Волки

Ирма остается у Блэков, чтобы в такую неспокойную ночь не идти одной по темноте. Орион мог бы проводить ее домой, но она просто молча следует за ними. Никто не задает вопросов. Сириус, оказавшись в своей спальне, уснуть и не надеется. Он все еще пытается уложить в голове то, что произошло, выстроить последовательность. Потом думает о Римусе и о том, что понятия не имеет, что с ним. В голове возникает картинка, как второй волк прижимает Римуса к земле, и страх за него, который Сириус не успел осознать полностью в тот момент, догоняет его сейчас. Он подрывается с кровати и смотрит в окно на темный лес, будто может разглядеть сквозь него двух волков. Он думает о том, что прямо сейчас они — что? — дерутся? Один преследует другого? Как оборотни выясняют отношения? Волк, если верить Римусу, из его стаи; но то, что увидел Сириус, было агрессивно, поэтому его это мало успокаивает. Он действительно не надеется уснуть. Но когда голова снова касается подушки, то мир вокруг исчезает, а Сириус словно проваливается в глубокую темную яму. Вместо снов смутные пятна и вспышки. Первое, что он чувствует, когда просыпается, это пустота внутри. Постепенно она заполняется тревогой, и Сириус не может понять, из-за чего, пока воспоминания не прокрадываются на свои места. Он открывает глаза. В комнату просачивается солнечный свет, как летом. Сириус не чувствует себя выспавшимся, но беспокойство вынуждает тело двигаться. Не то чтобы Сириус может что-то сделать, кроме как ждать, но ему нужно чем-то занять себя. Он хочет потянуться, но чувствует какую-то преграду и приподнимается на локте, хмуро оглядываясь. Ирма сидит у него в ногах и читает. Как только она понимает, что Сириус проснулся, то переводит взгляд на него. — Доброе утро. — Утро. Что ты тут делаешь? — Мне стало скучно, — Ирма пожимает плечами. — Будить тебя не решилась, но взяла почитать книгу с твоей тумбочки. Ничего? — Мгм, — Сириус падает обратно и прячет лицо в подушке. Затем он сдвигается ближе к стене, чтобы все-таки потянуться. Садится. — Есть планы на день? — Ага, — не сразу отвечает Ирма и смотрит на него. — Встречусь с ребятами. — Ладно. — Можешь присоединиться. Отвлечешься от... всего. — Нет, не хочу быть в компании. — Да тут компании-то осталось три человека вместе со мной. — Все равно. Ирма закрывает книгу. В отличие от него, она выглядит бодрой и отдохнувшей, но в глазах тоже притаилось беспокойство. В конце концов она кивает. — Хорошо. После завтрака Сириус составляет Ирме компанию во дворе, пока она курит. Они не обсуждают ночь, болтают на отвлеченные темы. Прежде чем расстаться, он спрашивает, когда Ирма возвращается в город, и предлагает проводить ее, даже когда узнает, что она уедет завтра рано утром. — Спасибо. Никто не хочет вставать так рано, даже мама сделала выбор в пользу двух лишних часов сна. — Ирма кладет окурок в полупустую пачку. — Люблю, когда меня провожают. Орион целый день в деревне, поэтому Сириус предоставлен сам себе. Он не придумывает ничего лучше, чем перемыть весь дом с пола до потолка (буквально). Позже он стоит посреди кухни и придирчиво осматривает каждый угол, который еще может нуждаться в приборке, но ничего не находит. Сириус немного жалеет, что сегодня выходной и ему не нужно в библиотеку. Конечно, он может прийти туда под предлогом неотложных дел, но у него не получается эти дела придумать. А нервная энергия никуда не девается. Сириус идет в лес, чтобы успокоиться. Но понимает, что план его не работает, когда замечает, что вместо прогулки он попросту быстрым шагом удаляется от знакомых мест все глубже в чащу, куда не дотягиваются солнечные лучи. Он резко останавливается и осматривается. Нужно выдохнуть. Идя обратно, пока не забыл дорогу, Сириус методично считает вдохи и выдохи. Голова слегка кружится, когда он выходит на известную ему тропу. В пожухлой траве под елью виднеется какой-то гриб. Сириус разбирается в травах, но ничего не смыслит в грибах. Он садится перед ним и рассматривает, трогает пальцами шляпку. Скользкая. — Прячешься тут ото всех, да? Сириус вытирает пальцы о штаны и вздыхает. Кажется, медленно, но верно его отпускает. Прошло всего полдня, нет причины накручивать себя. Римус взрослый, сильный волк, справится. Все будет хорошо. Если оборотень не сбежал, то они наверняка прямо сейчас... делают то, что бы там ни делали оборотни в таких обстоятельствах. Сириус просто драматизирует. Он ложится на спину. Земля уже не хранит летнее тепло, но он обещает себе, что полежит так совсем немного. Под одной рукой все та же трава, под другой маленькие иголки норовят уколоть ладонь. Солнце светит над ним, аккуратно избегая глаза. Вокруг шорохи и скрипы. День чудесный. Ничего плохого в такой день произойти не может. Сириус закрывает глаза. Что он знает: Хэнскомы в безопасности, оборотень пойман (должен быть), жители напуганы, деревню ждет очередное чрезвычайное положение и снова придется соблюдать комендантский час. К сожалению, Сириус не может взять и сказать всем, что опасности нет. Если, конечно, Римус с этим разобрался. Он разобрался, упрямо твердит голос в голове. Еще он знает, что ему остается только ожидание. И надеется, что оно не затянется. А еще Сириус помешал отцу прицельно выстрелить, и это произошло на глазах не одного лишь Хэма Хэнскома. Учитывая легенду, слухи, близкие отношения Сириуса и Римуса, выходит та еще ситуация. Он понимает это только теперь. — Придурок, — ругает себя Сириус и закрывает лицо руками. — Просто придурок. Но он ведь не верит в оборотней, все это знают. Те еще сказки. Один волк напал на другого — это тоже должны были видеть — и какой тогда смысл в убийстве? Состояние аффекта. Все что угодно может сойти за правду. Сириус чувствует удивительную иронию в том, что люди, верящие в оборотней, в то, что Римус — один из них, что Сириус знает о нем и защищает его, правы, но никогда не должны об этом узнать. Когда он возвращается домой, отец уже там, осматривает свои охотничьи вещи. Значит, все повторяется. Сириус устало садится на пол, обнимая колени, и следит за отцом. Они молчат долго, даже после того, как отец заканчивает свои дела и садится перед ним на диван. А потом Орион встает и принимается ругаться, даже кричать. Отчитывает его, как мальчишку. Говорит об опасности, о глупости, о чрезмерной мягкости. Сириус покорно слушает, но начинает улыбаться в какой-то момент, чувствуя любовь, скрывающуюся за этими криками, а отец ругается только больше. — Ты правда не понимаешь, что натворил? — в конце концов он спрашивает раздраженно, но больше не повышает голос. — Понимаю, — спокойно отвечает Сириус. — Прости. Отец качает головой и от безысходности разводит руками. Сириус, чего он обычно не делает, поднимается и обнимает его. — Что с тобой происходит? — устало выдыхает отец, держа руки по швам, делая вид, что ему приходится терпеть это неожиданное объятие. — Ничего. Прости. Это было глупо. Я больше ни за что так не поступлю. — Скройся с глаз моих. Сириус усмехается и отдает честь. В своей комнате он допоздна рисует. Вместе с сумерками к Сириусу возвращается тревожность, и он думает о Римусе, который за целый день так и не объявился. Во втором часу ночи он заставляет себя лечь спать. Когда беспокойные мысли начинают потихоньку доводить его, Сириус достает из-под кровати старый ночник и смотрит на его тусклый желтый свет, пока глаза не закрываются сами. Где ты? Утром Сириус едва не просыпает, поэтому у дома Ирмы появляется слегка взъерошенный и с опозданием в пять минут. Солнце неохотно пробивается сквозь серое небо, слабый ветер трогает волосы. Ирма улыбается. — Допустим, успел. — По-моему, успел, — Сириус возвращает ей улыбку. Ирма передает свою куртку ему в руки, надевает за спину увесистый рюкзак и бодро вышагивает к остановке. Сириусу остается только позавидовать. — Не спал до утра, спорю. — Не до утра. Но лег поздно. Ирма смотрит на него. — Рисовал, — добавляет Сириус. Дальше они идут молча, но взгляд Ирмы вот-вот отпечатается на его лице. — Что? — сдается он. — Как себя чувствуешь? — Не выспавшимся. Ирма фыркает. — Прошлая ночь не прошла для тебя даром. — Для всех ночка оказалась так себе. Снова повисает тишина, которая сопровождает их до самой остановки. Когда они приходят на место, кроме них нет никого. Одинокая машина проезжает через минуту или две. Ирма поправляет лямку рюкзака и смотрит в даль дороги. — По крайней мере, больше никто не думает, что ты оборотень. — Теперь Сириус прожигает ее взглядом, пока она не поворачивает к нему голову. — Снова чист и свеж, как новенький томик стихов, пахнешь типографской краской. Сириус приподнимает бровь. — Ага. Одним слухом меньше. Зато теперь у некоторых нет никаких сомнений в том, что мы с Римусом в отношениях. И он все еще тот, кто заступился за волка. Насколько, должно быть, очевиден поступок для тех, кто считает Римуса оборотнем. Он чувствует, что сильно подставил его. Ирма ничего на это не отвечает, затем пожимает плечами и снова высматривает автобус. Но дорога до сих пор пустует, тогда она возвращает внимание к Сириусу. Он переводит взгляд на носки своих ботинок. — А что, если так и есть? — нерешительно произносит Сириус. — Что? — Что, если бы мы были... вместе. Издалека доносится рокот мотора, и они в одно время обращают взгляд на дорогу. Сердце замирает, но Сириус с облегчением понимает, что это просто машина. Не автобус. Ирма обхватывает себя руками, немного ежась. — Не знаю, — говорит она. — Думаю, тогда бы вам было тяжело. Сириус встречается с ней взглядом. — Наверное, было бы. Ирма делает шаг и дотрагивается до его руки, как сделала это вчера в предрассветные часы. Как будто знает все так же, как он; лучше, чем он. Она легко сжимает его пальцы. — Я ничего никому не скажу. Никогда. Он склоняется и обнимает ее. За спиной снова раздается шум. Теперь это автобус. Ирма отстраняется и смотрит так, словно ждет, подтвердит ли Сириус или опровергнет что бы то ни было. Но Сириус делает вид, будто у них нет ни секунды перед тем, как автобус увезет ее, и поворачивается лицом к дороге. Автобус приближается. Ирма забирает из его рук куртку и уходит. Напоследок она машет ему с задних сидений, и он машет в ответ. Она уезжает, а Сириус не может дышать. Как будто больше не перед кем держать лицо, и ему требуется несколько минут, чтобы прийти в себя. Он садится на скамью и закрывается ладонями. Воздух пахнет пожухлой травой и приближающимся холодом. Какой бардак они с Римусом навели. Где ты? Скоро начало рабочего дня, поэтому Сириус не успевает доспать лишние часы. Он идет домой, завтракает и заставляет себя не думать слишком много о том, что может принести ему день. Может, ничего страшного и не случится. Все самое страшное уже произошло в полнолуние. В следующий раз из дома Сириус выходит в адекватное время, и на пути ему встречаются люди. Он чувствует себя слегка нервно, но не получает в свою сторону ни одного косого взгляда или упрека. Ничего как будто не меняется. В библиотеке миссис Уизли заботится о цветах, когда он заходит. Она напевает что-то неразборчивое себе под нос. — Сириус, — миссис Уизли выглядывает из-за стеллажа и улыбается. — Здравствуй. — Доброе утро. — Ты чего такой хмурый? — О, просто не выспался. Он проходит за рабочий стол и садится. Открывает тетрадь и смотрит план занятий. Обычно он все держит в голове, но сейчас не может вспомнить даже сколько детей должны прийти, не то чтобы кто именно. Миссис Уизли подходит к нему. — Не переживай, дорогой. Такие уж места у нас, не самые безопасные. Сириус переводит взгляд на нее, а миссис Уизли все улыбается мягкой улыбкой и в глазах ни тени укора. — Волки гуляют время от времени, ничего не поделаешь, — продолжает она. — Хорошо, что на этот раз все обошлось. Да и меньше их, не стая, как пять лет назад. Справимся. Он кивает. А потом спрашивает, когда женщина собирается отойти: — Много говорят в деревне о случившемся? — Не особенно. Можно было ожидать, что так все и будет, раз никого не поймали летом. О тебе, защитник животных, тоже поговаривают, — вдруг усмехается она, а Сириус почему-то чувствует стыд. — Под ружье ведь побежал, неразумный. Надеюсь, отец твой не спустил тебе эту выходку. — Не спустил. — Вот и хорошо. Я слышала, что, когда еще один волк появился, они драться начали и убежали. Ты поэтому застрелить их не дал? Сириус прихватывает зубами нижнюю губу и легко соглашается. — Да. Это глупо, но я подумал, что если второй волк напал на первого, то незачем зря проливать кровь. Не знаю. Все как-то само собой произошло. Миссис Уизли качает головой. — Сердце у тебя доброе. Но постарайся больше так не делать. Ты ведь и сам мог пострадать. — Да я же не перед ружьем встал... — Не важно, Сириус. Это было глупо и опасно. А сейчас, — она отходит и смотрит на часы, — у тебя есть еще минут пятнадцать. Я испекла потрясающий клубничный пирог. Разговор с миссис Уизли дает надежду на то, что все не так плохо, а клубничный пирог немного поднимает настроение. Рабочий день идет ему только на пользу, не давая увязнуть в мыслях слишком глубоко. Только голова чересчур резко поворачивается каждый раз на звук открывающейся двери. Где ты? К мыслям о ночи он возвращается только когда Бэн в конце занятия вдруг говорит ни с того ни с сего: — Он нам помог. Волк. Сириус отрывает взгляд от книги и пытается поймать момент, когда они перешли от чтения про железную дорогу к этому. — Я проснулся, потому что кто-то стрелял. Алиса расплакалась, и мама пришла, чтобы ее успокоить. Было страшно. Я посмотрел в окно и увидел волка, а потом прибежал другой волк и прыгнул на него. Я думаю, что он нам помог. — Может быть, — отвечает Сириус и присматривается к ребенку. Кажется, Бэн не выглядит слишком встревоженным, просто делится мыслями. — Значит, не все волки злые? Мама говорит, что все. — Я не знаю. Наверное, не все. Но мы не будем проверять, ладно? — Нет, — Бэн несколько раз мотает головой. — Даже если есть добрые волки, они все равно страшные. Я бы к ним не подошел. Сириус не удерживается от тихого смешка. — Только не говорите никому, что я испугался, — просит Бэн позже, прежде чем уйти. — Клянусь, не расскажу ни единой душе. Когда приходит Андромеда, Сириус переставляет книги с места на место, создавая видимость деятельности, но на самом деле в очередной раз просто пытается не погрузиться в тревожные мысли с головой; скоро подойдет к концу второй день, а Римуса так и нет. Сириус слышит голос женщины еще во дворе, когда та приветствует миссис Уизли. Он настолько редко видит Андромеду, что удивлен ее появлению здесь второй раз за месяц. Он вылезает из-за стеллажей как раз в тот момент, когда женщины заходят в дом. — Привет, Сириус, — машет ему Андромеда. — Мой клубничный пирог творит магию, — говорит миссис Уизли. — Ничто, наверное, не могло больше заставить Меду зайти ко мне. — Ну что вы, — Андромеда смотрит на нее, — знаете, как я занята с этими бумажками; такое ощущение, что писатели умеют только писать, но совершенно разучились читать... — с этими словами они скрываются на кухне. Сириус вдруг понимает, что не имеет ни малейшего представления, кем работает Андромеда Тонкс. Он вообще мало знает о ней и ее семье. Поэтому он невольно прислушивается к тому, о чем говорят женщины за чаем. Любой способ отвлечься от собственного голоса в голове подойдет. Тем не менее Сириус не оставляет бесполезные переставления книг. И подбирается все ближе к арочному проему, ведущему в кухню, когда слышит знакомое имя: — ...каждый раз невольно думаешь, как бы не случилось то же самое. Нимфадора совсем малышка была. Дети меньше всех заслуживают такой смерти. — И не говори, — мрачно вздыхает миссис Уизли. — А у Хэнскомов целых двое. Как представлю... Сириус хватается за полку и перестает подслушивать. Нимфадора. Не может быть двух Нимфадор на одну деревню. Дора. Убита волками? Сириус выглядывает осторожно из-за стеллажа и видит руки миссис Уизли на столе, которыми она жестикулирует слегка, пока говорит. Профиль Андромеды. Он присматривается и, когда Андромеда хмурится, качая головой, отмечает что-то схожее в этом выражении лица с Дорой. Конечно, ему, может, только кажется. Пока он не допускал мысли о том, что Дора может быть... дочерью Андромеды, ему и в голову не приходило, что они похожи. Отчего-то Сириусу кажется таким важным узнать, верно его предположение или нет. Он хочет подойти к женщине и спросить побольше о Нимфадоре, но решает этого не делать. Наверное, не самая хорошая идея. Лучше он спросит у Римуса потом. Почему это произошло? Кто ее обратил? Насколько давно? Андромеда замечает его взгляд, и Сириус тут же отворачивается к книгам. Ему неловко за то, что он подслушивал. — Может, присоединишься к нам? — громко спрашивает Андромеда с улыбкой в голосе. Сириус не отвечает несколько секунд, напуская на себя занятой вид. Потом выходит, отряхивает невидимые пылинки с рубашки. — Нет, спасибо. Мой рабочий день почти подошел к концу, а у меня еще есть дела дома. Он не знает, зачем лжет. Но после этого ему действительно хочется поскорее оказаться дома. В тишине и без разговоров о волках. Однако когда Сириус поднимается по уже ставшему родным склону, то застает отца практически в полном обмундировании. Тот сидит на скамейке и задумчиво хмурится на лес. — Сегодня тоже на охоту? — спрашивает Сириус, подходя ближе. — Каждую ночь, пока не найду этих паршивцев. — Даже зимой? Отец странно смотрит на него. — Посмотрим, как дела будут складываться. Ты, вижу, не очень обеспокоен. Сириус присаживается рядом. — Мне кажется, что они больше не появятся. — В прошлый раз так же подумали. И к чему это привело? — Но ты снова не находишь ни волков, ни следов их присутствия. — Возможно, я не там смотрю. Попробую зайти подальше. — А если и это ничего не даст? — Не знаю. Расставлю капканы. Нужно что-то с этим делать. — Отец отводит взгляд, складывает руки на груди, а потом резко выдыхает смешок и вновь смотрит на Сириуса. — Издевательство какое-то. Так волей-неволей тоже поверишь в оборотней. Слышал? — Да, — Сириус отворачивается. — Слышал. Ему становится не по себе, как только он представляет волчий капкан. И единственного волка в округе, который может в него попасться. Сириус надеется, что в следующее полнолуние капканов уже не будет. Хотя он уверен, что в следующее полнолуние не будет и Римуса: оно придется на конец октября — маловероятно, что Римус не вернется домой к этому времени. Где ты? — Приготовь ужин, будь добр, пока я не ушел. Сириус хмыкает. — Почему я? Ты освободился раньше. — Я размышляю. Сириус смотрит на отца и думает начать спорить забавы ради, чтобы разрядить атмосферу, но, подумав получше, соглашается и уходит в дом. Через пятнадцать минут он переворачивает шипящую на сковородке картошку, прислушивается к кряхтению отца, бродящего по дому туда-сюда, и то и дело бросает взгляды в окно, за которым постепенно темнеет. Где ты? Он моет посуду, пока отец вслух рассуждает, какие места в лесу следует осмотреть. Звук застегивающейся молнии на куртке ползет в уши вместе со звуком льющейся воды. Где ты? Хлопок двери. Сириус вытирает руки, садится за стол и пустым взглядом смотрит в одну точку перед собой. Тишина. Где ты? Неизвестно, сколько проходит времени, прежде чем он возвращается из мыслей в реальность. Сириус не может даже примерно сказать, о чем думал. Только в груди тесно и глаза начинают слезиться то ли от усталости, то ли от чего-то другого. Где ты? Он смотрит в окно и видит пролетающую мимо дома сову. Думает о том, что отец ушел сегодня рано. Где ты? Где ты? Где ты? Сириус складывает руки на столе и приземляется на них лбом. Если Римус не появится и завтра, он со спокойной совестью начнет думать, что тот волк убил его. Нет, это неправда. Дай ему время. Прошло всего два дня. Он несколько раз порывается уйти наверх и лечь спать. Но не идет. Вариться и мучиться в тревожных мыслях всю ночь — идея так себе, но Сириус устал с ними бороться. Он поворачивает голову и смотрит на зеркало в прихожей, которое притаскивал в спальню не так давно. В нем отражается только темнота и угол стены между лестницей и гостиной, но Сириус легко может представить в отражении их двоих. Он закрывает глаза и шепчет: ­— Где ты? А когда, спустя минуту, а может, и час, открывает их, взгляд цепляется за кого-то, стоящего тихо у входной двери. Он моментально поднимает голову и сводит брови к переносице. Моргает несколько раз и забывает, что люди делают в случае, если не понимают, сон или реальность окружает их. Пока он усиленно пытается вспомнить, Римус выходит из тени прихожей и приваливается спиной к стене. Ущипнуть, точно, доходит до Сириуса и он, не жалея силы, щиплет себя за плечо. Больно. От этого Сириус хмурится сильнее. Тем временем Римус растягивает губы в той самой кривой усмешке. Глаза прищуриваются, ямочка занимает привычное место на щеке. Его лицо успело зарасти щетиной. Сириус замечает, что одна рука у Римуса забинтована. Он непроизвольно принимается оглядывать его с ног до головы, искать следы крови, другие повреждения, но ничего, к счастью, не находит. После этого он, наконец, встает из-за стола, однако не приближается, глазеет, словно видит Римуса в первый раз. Сириус не понимает, какие эмоции испытывает. Облегчение? Радость? Гнев за то, что Римус оставил его одного теряться в догадках и предположениях? Медленно ухмылка сползает с лица Римуса и плечи опускаются, словно взгляд Сириуса слишком тяжел для них. Но когда он поджимает губы и склоняет голову вниз, Сириус понимает, что на него давит весь мир. И он знает только то, что не может позволить Римусу сломаться. Он вздрагивает, словно от неожиданного пробуждения, делает два резких шага и врезается в чужое тело, сжимая в объятиях. Римус опускает здоровую руку на спину Сириуса и вдруг приподнимает его. Одной, черт возьми, рукой. — Я начал думать, что ты мертв! — говорит Сириус куда-то в его плечо. Римус устало усмехается. — Не большая потеря. — Он опускает Сириуса на землю, но не перестает обнимать. — Не говори так. — Это правда, милый. Не для деревни. Сириус отстраняется, чтобы заглянуть в желтые глаза. Вероятно. Вероятно, не для деревни. Но о какой деревне он говорит, дурак? Неужели пытается его успокоить? Римус выглядит так, словно не спал несколько дней. Его грязные волосы спутаны, а сам он весь пропах речным илом, потом и шерстью. Но прямо сейчас Сириус считает его самым прекрасным существом на свете, которое ни за что нельзя потерять. Невозможно. — Это будет потерей для меня, — тихо говорит он. Римус прислоняется лбом к его лбу, и Сириус тут же бережно обхватывает лицо Римуса ладонями. Они дышат друг другом, пока Сириус не чувствует слезы на чужих ресницах. Он чуть отстраняется, чтобы посмотреть в лицо Римуса, но тот закрывает глаза и тихо извиняется. Сириус утирает сбежавшую по его щеке слезу и шепчет, что все в порядке, а Римус только плачет сильнее. Тогда Сириус прижимает его к себе, позволяя уткнуться в плечо. Тело Римуса застывает в его руках, но Сириус проводит ладонями по сгорбленной спине и продолжает мягко: — Ничего. Все хорошо. Я здесь. Римус борется с собой еще какое-то время, но Сириус утыкается носом в его волосы и шепчет бессвязные успокаивающие слова на ухо, и тогда он сдается. Сириус держит его, позволяя неслышно плакать в плечо, оставляя мокрые следы слез на рубашке. Он не знает причины, вызвавшей эти слезы, но боль Римуса передается ему и заставляет сердце пойти трещинами, и в конце концов он сам чувствует себя на грани того, чтобы расплакаться. Но Сириус только продолжает крепко обнимать его и гладить по спине. — Я думал, он любил ее, — спустя время сдавленным голосом произносит Римус. — Иначе бы не принялся за старое. Руки Сириуса останавливаются, и сам он отстраняется в следующую секунду, как осознает, о чем говорит Римус. Он снова берет его лицо в руки и смотрит. Слезы уже не текут из глаз, щеки высохли. Римус не выглядит больше печальным и сломленным, только бесконечно уставшим. — Мне так жаль, — говорит Сириус и не представляет, какие слова вообще могут помочь в такой ситуации. Римус мотает головой, и слабая улыбка появляется на его губах. Он смотрит на Сириуса в ответ, а потом на короткое мгновение сталкивает их носы. — Не стоит. Я должен был догадаться. — Но он твой отец... — Эй, — Римус говорит чуть громче, стараясь придать голосу больше оптимизма, — ты же сам говорил, что мои родственные чувства мешают посмотреть на все объективно. Такие, как он, не способны измениться по-настоящему. Я знал это где-то в глубине души, но отчаянно не хотел верить. Сириус опускает руки на его шею и не знает, что сказать. Он хочет найти все-таки какие-то слова для того, чтобы выразить сожаление. Он хочет расспросить, что произошло в ту ночь, почему Римуса не было два дня. Он хочет просто поцеловать его и держать в своих руках вечность. Но Сириус выдыхает и прикрывает глаза. Все потом. Сейчас он должен позаботиться о Римусе, в первую очередь. Через время, достаточное, чтобы убедиться, что Римус действительно здесь и не собирается развалиться, как только он отпустит его, Сириус отходит, соскальзывая руками к его рукам, минуя раненое место, и переплетает их пальцы. — Выглядишь и пахнешь ты просто ужасно, — Сириус позволяет себе усмехнуться. — Я наберу тебе ванну. А если откажешься... — Не откажусь. — Хорошо. Иначе бы я выставил тебя из дома и не впускал, пока ты не найдешь, где помыться. Римус делает вид, что верит его словам. — Но для начала, — Сириус ведет Римуса глубже в комнату и усаживает на стул, на котором до этого сидел сам, — что у тебя с рукой? — Все нормально. — Я был там, Римус. Римус шумно выдыхает и нехотя протягивает ему руку. Сириус аккуратно берет ее. — Она уже зажила. Просто место укуса все еще немного чувствительное. — Я могу снять повязку, чтобы сменить ее на новую, когда ты выйдешь из ванной? — Конечно. Сириус развязывает уже не слишком крепкий узел и думает о том, что это, кажется, первый раз, когда Римус добровольно дает ему позаботиться о себе. Но потом, когда начинает разматывать бинт, слой за слоем, голову занимают другие мысли: след от волчьих зубов довольно глубокий, заметный, и только благодаря регенерации оборотня рана затянулась быстро и не принесла больше вреда, чем могла. Но этот шрам будет с Римусом до конца жизни. Он отбрасывает бинт на пол и получше рассматривает укус. — Думаю, мне придется теперь прятать его от жителей, — говорит Римус над ним. — Как он мог, — неверяще срывается с языка Сириуса. — Почему он это сделал? — Сказал, что не хотел. Может, инстинкт сработал, я же все-таки напал на него. — Но ты его сын, — Сириус поднимает взгляд. — Это уже не важно, милый. Сириус собирается сказать, что важно. Это жестоко. Но Римус не выглядит как тот, кто желает продолжить этот разговор. Поэтому он проводит нежно по его пальцам, не решаясь дотронуться до укуса, чтобы не причинить случайно боль, и поднимается с пола. — Тебе ванну погорячее набрать или не слишком? Судя по тому, что температура твоего тела обычно... — Можно и погорячее. — Хорошо. — Я прямо вижу, как разные вопросы появляются в твоей голове. — Ха, — Сириус закатывает глаза. — Ты можешь хоть в ледяную воду нырять, но любишь горячую. Принято. Он уходит, оставляя Римуса ждать в гостиной, но потом все же возвращается и выглядывает из-за угла. — А оборотни действительно нормально переносят ледяную воду? Римус бросает на него снисходительный взгляд, а потом вдруг смеется, склоняя голову к плечу. — Нет. — И нечего смеяться, — недовольно говорит Сириус и скрывается в ванной.