, — ровно продолжает Майкрофт вполголоса. — Мне следовало сохранять самообладание, даже при условии, что он потерял бы своё. Хочешь ли ты, чтобы я пошел за ним? Не могу представить, чтобы он покинул здание. — Ладно, сожалею, что удрал, но я уже в порядке, — доносится голос Джонa. Тон достаточно уверенный, но такой же унылый и блеклый, как его цвет лица и мешковатые свитеры. Джон стоит в дверях, светло-русые волосы слегка влажные и аккуратно расчесанные, держа в руках два стакана кофе. Не поднимая с них взгляда. — Еще раз, я... неважно, это я уже говорил. Этот разговор был самым дурацким из всех, что я когда-либо вёл, но больше такого не повторится. Я обещаю. — Джон, — скрипит Шерлок. В состоянии скуки или нетерпения Шерлока очень радуют всякие разрушения — стрельба по стенам, зажигание спичек, разбивание бюстов, удары в стены и т.д. Но он еще никогда не видел, как два картонных стакана с дымящимся кофе из Эквадора, словно в замедленной съемке, летят на пол, чтобы присоединиться к бумагам Майкрофтa, жидкость взрывается коричневым фейерверком, и атмосфера немедленно наполняется ароматом жареных зерен. Джон не делает ничего, чтобы исправить ситуацию. Охватывает плечи руками, затем прижимает крепко сжатый кулак ко рту. — Пойду, спрошу, где швабра, — вкрадчиво говорит Майкрофт и с кошачьим отвращением огибает двойную лужу. — Умоляю, не надо сцен. В пределах разумного. Закрывает за собой двери.