6. Тридцать один год назад
Наблюдать за Серёжей ей давалось украдкой — папа запретил приближаться не то что к нему, ко всем мальчикам в посёлке. Ещё бы, шестнадцатилетняя дочь — и обрюхаченая. Придерживая наливающийся животик, девочка тоскливо проводила время в одиночестве среди цветущих в саду роз, и о верховских интригах узнавала либо из разговоров родителей, либо наблюдала их своими глазами, подглядывая через забор — благо, участок был на главной улице. В памяти мелькали сладкие образы — сумерки, уединение в сарае, робкие стоны и гипнотизирующий взгляд голубых глаз. Серёжа был выше, сильнее, а ещё — по нему сохла добрая половина девушек в Верхах, но в те минуты достался он именно ей. И неважно, что пьяный, неважно, что на следующий день он грубо послал её к чёртовой матушке, тело помнило. Даже слишком хорошо. — Что, арестованная? — высунулась из-за зарослей черноплодки у забора ехидно улыбающаяся Лидка. Вот уж кто сошёл бы с ума, узнай об их близости, так это она. Хотя у Лиды были все шансы заполучить Серёжу трезвым, отчего-то роман их развивался скромно. Все знали, Лида таяла от одного только взгляда Попова — но чтила традиции семьи, ждала свадьбы. Он приглашал её погулять, частенько заглядывал без повода и даже был знаком с её дедом, который, к слову, не был в восторге от увлечения внучки. Слухи о том, что неожиданно вступивший в отношения с Лидой Серёжа на самом деле ходит налево, распространялись со скоростью лесного пожара. Но Лида не верила им — она пожирала его глазами и, точно пойманная на крючок рыбёха, кивала на все искусные оправдания. — Скучно тебе тут? — продолжила, отбрасывая смоляные пряди за плечи, Лида. — И на гуляния не пойдёшь? — Какое там, папа вообще сказал, что на следующей неделе мама отвезёт меня обратно в город… — А чего он боится, что ты второго подхватишь, глупенькая? — А ты на гуляния в чём пойдёшь? — съехала с больной темы девочка. Лидия хмыкнула, мечтательно глянула в небо и с остренькой улыбочкой проговорила: — От мамы осталось платье, ну роскошное. Белое, до серединки икр, с ажурным подолом. Дедушка говорит, когда через костёр в нём прыгаешь, искры рассыпаются сквозь узор. Жду не дождусь, чтоб показаться в нём Серёже… — Она легла на руки, сложенные на низеньком заборе. — Слышала, что про твоего Серёжу рассказывают? — И что? — лениво протянула девушка. — Плетут свои сплетни от зависти, вот и всё. А я его знаю. Лучше всех знаю, да-да. Он у меня нежный… чуткий. И хотела вслух согласиться девочка, но промолчала. — Скоро он мне предложение сделает! — не выдержав, выпалила Лида. Девочка обескураженно уставилась на неё. Внутри взбурлили эмоции — ревность, обида, стыд, всё вперемешку. А Лида засияла, расцветшая, совсем как розы в саду, и взбудораженно продолжила: — Я смотрю, он нервный ходит, дёргается, прячет от меня что-то. А я возьми и подслушай, как он со своей мамой разговаривает: та говорит, пора уже, ты должен сказать ей, он говорит, страшно, она говорит, у тебя же уже кольцо есть, говорит, сегодня же иди к Лиде. А я стою, представляешь, у них в саду, чуть не визжу! Ответить было нечего. Конечно, Лиде желали сделать предложение! Выросшая на турецких сериалах и дурацких бабушкиных романах девочка насупилась. Лидия была красива. Фарфоровая кожа в контрасте со смоляными локонами, пронзительные янтарные глаза, тоненькая талия, кошачья походка… Ей же, малолетке с подростковой неуклюжестью и ещё не сошедшими прыщиками, да теперь ещё и с прицепом, оставалось только мечтать. И всё же Серёжа возжелал её… — Может, они о чём-то другом говорили… — пробормотала девочка. — Завидуешь, — оскалилась Лида. — Тебя-то бросили с ребёнком. Нахмурившись, девочка убежала из сада — надоела ей Лидка с её надменным самолюбованием, сладким голосом и родинкой у пухлых губ, о какой только грезить можно. Достала! Вот если б была смелость сказать ей, поставить на место… Да только не такой она была. Не хотела наводить шуму. Да и Попов не заслужил — в конце концов, пьяный был, может, спутал… Зарывшись в подушку, она выдавила из себя немного слёз, так, чтоб пар спустить. А потом решила остаться в своей комнате — с романами и сериалом. Вечерело. Вернулись родители из города, привезли продукты и недовольные лица. В последнее время девочка их другими не видела: они обижались на неё за испорченную репутацию, за волнение, за, казалось, все беды на свете. Приходилось только молча пить витамины для беременных, периодически выслушивать от мамы лекции и терпеть усталые вздохи отца. Но этот вечер оказался другим. Ранние гуляния в честь Ивана Купалы освещали Верхи пляшущими огнями свеч и костров. Молодёжь высыпала на улицу, намереваясь не смыкать глаз всю ночь напролёт, а старики, уставшие от шума, ворчали, кучкуясь друг у друга в гостях. Откуда пошла языческая боязнь — никто уж и не помнил, да только спать было страшно. Осторожненько выглядывая в окно, девочка наблюдала за бродящими у забора фигурами, отбрасывающими длинные тени в её комнату. Родители не пошли на гуляния — какое там, быть им осмеянными и осуждёнными теперь. Пили чай на кухне, вздыхая и охая на непутёвую дочь. И тут ночь разрезал крик. — Да иди ты знаешь куда?! — срывая горло, рычала Лида — её голос, звонкий, тонкий, девочка распознала мгновенно. — Видеть тебя не хочу! Уйди! Девочка распахнула окно и тихонько выползла с подоконника наземь. Обошла дом, следуя за голосами, и подкралась к самому кусту черноплодки, бесстыдно подслушивая. — Лида, послушай!.. — Серёжа схватил тонкую белую руку. — Уже послушала! — выдрала та её. — Послушала тебя, козла! Господи, уйди! Уйди от меня! Оставь меня в покое! — Я не хотел… — Жениться не хотел?! — Это отец настоял. Сказал, если на ней женюсь, семье будет лучше. Лид, прошу, послушай… — Ты врал мне всё это время! Сколько их у тебя? Десять? Двадцать? Тебя хлебом не корми, дай за юбкой погоняться! Правильно мне про тебя говорили, только я, дура, надеялась, верила тебе! — Лида… — Пусти меня! Я идиотка! Подумала, что ты мне предложение решил сделать! А ты… ты… — Рыдания съели её слова. — Убирайся! — взвизгнула она, и девочка увидела, как Серёжа пытается обнять её. — Ты самая лучшая. Милая, пожалуйста… — Он всё-таки приграбастал её, дрожащую от слёз, к груди и положил подбородок на черноволосую макушку. — Я люблю тебя… Ты самая красивая девушка, которую я видел… — Что толку быть красивой, если ты всё равно с другой будешь?! — оттолкнула его Лида. Она стала похожа на дикую птицу: взъерошенная, гордая и раненая. — Мне мерзко от тебя! Мерзко! — вскричала она. — Подавись своими комплиментами! Ненавижу! Ненавижу тебя! Взметнулась в ночной воздух холодная пыль с дороги, и лёгкое белое платье с ажурным подолом мелькнуло у леса. Парень выкрикнул её имя, позвал снова и снова, но девушка скрылась в хвойной темноте, спотыкаясь о корни и камни, царапая босые ноги в кровь. Наблюдавшая за всем этим девочка приложила ладонь ко рту и бесшумно охнула, когда Серёжа толпнул по земле, а затем присел на корточки, хватаясь за волосы. Шумное дыхание ещё некоторое время нарушало позднюю тишину, то исходя на сдавленный плач, то на клокочущую злость. Прошла праздничная ночь по обыкновению бурно и весело: только вот Серёжу никто из деревенских девчонок не застал. Кто-то сказал, что он остался дома, кто-то — что с Лидой где-нибудь уединился, и только одна живая душа в Верхах знала страшную тайну. Девочка молчала до последнего о том, что у Серёжи появилась городская благополучная невеста, а уж о том, что Лида убежала плакать в лес и про отца ребёнка своего она не собиралась говорить ни за что. Наутро Лидия не вернулась. Как не вернулась она и днём, и к вечеру. Обеспокоенный дедушка переворошил весь посёлок и молил о помощи всех, кто гулял в Ивана Купала — кто видел его внучку? Кто с ней говорил? Так хранить тайну стали двое — и Попов, и беременная от него девчонка. На третий день Лидиного отсутствия молчание стало неизбежным. Дима и Катя не отпрашивались у родителей погулять — все боялись за пропавшую Лиду и не отпускали детей бродить по улицам, не то что к лесному озеру. Но Диме Позову в свои бойкие одиннадцать было всё равно. «Выкрав» сидевшую дома Катьку, он с нескрываемым героизмом говорил, что ничего в Верхах не боится, и вообще — заблудилась девушка, такое иногда случается. Может, он её и отыщет! И Катя на это взглянет. И не будет дразнить его за очки. Но главное — они искупаются! — Вот если бы Лида знала, с какой стороны мох растёт, она бы не заблудилась, — важничал Дима, ведя Катю за руку через ломкий бурелом. — А мне всё-таки кажется, она в город сбежала, — спорила девочка, для которой красавица Лида была чем-то вроде примера подражания. — Бросила этого Попова и вырвалась в люди. — Ну да, и бедного деда с больным сердцем оставила. Не говори чепуху! Полушутливо ругаясь, они вышли к берегу. Дима заторопился — стащил маечку и шорты, аккуратно положил очки на одежду и выкрикнул: — Кто последний, тот лох! И, не давая Кате шанса, бомбочкой полетел с низенького обрыва в воду. Всплески долетели до обмазанных зелёнкой коленок, и Катя фыркнула — дурак. — Дурак! — озвучила она свою мысль. И поспешила тоже раздеться. Что странно, Дима не ответил. Обычно следом прилетало «дура», но сейчас Позов молчал. Ноги понесли её к обрыву, она метнулась в воздух и… — Катя, стой! — запоздало крикнул Димка, но девочка уже влетела в воду. С громким вдохом вынырнув, она сощурилась от яркого солнца и, выплюнув воду, спросила: — Чё? Дима подплыл к ней. В карих глазах плескалась смесь беспокойства и шока. Он вдруг схватил её за плечо и потянул к берегу, приговаривая: — Плывём отсюда. Быстрее. — Чё такое? — засопротивлялась Катя. — Так звал меня сюда, чтобы тут же вылезти? — Плыви, блин! Она вырвалась из его рук и попыталась заглянуть за спину, не понимая, в чём дело. Дима снова толкнул её, уже настойчивее, и тогда взыграло любопытство. — Да блин, Дима, что там такое? — Потом! — Дима! Минутная борьба кончилась тем, что Катя взобралась ему на плечи и втолкнула в воду. Воздуха критически не хватало, она устала от попыток угомонить Позова, в горле нещадно пересохло. И только тогда, когда друг оказался в беспомощном положении и наконец не мог её остановить, она увидела её. Мир закупорился на кривой окружности озера, охваченного лесом. На водной глади, раскинув руки в стороны, лежало тело. Чёрные волосы полукругом плыли вокруг головы. Гаркнула ворона, сидящая прямо на ней. Когда-то белоснежное платье разметалось в стороны, и покачивался ажурный подол на неспокойной воде… В ушах зазвенели голоса. Катя повернула голову — вынырнувший Дима тоже замер, раскрыв рот, и только глаза ошарашенно крутились по сторонам, пытаясь различить, откуда доносятся шепотки. Шелестящая речь не имела смысла и формы, языка и логики — она была на грани подсознания, древняя, неизвестная. Птица наклонила голову и продолжила выклёвывать пустые глазницы раздувшегося трупа. И завидев это, Катя отмерла. Лес пронзил звонкий крик. Достали Лиду уже через час, когда ошарашенные дети наконец добежали до Верхов и смогли спутанно объяснить, что и где они обнаружили. Было не до наказаний и ругани, взрослые в панике метнулись толпой в лес. Впереди всех бежал Лидин дед. Всю дорогу он не обронил ни слова, только пустой ужас читался во влажных глазах. Он едва узнал в обезображеном теле собственную внучку: понял лишь по её прекрасным волосам да нарядному платью. Позади всех стоял Серёжа. Рядом, держась за животик, протиснулась и малолетняя мамаша. — Я слышала, что произошло, — шепнула она парню. Рыдания пожилого мужчины разрезали гомон собравшихся. Хватаясь за склизкие толстые руки, он безутешно ревел, оттаскиваемый мужиками от трупа внучки. Попов скосил глаза на девчонку и процедил: — Что ты слышала? — Что вы ругались. Что ты на другой женишься. Серёжа окинул присутствующих внимательным взглядом и ухватил девочку за предплечье, чтобы оттащить в сторону. — Это сделал не я, ясно? — прижав её к дереву, рыкнул он, тыча в неё указательным пальцем. — И только посмей рассказать, что накануне мы с Лидой поссорились. — Я и не хотела, — пискнула она. Он отпустил её и сделал шаг назад, поправляя на себе куртку. Девочка сглотнула — вот бы ещё хоть раз коснуться его, такого красивого и недоступного. Общая тайна противно, но грела душу. — Я не сдам тебя, — проговорила она. — Только скажи правду, Серёж… — Я был дома, — бросил тот, глядя на то, как оттаскивают от края воды труп. — А она, наверное, случайно утонула. — Но ведь Лида умела плавать… — Послушай сюда, — рявкнул Попов и снова подошёл к ней, — что тебе надо? У меня женитьба на носу. В горле застряло признание, словно комок ила в глотке Лиды. Она жадно посмотрела в голубые глаза, прерывито выдохнула и с щемящим чувством в груди смиренно произнесла: — Ничего… — Вот и хорошо. Похоронили Лиду на местном кладбище у самого ограждения, в месте, где хвойные лапы ели ласково касаются земли. Дедушка её горевал недолго — скончался от инфаркта спустя месяц после произошедшего. Верхи быстро забыли их семью, зажили по-прежнему и только наставляли детей поосторожнее купаться в местных водах. Серёжа женился, как и планировали его родные, на девушке Наташе из приличной семьи. Насколько верен их брак никто не знал, но вскоре городская избранница вернулась в Верхи уже в положении, чтобы дышать свежим воздухом и быть вдали от шума и суеты.7. Братья
Когда родился мальчик, Поповых поздравляли все. Даже Марина, которой уже исполнилось семнадцать, родившая незадолго до этого, пришла навестить молодую семью. Она с улыбкой покачивала на руках Тёмочку, знакомя его со спящим в кроватке Арсением, и мило беседовала с Наташей. Завидев Серёжу, она было рванулась в его сторону, но вовремя сдержала себя — не при жене… — Привет, — несколько удивлённо проронил Попов, подходя ближе и заглядывая в её свёрток. — Что, тоже мальчик? — Артём. — Рад за тебя, — скривил рот в улыбке Серёжа и нахмурился. — А что с ним?.. Не договорил. Марина испуганно замерла, ожидая, что он скажет дальше, но Серёжа только молча глядел на одупловатое личико младенца с чрезмерно раскосыми глазками и приплюснутой головёшкой, и молчание его было таким громким, что все мысли заглохли в сознании девушки. — Он просто особенный… — проговорила она наконец, и сердце ухнуло вниз, когда Серёжа брезгливо отошёл от них, поджимая губы в подобие сочувствующей улыбки. Надежда сказать, что Тёмочка от него, что та ночь была судьбоносной, треснула и растаяла, как кусочек льда в кипятке. У неё и не было шансов. На что она рассчитывала? Другое дело Арсюша, правильный, красивый, точь-в-точь похожий на отца… Она прижала Тёму к груди и обернулась к Наташе, что принесла ей чай и была чрезвычайно рада провести вечер за беседой с ещё одной мамочкой. Горькие слёзы были наскоро утоплены в первом глотке. Серёжа, воркуя с младенцем, маялся неподалёку, как призрачное напоминание о былой юности, что уже испарялась из жизни Марины. Задержки умственного и физического развития сына были на лицо, и надо было готовиться к тяжёлым временам не по годам рано… Угрюмая правда так и повисла между ними, как деревянный крест над могилой Лиды. А на кладбище, в мёртвой тишине, не нарушаемой даже птицами, под восьмью метрами чернозёма тихо гладили крышку гроба ледяные пальцы…