Юбилей Боровских

Новосельцев, обливался потом, вновь держа в руках громадную бронзовую лошадь. Собравшиеся в зале заседаний сотрудники статистического учреждения ожидали прихода юбиляра – Григория Александровича Боровских – и директора Людмилы Прокофьевны Калугиной. В конце рабочего дня общими усилиями был расчищен центр зала, лишние стулья были убраны, а столы составлены так, чтобы образовать большое пространство для фуршета в честь торжества. Выбор закусок не отличался разнообразием: немного солений, салатов, бутербродов и плавленый сырок «Дружба» – зато алкоголь был в изобилии. Все для того, чтобы достойно отметить пятидесятилетие. Когда Калугина шла в зал, ее сердце учащенно билось. Открыв дверь, она проследовала к Шуре и Новосельцеву, смотря под ноги и определив нужное направление по размытому силуэту гигантской лошади, и встала в нескольких шагах от них. Сотрудницы отметили про себя некоторую растерянность и внезапно порозовевшие щечки начальницы. Анатолий наблюдал за Людмилой, не отрываясь. Он в очередной раз открывал для себя ранее не замеченные изящные ножки и тоненький стан, нежный, почти девичий овал лица, необыкновенно глубокие зеленые глаза. «Я не видел в мире существа прекраснее… Почему она не обращает на меня внимания? А вдруг все-таки нет?» –  думал он, стараясь забыть про бремя статуи. Боровских вошел в зал спустя пару минут. Калугина тут же расправила плечи и приготовилась произнести в меру пафосную речь: - Уважаемый Григорий Александрович! Позвольте от лица всего нашего коллектива поздравить Вас с юбилеем, пожелать Вам здоровья и долгих лет жизни и вручить – она показала рукой на лошадь и, встретившись взглядом с Новосельцевым, запнулась, – этот скромный подарок. - Желаем Вам всегда быть на коне! – с энтузиазмом подхватила Шура. - Спасибо, товарищи, – немного смущенно ответил юбиляр, с удивлением рассматривавший массивный презент. – Не ожидал такого шикарного подарка, надеюсь, до дома донесу. Приглашаю всех вас к столу. Товарищ Новосельцев, поставьте лошадь, она же вас задавит, – шутливо обратился он к Анатолию. Все сотрудники уселись за стол. Калугина и Боровских расположились во главе стола, еще не отошедший от инцидента с письмами Самохвалов сел рядом с ними. Новосельцев сначала скромно устроился поодаль, по соседству с коллегами из отдела легкой промышленности, однако Юрий, заметив его, тут же замахал рукой и указал на свободное место подле себя:  -Толя, ты куда пошел? Садись сюда.  Присаживаясь, Анатолий смотрел куда-то в сторону, но потом все-таки бросил косой взгляд на Людмилу: ему показалось, что она тут же отвернулась. Вода в стакане, который она держала в руке, задумчиво покачивалась то влево, то вправо. «Как же себя вести? Может быть, уйти, вдруг все мне почудилось, может, у него просто жалость ко мне?» - думала Людмила. Шура села как можно дальше от Бубликова и старалась даже не поворачиваться в его направлении – тот изредка метал в нее грозные взгляды-молнии. Вера прибежала с небольшим опозданием и не смогла избежать соседства своего бывшего мужа, сидевшего почти напротив свободного стула, занятого Аленой. С укором взглянув на него, она зашептала подруге на ухо:  - Видишь – явился! Сегодня наверняка мне в отместку приударит за какой-нибудь юбкой!   - А где Оля, кстати? – вдруг опомнился Анатолий. - Не знаю, ушла домой, кажется, – быстро ответил Юрий и тут же произнес во всеуслышание: - Товарищи, давайте выпьем за здоровье юбиляра! Людмила Прокофьевна, вам что налить? Красное, белое, коньячку, водочки? – он подобострастно обратился к Людмиле, склонившись перед ней, как услужливый официант. - Я не пью…хотя, может быть... красного вина, пожалуйста, – неуверенно сказала Людмила, по инерции смяв в руках бумажную салфетку. Вера с Аленой тут же с удивлением переглянулись: они никогда не видели, чтобы начальница брала в рот даже каплю спиртного. - Может, тебе не наливать, дружище? А то помнишь, как у меня в гостях тогда получилось, чудом все обошлось…  – шепнул Самохвалов Новосельцеву. - Нет, мне, пожалуй, коньячку, – твердо возразил ему Анатолий. Сослуживцы встали со стульев, зазвенело советское стекло – сигнал расслабленной, нерабочей атмосферы. Калугина и Новосельцев вновь встретились взглядами: буквально на долю секунды, чтобы потом, опустошая бокалы, лелеять эту приятную мелочь. - Людмила Прокофьевна, мы тут граммофон принесли, Вы не против музыки? – спросила Вера, знавшая строгость директора, но в тайне надеявшаяся на положительный ответ. - Да ради Бога, – непривычно мягко дала согласие Калугина, как будто прежде не осуждавшая любые забавы в пределах рабочих стен.  Вера понеслась устанавливать граммофон с демонстративной радостью. Ее муж поперхнулся соленым огурцом, когда она нечаянно задела бедром самодельный торжественный стол. - Думаю, юбиляр не будет возражать, – Самохвалов вновь поднялся со стула. – Я предлагаю поднять тост за нашего блестящего руководителя, Людмилу Прокофьевну! – Он с надеждой посмотрел на Калугину и разочарованно опустил глаза, поняв, что его слова не произвели никакого эффекта. - Да, наша Людмила Прокофьевна – самый знающий и справедливый директор! – подхватила Шура, также ожидавшая милосердия со стороны начальства. - Спасибо, товарищи, – Калугина вдруг улыбнулась, не сморщив сжатые губы в уголке рта, а будто засветившись изнутри, опустила смущенные глаза и машинально заправила волосы за ухо. Наблюдавший за ней Новосельцев, резко подался вперед, чуть не снеся столовые приборы, и невольно повторил ее жест. Самохвалов ухмыльнулся, приняв благожелательность начальницы на свой счет. Вновь раздался звон бокалов –  статистические данные уплыли куда-то вдаль, голоса за столом становились все громче, а Людмила и Анатолий вдруг перестали притворяться, что не замечают друг друга. Она потянулась за бутербродом, он спохватился и подал ей блюдо, и на этот раз их глаза задержались друг на друге, сперва с робкой надеждой, а затем с радостью, читая во взглядах именно то, что хотелось прочитать. Граммофон, чужеродное создание в мире графиков и цифр, изящной иглой выводил бодрые мелодии, в неуловимый момент сменившиеся медленной музыкой. Вера, провожаемая взглядами сотрудниц и мужа, с нескрываемым удовольствием отправилась танцевать с Самохваловым. К Шуре неожиданно подошел Боровских, видимо, желавший сделать реверанс в ответ на подарок. Бубликов пригласил на танец Свету, эффектную длинноволосую брюнетку из строительного отдела, явно опередив целую очередь из кавалеров.  Как только зазвучала романтичная мелодия, Калугина резко запахнула полы пиджака и зажгла сигарету. Она боялась признаться себе в желании, которое усиливалось по мере того, как пары одна за одной уходили на сцену, превратившуюся в танцпол. Тогда, в гостях у Самохвалова, ей и в голову не могло прийти танцевать. С одним единственным мужчиной. Тем волнительнее оказалась секунда, когда Людмила сначала почувствовала на себе взгляд, а затем, подняв голову, увидела стоявшего перед ней Анатолия.  - Людмила Прокофьевна, Вы позволите? В его глазах словно открывалась дверь в новый мир – пугающий, но такой манящий. - Хотите загладить вину, Анатолий Ефремович? – ее голос и улыбка еще никогда не были настолько сексуальными. Притворная обида снаружи и радость внутри – он считал эти сигналы без труда. - Да, то есть нет… Одним словом, пойдемте. Калугина потушила сигарету об полупустой стакан и положила на стол свои огромные очки. Держась на приличной дистанции друг от друга, они поднялись на сцену, вызвав у окружающих огромное удивление. Верочка даже бросила кокетничать с Самохваловым, боясь упустить детали. Девушки, продолжавшие втихаря обсуждать Рыжову, прервались, поняв, что перед их глазами разворачивается кое-что поинтереснее.  К их громадному сожалению, пара ушла в глубь сцены, что мешало за ними наблюдать. Анатолий нерешительно взял правую руку Людмилы, а их левые руки коснулись друг друга очень робко, будто бы из-за страха быть уличенными в чем-то. Нелепый очкарик и суровая начальница начали медленно и неуклюже двигаться в такт музыке, уставившись в пол. Издалека казалось, что этих людей вынудили танцевать вдвоем: мало кто мог приглядеться к их дрожащим пальцам и расширенным зрачкам и понять, какое впечатление произвел первый полноценный тактильный контакт. Не прошло и пары минут, как его левая рука нежно обняла ее стройную талию, ее пальцы уверенно обхватили его плечо, они наконец решились взглянуть друг на друга. «Вот какая ты настоящая, – думал Анатолий. – И ты хочешь этого, даже не вздумай отрицать».  После болезненного разрыва с Лизой о сексе ему напоминало лишь тело. Мозг, занятый исключительно проблемами детей, долгое время вообще не допускал мысли о новых отношениях. Теперь же было мукой заставлять себя думать о чем-то еще. «Я тебе действительно нравлюсь как женщина? – проносилось в голове Людмилы. – Но так же не бывает». - Простите меня за букет. Вернее, за то, что из-за него получилось, – вполголоса сказал Анатолий, глядя в ее загадочные зеленые глаза. – Вы были правы, мне не хватило… смелости, наверное. - Неужели я такая страшная? – Людмила осеклась, осознав двусмысленность прилагательного «страшная». - Нет, что Вы… Вы прекрасная…, – ответил Анатолий. Людмила потупила взгляд, одновременно не веря его словам и тая от восторга. – Просто, когда я Вас вижу, у меня сердце в пятки уходит. - И тем не менее Вы пригласили меня на танец? Почему? - Потому что очень хотел, – шепнул он, задев усами ее ухо и полностью вогнав в краску. –  Это желание сильнее страха. Мысль о том, насколько давно у нее не было мужчины, преследовавшая Людмилу в последнее время, вновь заставила ее мышцы напрячься. Она едва представляла себя в забытой роли любовницы, боялась разочаровать, ошибиться и главное – наступить на знакомые грабли обманутой женщины. А было ли ЕЕ желание сильнее призраков прошлого? Анатолий обнимал Людмилу под пиджаком, дотрагиваясь до стыка юбки и блузки. Казалось, его пальцы в любой момент могли резко опуститься или забраться под пояс, оставаясь почти незаметными для окружающих. Внезапно, однако, его рука двинулась по прямой, вдоль спины, и почти вплотную прижала Людмилу к груди Анатолия. Она тихо охнула, но не отстранилась. - Анатолий Ефремович…, – прошептала Людмила, смущенная близостью его тела, ощущением тяжелого дыхания, запахом мужского одеколона.  – Здесь же все на нас смотрят. - Мы всего лишь танцуем, разве нет? – Анатолий не скрывал восторга от неожиданного признания того, что за их танцем стоит нечто большее. Он выпрямил плечи и двигался гораздо более плавно, шагая все увереннее и пристально смотря на Людмилу. Она не отводила взгляда, борясь с искушением прильнуть к Анатолию всем телом. Как долго Калугина была для Новосельцева начальницей без единого изъяна, восседавшей на троне где-то настолько высоко, что невозможно было дотянуться. Теперь же, зная ее истинное лицо, Анатолий еще больше боготворил ее и жаждал максимального сближения. Для этого требовался всего лишь шаг… но как на него осмелиться? Меланхоличная музыка сменилась быстрой, энергичной мелодией, пары начали потихоньку покидать сцену или приплясывать под бодрый ритм, а Калугина и Новосельцев продолжали покачиваться в обнимку, не замечая никого и ничего вокруг, даже прикованных к ним взглядов всех сотрудников. Вдруг, осознав, что медленный танец закончился, они резко остановились и разошлись в разные стороны, в итоге вернувшись за стол на соседние места.  - Молодец, Толя, – тихо сказал Самохвалов Новосельцеву, по-дружески хлопнув его по спине. – Так держать! - Это не то, что ты подумал, Юра. Это не ради должности, – поспешил разубедить его тот. - А ради чего? Ради премии? – удивился Юрий и, не дождавшись ответа, зашептал приятелю: - Смотри, какая она довольная, щечки пылают, глаза горят! Впервые вижу ее такой – хитер ты, братец! Анатолий не успел ответить Юрию, так как последнего тут же отвлек разговором Боровских, однако слова о реакции Людмилы, конечно, позволили его разуму уплыть в заморские дали. Смотреть друг на друга теперь стало еще более невыносимо: создалось ощущение, что пройден рубеж, после которого – бездна.  Анатолий налил себе еще рюмку коньяку, опрокинул его себе в рот, не закусывая, и вдруг вышел из зала; Людмила вновь закурила, ерзая на стуле и постоянно меняя положение скрещенных ног. «И что, он просто так взял и пошел домой? Не сказав ни слова? Наверно, это все действительно игры моего воображения, и ничего не произойдет, –  думала она. – Хотя как же?... желание?...сильнее страха?». Людмила хорошо чувствовала людей, но, однажды горько ошибившись, старалась заглушить в себе любую надежду.