You and I drink
the poison from
the same vine
Корё, 935 г.
До этого рокового дня мир еще не видывал такой разрушительной скорби. Казалось, даже птицы прекратили свои полеты, ветер перестал разносить опавшие осенние листья, а могучие горные реки и вовсе остановились. Складывалось ощущение, что поток времени больше никогда не продолжит свой путь, а все живое останется в тягучей, как древесная смола, и холодной, как суровые потоки Леуна, вечности. Вот и на дворцовой площади императорской семьи стояла оглушительная тишина, а люди словно превратились в каменные изваяния, не пытаясь даже сделать еле ощутимый вдох, так и застыли в оцепенении. Причина такого затишья была весьма проста и тривиальна — дальше следовала буря. И лишь одному Небесному Владыке известно, какова будет ее мощь. Мужчина с ярко выраженным шрамом на лице, которого слишком хорошо знал каждый городской зевака, одетый в остатки расшитого золотистыми узорами ханбока, делал тяжелые прерывистые шаги вдоль образовавшегося живого коридора из многочисленной толпы. В правой руке он неуверенно держал длинную толстую палку, стараясь перенести свой вес на нее, а левой из последних сил сжимал истекающую рубиновым потоком рану, откуда уродливым концом торчала стрела. Возможно, никто бы не удивился произошедшему, не откройся людскому взору еще с дюжина стрел, глубоко пронизывающих мощную широкую спину. На мужчине не было живого места: лицо помимо неизменного шрама было покрыто многочисленными ссадинами и кровавыми подтеками, шею и руки украшали кровоточащие порезы, кончики пальцев были обуглены ужасными ожогами, а на оголенных участках тела рассыпались уродливым украшением синяки и гематомы. Было удивительно, что мужчина еще жив и держится на ногах. Но все понимали — это ненадолго. Генерал всегда возвращался с поля боя раненый, но вместе с тем полный сил и энергии, нес в своих кровавых руках лишь победу, гордо подняв голову и напевая вместе с верным войском песню-легенду об очередном триумфе. Однако в этот раз солнце не светило высоко в небе, не было слышно басистых голосов вояк, а толпа не заливала радостным кличем площадь. Все, что сейчас было слышно — едва уловимый, предвкушающий скорбный пир, голос костяной старухи. Боги не уберегли своего бравого воина от встречи с треклятой смертью, лишь дали время проститься со своим сердцем. Чудо или проклятье, вот каким вопросом задавались люди, лицезрея своими очами эту мрачную картину. Днем минувшим, едва солнце укрылось за горными хребтами, раздался оглушающий звук горна, оповещающий город о внезапном вторжении. Никто не был готов к битве, и все понимали, что без потерь не обойтись, но даже лучшие человеческие умы не предполагали, насколько исход битвы окажется разрушительным. Впервые за всю историю государства Корё с битвы вернулся один генерал — никто не выжил. Сегодня боги отвернулись от своих детей. — Нет, нет, нет… — раздался еле слышимый, но такой оглушительный в непроходимой толпе шепот. — Пожалуйста, это не может быть правдой, — молвил юный император, застывший в самом сердце дворцовой площади. Казалось, для омеги остановилось не только время, но и собственное сердце, готовое вот-вот начать истекать кровавыми слезами по своему личному святилищу. На его лице, впервые за все время, отражался ничем неприкрытый страх, заставивший кровь в жилах остановиться. Битва за территорию была выиграна, но все на этой площади понимали — земля еще века не оправится от последствий. Бравый воин, наконец увидев цель, ради которой еще цеплялся за жизнь, остановился и рухнул без сил на холодную каменную плитку. Омега отмер и что есть мочи понесся навстречу своей разбитой душе. Больно упав на колени, император пытался обхватить грузное тело, но ничего не выходило — ран было столько, что впору рядом дышать перестать, лишь бы не нанести больше вреда. — Лекаря сюда, быстрее! — раздалось оглушительным ревом толпе. Перед глазами все мутнело: то ли от хлынувших градом кристальных слез, то ли от сильного головокружения, нагрянувшего после запаха крови, который будто повис удушливым шлейфом над всей столицей. — Какого черта вы все стоите?! Где ваша хваленая любовь к императору?! Да позовите-ж вы уже лекаря! — надрывая горло, кричал юный правитель. Кто-то из толпы наконец отмер и поспешил во дворец за оным. Взор лучистых ореховых глаз устремился на бледное, истощенное, но до боли любимое лицо. Веки генерала, слегка подрагивая, приоткрылись, пытаясь найти своими антрацитовыми очами взгляд, ради которого он держался весь путь. Сухие губы дрогнули в слабом подобии улыбки. — Молю тебя, Чонгук, душа моя, продержись еще немного, сейчас придет лекарь, ты только не отводи от меня взгляда, умоляю, — вновь осторожно, глядя на мученическое лицо, шепчет омега. — Не закрывай глаза, слышишь, сейчас этот чертов Генсу придет со своими волшебными склянками, как ты их любишь называть, и залечит все-все твои раны, только продержись еще чуть-чуть, Уголек, — уже мычит сквозь стиснутые зубы. — Тэхен, золотце, посмотри на меня, — хрипит осипшим голосом Чонгук. Глядя в эти глаза, мужчина с уверенностью может сказать, что боль от ран на теле кажется ничтожной в сравнении с той, которую он видит в отражении своего сердца. Генерал осознавал безысходность, и от этого осознания боль усиливалась в стократ — с его душой умрет и сердце Корё, навсегда окрасив эти земли скорбью и печалью, и оттянуть момент краха мироздания у них не выйдет. — Мне осталось недолго, и ты это знаешь, — еле шевеля губами, шелестит альфа. — В свои последние минуты молю лишь о твоем прекрасном взоре, дай насладиться тобой сполна, мое сердце… Не трать время на спасение, просто будь рядом… — уже хрипит севшим голосом генерал. Грудную клетку словно сдавливают прочные тиски, от чего дышать становится почти невыносимо, а удары сердца обращаются в медленный, но раскатистый ритм. Стрелы попали не в тело, нет — точно пронзили сразу два жизненных ядра любящих всем своим естеством людей. — Нет, Чонгук, заткнись, не смей произносить эти ядовитые слова, не трать понапрасну силы, просто не отключайся, черт тебя дери… — ругается правитель, вопреки всему выученному дворцовому этикету. Да и разве есть ему какое-то дело до отточенных манер? У него душа разрывается. — Свет моей жизни, послушай… — пытается заговорить павший воин, но его нагло перебивают. — Нет, это ты послушай, — произносит сокровенно. — Умрешь ты, умру и я, ни дня не задержусь на этой чертовой Земле, и ты это знаешь… — снова шепчет, низко склоняясь над любимым ликом. — Да будут боги свидетелями моих слов, — прямо глядя в непроглядную черноту взора напротив, твердо заверяет император. — В этом и проблема, золотце, я слишком хорошо это знаю, я… — мужчина, так и не закончив фразу, разразился в тяжелом хрипящем кашле. Из уголков рта медленно, словно патока, поползла рубиновая капля. Лицо приобрело уж совсем болезненный оттенок: казалось, даже снега на горных хребтах Сораксан не смогут соревноваться с белоснежностью светлого лика. Счет пошел на минуты, злодейка судьба больше не способна ждать. — Нет, Чонгук, душа моя, смотри на меня, смотри же, — разразился горьким плачем, нет, точно звериным воем юный правитель. Омега судорожно начал оглаживать лицо генерала, пачкая трясущиеся руки в крови. Возможно, Тэхен понял еще тогда, при первом взгляде на истерзанное тело, что шансов на жизнь нет совершенно никаких, но кто сможет донести эту страшную истину до любящего сердца? Однако иллюзии спасения разбились на мелкие острые осколки и впились ядовитыми кинжалами в самую глубину двух человеческих душ, как только послышались более сильные хрипы из уст генерала, а кровь хлынула с новой силой. Пора. — Уголек… пожалуйста, не оставляй меня, — еле различимо вылетели такие горькие и отчаянные слова из уст юноши. — Я не справлюсь без тебя, ни в этой жизни, ни в следующей, — заверяет священной тайной повелитель. — Золотце, обещаю, я найду тебя в каждой из них. И соскучиться не успеешь, как я буду снова рядом. Запомни, мой путь всегда будет заканчиваться на тебе. Куда бы я ни пошел, где бы ни жил, я всегда буду находить твое сердце… Да будет Небесный Владыка свидетелем моей клятвы, и смерть вовек не разлучит наши души, — из последних сил заверяет генерал. — И мой путь закончится только на тебе, всегда только на тебе. Я клянусь тебе в ответ, ни одна сила в мире нас не разлучит. Сердце всегда будет светить самым ярким огнем для своей души. В каждой из жизней я буду освещать путь только тебе, Уголек. Гореть только вместе способны, да? — улыбаясь сквозь водопад бриллиантовых слез, ставит свою словесную печать на их клятве любви. Юный император в последний раз провел своей холодной ладонью по такому горячо любимому шраму на некогда живом лице и закрыл веки самой важной частице своего личного мира. Давящая тишина легла плотной оболочкой на площадь. Раздался оглушающий свирепый крик, полный скорбной боли. Вот и пришла буря: сердце лишилось своей души. А без нее сможет ли оно жить? Каждый из присутствующих знал ответ. Но страшнее было лицезреть крушение некогда добрейшей души. Толпа содрогнулась под пронзительным воем своего правителя — никто не смел подойти хотя бы на сантиметр к центру площади, потому что понимали: скорбели все, но император сокрушался самой страшной мукой. Сегодня человечество узрело разрушительную силу огня двух сердец. В этот день император навсегда лишился своей души, а главное сердце государства остановилось. Совсем скоро вечером под покровом багряного заката убитый горем правитель в одиночку перебил все оставшееся вражеское войско. Об этом бое слагали легенды: сам бог войны снизошел до разбитого сердца императора Кима, наделив его адской карательной силой, которая пронзала сердца врагов и забирала их души прямо в пекло Преисподней — ведь его душу отняли точно так же. Всю землю затопили кровавые реки, что не переставали проливаться под несокрушимой катаной в руках омеги, что пришел по зову свирепой мести. За бравых воинов, что пали в смертельном бою ради защиты родных земель, за осиротевших детей и вдовцов, что потеряли любимых, а главное, за свою потерянную и так безжалостно отнятую душу. Позднее императора нашли в храме рядом с остывшим телом возлюбленного. Омега крепко держал руку своего Визави, сидя рядом на коленях, а в сердце его торчал дорогой клинок, что отнял последнюю крупицу света в так скоро почерневшей и охладевшей душе. С Востока пришла буря: сама земля проливала слезы по двум умершим сердцам, а боги скорбели по своим детям, укрывая землю темным покрывалом.***
США, Калифорния,
г. Реддинг, 2023 г.
— Тэхен… — послышалось сквозь черную дымку. — Тэхен! Ну сколько можно, — проныл голос на фоне. — Вставай, тебе опять приснился кошмар, — спасительным зовом растекался мягкий приятный тембр. Омега открыл глаза, сразу жмурясь от яркого света — на удивление, сегодня в этом мрачном городе солнце светило чересчур сильно. — Я опять говорил во сне? — трогая свои щеки и в очередной раз находя там соленую влагу, прохрипел сонным голосом. Сколько парень себя помнит, не было ни дня, когда он просыпался без слез — они были неизменными спутниками в царстве Морфея. — Да, в этот раз ты что-то кричал про месть и что кого-то там найдешь. Опять эти сны? Что на этот раз? Бал у какого-нибудь английского герцога? Кто-то разлил вино на твою любимую блузку? О, или может, стая гопников сперла твой телефон и ты грозился их прикончить? — проговорил, еле сдерживая улыбку, высокий худощавый парень. Брат Тэхена за все двадцать восемь лет жизни так и не смог развить оригинальное чувство юмора. — Не угадал. Мне приснился один противный старший брат, который меня настолько задолбал, что от счастья я бросился душить его, — язвительным тоном сказали в ответ. — Да ладно, грозный парень, я же просто хотел поднять тебе настроение, — нахохлившись и надув губы, буркнули младшему. — Ладно, прости, я не хотел тебя обидеть, — выдохнул обреченно и зарылся ладонью в растрепанные волосы. — Просто, ну, знаешь, все это так выматывает. Уже двадцать лет мне снится какая-то чертовщина, и никто не может сказать, что это за дерьмо. Каждый раз я просыпаюсь с каким-то чувством скорби и пустоты, но при этом внутри теплится странная надежда, — он поморщился словно от болезненной судороги. — Еще и это лицо. Я никак не могу запомнить образ, лишь шрам на лице. Хотя нет, еще глаза. Глаза настолько черные, будто самой смерти в зрачки заглядываю. Джин, скажи, я сумасшедший? — Ты драматичный. Я все еще не понимаю, как ты можешь так серьезно воспринимать какие-то картинки в голове. Наоборот, радуйся — тебе снятся крутые блокбастеры. Даже деньги на кино тратить не надо, все в башке, — запричитал старший. — А вообще, это все стресс. Поменьше надо в своих исторических книжках сидеть. — Ты прекрасно знаешь, что я будущий археолог и не могу позволить себе весь день лежать и читать сопливую манхву для таких слащавых омег, как… — задумчиво протянул младший. — …Точно, таких как ты, — закончил Тэхен, улыбаясь во все тридцать два. — Айщ, вот мелкий засранец, никакого уважения к старшим, — возмутился Джин. — Знал бы я, что ты вырастешь такой вредной занозой в заднице, подбросил бы соседям. — Ладно, дедуля, не ворчи, я знаю, что ты меня любишь. Я тебя тоже… подбросил бы соседям, — рассмеялся Тэхен, попутно уворачиваясь от летящей в него подушки. С самого детства Джин являлся главной поддержкой и опорой для своего младшего брата. Еще в период, когда омега впервые столкнулся с мучительными кошмарами, его брат был единственным человеком, который не смеялся и не осуждал, а из раза в раз продолжал успокаивать продолжительные истерики после пробуждений. Родители относились к данному проявлению скептически, но по врачам таскали. Однако те так и не смогли определить точный диагноз: кто-то говорил, что с возрастом пройдет, потому что детская психика только формировалась, кто-то говорил, что мальчик страдает диссомнией, а кто-то — нарколепсией. Ночные кошмары, тяжелые пробуждения, непонятные сны, постоянная дикая сонливость так и продолжались. Врачи уже уставали от постоянного пациента, а семья не выдерживала бесконечные хождения по клиникам и бесполезные сдачи анализов. Поэтому для галочки в медицинской карте написали «нарколепсия», но на деле же точного диагноза так и не смогли поставить. Выписали сильные снотворные таблетки и были таковы. Тэхену пришлось свыкнуться. Тем не менее, на этой почве омега очень привязался к брату и отдалился от родителей. Те хоть и не показывали явное недовольство, но во всех их действиях так и сквозило отвращение, презрение и холод: конечно, кому понравится проблемный ребенок? Поэтому когда Джин в возрасте восемнадцати лет решил уехать учиться в другую страну, да не абы какую, а самую удаленную от Южной Кореи — США, то родители без зазрения совести отпустили с ним маленького Тэхена. Так и началась их совместная жизнь в небольшом городке под названием Реддинг, который находился на севере штата Калифорния. — Так что за сон? — вновь поинтересовался старший. — Да так, снилась какая-то древняя эпоха. Что-то из Кореи времен Чосона, может Корё, там было мало каких-то деталей, — неохотно ответил омега. — Давай не будем об этом. Ты помнишь, что у меня в институте через пару месяцев начнется исследовательская практика и тебе нужно было подписать согласие? — вспомнил младший. — Черт, Тэхен, ты не мог соизволить мне раньше сказать?! — прокричал Джин и тут же ураганом унесся из спальни. Впрочем, Тэхен этому не удивился, Джин никогда не обладал собранностью. Нет, он был великолепным старшим братом: в детском саду сопли подтирал и колготки натягивал, а уже в школе бесконечно таскался к учителям защищать честь младшего. Тэхен был вспыльчивым и нелюдимым ребенком, но Джин справился на ура: заменил младшему родителей и смог сделать из него хорошего человека. Но собранностью он все еще не отличался. Потянувшись вдоль кровати, омега наконец-то полноценно пробудился. Хоть за окном и светило слишком яркое солнце, настроение от этого не поднималось ни на йоту. Сердце будто чуяло: грядут большие перемены. А будут ли они в лучшую или худшую сторону — это уже вопрос, на который ответа нет. Последний раз зевнув и помотав из стороны в сторону головой, сбрасывая последнюю сонливость, парень энергично поднялся и направился делать всевозможные банные процедуры: благо, размер ванной комнаты позволял там даже с концами поселиться. Единственная польза, которую они с братом получили от родителей — это превосходное материальное содержание. Предки каждый месяц исправно перечисляли крупную сумму на их общий с Джином счет. Наверное, чувство совести у них все же где-то завалялось, и этих мизерных крупиц хватило хотя бы на такой способ поддержки. В конце концов, благодаря этому они смогли на пару с братом купить собственный просторный дом в довольно-таки престижном районе. Казалось, их праотцы точно были какими-то аристократами, если не королевской четой: ибо объяснить такую перманентную тягу к роскоши и большому пространству по-другому никак не выходило. Нет, они не были избалованными — цену деньгам знали, да еще как. Джин с утра до ночи в поте лица разрабатывал какие-то заумные программы для улучшения работы приложений — не зря окончил несколько лет назад факультет программирования. А Тэхен же отчаянно пытался совмещать бешеный ритм жизни студента второго курса факультета археологии и подработку в антикварной лавке недалеко от университета. Казалось бы, есть куча денег, так чего рыпаться, сиди да расслабляйся всю жизнь. О, об этом омеге очень любил напоминать его горячо любимый лучший друг — Зак. А тот был самым несносным и безбашенным альфой, которого он вообще когда-либо встречал. Хуже него был разве что сам Тэхен. Видимо, на этой почве у них и сложилась довольно крепкая дружба: слишком похожими они были, чтобы воспылать к друг другу какими-то бòльшими чувствами. Кстати, о Заке. — Тэхен, ебучий случай, смени уже этот адский рингтон, или в следующий раз я приду к тебе ночью и буду танцевать с бубном прямо над ухом! — услышал омега громогласный крик аж сквозь душевую кабину. Да, Джин был душкой только до того момента, пока его не выбесишь. А рингтон телефона Тэхена ему явно не приходился по душе. Закончив утренние процедуры, омега наконец-то вернулся в комнату, да и как раз вовремя, иначе горячо любимый братец точно воплотил бы в жизнь все проклятья, которые успел прокричать, пока Тэхен был в душе — телефон снова разразился громкой мелодией. — Еще раз сюда позвонишь так рано, и я самолично накручу твои яйца на университетский флагшток, ты меня понял, Зак? — подняв трубку, сходу отчеканил парень. — И тебе доброе утро, кикимора ушастая. Знай, я тоже тебя люблю, — вторили приветствие по ту сторону телефона. — Ты на чем к унику подгонишь? — Хочешь подкинуть мне балласт в виде своего бесячего лица? — спросил омега, параллельно нанося макияж. — Ты угадал, мой верный друг, так что бери свою малышку и подгоняй за мной. Жду через двадцать минут, — радостно известил альфа и сбросил звонок прежде, чем Ким начал бы очередную тираду возмущений. — Говнюк, — раздражение улетело в пустоту. По правде говоря, после изматывающих ночей, препирания с Заком были божьим благословением: на душе становилось легко и сразу забывались все проблемы. С годами кошмары Тэхена никуда не делись: лишь начали приобретать более четкие очертания. Слабость в теле после пробуждения уже не ощущалась так явно, да и спать в течение дня хотелось разве что от скучных лекций по мировой истории — профессор Ли рассказывал их ну уж очень нудно. Правда иногда бывают краткосрочные галлюцинации, но это случается крайне редко: почему-то только при работе с историческими артефактами. Видимо, это знатно триггерит и без того нервный мозг. Тем временем, собравшись, он, впрочем, как и обычно, еще несколько минут крутится у зеркала: все-таки было в нем что-то «типично омежье», этого никак не отнять. В отражении кривлялся высокий парень с бледно-золотистой, почти белоснежной шевелюрой, что кудрями небрежно спадала на невыспавшееся лицо. Хотя замечал такие детали лишь Тэхен: для других он всегда выглядел бесподобно, даже идеально. Обладатель проникновенного взгляда ореховых глаз, обрамленных густыми длинными ресницами, чувственных, в меру пухлых губ персикового цвета и идеальной формы носа не может не пленять взоры людей. Но за все годы своей жизни омега в ответ так и не смог испытать хотя бы каплю симпатии. Да и некогда было: полжизни провел, разъезжая по врачам, а затем плотно погрузился в учебу, зарываясь в учебники с головой. Да, Тэхен был той еще оторвой, но, надо признать, весьма умной оторвой. Закончив с прекрасной традицией любования собой, юноша наконец спустился вниз, направившись прямиком на кухню, где у плиты уже вовсю отплясывал странные танцы, если таковыми можно назвать резкие нелепые дергания, Джин. — Я знаю, что ты как всегда не успеваешь позавтракать, поэтому в прихожей оставил тебе контейнер с лазаньей. Рядом с ней подписанное согласие. Удачного дня, — не отвлекаясь от готовки, проворковал старший. — Спасибо, ты самый лучший брат на свете! — подкравшись сзади и повиснув на брате, с улыбкой ответил младший. — Ай, я знаю, мелочь, иди давай, пока я тебе не припомнил за этот ужасный рингтон, — проворчал Джин. — Ой, да не заливай, я сам видел, как ты, плескаясь в ванне со своими резиновыми уточками, самолично пел этот «адский крик енотов», — ехидно подчеркнул омега. — Это было давно и неправда. И вообще, пока не доказано, не еб… — Все, понял, не бухти, я пошел, — прервал матершинную тираду младший. Время уже поджимало, а если он опоздает к Заку, этот неандерталец потом всю нынешнюю и следующую жизнь будет припоминать ему этот косяк. Тэхен все еще не может отделаться от злоебучей кикиморы, поэтому ему хватило, спасибо.***
— Ты опоздал ровно на одну минуту и сорок пять секунд, — расплываясь в широкой приветственной улыбке начал Зак. — Конечно, на такой рухляди пока доползешь, всю жизнь просрешь, неудивительно. — Во-первых, у меня хотя бы есть собственные колеса, в отличие от, не буду показывать пальцем, тех, кто прямо сейчас стоит передо мной на своих двоих. Вот бери ноги в руки тогда, и давай кросс до универа, как раз километров сорок отсюда, придешь к последней паре, — натурально скалится, а после продолжая: — Во-вторых, не смей обижать мою малышку, пока я, как самый добросовестный и порядочный гражданин, оказываю одному зазнайке услугу и подвожу его до универа. — Ладно-ладно, мир, — подняв руки в сдающемся жесте, медленно проговорил альфа. — Но признай, у тебя явно какая-то нездоровая мания ко всему старому. — Меня больше пугает то, что у тебя нет такой мании. Ты, вообще-то, учишься вместе со мной на одном факультете. Археологии, если ты не забыл. Нам положено любить все старое, — напомнил омега, пока выруливал на трассу. — Да я по приколу поступил, иначе бы отец отправил меня служить к черту под яйца, — закурив сигарету, ответил Зак. — Я все еще не могу определить, ты такие выражения генерируешь потому что чертов гений или все-таки сказочный долбоящер? — задал риторический вопрос. — Одно другому не мешает, — друг небрежно пожал плечами. — Кстати, слышал, к нам в университет новенький переводится, альфа, говорят, смазливый черт. — И что он забыл в этой дыре? — Кто знает, может, он тоже повернутый на какой-нибудь доисторической херне. У нас в городе тусуется только два типа людей: законченные любители престарелых окаменелостей и всяких старомодных вещичек либо подземные червяки, вынюхивающие редкие горные породы. — Хватит геологов называть подземными червяками, Зак. Эти ребята тоже делают важную работу, — сразу же осадил товарища, — Просто признайся, ты их невзлюбил только потому, что на этой специальности учится твой бывший? — Он не мой бывший! — взъелся альфа. — Ладно, твой «небывший», — небрежно бросил Тэхен. — Уже год прошел, хватит загоняться. — Тебе легко говорить, мистер «я холодная неприступная омега, подкатишь ко мне яйца — отрежу». Вот когда найдешь альфу, тогда и поговорим с тобой. — Во-первых, не я буду искать альфу, а он меня. Во-вторых, мне и так замечательно. Никому не нужен будет припадочный омега с характером хуже, чем у Гринча. — Тэ… — попытался вставить альфа, но его нагло перебили. — Все, забей. Давай оставшееся время проведем в тишине, хочу настроиться на пару профессора Ли, иначе я успею уснуть еще до того, как переступлю порог кабинета. Выкрути магнитолу погромче, — бросив беглый взгляд на музыкальную панель, озвучил Тэхен. На самом деле, Зак и Тэхен очень чутко ощущали эмоции и состояние друг друга, от того первый даже не стал спорить, сразу исполнил просьбу, после чего откинулся на кожаное сиденье старенького Мерседеса и продолжил размеренно курить сигарету. Дружба таких неординарных личностей началась еще с первых тусовочных дней первого курса, собственно, на приветственной вечеринке они и познакомились. Поначалу Тэхен отстраненно стоял у самого дальнего угла комнаты, где проходило сие непотребное мероприятие, и скучающе оглядывал толпу. Тем не менее, он сильно выделялся на фоне других: конечно, единственный на весь курс азиат да еще и с ярко-блондинистыми волосами, которые сияли с еще бòльшим блеском, отражая свет огромного диско-шара, висящего высоко на потолке. Черт дернул альфу подойти к этой ледышке и предложить выпивку: и видимо, дернул он весьма удачно, так как омега, на удивление, сразу согласился. И понеслось: рюмка за рюмкой, и вот они уже вместе танцуют на огромном шесте прямо в центре университетского двора. Ой, это же был совсем не шест, а флагшток, но волновало ли это пьяные умы? Вот так и спелись две язвы. — Ох, докатились, конечно, с ветерком, твоя малышка выжала последние силы, смотри, как бы в следующий раз не пришлось ее катить сорок километров обратно домой, — вырвал из раздумий низкий голос Зака. Этот оболтус опять хлопнул дверью. — Еще раз распустишь свои клешни в сторону моей малышки и, богом клянусь, будешь добираться пешком всю оставшуюся жизнь, — выходя из машины и ставя ее на сигнализацию, огрызнулся Тэхен. Он очень любит своего друга, но иногда так и чешутся ручонки, вырыть ему могилку да поменьше и закопать живьем. Чтобы неповадно было. Утонув в своих мыслях, омега и не заметил, как вышел с парковки и пересек половину пути. Но вдруг, подходя к университету, Тэхен почувствовал резкий укол в сердце: такой, будто кто-то сильно и стремительно дернул за нитку. От неожиданной боли он аж согнулся: проблемы с головой у него, конечно, были, но вот сердечных как-то не наблюдалось. Отчего-то не получалось сконцентрироваться на внешнем мире, омега словно погрузился в звуконепроницаемую оболочку. Не зациклиться на пульсирующей боли помог внезапный сильный толчок в плечо. Зак. — Эй, кикимора, не пугай меня так, с тобой все в порядке? — протараторил обеспокоенно друг. — Да, все нормально. Недосып когда-нибудь меня убьет. Надо просто найти новое снотворное, это, видимо, дает какие-то побочки сердцу, — с сомнением ответил тот. — Ладно, я тебе поверил. Но будешь падать без сознания, предупреди. Я должен успеть отойти в сторону, чтобы твоя тяжелая тушка не свалилась на меня и не придавила. — Придурок, так и знай, если я буду помирать, заберу тебя вместе с собой, любимый друг, — обнажив улыбку в очередном оскале, обманчиво ласково проворковал Тэхен. — И вообще, братец, ты уже должен был метнуться к расписанию и успеть его прочесть пятый раз по кругу, пока я тут сокрушался в предсмертной агонии. — Надо будет, и шестой схожу, — пробубнил обиженно Зак. При всей своей взбалмошности альфа был необычайно дотошным, особенно до точности абсолютно в любой сфере жизни: перед выходом натирал туфли до идеального блеска, чтобы видно было аж из космоса, в сумку складывал учебники и тетради корочка к корочке, лекции записывал всегда идеальным почерком. Но особый пунктик у него был на время: альфа рассчитывал идеально буквально весь свой распорядок дня, поэтому расписание лекций страдало больше всех. Только Зак мог задолбать старосту настолько, что оказался у него в черном списке, ведь этот придурок умудрялся просить скидывать расписание чуть ли не через каждый прошедший час. Потому что «как ты не понимаешь, Тэхен, если что-то изменится, а я узнаю об этом последний, весь день пойдет коту под хвост». Видимо, время на «экстравагантные выходки» Зак тоже рассчитывал заранее. — Ну, так и что ты успел уже увидеть? — спросил омега. — Первая пара у нас совмещенная с геологами, поэтому нам надо поторопиться, если мы не хотим сидеть на потолке, — ответил парень. — Ты прав. Пойдем, бедолага, пока мы не развили способности к левитации, нам точно опаздывать не стоит, — обняв друга за плечи, лениво проговорил Тэхен.***
В когда-то просторном кабинете сегодня было не протолкнуться — студентов было так много, что, по ощущениям, даже вздохнуть нормально не получится, обязательно кого-то заденешь. Однако Тэхен и Зак даже среди такого многообещающего аншлага все-таки смогли найти места практически в конце кабинета. Не на потолке — и на том спасибо. Пока ребята копались в сумках и пытались найти нужные учебники, ну как ребята, один Тэхен, потому что задница Зак, как и всегда, одним ловким движением достал идеальный комплект из тетрадки и учебника, в кабинет успел войти профессор Ли. Сегодня он был прямо при параде: черные тонкие волосы со слабой проседью были уложены на правую сторону, идеально выглаженная белая рубашка была украшена черным атласным галстуком, в дополнение к которому шли красивые золотые запонки с каким-то черным камнем в сердцевине, а на ногах были неизменные черные классические брюки и остроносые туфли из крокодильей кожи. Да, иногда складывалось впечатление, что после отведенных пар по мировой истории мужчина подрабатывал сутенером. Ей богу, ему только вычурной трости и леопардовой шубы не хватает для полного образа. — Итак, студенты, — начал громко преподаватель, привлекая всеобщее внимание. — Сегодня, по-традиции, минут пятнадцать от лекции мы потратим на важную информацию, которую, конечно же, вам потом никто не будет повторять, потому слушаем внимательно и внемлем моим словам. Для начала хочу объявить, что в этом году у нас целых двое новичков: один на факультете археологии, второй на факультете геологии. Однако оба пожаловали к нам прямо из самой Кореи. Погодите, сейчас найду списки и представлю вам юных дарований. Слушая профессора, Тэхен вновь почувствовал дискомфорт в сердце. Только в этот раз добавилось еще какое-то чересчур болезненное волнение: будто должно произойти что-то необратимое. Аудитория словно начала сужаться, а воздуха начало не хватать. — Итак, — найдя список, профессор продолжил: — Поприветствуйте наших новобранцев — Ква Генсу и Чон Чонгук. Прошу, ребята, проходите, не стесняйтесь, располагайтесь. Профессор и дальше продолжил что-то вещать, но Тэхен уже был явно где-то не в этой Вселенной. Звуки начали мешаться в неразборчивый фоновый шум, а ореховые глаза застелила мутная дымка, словно резко в помещение набежал туман. Его взор бегло окинул вошедших, но что-то тяжелое и мощное заставило приковать взгляд к высокому темноволосому альфе. Как его звали, Чонгук? Сердце сделало кульбит, а глаза застелила тягучая плотная тьма. Тэхен ощущал себя так, будто его где-то разрывает на стыке Вселенной между жизнью и смертью. Сердце в последний раз болезненно сжалось и остановилось, правда, всего на жалкую секунду. Но омеге показалось, будто прошла вечность. Он встретился с глубоким темным взглядом, и внутри словно что-то резко натянулось, а затем также стремительно оборвалось. Перед глазами пролетели какие-то непонятные отрывки, но кадры были настолько хаотичными, что невозможно было разобрать что-то конкретное. Состояние было очень похоже на кошмары омеги, только теперь он не спал, а бодрствовал. Это что-то, сравнимое с мимолетной яркой вспышкой. Еще секунда, и Тэхен снова смог сделать вдох. Казалось, он просидел в этом состоянии нереально огромный отрезок времени, на деле же прошла буквально пара минут. Он не знал, что произошло, но почему-то четко осознавал: больше ничего не будет как прежде. Поспешно оторвав взгляд от таких манящих и опасных глаз, которые все еще неотрывно смотрели на омегу, Тэхен вновь принялся перебирать учебники в сумке. И совсем не хотелось думать, почему сердце так резко перестало болеть.