Волки

Под спиной неприятно колется и царапает, сырой воздух забивается в ноздри вместе с железным запахом крови, постепенно слабеющим так же, как темнота вокруг медленно сползает за закрытыми веками. Болит, жжется рука. Пестрота ощущений на пустоту мыслей. Вытянуть, выгнуть шею. На грудь падает что-то плотное, не тяжелое. Нужно открыть глаза. Римус видит перед собой серое утреннее небо, застывшее, сонное. Он садится. Вместе с тем с груди скользит что-то, пока он не ловит это рукой, которая не ощущается, как чужая. Штаны, футболка. В нос проникает еще один запах, который Римус игнорировал все это время. Потому что слишком приелся, прижился. Он и так иногда царапал сердце, вызывал смутное беспокойство под ложечкой. Теперь Римусу кажется, что его вырвет. Его кости только-только приняли другую форму, но это не мешает им снова сломаться. Глаза щиплет, как от песка. Он зажмуривается. Еще есть запах сосны и пряных трав. И другой, резкий, горячие угли и озерные воды. Остальные, такие же привычные, чувствуются слабее. Значит, здесь их четверо. Он не удивляется, что за ночь добежал почти до дома. Римус открывает глаза и еще раз смотрит на одежду. Не та, в которой он был. Он поднимает взгляд. Дора сидит, подогнув под себя ноги, сжавшись, как ребенок. Римус догадывается, что это она принесла ему одежду. — Спасибо, — хрипит он и прокашливается, чтобы вернуть голос. Дора моргает — и ничего больше. Горечью в ее взгляде можно захлебнуться. Римус очень хочет подползти ближе и обнять, пообещать, что все будет хорошо. Но он сдерживает себя и поворачивает голову вправо, где стоит Сэм. Хмурый, как будто это выражение лица ему нарисовали. Смотрит невидящим взглядом перед собой. Римус поднимается, одевается. Морщится, когда раненой рукой задевает ткань футболки. Он осматривает ее. Кровь больше не идет, кожа стянулась, образовывая рубец от укуса. — Нужно замотать, — раздается позади. — Чтобы не раздражать лишний раз. Голос отзывается болью висках, оборачивается вставшим поперек горла вдохом. Римус чувствует, как встопорщивается и ломается когда-то крепкая земля под ногами. Его отец сидит, расставив колени и оперевшись на них локтями. В силу возраста его трансформации происходят быстрее и в сознание он приходит сразу же, поэтому выглядит теперь гораздо более собранным, чем Римус. И ведет себя так, словно ничего не произошло. Словно он сидит здесь уже не первый час. А Римус просто смотрит на него и чувствует тошноту. Потом Фенрир поднимается и окликает Дору. Дора, словно тело не принадлежит ей, неуклюже поднимается и протягивает бинт и бутылку с водой, которые Римус не заметил в первый раз. Она возвращается на прежнее место, а рука Римуса оказывается в крепком, но бережном захвате. Отец смывает кровь и грязь с его предплечья, рвет бинт на две части, одной вытирает его руку, другой обматывает. Римус молча смотрит в его непроницаемое лицо. — Теперь никаких сомнений, что я принадлежу тебе, — ровно произносит Римус, когда чувствует, что может с этим справиться. — Ты никому не принадлежишь, — безэмоциональным голосом говорит отец. А потом завязывает бинт, прячет узел, и его брови ломаются в чем-то, похожем на печаль. — Мне жаль. Я не хотел. — Это я не хотел, поэтому не пролил ни капли твоей крови. Отец обхватывает его руку ниже укуса обеими ладонями и смотрит в глаза. Римус чувствует, как начинают исходить волны беспокойства от Сэма, который до этого был похож скорее на картонку, чем на живого оборотня. Однако сам он больше не чувствует ничего, кроме отвращения и разочарования. Может быть, обиды. Они смотрят вечность, ни один не отводит взгляд. Римус никогда не отводит. — У нас одна кровь. Не прерывая зрительного контакта, Римус резко выдергивает руку, не заботясь о ране. — Нет. Еще мгновение они смотрят друг на друга, а потом Фенрир резко усмехается. Улыбка превращается в оскал, переходит в басовитый смех. Он переводит взгляд в сторону Сэма, словно тот подхватит его. Но Сэм отворачивается. — Что будем делать? — спрашивает он, обращаясь к Римусу. — Я твой вожак, не забыл? — огрызается Фенрир. Сэм игнорирует. Римус виском чувствует его взгляд, спиной — такой же взгляд Доры. Он не хочет принимать это решение, он хочет спрятаться, найти край света и потеряться там. Но без его слова — теперь — никто из них не будет действовать, и он должен проявить решимость, а не бежать от проблемы. Дора неслышно появляется у его плеча. Сэм делает шаг и оказывается по другую сторону. Фенрир презрительно окидывает их взглядом. — Суд, — произносит Римус. — Над собственным отцом? — видно, что Фенрира нисколько не беспокоит это решение. — Ты предал нас. Ты предал меня. Предал ее. — Нам нужно поговорить наедине, — резко бросает отец. — Вернитесь в дом. Дора и Сэм даже не дергаются. Он потерял их, и какое бы решение не вынес суд, слово Фенрира больше не имеет никакого веса для них. — Это грозит расколом. — Если тебя оправдают, то да, — спокойно подтверждает Римус, а потом поворачивается к Сэму и Доре. — Оставьте нас. Расскажите стае, что произошло. Мы придем позже. Дора на секунду прислоняется лбом к его спине, чуть ниже лопаток, и уходит вслед за Сэмом. Римус снова смотрит на отца. На лицо того возвращается непроницаемая маска. — Что ты хочешь мне сказать? — Что я любил твою мать. Я убил того, кто убил ее. Мы жили так, как хотела бы жить она. Я любил ее. Но пришло время вспомнить, кто мы такие. Вернуться к истокам. — Я хорошо помню, кто я такой. — Ты даже не знаешь, кто ты такой. Ты волк, хищник, твои предки обитали не только в лесу, но и на всей территории поселения. Твой дом был больше, пока часть его не отобрали люди. И ты просто соглашаешься с этим? — А тебе стало тесно? Фенрир сжимает рот в прямую линию и разочарованно качает головой. — Ты не используешь свои способности как надо, забываешь о силе. Ты рожден оборотнем не для того, чтобы гоняться за барсуками и выть на луну. Если попадается добыча покрупнее, тебе нужно брать ее. — Так ты хочешь вернуть территорию или убивать людей направо и налево? — Я хочу, чтобы оборотни снова владели тем, что им принадлежало, и расправлялись с любым, кто ступит хоть одной ногой на эту землю. — И что, этим летом ты захотел расправиться со всем в одиночку? — Нет. Я хотел только показать силу, чтобы люди перестали зазнаваться, а стая вспомнила, на что мы способны. Тогда бы я рассказал обо всем, о планах, и мы вернулись бы к тому, с чего начали. — Ты так уверен, что они пошли бы на это? — Конечно, нет. Поэтому мне нужно было привлечь еще и одиночек на свою сторону, набрать союзников. Может, это бы помогло убедить остальных. Но ничего подобного, — Фенрир раздраженно фыркает, — они оказались теми еще слабохарактерными собаками. — Так вот, зачем все это было нужно, — выдыхает Римус и отходит на шаг назад. — Я решил оставить эту идею до следующих чужаков и сосредоточился на деревне. — Ты не приходил две луны. — Естественно. — Фенрир смотрит на него, как на неразумного ребенка. — Ты же вдруг решил, что должен позаботиться об этом, о жителях, которые так славно и мило относятся к тебе. Ты не был готов узнать все так рано. Вот и подтверждение, — он указывает рукой в его сторону. — Но не думай, что твой маленький план сработал. Я перестал чувствовать тебя, но это меня не обмануло. Просто невозможно было ждать еще. Хотя, если честно, я надеялся все сделать быстро. Но этот охотник. Устроил переполох. Думаю, если б не это недоразумение, ты бы так и не узнал ни о чем. Повезло, да? Он усмехается и сокращает расстояние между ними ровно на тот шаг, который отступил Римус. Всматривается внимательным взглядом в его лицо, словно ищет что-то. У Римуса не дергается ни один мускул. Отец поводит носом, принюхиваясь, и в этом движении нет ничего человеческого. — Я все еще могу чувствовать его запах на тебе. — Ничего нового для оборотня. — Дерзишь, — ухмыляется он. — Думаешь, я не знаю, к кому ты ходишь? Не знаю, чей он сын? Римус молчит. Фенрир склоняет голову вбок, не убирая ухмылки, разрезающей его лицо. — Хорошо сработались. Что дальше? Обратишь его? Или, может, жить с ним будешь в милом домике в деревне? Люди ведь такие добряки, примут вас со всем теплом и радушием, на какое способны. — Тебя это никак не касается. Улыбка сходит с лица Фенрира. — Это не принесет тебе ничего, кроме страданий. Он уже сделал тебя мягче, человечнее. Невозможно усидеть на двух камнях, Римус. Ты не человек. Твое место со стаей, и если он не собирается становиться ее частью, то ты должен забыть и отпустить. — Это тебя не касается, — повторяет Римус. — Я забочусь о тебе! — вдруг повышает голос отец. — Ты должен был оставаться дома, не давать людям столько лишних поводов говорить о тебе и не раскрывать какому-то мальчишке, кто ты такой! Ты бы даже не узнал о нападениях, я бы все решил, как нужно. И в конце концов мы вновь стали бы теми, кем были всегда. — Я бы ни за что не стал убийцей. — Теперь-то уж точно. —  Ты так легко поступаешься памятью о маме. Ее убили за ее идеалы, и теперь ты делаешь это еще раз. — Я тебе уже все объяснил. — Что ж, твое объяснение дерьмовое. — Мы можем начать заново, как же ты не понимаешь! Хоуп не вернуть, но мы можем вернуть хотя бы это. — Ты сошел с ума. — Это ты сошел с ума, Римус. Всего одна милая мордашка, и ты уже на стороне людей. — Я не на стороне людей. Но и не на стороне убийц и никогда не был. Отец глубоко вздыхает, Римус чувствует его еле-еле сдерживаемый гнев. Но взгляд почти умоляющий, а рука мягко обхватывает плечо, и Римус изо всех сил старается не скинуть ее тут же. — Просто подумай об этом. Представь, какой может стать жизнь, если ты отпустишь себя, отдашься своей природе. Нам не придется скрываться. Каждый сможет спокойно гулять там, где захочет. Обещаю, что не трону твоего мальчишку. У тебя будет шанс жить с ним так, как вам того хочется. — С чего ты решил, что Си... он согласится на это? — Римус все-таки сбрасывает его руку. — Сириус. Я знаю имя. — Фенрир с минуту смотрит на него въедающимся, как ржавчина, взглядом. — Если он откажется, то зачем тогда он тебе нужен? Римус чувствует, как ему надоедает этот разговор. И ему не нравится говорить с отцом о Сириусе. Если бы он мог, то ни за что никогда не позволил бы отцу узнать о нем. Внезапно лицо Фенрира светлеет. — У вас не просто интрижка, — говорит он и на мгновение выглядит тем заботливым и любящим отцом, каким Римус видел его в детстве. — Он твоя пара. Римус сглатывает и опускает голову, затем вновь поднимает. — Не имеет значения. Теперь идем. Тебя ждет суд. Отец ничего не говорит и, на удивление, покорно следует за ним. Но Римус не дает себя одурачить: покорность отца вызвана не признанием вины или смирением перед грядущим, а самоуверенностью, верой в свои идеи. Принципы. Но он не учитывает того, что время идет, меняется жизнь. Ничто не стоит на месте. Одно разрушается для того, чтобы возродилось другое. Стая меняла старый уклад не для того, чтобы вернуться к нему. Никто здесь не жаждет крови. Дора, самая молодая из них, уже выросла в других условиях. И их с Сэмом реакция показательна. Римус не имел возможности, будучи волком, подробно объяснить им, что произошло. Но он был враждебно настроен по отношению к отцу, его лапа была прокушена. От Фенрира пахло порохом — не сложно догадаться, что имел дело с людским оружием. Когда они подходят к дому, стая уже ждет их. В лицах читается растерянность. Римус выходит вперед. — Правила, которые были установлены вашим вожаком, им же и нарушены, — говорит он и дает себе время, чтобы собраться с духом и продолжить. — На его клыках кровь человека. Сегодня он собирался забрать еще одну жизнь. Римус рассказывает все, что знает, с самого начала. Без упоминания только того, что он объединился с человеком для поимки оборотня. Его слушают, не перебивая. Затем Римус дает право отцу говорить за себя. Он слушает его речь по второму кругу, но слушает внимательно, с последней надеждой выискивая хотя бы намек на то, что все не так однозначно, как кажется. Что, может быть, Римус не все понял. Не до конца. Но с каждым словом он только убеждается, что все именно так, как выглядит. Отец предал их; предал, в первую очередь, свою кровную семью. Хоуп. Римуса. И он ни о чем не жалеет, судя по тому, с какой уверенностью доказывает правомерность своих поступков. Римус благодарен только за то, что отец ни намеком не указывает на Сириуса. На то, что из-за Римуса человек знает об оборотнях. И от этого принять решение сложнее. Но он должен. Римус предлагает изгнание. Отец выдыхает злую усмешку, но молчит. Стая молчит тоже. Они только переглядываются, а потом Дора подходит к Римусу. — Согласна. За ней идет Сэм. Йонас, Ник. Остается только Патриция. Римус смотрит на нее и видит в глазах застывшие слезы. Через какое-то время женщина подходит к Фенриру, лицом к лицу. — Как же так? — голос хриплый и глубокий. Она ждет ответ долго, упрямо. Но не получает ничего, кроме хмурого, разочарованного взгляда. — Изгнание, — объявляет Пат. Единогласно. Фенрир уходит в дом за своими немногочисленными вещами. Римус ожидал, что будет труднее. Что отец не согласится так легко. С каждым ударом сердце бьет больнее по ребрам, Римус прикладывает руку к груди. Тошнота снова поднимается к горлу, и он прикрывает глаза. — Все будет хорошо, приятель, — слышится сбоку, и на спину ложится теплая ладонь. Римус открывает глаза и видит Йонаса. Он немногим младше отца, вокруг его глаз уже собрались морщинки, а хмурую складку между бровями больше не разгладить пальцами. Но во взгляде столько доброты, что Римусу сложно представить, как он мог когда-то давно раздирать зубами человеческую плоть во время полной луны. Как бок о бок выслеживал людей вместе с Фенриром. В отце, несмотря ни на что, всегда чувствовалось что-то темное, опасное, не дающее Римусу покоя. Йонас был не таким. — Он найдет способ продолжить то, что начал, — говорит Римус. — Найдет. Когда отец выходит, то не смотрит ни на кого, кроме Римуса. Это больно для каждого из них одинаково. И разрыв со стаей, даже по такой причине, не ощущается ни с какой стороны легко. Серый мрак утра проясняется. Их остается шестеро. Сэм устало хмыкает. — Теперь ты вожак. Римус не сразу отрывает взгляд от рядов деревьев, между которыми скрылся отец. Он оборачивается и видит всю стаю вместе. Они смотрят на него с немым вопросом, как будто Римус может решать, соглашаться или нет. Но Римус действительно может. Он думает о всех шутках Сэма, об уроках, которые ему давал отец, о приближающейся зиме. Он думает о серых глазах и древесном запахе, о тонких запястьях, о миллионах вопросов и смехе, как пламя костра летней ночью. Если он примет на себя обязанности вожака, то привяжет себя к этому месту и дому сильнее, чем уже есть. Римус почти чувствует крепкие веревки на руках, затягивающиеся все туже с каждой секундой молчания. За сегодняшнее утро это самое легкое решение, которое ему нужно принять. — Нет. Ник удивленно хмурится. — Римус? — Нет. Вы можете решить, кто станет им вместо меня. Я приму любую кандидатуру. Слышатся перешептывания, и только Дора не выглядит удивленной. Она подходит к нему. — Уверен? — Абсолютно. Римус чувствует, что проголодался, и уходит в дом. Он слышит почти все, о чем говорят остальные, но старается абстрагироваться. С вопросом главенства запросто справятся без него. Он осматривает кухню и находит свежую добычу с ночи. Одного зайца уже начали разделывать. Он берет нож, оставленный рядом, чтобы освежевать тушу до конца. Затем отрезает кусок и вгрызается в него прямо так. Сырое мясо сложнее жевать человеческими зубами, но это мало его волнует. Вот, думает Римус, пожалуйста. Хищник. Достаточно по-волчьи, отец? Слезы поднимаются к горлу, но он зло проглатывает их вместе с мясом. Когда он наедается и выходит на улицу, стая сидит на земле и еще переговаривается. Дора поднимает на него глаза и наклоном головы зовет присесть рядом. — Мы решили, — объявляет она в наступившей тишине. Римус кивает и осматривает каждого. Йонас прочищает горло. — Я постарше и опыта у меня побольше. Твое место займу я. — Хорошо. — Но Римус, — Йонас ловит его взгляд, — если ты передумаешь — не важно, когда, хоть завтра, хоть через десять лет, — я верну тебе это право. Ты кровный преемник, мы это ценим по-прежнему. — Спасибо. Постепенно все расходятся. Римус остается на месте. И Дора вместе с ним. Она неловко поправляет рукав съехавшей с плеча футболки и кладет подбородок на плечо Римуса, всматриваясь в его лицо. — Ты отказался из-за него? — По большей части. — Почему остальным не расскажешь? Римус смотрит на нее. — Пойдем в другое место. — Хорошо. Они уходят в сторону озера и сворачивают в паре метров от него к не такому густо заросшему деревьями и кустарниками участку леса. Находят ствол давно повалившейся березы и садятся. — Мне спокойнее, если никто о нем знать не будет, — Римус продолжает прерванный разговор. — Но, возможно, когда-нибудь я им расскажу. — Если соберешься уйти насовсем? — Что? — он сводит брови к переносице и впервые за этот день улыбается. — Никуда я от вас не уйду, малышка. — Уйдешь. — Дора даже не фыркает на это дурацкое прозвище, как делает обычно. — Вы моя семья. Я не оставлю вас. — А он твоя пара. Ты любишь его. Улыбка сходит с лица Римуса, и теперь Дора улыбается вместо него. — Я знаю, Римус. И Сэм, думаю, тоже догадывается, пусть и не знает, с кем именно ты пропадал целое лето. — Мои чувства... — Его чувства. Они те же самые. Мне хватило увидеть его один раз, чтобы убедиться. И, согласись, не каждый станет по ночам выслеживать с оборотнем еще одного оборотня. Римус отводит взгляд и пинает камушек под ногой. Тот отскакивает и приземляется на опавшие сухие листья. Он вспоминает, как Орион Блэк нацелил на него ружье, но Сириус его оттолкнул. Глупый, а если бы сам пострадал? И ведь вышел в самую гущу событий, даром что прямо к волкам не побежал. Римус немножко ненавидит его за это. И любит. — Сириус помешал своему отцу нормально выстрелить, когда я появился, — говорит он и смотрит на Дору. — Не знаю, хочу ли я ударить его за это или поцеловать. Улыбка Доры расцветает больше. — Вот видишь. Однажды ты останешься с ним. Насовсем. — Нет, это невозможно, — он качает головой и отводит взгляд. — Да почему? — В деревне меня не любят. И подозревают. И как, думаешь, жители отнесутся к тому, что мы будем жить вместе? И где, в доме вместе с его отцом? А полнолуния? Тогда пришлось бы рассказать еще и Ориону о том, что я оборотень. Это никуда не годится. — Ну какой же ты глупый, — вздыхает Дора. — Вам ведь необязательно там оставаться. Уверена, Сириус пойдет за тобой куда угодно. — У него налажена жизнь в деревне. Там его отец и друзья. А у меня вы. Я не смогу жить вдали от стаи. — Еще как сможешь! — Говоришь так, словно и не оборотень вовсе. — Я знаю, о чем ты. Но я же не предлагаю вам переехать в другую страну. По ту сторону леса есть еще несколько поселений. Хотя я бы выбрала город, там затеряться проще всего. — Слишком далеко. — Упрямый. — Дора ощутимо толкает его в плечо. — Ты уже обходишься без нас неделями. Сможешь и дольше. А когда станет тоскливо, навестишь. Сириус не станет держать тебя. — Отец сказал, что невозможно усидеть на двух камнях. — После всего, что произошло, его слова имеют для тебя значение? — Но он прав. — Нет, не прав! Я не говорю, что будет легко. Но это не невозможно. Ты же понимаешь, что такое пара. Теперь ты чувствуешь. Так почему бы не попробовать? Дай вам обоим шанс. Оборотни и раньше находили пару в человеке, и никто от этого не умирал. — Раньше было проще жить среди людей. И не забывай, что мы оба парни. В их глазах это выглядит по-другому, нежели в наших. — Знаешь что, душа моя, — Дора встает перед ним, — перестань так много думать. — Это то, что помогает мне выживать. Девушка цокает и закатывает глаза. — Ты уже отказался занять место вожака. Ты свободен, как и прежде. Осталось только правильно своей свободой распорядиться. Римус устало прижимается лбом к ее груди, и Дора обхватывает его за голову. — В кого ты такая умная? — Не знаю. Я же была обращена в два. Римус крепко обнимает ее за талию. — Мне так жаль. — Не стоит, — отмахивается она. — Мы никогда не говорили об этом. — Здесь не о чем говорить. — Я бы мог показать твоих родителей. — Не надо. — Дора отстраняется, но продолжает держать его за голову. — Я их даже не помню. А ты хочешь поговорить о Фенрире? Римус качает головой. — Не особенно. — Ладно. Но ты можешь сделать это в любой момент, когда будешь готов. — К тебе это тоже относится, малышка. — Вырву твой язык нежной девичьей рукой, если назовешь меня так еще раз. — Римус смеется. — А теперь возвращайся-ка ты в деревню. Сириус, должно быть, с ума сходит от неведения. — Как раз собирался после нашего разговора. — Он встает и трет лицо руками, прогоняя усталость. — Ждать тебя обратно? — Обязательно. В октябре буду дома. Дора кивает. Римус, как есть, уходит, словно ему не предстоит проделать большой путь. Только прикидывает мысленно план, как оказаться ночью около прятки с плащом — на случай, если пойдет дождь; он и так притащится к Сириусу, как грязная псина, не хватало, чтоб еще и мокрая. Он вспоминает, не завалялся ли где свитер. А потом думает о том, что где-то в лесу, в дупле дерева, лежит одежда, в которой он был до полнолуния. Может, он заберет ее однажды. Или нет. Почему-то это его веселит. Потом он прокручивает в голове все то, что сказала Дора. Остаться с Сириусом. Это только звучит легко. Есть много переменных, чтобы кидаться в этот омут с головой. Нельзя просто оторвать их обоих от своих жизней и переместить в другое место, где они могли бы попытаться устроить новую жизнь. И Римус оборотень. Это не только о перевоплощениях, это и о волке, о том, как по-разному волк и человек воспринимают привязанность. Чувства. Любовь. Сириус может устать от него очень быстро, может полюбить кого-то другого. Если то, что он чувствует, вообще можно так назвать. Они никогда не говорили об этом. В последнюю их встречу Римус решил, что говорить и не нужно, Сириус был весь перед ним, такой открытый и отзывчивый. И до того дня, когда они делили постель. И, может, еще раньше. Но он забыл, какими сложными могут быть люди, когда дело касается чувств. Они поговорят. Они обязательно поговорят. Римус прибавляет шаг, так сильно желая оказаться рядом с Сириусом, что от этого желания даже больно.