Анклав магической любви

      Моргана спускалась по витиеватой лестнице, ведущей к подземельям замка, и вертела в руке связку ключей. Они громко звенели, стукаясь друг о друга, и ей нравился этот звук. Руадан с тяжёлыми вздохами шел за ней, не переставая оглядываться по сторонам, на стены, пропитанные грязью. — Сколько она тут просидела? — спросил он, когда они, наконец, спустились к темнице. — Чуть больше одного дня, — честно ответила Моргана, отдавая ключи Руадану. — Я не хотела причинять ей страдания, но и не могла оставить её поведение безнаказанным. — Я всё понимаю, миледи, — снисходительно ответил Руадан и подошёл к камере своей дочери.       Ведьма не хотела говорить с ней сейчас, встречаться взглядами и видеть ее изнеможение и обиду. Как ей доложил стражник: Сифа отказывалась от еды и воды и тихо плакала, упёршись лицом в дальний темный угол камеры, где ее совсем не было видно. Факел за решеткой не горел. Она сама его потушила, желая коротать своё наказание в темноте.       Моргана поднялась обратно в замок, и прошла к жилым покоям. Медленно подойдя к комнате Мордреда, она готовилась постучать и почувствовала себя взволнованно, ее руки немного задрожали, хоть и особой причины никакой не было. Только её скованные и спрятанные чувства, о которых он ничего не должен узнать. Она пыталась объяснить самой себе, что нарушала его личные границы не потому что ей хотелось поговорить с ним и побыть рядом, а потому что нужно было обсудить государственные дела и их общее дело, отчего она все же решительно постучала в дверь пару раз. Услышав разрешение войти, ведьма неспешно открыла дверь.       Друид сидел за столом и рисовал что-то, разложив несколько эскизов и чертежей вокруг себя. Моргана никогда не заходила в его покои, и ее немного удивило, как он их обставил. Все стены заклеил своими рисунками: крепостей, башен, незнакомых ей городов и улиц, гор и людей. Мордред отвлёкся от своего занятия, откладывая уголь и повернулся к вошедшему, не ожидая увидеть Моргану. — Я выпустила Сифу из темницы, — объявила она. — Руадан обещал с ней поговорить и избавить её от влияния Децима. — Хорошо, — он кивнул, внимательно глядя в ее непривычно волнительные глаза. — Она тебе что-то говорила? — Нет. Я отдала ключи Руадану. Я не знаю, что ей сказать, — протянула Моргана. — Сифа внушаема, возможно, что не всё потеряно. — Я надеюсь. Я не знаю, что делать с Гвиневрой, что делать с ребёнком Артура? — Он — препятствие, — вздохнул друид. — Но это твоё решение. — Мое решение? Я не могу убить невинного ребёнка, — расстроенно произнесла она. — А они бы пощадили твоего ребёнка, если бы у тебя были дети? — несколько резко спросил Мордред. — Что бы сделали они? — Я не знаю… — Отдохни немного, — нежно проговорил он, затемняя прошлую резкость в голосе. — Вот Гили достаточно быстро учится. Он может стать хорошим бойцом через некоторое время. Позавчера он ещё не мог поднять камень с земли, а теперь пытается учиться метать тот же камень. — Хоть что-то хорошее, — она слегка улыбнулась и и подошла ближе к Мордреду, чтобы рассмотреть рисунок, от которого оторвала его. — Что это за место? — спросила она, всматриваясь в незнакомые каменные строения среди южных деревьев. — Корспотиум, — ответил он, считывая интерес в ее глазах. — Арморика. — Ты говорил, что не любишь материк. — Да, это так, — он кивнул. — Я вспоминал порт, вспоминал тот день, когда мы с Децимом покинули город. Он решил поехать со мной, хоть я и не настаивал. Он считал это долгом дружбы, так как сам он не знал, куда ему идти. Ему некуда было возвращаться. Не в разграбленные земли. — Вы не помирились? — Мы не помиримся, — строго сказал Мордред, прокручивая в памяти последний разговор. — Почему? — неловко спросила Моргана и отошла чуть в сторону, заметив кувшин с вином.       Она осторожно разлила напиток по двум бокалом, пока друид с лёгким трепетом наблюдал за ней. Ей стало лучше после смерти Кары, но в ее голосе чувствовалось тяжесть переживания из-за Сифы, из-за будущего ребёнка Артура, из-за Ишмира. Ведьма становилась сильнее, но Мордред отчаянно пытался смотреть на неё сквозь ее пелену холодности, и в его глазах она оставалась ранимой и очень чувствительной, как бы она не скрывала от него своей мягкости. Моргана аккуратно подала ему бокал с вином, и он намеренно, от несдержанного желания прикоснуться к ней, накрыл её руку своей, ощущая её нежную и ледяную кожу. Она почувствовала его тепло, и ей стало так приятно от этого краткого, и как она думала, случайного прикосновения. Моргана хотела, чтобы он сжал бокал сквозь ее руку ещё крепче, а он не посмел задерживать ещё больше такое обычное действие и забрал бокал из её рук, тут же сделав глоток. — Почему вы не помиритесь? Что-то еще случилось? — она повторила вопрос. — Ты делаешь для людей большие снисхождения. — Разве? — она нахмурилась и выпила немного вина. — Почему ты так думаешь? — Тебе не стоило давать разрешение Сифе сменить веру, так и не стоило поручать Руадану контроль над дочерью, — он вздохнул, собирая мысли в кучу. — Ты должна править. Сейчас идёт война. Нет никакого смысла в мнимой свободе и выборе, о которых ты говорила, пока мы все загнаны в Ишмир, как в темницу. Сифа, приняв иную веру, оставила нас, вырвалась из темницы, ведь христиан никто не принижает на острове. — Сифа образумится, — спокойно ответила Моргана, внимательно слушая друида. — Ты не ответил на мой вопрос. — На вопрос о Дециме? — он удивлённо вскинул брови от ее настойчивого интереса. — Он презирает меня за то, что я на твоей стороне, а не на стороне всепрощения и любви. Или делает вид, что презирает. Я не имею понятия, и не хочу говорить об этом. — Прости, если я… — Нет, тебе не за что просить прощения, — резко перебил её Мордред. — Я не вправе указывать тебе, как поступать. Я сам опечален от ситуации с Сифой и чувствую свою вину, потому что это мой друг обратил ее в иную веру, и я никак не смог остановить его. — Мне нужны твои советы, — волнительно произнесла она, крепко сжимая бокал от нахлынувших чувств. — Твоя помощь в управлении Ишмиром.       Не будь обстоятельства такими сложными, Моргана бы заговорила по-другому. Она пристально смотрела ему в глаза, подмечая, что они напоминали ей чистое летнее небо, и сбивчиво дышала из-за своих откровенных слов. Когда Мордред услышал ее речь, он улыбнулся краями губ, чтобы она не заметила его чрезмерной радости, и немного отвёл взгляд от мимолетного смущения. Он почувствовал внутри себя подъем от ее искренности и внимания, от собственной важности в её глазах. — Выпьем же за процветающий Ишмир и нашу армию, — воодувшевленно ответил друид и протянул ей бокал, чтобы чокнуться. — За свободу магии.       Они пили за счастливое будущее, надеясь, что оно действительно будет. Никаких запретов на магию, никаких напрасных казней и убийств, никаких религиозных войн…       Руадан тоже мечтал об этом, думал о том, какое они строили будущее. Спустя двадцать с лишним лет гонений, он грезил о свободе, о возрождении магии, но в последнее время все его грёзы рушила родная дочь.       Он не желал понимать ее стремление к Христу, перестал одобрять ее союз с чужеземцем, хоть и богатым. Его милая маленькая девочка была уже не ребенком, а женщиной, но такой наивной и доверчивой, что Руадан и не знал, что ещё можно было сделать, кроме бесконечных разъяснительных бесед. Поэтому он вновь пришел к дочери, когда она привела себя в порядок после наказания.       Сифа помылась и улыбнулась, вдыхая запах собственной чистой кожи. Волосы ещё не просохли, и капли воды стекали по льяному платью. Свет был прекрасен, ее покои казались ей теперь лучшим местом на Земле. В темнице было совершенно тихо, и юная целительница будто бы отвыкла от шума за такой короткий срок. Было неприятно слушать суету челяди за окном, и Сифа постоянно оглядываясь в сторону источника звука, игнорируя своего отца, что стоял прямо перед ней. Децим терпеливо наблюдал за ними. — Ты должна отречься от своего нового Бога. Это нужно для твоего же блага, — твердо сказал Руадан, глядя с укором на дочь. — Моего блага? — возмущённо спросила она. — По-моему я сама могу это решить. — Ты можешь решить какие припарки ставить больным, но никак не это. Ты не можешь выбирать веру, — он немного повернулся к зятю. — Может быть, в Риме так принято, что у человека нет веры при рождении и он выбирает, но у нас не так. Ты — моя дочь. Ты друидка. — Ты не можешь решать за меня! — Нет, могу. — И почему же? — Ты моя дочь, Сифа. И я люблю тебя. Мой долг — заботиться о тебе. — Заботиться обо мне?! А ты когда-нибудь это делал? — резко вскочила она, глядя отцу в глаза. — Ты всегда мне врал!       Руадан не стал терпеть неуважительное поведение Сифы и подойдя к ней, не сдерживая злости, ударил ее по щеке, отчего она пошатнулась. Децим тут же поднялся, но Руадан остановил его жестом руки. — Что ты себе позволяешь?! — яростно спросил римлянин. — Пытаюсь воспитать дочь, пока ещё не поздно. — Поздно! — сквозь слезы произнесла Сифа, прикрывая лицо рукой. — Уже слишком поздно! — Ты глупа и ничего не понимаешь, — продолжал отец. — Не понимаешь, почему мы здесь, и что только здесь мы можем жить и быть свободными людьми. — Это не так. Мы можем жить, где угодно. Мы христиане, а не… — Ты друидка. Мы друиды, Сифа. — Я христианка, — четко проговорила она, выпрямляясь. — Ударишь меня снова? — Видимо, это бесполезно. Даже день, проведенный в клетке, тебе не помог. — Моргана — жестокая женщина. За любое непонравившееся слово она готова казнить. — Это не так, — вздохнул Руадан. — Да, это не так, — с натяжением в голосе сказал Децим, чувствуя свою вину в нынешнем поведении Сифы. — Что? — неуверенно спросила она, поворачиваясь к мужу. — Ты сам мне говорил… — Я ошибался. — Ошибался? Ты ошибался? — Да.       Сифа вмиг почувствовала себя самым одиноким человеком в мире, которого бросили и покинули все, не желая принять его таким, как он есть. Злость начала кипеть в ней, она не могла понять, почему ее муж вдруг переменился… — Она ворует у нас золото, а ты ее защищаешь. Она посадила меня в темницу, а ты ее защищаешь. Она послала Дэгала на смерть, а ты… — Ты ничего не понимаешь в политике, Сифа, — коротко сказал Децим. — Ты сговорился с моим отцом? — она нахмурилась и оглядела обоих. — Вы сговорились против меня? — Мы любим тебя и желаем тебе только добра, — вздохнул римлянин. — И я лишь признал, что ошибался. — А что тогда? Какую политику я не понимаю? Злости? Ненависти? — Я виноват в том, что скрывал от тебя правду нашего мира, — начал говорить Руадан. — Врал про то, почему мы бежим. Я хотел уберечь единственное дорогое мне существо в этом мире, и это было неправильно. Ты не видишь того, чего следует увидеть, ты делишь мир на чёрное и белое, исходя из своей книжонки, и не можешь себе представить наше положение. Мы почти вымерли как народ. Я давно не видел других друидов живыми, кроме тебя и Мордреда. Мы погибаем, а ты убиваешь себя заранее, якобы, чтобы спастись от мести и злости.       Сифа закрыла глаза, пытаясь успокоить себя и забыть только что услышанные слова отца. Всю жизнь он был добр к ней и выполнял любую ее просьбу, чего бы это ему не стоило. Она всегда думала, почему он так сильно ее любил, а теперь он считал свою любовь ошибкой или что он имел в виду. Сифа медленно открыла глаза, чтобы ещё раз взглянуть на отца, пытаясь переосмыслить его откровение, и застыла, будто бы была статуей. — Я не хочу тебя видеть. Уходи, — тихо произнесла она. — Ты должна отречься от своего нового Бога и вернуться ко мне, — заключил Руадан и покинул комнату, аккуратно закрыв дверь.       Децим облегчённо выдохнул и сел на софу, не оглядываясь на Сифу. Она стала совсем другим человеком, и он, как и Руадан, не имел понятия, как это исправить и вернуть ту девушку, в которую он влюбился полгода назад. — Ты ничего не скажешь? — возмущённо спросила она. — Ты не защитил Христа. — Бог не нуждается в моей защите. И в твоей тоже. Ты не стала христианкой. — Что? Что ты… — Ты осталась язычницей. И всегда ее будешь. Ты веришь в Христа так же, как и верила в Триединую богиню. Ничего не изменилось, будто бы фолиант книги заменили на другой. — Ты… — И ты глупо себя ведёшь, — грубо перебил ее начинающуюся мысль Децим. — Мы здесь богаты, у нас есть всё, что мы пожелаем, а ты решаешь всё разрушить из-за мести. — Ты сам мне говорил… — Да, говорил. Но чем отличается твоё рвение к истине от рвения к мести у Морганы? Ничем. И то, и другое порок. И твой ещё менее явный, Сифа, — он с глубокой печалью в глазах посмотрел на неё. — Господи, что с тобой стало?! — Я помню судьбу Кары, и понимаю, что может ждать меня в этом месте. Ты дал мне это понять. Ты открыл мне правду. — Да, — он закрыл лицо руками, пытаясь найти нужные слова. — Я не знаю… — А я знаю. Я не хочу здесь жить, — более спокойно и сдержанно проговорила она. — Я хочу уехать и быть свободной. Где мне не надо быть должницей, где я смогу лечить свободных и мирных людей, а не воинов-смерти. — Хорошо, — отрезал он, снова глядя на жену. — Хорошо, мы уедем, но позже. — Когда позже? — нетерпеливо спросила Сифа. — Когда я поднакоплю денег. Ты хочешь в Арморику? В Галлию? В Элладу? — Всё равно куда, лишь бы не быть должницей. — Тогда ты наоборот должна вести себя так, будто бы ты осознала все свои ошибки. Наоборот исполнять свой долг. Признай, что ты по-прежнему друидка. Сделай всё так, чтобы не было ссоры. Так будет лучше. А потом мы сбежим. — Тайно? — Да, — напряжённо ответил Децим. — Поговори с Морганой, поговори со своим отцом. Будь хорошей девочкой, но не переборщи.       Сифа вздохнула, пытаясь представить разговор с Верховной жрицей, и зажмурилась от воспоминаний прошлой неприятной беседы. Моргана же далеко не глупая женщина, что, если она не поверит в искренность Сифы? Что, если она уже заподозрила что-то неладное? Нужно преодолеть себя, переломить себя, чтобы помириться с ней. Скоро Самайн, и Сифа давно ещё обещала, что будет заниматься организацией праздника, а значит будет повод поговорить. Две недели, чтобы научиться идеально обманывать, а потом, вероятно, ближе к весне, они с Децимом навсегда уедут и будут по-настоящему свободными.       Эти размышления успокоили Сифу, она неспешно подошла к окну и увидела своего отца. А что она скажет ему? Если он догадается об их планах, он вправе запереть ее навсегда в замке или упросить Моргану держать ее чуть ли не на цепи. Ему прельщали короткие поводки, и Сифе теперь было необходимо быть верной собакой. — Что там происходит? — спросила она, внимательно наблюдая за людьми на площади.       Руадан созывал всю челядь к себе, активно жестикулируя. Он, казалось, даже улыбался. — Не имею понятия, — отрешённо ответил Децим, не взглянув в окно.       Руадан продолжал вещать и люди на площади толпились вокруг него, пока леди Моргана не спустилась к нему. Несмотря на серьезный конфликт с дочерью, испорченные надежды, пожилой друид просветлел и поклонился королеве Ишмира. — Что произошло? — спросила она, украдкой глядя на собравшихся слуг. — В каменоломне нашли залежи золота, — с гордостью ответил Руадан. — Много золота!