***
Такеши молча стоял у дорожки, вымощенной плиткой, и разглядывал узор на своих кроссовках. Потом поднял голову и тихо поинтересовался: — Ты серьёзно решил притащить меня на кладбище? — Абсолютно верно подмечено, — ухмыльнулся Скуало и обвел рукой деревья, за которыми проглядывали могилы и склепы. — В принципе, тема запроса совпадает, только в отличие от собора, здесь нет гигантской очереди. — Нет, погоди, хочу уточнить. То есть, мы приехали во Францию, и местом для свидания ты решил выбрать кладбище? — Знаменитое кладбище Пер-Лашез. Куча похороненных знаменитостей, старинная архитектура, красота и покой… Что тебе не нравится, пацан? — уже резче спросил Скуало. — Если что-то не устраивает, проваливай и сиди в номере. Я и сам отлично отдохну здесь. Вдали от людей. И громко фыркнув, он прошел на территорию, скрывшись за воротами. Не забыв заплатить на входе, как заметил Такеши, за двоих. Порой предпочтения Скуало оставляли в откровенном недоумении, но, чего греха таить, именно за это Ямамото любил его еще больше. Они вошли под сень многовековых деревьев, и сразу весь мир будто бы отошел на второй план, оставшись за оградой. Их окружал покой. Туристов действительно было предостаточно, но все они умудрялись рассеиваться по территории, не особо мешая друг другу. А Скуало, тот вообще быстрым шагом направился куда-то вперед, и плевать он хотел на окружающих. Действовал так, будто идёт к какой-то конкретной цели. Такеши, ускорившись, поравнялся с ним, и дальше они шли бок о бок, совсем рядом, то и дело соприкасаясь плечами и локтями. — Я ценю твою заботу о том, чтобы мы остались наедине, — весело поддел он, — но почему такой выбор? Ты бывал здесь раньше? — Пацан, — Скуало даже не смотрел на него. — Бывал, и не раз. Только что я привел тебя в свое самое любимое место во всем гребаном Париже, а ты носом воротишь. — Твоя любовь к людям порой поражает. В лучистых глазах Такеши сквозили искры смеха, разбегаясь морщинками от уголков. Чем старше становился, тем больше он хорошел. — И любовь к очередям. Так что, если захочешь посетить Нотр-Дам, советую поискать другую компанию. Либо же мы можем проникнуть туда ночью, тут уж на твое усмотрение. — И иметь проблемы с законом… — Такеши, — Скуало склонился к самому его уху, — ты в мафии. Мы уже по уши в дерьме, и имеем столько проблем с законом, сколько другим даже не снилось. — Да, пожалуй, ты прав… — усмешка получилась невеселой. Все же тяжело принимать ту часть себя, к которой меньше всего хотел бы иметь отношение. — Но на такую авантюру я согласен. Свидание под сводчатыми арками, заканчивающееся перестрелкой. Романтично настолько, что меня сейчас стошнит. Ухмыльнувшись, Скуало огляделся по сторонам, словно бы в сомнении. Они уже ушли в ту часть кладбища, где люди встречались все меньше, и кроме деревьев да мха, покрывающего древние могильные плиты, ничего не было. В задумчивости мечник прикусил губу, и Ямамото завороженно смотрел, как сначала бледнеет, а затем краснеет потревоженный участок кожи. Он хотел… Однако для подобных мыслей было не время и тем более не место. Но Скуало, словно в насмешку, сделал несколько шагов к старинному склепу, примыкающему задней стеной к другому, и втолкнул Ямамото в образовавшийся проход. С трех сторон каменные плиты, с четвертой — раскидистое дерево заслоняет обзор. На мгновение у Такеши перехватило дыхание. — А от сложившейся ситуации тебя не тошнит? — поинтересовался он, когда его откровенно вжали в стену, и взгляд Скуало, которым он буквально ощупывал лицо Ямамото, не предвещал ничего хорошего. — Тебя что-то смущает? — Например, место, — тонкие брови взметнулись вверх, выражая крайнюю степень изумления. — Чем оно тебя смущает? Мертвым плевать, чем мы здесь занимаемся, а люди не услышат, если не будешь слишком громким. — Скуало, это кладбище… — посмеиваясь, Ямамото предпринял последнюю попытку образумить капитана Варии, но тщетно. Скуало нависал над ним, вжимая телом в холодный надгробный камень, и от абсурдности ситуации вело похлеще, чем от самого дорогого виски. — Поверь, Такеши, ты бы не хотел оказаться сейчас в номере, — ткнувшись носом в щеку Ямамото, Скуало с наслаждением втянул знакомый запах. Рот моментально наполнялся слюной, и хотелось что-то непременно сделать, да хотя бы укусить и больше не сдерживать себя. — Если я хоть что-то понимаю в этой жизни, то босс сейчас решает свои вопросы похеренной личной жизни, и это не то, с чем я хотел бы находиться рядом. — Ты хочешь сказать, что Занзас и… — все же воздухом Ямамото подавился. — Все верно. Но я сам не в восторге от этой идеи. Хотя этому объяснить что-то, как об стену горох — бесполезно. Уж лучше б дальше своих девок трахал, честное слово. Откровенно ошалев от возможного нового союза Вонголы и Варии, Ямамото упустил момент, когда руки Скуало сжали его бедра. С левой стороны всегда хватка оказывалась чуть сильнее — силу механической руки никогда не удавалось контролировать в полной мере, когда мечник забывался. А сейчас был именно такой момент. — Но давай будем честными — мне плевать, что творится у босса, когда сам я, наконец, получил долгожданную возможность оказаться с тобой наедине. Взгляд прищуренных серых глаз. Мокрый язык, чувствительно мазнувший по шраму на подбородке. Ямамото отстраненно думал, что мертвые как раз могут быть против, но как объяснить это Скуало? Когда и объяснять-то ничего не хотелось. — Ты серьезно хочешь сделать это здесь? — Еще один подобный вопрос, и хрен ты поедешь со мной куда-то еще, чертов пацан, — глухо пробормотал Скуало куда-то ему в шею. — Понял-понял, — насмешливый голос звучал против воли хрипловато. — Сдаюсь. — У меня сейчас нахрен упадет все. Чтобы я не слышал от тебя этого слова. Никогда. — Тогда как насчет «поддаюсь, играю по твоим правилам»? — Все равно отвратно звучит. Не хочу слышать подобное от своего ученика… Сбивчивый шепот в самые губы. Действительно, они ведь не хотели быть услышанными. В конце концов, какое значение имеет остальной мир, когда обзор закрывают серебристые волосы, а спину холодит каменная плита. Горячие пальцы и холод вековых камней — от контраста температур Такеши терялся, подавался навстречу прикосновениям, шептал бессвязно. Он ведь тоже скучал. Очень сильно скучал. Прихватить губами мочку уха, втягивая в себя и прикусывая — вот настолько скучал. Проводить языком по губам и острым акульим клыкам, норовя оцарапать язык до крови — настолько скучал. Запустить руки под толстовку, вминая пальцы в чужую поясницу — вот настолько. Скучал по Скуало… — Такеши… — хрипит мечник, и в этом обращении слышно все сорванное и подавленное желание. Он прошел долгий путь, чтобы все-таки называть пацана по имени, а не просто надоедливым мусором. Долгий и тернистый путь, оканчивающийся на парижском кладбище Пер-Лашез во взаимном прикосновении горячих пальцев. Кажется, или в местах касаний действительно проскакивают электрические искры? Ямамото целовался самозабвенно, как умел он один, глубоко проталкивая внутрь язык, сминая губы и оставляя чувствительные укусы. Он таких поцелуев напрочь сносило крышу, обнажало нервы, и все, что оставалось — не сорваться раньше времени. Плита за его спиной остужала пыл, когда Скуало, казалось — вот-вот потеряет самообладание окончательно. Справиться со шнуровкой на спортивных штанах — дело одной секунды. Не потеряться, когда в ладони окажется теплый твердый член — вот это действительно задача сложнее. Скуало хаотично двигал рукой, целовал открытую шею, вдыхал запах Такеши, а перед глазами все кружилось и кружилось… Они слишком давно не оставались наедине. И когда ладонь Ямамото, скользнув под резинку штанов, сначала оттянула ягодицу, дразняще провела кончиками пальцев и сместилась на член, Скуало только уперся лбом в чужое плечо. Главное — не забывать дышать, остальное неважно. Они двигались в унисон — слаженный хаос; целовались и кусались, тяжело выдыхали друг другу в губы, только чтобы вновь возобновить поцелуй. — Сильнее… Такеши, черт бы тебя побрал! — прохрипел Скуало, сжимая зубы на чужой шее, оставляя лиловый след. Босс наверняка обратит внимание — плевать. Ямамото подчинился — сжал сильнее, надавливая на головку большим пальцем, задвигал рукой быстрее. От основания члена до чувствительной щели, размазывая выступившую смазку. Прикусил нижнюю губу Скуало, оставляя на ней отпечаток своих зубов. Дернувшись, Скуало захрипел и мелко задрожал, кончая, уткнувшись лицом в ключицы Такеши, прихватывая их зубами. И с удовольствием отметил, как по собственной руке потекло теплое. Пацан не издал ни звука, только смотрел расширенными глазами, а зрачок заслонял потемневшую дочерна радужку. Дрожал в его руках и смотрел, смотрел, смотрел… Потом наклонился нос к носу так, что Скуало стало неудобно наблюдать за его лицом. — Слова любви скажешь позже, — приложив указательный палец к чужим к губам, Скуало все же нашел в себе силы отстраниться от чужого тела. Ветер шелестел в листве деревьев, где-то рядом раздавались голоса туристов. Тянуло громко заржать и выдать свое присутствие. Скуало ухмыльнулся. — Только что мы прогневили всех богов на этой земле, — Ямамото смотрел шальным взглядом, лишь на дне зрачков плескалось желание вперемешку с безумием. — Когда их встретим, непременно извинимся, — ухмыльнувшись, Скуало вновь прижался поцелуем к губам, вытаскивая руку, перепачканную в чужой сперме, — но сейчас мне хочется плюнуть и послать подальше весь чертов мир. Кроме тебя.***
За столиком вмиг воцарилось молчание. Занзас пил кофе, прикрыв глаза, словно бы не замечая взгляда Тсунаеши. Растерянного, неловкого, полного надежды, отчаянного… И только когда нынешний босс Вонголы мысленно плюнул на все, цепляя на лицо маску равнодушия, будто общался с членами других семей, Занзас соизволил открыть глаза. — Ты еще здесь, — нехотя констатировал он. Тсуна пожал плечами в ответ. — Это будут твои самые бездарно проебанные выходные, если сейчас не встанешь и не пойдешь изучать город, как сделали те двое придурков. Савада, и лучше бы тебе послушаться. — Не очень хотелось бы гулять одному — дружелюбно улыбнулся Тсуна. — Знаешь ли, я не слишком силен в ориентировании на местности, боюсь заблудиться и влипнуть в очередные неприятности. — На самом верху Вонголы стоит топографический кретин, блестяще, — ухмыльнулся Занзас, скрестив ноги под столом и чувствительно задев Тсунаеши по щиколотке. — Но тут я тебе ничем не могу помочь — не любитель шляться по улицам. Предпочту просидеть в номере до вечера. Ты упустил свой шанс, звони теперь своему дружку и ищи его. — Знаешь, Занзас… — подумав и взвешивая слова, начал Тсуна, — я бы сказал, что упущу все свои шансы как раз в том случае, если сейчас встану и пойду куда-то. Взгляд Занзаса моментально стал острым и цепким, он выпрямился на стуле, словно почуяв перед собой добычу. — Так что я предпочту вернуться с тобой в отель. Согласен, Занзас? — это имя Тсунаеши выделил, касаясь под столиком своим коленом чужого. Страшно так, что ноги дрожат, да руки трясутся — одна надежда на то, что не заметят дрожания чашки в непослушных пальцах. Но Тсуна обдумал все, взвесил тщательно, и теперь только дело осталось за малым — найти в себе смелость, которая сейчас куда-то совершенно испарилась. Словно перед боссом Варии снова сидел четырнадцатилетний недотепа-школьник, только что пробежавший круг по городу в одних трусах на потеху окружающим. — Даже если для тебя пути назад уже не будет? На твоем месте я бы хорошенько подумал, Савада. И не стремился лезть в пасть к тигру, норовя остаться с откушенной башкой. Нарочито скучающий тон. Презрительный взгляд из-под полуопущенных век. А у самого внутренности скручивает, поднимается из глубины души темное, злое, и шрамы на коже становятся отчетливее. Любая сильная эмоция Занзаса проходила вначале стадию ярости, позже трансформируясь во что-либо иное. Босс Варии — что стихийное бедствие, которое после себя оставляет только разрушение. И на миссиях, и в душах окружающих его людей. — Думаю, что смогу договориться с тигром, чтобы хотя бы голову мне оставил на месте… — пересохший от волнения язык едва шевелился во рту, но все же Тсуна звучал уверенно. Встал, глубоко засовывая ладони в карманы толстовки и незаметно вытирая выступившую на них испарину. Кинул на стол несколько купюр, даже не глядя, сколько платит — явно больше требуемого. Кивнул Занзасу и направился в сторону отеля, мол, следуй за мной. И даже не нашел в себе силы оглянуться проверить — действительно ли за ним последовали. Шел и шел, по ощущениям — именно в логово к тигру, а потревоженное сердце гулко стучало под ребрами.***
Тсуна чувствовал себя слишком неуютно в выбранном отеле. С детства привыкнув к японскому минимализму, он с трудом обосновался в резиденции Вонголы, а уж такие места, с выставленной напоказ роскошью, вообще старался обходить стороной. Однако Занзас чувствовал себя здесь как дома. Тяжелые гардины на окнах напоминали о родном кабинете, собственном замке, где все принадлежало только ему. Но сегодняшнее дело того стоило. Хотя бы ради мнущегося у двери Савады, который пытался делать вид, что он крутой и бесстрашный, а сам каждые пол минуты облизывал и нервно кусал губы. Развалившись в кресле у стены, Занзас с насмешливым прищуром поглядывал на парня, не предпринимая никаких действий. Ему было интересно, что тот предпримет сам. Чего могут стоить его слова. — Ну что ж, располагайся, Савада, а то стоишь, как неродной, — усмехнувшись, Занзас указал рукой в сторону кровати, — твоя, которая слева. Времени у нас предостаточно, ты волен делать, что пожелаешь. Вместо ответа Тсуна расстегнул толстовку и дернул за ворот футболки, словно бы тот мешал ему дышать. Пройдя к столику с подносом и бутылью виски — специальный презент для варийского босса — откупорил ее и отпил прямо из горла. Занзас насмешливо присвистнул. — И как это понимать, Савада? Между прочим, этот виски предназначался исключительно для меня. Да еще, быть может, для акульего мусора, если тот хорошо будет себя вести. — Прости, что внес изменения в твои планы, не спросив разрешения. — У тебя это уже вошло в привычку, тебе не кажется? Кольца, место Вонголы, титул и слава… И во все ты вносишь корректировки, не озаботившись узнать, что по этому поводу думают окружающие. — Обвиняешь меня, Занзас? — толстовка полетела на кровать, кроссовки остались стоять возле двери, сваленные как попало. — Констатирую факты. Босс Варии, чувствуя, как начинает заводиться с пол оборота, резко поднялся со своего места и проделал тот же путь до столика. Обжигающий спирт полился в горло, возвращая ясность мысли. Савада бесил неимоверно — своим присутствием, своими словами, да даже дыханием, в конце концов. Сбитым и неровным дыханием загнанного в угол животного, которое при этом почему-то свободно разгуливает по номеру. Чертов японец в свое время забрал у него все, и Занзас даже не мог представить, что бы тот сделал, если бы засранец остался таким же, как в их первую встречу. Наверное, собственноручно придушил бы его и сейчас счастливо отбывал срок за решеткой. Но Савада умудрился измениться, отрастить яйца и стать более-менее адекватным претендентом на место Дона. И вот тут для Занзаса начиналось самое сложное — если раньше Саваду хотелось просто уничтожить, то теперь его так же хотелось выебать перед этим. Узнать, как искривляются тонкие губы, когда стонут его имя. Как он выглядит со следами укусов на слишком бледной для жителя Италии шее. Умеет ли впиваться ногтями до красных полос или же всегда контролирует себя? И понять, что же он, в конце концов, чувствует к этому мелкому ублюдку, потому что ни одно из существующих слов не могло описать чувств босса Варии. Занзас чертыхнулся. Близость Тсунаеши сейчас только распаляла желания, и даже тот факт, что сама поездка была задумана именно для того, чтобы решить все вопросы и между ними тоже, ситуацию не спасал. — Савада Тсунаеши… Вижу, ты стал более опытным. По крайней мере, в плане управления Вонголой, — тут он издал короткий лающий смешок. — Этому я еще могу поверить. А вот во всем остальном? Взгляд Занзаса прожигал. Раздевал, снимал не только одежду, но и кожу с костей — рассматривал самое нутро. Под ним становилось чертовски неуютно и хотелось сбежать далеко-далеко, подальше из номера. Тигр раскрыл свою пасть, готовясь сожрать с потрохами. Тсунаеши решился. — Смотря, что ты имеешь в виду, Занзас. Какая сторона моей жизни тебя интересует в данный момент? — под пристальным взглядом красных глаз Тсуна стянул футболку, повел плечами, переминаясь с ноги на ногу посреди комнаты. Возникло неуместное желание провалиться на первый этаж, а еще лучше в те самые катакомбы под Парижем. — Не припомню, чтобы озвучивал желание увидеть стриптиз, тем более в таком отвратном исполнении, — еще глоток виски. Эмоции затмевают вообще все, их нужно убрать. — Савада, если ты таким образом соберешься соблазнять кого-то, мой тебе совет — не позорься. — Учту на будущее, — невнятно пробормотал Тсуна, в несколько шагов пересекая разделяющее их расстояние. Занзас стоял перед ним полностью одетый, в черной футболке и свободных штанах. На запястьях, предплечьях змеились и тянулись к шее пятна шрамов, сейчас почему-то намного ярче, чем обычно. Его вид — чистой, откровенной ярости и презрения — завораживал, заставлял тянуться еще ближе только для того, чтобы обжечься и уничтожить себя окончательно. Тсуна протянул руку к бутыли с виски, взглянул вопросительно: «можно?», но в ответ получил лишь отрицательный кивок. Нити между ними натягивались, того и гляди разорвется последняя, и все пойдет прахом. Молчание затягивалось, уносило в тугую воронку разочарования все мечты и желания, которые преследовали по ночам, стоило только закрыть глаза и положить руку поверх собственного члена. Тсуна понял, что еще несколько секунд промедления, и больше шанса не представится. Шагнул навстречу, приподнимаясь на носках, чтобы очутиться нос к носу. От Занзаса пахло виски, и оказалось, что если прижаться губами к губам и провести по ним языком — вкус будет таким же, словно ты пил сам. Невнятный звук — то ли рваный вздох, то ли рычание, и бутыль дорогого алкоголя разбивается вдребезги. Крепкие пальцы с такой силой сжимаются в волосах, на затылке, что Тсуна невольно ахает, морщится от боли. Губам тоже больно, потому что Занзас даже не целуется — кусает, оставляя ноющие следы, а языком настолько глубоко толкается в рот, будто трахает. И от этого окончательно срывает крышу. Какая разница, что изначально его привлекло в боссе Варии? Скорее всего то что, в первые встречи безумно напугало — сила, несгибаемая воля, решимость. Этот человек не прогнулся бы ни перед кем. И тот факт, что он, пусть и нехотя, но признал Тсуну, пьянил похлеще самого дорого виски на свете. — Значит, сегодня ты решил побыть смелым, Савада Тсунаеши, — резко выдохнул Занзас, толкая того на свободную кровать, там, где не блестели острой россыпью осколки стекла. — Учти, что если потом ты сбежишь, поджав хвост, я тебя раздавлю. — Черта с два я буду теперь убегать. Точно ли Тсуна говорил эти слова? Быть может, кто-то другой, кто сейчас лежал на сбившемся покрывале, опираясь на острые локти, и чья грудь ходила ходуном от сбитого дыхания? Мозг откровенно не соображал. Взгляд залипал на напряженной шее, четких линиях пресса и груди, темных сосках и шрамах. Множественных шрамах, которые… О боги. Когда только Занзас успел снять футболку? Тсунаеши казалось, что сам он весь превратился в сплошное осязание, один оголенный нерв — только тронь, и произойдет взрыв. Ухмыльнувшись, Занзас навалился сверху, подмял под себя. Савада хоть и был не намного ниже, но в комплекции ему явно уступал. Боссу хотелось всего и сразу — слишком долго откладывал удовольствие, поэтому теперь, дорвавшись, сорвало все тормоза. И неправда, что Савада так уж сильно возбуждал — вот уж действительно черта с два; но член стоял так, что прикоснуться было болезненно. И всхлипывал совершенно отвратно, стоило чуть сильнее сжать зубы на горле, но Занзас кусал только чаще. Тот вывернулся, обхватил за шею, притянул к себе так, что Занзас оказался лицом в месте между шеей и предплечьем. И Тсуна коротко вскрикнул, когда ему оставили там особо болезненный засос. — Всегда бы ты был таким, — ухмыляясь, Занзас сдернул штаны с чужих бедер, оставляя их болтаться где-то в районе колен, — цены бы тебе тогда не было. Да только бежишь от проблем и трудностей, поджав хвост, выдумываешь идиотские идеи, затираешь про сраную и никому не нужную мораль… И прерывался едва ли не через каждое слово. Потому что сжимать зубы и широко проводить языком по чужим вставшим соскам — намного приятнее. Потому что оставлять засосы под ребрами и слушать чужие всхлипы — тоже приятнее. И, приспустив трусы, обхватить кулаком член Савады, двинуть по стволу несколько раз и услышать тихий стон — все это, черт подери, намного лучше, чем монолог в одни ворота. Тсуну вело. По ощущениям — Занзас был везде — целовал, лизал, кусал, оставлял отметины, неприятные и болезненные. Хриплый низкий голос проникал прямо в мозг, как и язык в ушную раковину, вылизывая ее и до боли прикусывая мочку уха. Нестерпимо хотелось кончить от одних только бешеных, перемалывающих легкие в фарш касаний. Невозможно не задыхаться, когда чужая рука жестко сжимает член и дрочит ему в рваном темпе. Невозможно дышать в принципе, когда колено Занзаса давит между ног, заставляя развести их шире в стороны. Вся одежда уже валяется в стороне, и Тсуна ощущает себя насколько голым, настолько и беззащитным. Он хотел было сам дотронуться там, где всегда только мечтал, но стоило ему только опустить руку, как его запястья тут же жестко сжали над головой. — Не дергайся, Савада. В следующий раз поиграешься, не все же удовольствие сразу получать. Холодная и жесткая насмешка в голосе. Занзас дрочил Тсунаеши так же грубо, как и говорил с ним — сжимал напряженный член слишком сильно, сминал в ладони яйца, опускался пальцами между ягодиц, надавливая так, что Тсуну аж подбрасывало. Рвано двигал кулаком, нажимая на головку, выбивая из горла Савады невнятный скулеж. Тот замотал головой, зажмурился, вцепился в его плечи — все же красные полосы, паршивец, любит оставлять. Занзас ускорился, внимательно вглядываясь в чужое лицо, только чтобы карие глаза распахнулись и искусанные припухшие губы четко обозначили его имя. Тсуна кончал, мелко вздрагивая, выплескиваясь толчками в руку Занзаса, шептал бессвязно какой-то бред. То ли о том, как было хорошо, то ли о том, как долго ждал — боссу было откровенно плевать. Вытерев ладонь, Занзас откинулся на спину, опираясь на согнутые в локтях руки, и с ухмылкой воззрился на пытавшегося прийти в себя парня. Тот, наконец, пошевелился. Облизнул израненные губы, тронул их пальцем и скривился от боли. Занзас не смог сдержать смешка. — А ты думал, в сказку попал, Савада? — По ощущениям, я только что оттуда. В голове и ушах звенело; сквозь мутный белый шум Тсуна все же сфокусировался на Занзасе. В голове билась одна-единственная мысль. И, следуя порыву, он сел, наклоняясь к варийскому боссу. Провел ладонью по груди, ясно чувствуя старые шрамы. Где-то они выделялись больше, где-то меньше. По бокам и ниже к паху были совсем светлые, так что пальцами прощупывались плохо, а вот языком — вполне. Занзас, шумно втянув воздух сквозь стиснутые зубы, прищуренно наблюдал за действиями Тсуны. — Что, Савада, решил все же поиграться? — Считаю, немного нечестно, что ты один сидишь сейчас… — он выразительно посмотрел на стоящий член. — А тебе и здесь честь и правду подавай, — расхохотавшись, Занзас откинулся на подушки, зачесал всей пятерней волосы назад, открывая лицо полностью. — Ну что же, действуй, честный парень Савада Тсунаеши. Веселье было злое, колкое, разрывающее изнутри. Занзас знал, что долго не выдержит — Савада выглядел так, что хотелось прямо сейчас завалить его обратно, вздернуть на колени и загнать по самые яйца в горячую тесную дырку. Но вместо этого босс Варии сжимал кулак в волосах Тсунаеши, пока тот не ткнулся несмело лицом ему в пах, поцеловал через ткань, обхватывая головку губами. — Мусор, это делается не через трусы… Но только едкий голос оборвался, стоило чужим губам все же сжаться на его члене, пропуская внутрь теплого и мокрого рта. Савада сосал неумело, то и дело проходясь зубами по стволу так, что волны дрожи проходили по всему телу. Потом, правда, подстроился — обхватил ладонью и начал себе помогать, пока языком обводил головку, трогал щель самым кончиком и влажно зализывал. — Савада, черт тебя дери, — зарычав, Занзас вжал чужую голову, загоняя член сразу и глубоко. Чужое горло ритмично сжалось, и сдавленный стон, и то, как судорожно Тсунаеши вцепился пальцами ему в бедра — все навалилось, скрутило и утянуло за собой. Занзас кончал ему в рот, дрожа от напряжения и с силой стискивая зубы. Только в конце особенно громко выдохнул, душа стон в глубине собственной глотки. Слишком хорошо для секса с таким раздражающим ублюдком и надоедливым мусором, как Савада. Слишком охуенно. Занзас с сожалением взглянул на разбитую бутыль с виски, потом, подумав, притянул ошалевшего Тсуну к себе и прижался поцелуем к губам. Ожидаемо, вкус собственной спермы вместо алкоголя — вот ведь дерьмо. — Ненавижу тебя, Савада, — произнес он, вытягиваясь во весь рост и наблюдая краем глаза, как Тсунаеши устраивается рядом. Весь взлохмаченный, растрепанный, только глаза улыбаются так лучисто и довольно, что становится не по себе. — Полагаю, что это должно быть взаимно, Занзас? Босс Варии усмехнулся, глядя в потолок, украшенный лепниной. Ему бы сейчас бокал виски, и тогда он был бы абсолютно счастлив. Чужие мягкие волосы коснулись его плеча — Тсунаеши, уткнувшись носом в его руку, закрыв глаза, мерно дышал. И лицо его выглядело таким спокойным, таким…. О, дьявол. Кулаки непроизвольно сжались от осознания всего произошедшего здесь. — Полагаю, что именно так, Савада. Именно так…