***
Ясность, которая приходит к нему с отсутствием блажи стоит нахлынувшей боли, старой и новой. Ноющая рука и пульсирующее давление в носу, огромное количество порезов и ранок, пульсирующих не в такт, один, два, четыре, шесть, три, пять, пять, пять. Все они как мигающие красным лампочки на панели управления. Неисправность системы. Ошибка. И ломка, чёрт побери, он ненавидит блажь. Его зубы стучат друг о друга, а здоровая рука дрожит в хватке Стэйси весь четвёртый день. Всё тело покрыто тонкой плёнкой пота. А дыхание с шумом вырывается из груди, пока сердце глухо стучит в своей клетке из рёбер, как колёса фургона по мощёным дорожкам. — Чёртова блажь, — шипит он, сжимая руку Стэйси, чтобы та не выскользнула из его ладони. Стэйси бы просто вложил её обратно, спокойный и терпеливый, каким он был всё это время, будто святой, но Иаков из-за собственного бессилия пытался сохранить остатки своей гордости. Скрежеща зубами от ярости, которую он едва мог сдержать. — Она сыграла важную роль в твоём исцелении, — упрекнул его Иосиф, кладя руку на плечо Стэйси. Чистая загорелая кожа на фоне оливкового оттенка хенли, которого Иаков никогда раньше не видел. В воздухе витал аромат шампуня Иосифа, доносившийся от них обоих, кружащий голову и дразнящий. На щеках Стэйси играл здоровый румянец, а раны постепенно заживали, он выглядел хорошо, лучше, чем Иаков видел с тех самых пор, как его вытащили из обломков разбившегося вертолёта и отвезли в горы. Глаза ясные и менее затравленные, чем помнит Иаков. Ему интересно, трахнул ли его Иосиф — прижимались ли ласковые руки Отца к стройным бёдрам, оставляя синяки. Маленькие ямки в тех местах, где чётки впивались в кожу Стэйси. Сперма на языке Стэйси, как будто он принимает причастие. Стал бы Стэйси сопротивляться? Смог бы он дать отпор? В округе Хоуп то, что принадлежит Иакову, принадлежит не только ему, но и Иосифу, Отцу. И маленький Стэйси Пратт, такой прекрасный, сломленный. Удивляющий Иакова на каждом шагу. Привлекающий его внимание, разжигающий в нём похоть и гнев в равной, головокружительной степени. Смог бы Иосиф устоять? Удержаться от участия в таком прекрасном разрушении, даже несмотря на то что имя Иакова практически вырезано на нём? ИАКОВ вместо ГОРДОСТИ, ПОХОТИ или ЛЕНИ ИАКОВ ИАКОВ ИАКОВ более чёткое послание, чем следы укусов в форме сердца Заплачет ли Стэйси от восторга или страха? Будет ли он скучать по телу Иакова, его члену, его зубам или подчинится так называемому высшему призванию? слишком близко, слишком близко, слишком близко, мой, мой, мой, мой, мой, пошёл ПРОЧЬ Косточки кисти Стэйси скрипят в его руке, звук, едва слышимый из-за скрежета зубов Иакова и резкого звона в ушах. Два пять три шесть четыре четыре два один — кричала боль, присоединяясь к общей какофонии. В попытке приободрить его Стэйси сжимает пальцы так сильно, как только может, и ощущения покидают его сжатые пальцы. Он сталкивался с ломкой ещё до того, как начал работать в полиции, видел в далёком детстве, когда мать несколько раз пыталась обратиться за помощью, но он никогда не видел, чтобы нечто подобное происходило с Иаковом. Никогда не видел, чтобы тот сжимался, отчаянно пытаясь вынырнуть на поверхность. Вёл войну как с блажью, так и со своими предательскими эмоциями. Это напомнило ему о ночных кошмарах Иакова, о его подрагивающем теле и стонах, вырывающихся из горла, пока он балансировал на грани между «тогда» и «сейчас», миром в его голове и миром за её пределами. Залитый лунным светом, покрытый испариной, точно такой как сейчас, но в то же время другой, чужой. Сходство есть, но они всё же разные. — Спасибо, но нет, — зубы оскалены, ноздри раздулись под шиной. Он чувствует мелкую дрожь Стейси, ощущает запах его беспокойства, витающий в воздухе. Тело реагировало постепенно, совершенно неподконтрольно Иакову. Внутри тепло, а вены ледяные, возбуждённый, но равнодушный. К члену кровь не приливала, потому что вся она устремилась к нему в череп и в сердечные артерии. — Не могу… я не могу, чёрт возьми, думать с этим дерьмом. Я бы предпочёл морфий или что-то в этом роде — что угодно, только не чёртову блажь. Иосиф деликатно поморщил нос, недовольный вульгарностью и враждебностью Иакова. Слишком чувствительный и деликатный для мужчины со словом ПОХОТЬ, вырезанным над членом. — В наши дни нельзя быть с точностью уверенным в том, что добавляют в лекарства, брат. Блажь чиста и не запятнана. Она дана нам от природы, от Бога. Она поможет только если ты позволишь. Как будто Иаков может доверять блажи. Он скорее рискнёт попробовать силы с метамфетамином, чем снова примет блажь. Он лениво размышляет о сходстве между ними, когда красный цвет снова захлёстывает его, затягивая обратно в бурлящий омут собственных эмоций. — На хрен мне это, Иосиф. Мне это не нужно. Их глаза встречаются в напряжённом противостоянии, голубые напротив голубых. Карие же глаза решительно устремились в покрывало. Высоко поднятые плечи, но низко опущенная голова, как у ребёнка между ссорящимися родителями. — Так тому и быть, — плечи Иосифа немного опустились, он провёл рукой чуть ниже по телу Стэйси — от плеча к нижней части ключицы. И этот звук отдаётся в ушах Иакова, царапая, как наждачная бумага. — Я надеюсь, что ты останешься в постели, чтобы продолжить восстановление даже без блажи? — Пока, — согласился Иаков. Он не думает, что справится, но ни за что не признается в этом. Он наблюдал, как Иосиф поднялся со своего места, как его рука медленно скользила по телу Стэйси, пока он наконец не сцепил руки перед собой. Маска Отца появилась на лице Иосифа прямо у них на глазах. Каменный, серьёзный, отстранённый. Спина прямая, а лицо лишено юмора — ну прямо родитель, готовящийся отчитать своё дитя. Это всё равно, что наблюдать, как в чужих глазах гаснет свет, как он из брата превращается в Отца. — Мы с доктором откланяемся, пока ты… не придёшь в себя. Спи и выздоравливай, брат. Знай, кто именно тебе помогает, и постарайся не слишком мешать этому процессу. Увидимся утром за завтраком. Иаков. Стэйси. Отец уходит, но не забирает с собой напряжение, витающее в воздухе. Напряжение настолько сильное, что Стэйси может ощутить его вкус, острый и горький, как вкус озона перед грозой. Стэйси наблюдает, как быстро вздымается и опускается грудь Иакова в лунном свете, льющемся из ближайшего окна. Тёмно-синяя рубашка, в которую он одет, промокла от пота и прилипла к коже. И пока Стэйси раздумывал, стоит ли предложить ему ещё одно омовение с тазиками и мочалкой, Иаков бессвязно что-то пробормотал. Он вопросительно промычал и вскинул глаза, тут же наткнувшись на почти чёрные глаза, пытающиеся поглотить его целиком, попутно сдирая кожу. Блажь затопила почти всю его радужку, а чернота зрачка разъела её. Всё, что осталось — тонкие синие ободки, острые и режущие, как бритва. — Иаков? — позвал он дрожащим голосом. Больше выдохнув, чем произнеся его имя. — Я спросил, трахался ли ты с ним, — ровный голос. Стэйси вспомнил инцидент с бритьём и с трудом сглотнул. В случае с Иаковом затишье перед бурей редко бывает настоящим затишьем. Рывок, падение перед ударом. — Всё в порядке, если да. Стэйси не идиот, он знает, что всё совсем не в порядке. Представляет, как висит распятым на обочине дороги, ПРЕДАТЕЛЬ вместо ГРЕШНИК над головой, написанное его собственной кровью. НЕВЕРНЫЙ прямо как в морской пехоте, чёрт возьми. Честно говоря, всё было не так. Иосиф был исключительно добр и услужлив с самого их приезда. Он дал Стэйси еду и одежду, даже развлекал его, словно он новое животное в зоопарке, от которого Иосиф без ума. Он излишне эмоциональный, но не настолько, чтобы вызывать у Стэйси тревогу. Во всяком случае, не сильную. Иногда его руки задерживаются на нём, но такова уж его суть. Иногда его взгляд бывает слишком тёплым. Свет бликует на белоснежных острых зубах, а глаза скорее водянисто-голубые, чем чёрные. Стэйси не думает об этом. Он не задумывался о нём в таком ключе, Иосиф не искал его общества таким образом, но что бы он делал, окажись в подобной ситуации? Нежные тонкие пальцы больше не довольствуются тем, что просто чуть задерживаясь скользят по коже. Перевернут ли они его на спину так легко, как это было в первый раз, со слезами на щеках, но послушно раздвинутыми ногами? Иаков в его мыслях, но Иосиф — Отец — в его теле. Шанса выбраться нет, ещё меньше, чем раньше, на залитом кровью бетоне, пока вдалеке поют сектанты. — Стэйси. Ты трахаешься с ним? — каждое растянутое слово было резким и припечатывающим. Правая рука Иакова разжалась только для того, чтобы стиснуть запястье Стэйси, притягивая его к себе. Чтобы он склонился над Иаковом. — Ты должен сказать мне, и сказать сейчас, — гипс на левой руке не позволяет ему провести пальцами по чистым, мягким волосам Стэйси, поэтому он довольствуется тем, что проводит кончиками по его лбу. Голова Стэйси мотается так быстро, что начинает кружиться. Ударяется о гипс рядом с лицом. Задевает им шину на носу, но Стэйси даже не замечает дискомфорта. Он наполовину нависает над Иаковом, прежде чем осознаёт, что двигается, а после стонет, утыкаясь лицом в живот Иакова. Напуганный и отчаянно пытающийся доказать свою преданность, особенно с учётом того, что гнев Иакова всё ещё приглушён блажью, накатывающей на него тёплыми волнами. — Нет, нет, нет, нет, — быстро повторяет он. Прижимается носом к чужому животу, как течная сука. Трясётся, словно у него ломка. — Я не хочу его, я хочу тебя. Только тебя. Я убил ради тебя, Боже, Иаков. Никого больше. Он чувствует, как медленно гнев покидает Иакова. Между вздохами его тело расслабляется, а здоровая рука гладит Стэйси по спине. Если бы у него были ногти, он бы легонько почёсывал его, проводя ногтями вдоль позвоночника и вызывая мурашки по коже. — Чёртова блажь, — снова прошипел Иаков. Он потряс головой, пытаясь избавиться от остатков черноты, от тумана в голове, который просто не даёт ему, чёрт побери, думать. Он смотрит вниз на Стэйси и постукивает между его лопаток, заставляя поднять на себя взгляд. Карие глаза широко распахнуты, но мигом успокаиваются, встретившись со взглядом Иакова, всё ещё чёрными и затуманенными, но проясняющимися. — Мой, Стэйси, — тихо произнёс он. Прерывистое дыхание, слабая улыбка, едва приподнявшая уголки губ. Мой, Стэйси. Твой, Стэйси. Прости, Стэйси. Стэйси взобрался на кровать, чтобы поцеловать его. — Твой, — выдохнул он прямо в открытый рот Иакова.***
Иаков Сид состоит из многих черт, но на данный момент единственная его черта, на которой Стэйси может сосредоточиться — это его упрямство. Иакову Сиду полагается соблюдать постельный режим, как и в течение последних пяти дней. И сейчас Иаков Сид явно не в постели. Иаков Сид истекает кровью. — Иаков… Иаков! Если не остановишься, у тебя лопнет ещё больше швов, — Стэйси вытягивает руки перед собой, протягивая, чтобы схватить и направить своё своенравное Нечто обратно в постель, но не решается сократить разделявшие их сантиметры. В этом состоянии у него столько же шансов управлять Иаковом, как и получить локтем или кулаком по лицу. Иаков, прикованный к постели — это Иаков на привязи, на поводке, как пёс. Иаков с постельным режимом щёлкает зубами и протестующе рычит: «Хватит, я устал от этой грёбаной кровати, Персик». Волк скребётся в дверь, жаждая выйти наружу, тычется в дверной косяк, в ручку, куда угодно, лишь бы освободиться — даже вопреки собственному благополучию. Морда, покрытая кровью, исцарапанная вдоль и поперёк. Попеременно скулящий и рычащий, полный ненависти и уязвимый. Отчаянно нуждающийся в горах Уайттейл и собственном пространстве. Здесь в доме Иосифа, кожа кажется стянутой, даже несмотря на то, что он полностью избавился от блажи. Здесь слишком сыро, слишком близко. Слишком много неизвестного, слишком много переменных. Слишком, слишком. Печальные, всезнающие глаза Иосифа, устремлённые на него во время еды. Строгий, поучающий отеческий голос, будто он неразумное дитя или инвалид, когда он спрашивает его о делах. То, как близко он стоит к Стэйси, слишком близко к тому, что принадлежит ему. Иаков не может выкинуть из головы образ Иосифа — Отца — стоящего рядом со Стэйси, и хотя Иаков почти уверен, что Иосиф никогда бы… Что ж. Ладно. Иакову нужно закончить зализывать свои раны в Уайттейл, ему нужен комфорт в виде полного контроля над своим окружением. Никаких воспоминаний о том, как блажь выжигала его мозги. Только он и Стэйси в своём доме, в комнате, где всё началось. Он не спал нормально с тех пор, как отказался от блажи, и хотя он должен был привыкнуть к такому после многих лет короткого сна и огромного потребления кофеина, кошмары являлись всякий раз, когда он закрывал глаза — он позволил себе привыкнуть просыпаться рядом со Стэйси в основном отдохнувшим. Это дурманило голову, рвало нервы, и пока он пытается не провалиться в чёрную дымку блажи и красную боли от отказа, на самом деле он предпочёл бы просто отправится домой. Приехать к Иосифу не было ошибкой, но ему следовало подумать о том, чтобы установить некие правила, прежде чем потерять сознание. — Я их всех перестреляю, если мы не уйдём как можно скорее, — тихо сказал Иаков, опершись руками о подоконник. За окном он едва мог разглядеть охотничий домик «Лосиная челюсть». Накануне поздним вечером они получили известие, что Сопротивление разваливается, а в отсутствие Иакова группа с аванпоста №3 взяла на себя ответственность в отместку вернуть утраченные территории. Вдалеке развевается флаг Иакова — белая звезда на чёрном полотнище. Внутри всё пело от гордости и в то же время зависти. Осторожно, предельно осторожно Стэйси сократил расстояние между ними. Он приблизился, убедившись, что его заметили, прежде чем прижаться к нему. Стэйси уткнулся лицом в изгиб его шеи, кончиками пальцев касаясь нижней части букв «Т» и «Р». Прижав ладонь напротив сердца Иакова. Оно бьётся в его ладонь, рвано и беспорядочно, как у зверя в клетке. С такого близкого расстояния он чувствует запах свежей крови. Пальцы чешутся найти разошедшийся шов и самому с ним разобраться. Найти место, откуда вытекает его жизненная сила, и прижаться губами, пока ему снова не станет лучше. — Я хочу, чтобы мы вернулись домой, — говорит Иаков тихим надтреснутым голосом. Голова чуть склонилась вперёд, рыжевато-каштановые волосы упали на глаза. Губы Стэйси прижались к его горлу, заставляя вздрогнуть. Иаков вытянул шею, чуть повернув голову в сторону и тихо простонал, когда Стэйси, осмелев, прижался ближе и начал тереться щеками о его бороду. — Тогда давай уйдём, — прошептал Стэйси. Его дыхание обдало кадык Иакова. — Ты отдохнёшь, если мы уйдём? Если мы пойдём… домой? Он разворачивается так быстро, как только может и, сев на край подоконника, притягивает Стэйси между своих раздвинутых бёдер. Их тела плотно прижимаются друг к другу, руки Иакова обнимают Стэйси за талию, пока сам он устроился в его объятиях, сжимая в кулаках чужую рубашку. Слова повисли между ними, когда Иаков сказал: — Я сделаю всё, что угодно, если мы просто сможем уйти.***
Стэйси должен сообщить об этом Иосифу. — Входи. В маленьком доме Иосифа, расположенном сразу за церковью, было жарко. Оба окна закрыты, а потолочный вентилятор над головой медленно и бесполезно гонял воздух. Больше сжигал электричество, чем способствовал циркуляции воздуха. Иосифа он находит за небольшим, но аккуратным дубовым столом, стоящим в углу возле двери в ванную, записывающим что-то в потрёпанный кожаный ежедневник. Через плечо Стэйси едва мог прочитать его отрывистый почерк, подробно описывающий будущую проповедь. Он не поднял глаз, когда Стэйси вошёл, но его внимание было равномерно распределено между своим занятием и чужим присутствием. После нескольких минут неловкого молчания Стэйси собирался было открыть рот, как Иосиф заговорил первым. — Пришёл сообщить, что он готов уйти? — спросил Иосиф. Он подчеркнул предложение особенно отрывистым росчерком и наполовину развернулся, чтобы посмотреть на Стэйси. Иосиф был без рубашки, но в жёлтых авиаторах, которые не снимал даже в полумраке комнаты. Капельки пота блестели между его ключиц и на рельефных мышцах живота, покрытого шрамами. — Я не удивлён, что он не пришёл лично, хотя и немного разочарован. — Блажь, «Волчье логово», ээм… всё это перемешалось в его голове. Он инстинктивно хотел быть рядом с тобой, но я думаю, что теперь он хочет вернуть необходимый контроль, — Стэйси наблюдает за Иосифом, видит, как он облизывает губы. Осторожно заглядывает через плечо, не смотря Иосифу в глаза. Тяга к Отцу сильна, но тяга к Иакову ещё сильнее. Стэйси должен осознавать сигналы, которые посылает и получает, как непреднамеренные, так и намеренные. — Взаперти он лезет на стены, и мне кажется… Чужая рука обхватывает его подбородок, приподнимая и вынуждая смотреть в глаза. Чёрные зрачки в обрамлении синих колец в слабом освещении и за преградой жёлтых линз. — Я всего лишь пытаюсь помочь ему, — говорит Иосиф. — Не мог бы ты присмотреть за Иаковом ради меня? У него есть склонность к самоуничтожению, к разрушению, тебе это хорошо известно. Слишком хорошо. Стэйси молча кивнул, не сводя глаз с едва заметного шрама возле линии роста волос Иосифа. Тот отпустил его подбородок и подался вперёд. Его лоб тёплый и слегка влажный, прижатый ко лбу Стэйси. От него, как и всегда, пахнет свежестью и чем-то древесным. И на таком близком расстоянии он пьянит, отчего у Стэйси слегка кружится голова. Удерживать равновесие и не подаваться вперёд уже было подвигом. — Будь хорошим мальчиком и возвращайся поскорее, — выдыхает Иосиф. Дрожь, которую невозможно скрыть, находясь так близко. Его тело словно горит в этой крошечной комнате, а Иосиф перед ним излучает столько тепла. — Я присмотрю за ним, обещаю. — Дело не только в нём, Стэйси, но и в тебе тоже. Следи за тем, чтобы он не погубил не только себя, но и тебя тоже. Он привёл тебя сюда, в место, где слова Божьи наконец нашли отклик внутри тебя, — его рука медленно проползла от горла Стэйси к линии челюсти. Кончики пальцев легко коснулись мочки уха Стэйси. Его тёплое дыхание отдавало мятой и сладостью всего в нескольких дюймах от губ Стэйси. Достаточно близко, чтобы коснуться своими губами его, когда он добавил: — Будь рядом с ним, люби его, но помни, что Иаков всего лишь человек. Понял? Иосиф не стал ждать, пока он, заикаясь, ответит, слишком озадаченный близостью Иосифа и его хриплыми словами. Он прижался губами к щеке Стэйси, едва касаясь, в знак благословения. — Безопасного пути, дитя моё.***
В комнату Иакова Стэйси вернулся со связкой ключей от пикапа, звенящей в трясущейся ладони. — Он хотел бы, чтобы мы поскорее вернулись, — говорит он Иакову мягким голосом, словно они находятся в церковном зале, а не во временно обустроенной больничной палате. Ключи звякают друг о друга, когда он разжимает ладонь и кладёт их в протянутую руку Иакова. От взгляда, который на него бросает Иаков, сводит живот, но он не сделал ничего плохого. Ничего. Даже если он не знает, что это, чёрт возьми, вообще было. Желание большего, даже если хочется убежать и прижаться всем телом к Иакову, спрятавшись за его спиной. — Мы можем ехать? — спрашивает он непреднамеренно резко. Грызёт ногти и слабо улыбается Иакову. Тот ещё мгновение изучает его, прежде чем сжать ключи в кулаке. Он возвращает Стэйси улыбку, такую же рассеянную и лёгкую. — Да, поехали.***
От простого нахождения в горах дышать становится легче. Большая высота и свежий прохладный воздух. Здесь, на высоте, тело не изнывает от боли так сильно. Навязчивая потребность отметить на карте все ориентиры, знать округу и держать её под контролем, чтобы быть готовым ко всем, ослабевает в горах, потому что всё вокруг слишком знакомо. Он мог ходить по коридорам Святого Франциска с завязанными глазами и полностью глухим, но всё равно безошибочно находить дорогу. Мышцы расслабляются, потому что он снова чувствует себя в безопасности. Его люди рядом, все вещи на своих местах. Его комната чистая и простая — больше никаких белоснежных стен, больше никакой блажи. Его человек, к телу которого не прикасались больше ничьи руки, кроме рук Иакова. Дело не в том, что он не благодарен Иосифу, или что он не любит его — потому что он любит. Безумно, отчаянно. Иосиф — причина, по которой у Иакова есть хоть что-то стоящее, какая-то цель. Без Иосифа, он, что вероятнее всего, был бы уже мёртв или довольно близок к этому. Пустая оболочка былого себя, использованная и выброшенная военными, даже самой жизнью. Волочащая ноги, пока не наступит благословенный конец. Но Иосиф… сложный человек. Иосиф — Отец, и хотя Отец тоже является Иосифом, образ Отца всегда будет затмевать то, что осталось от младшего брата Иакова. Утомительно постоянно иметь с этим дело. Иаков не чувствует непреодолимого стремления услужить ему, угодить, как было с Иоанном, иногда он даже завидовал тому, как Иоанн близко воспринял послание Бога Иосифу. Был преданным целиком и полностью, преданным Иосифу и Отцу. И эту же самую преданность он тихо винит в смерти Иоанна.***
Одна из первых вещей, которую Иаков делает по возвращении — приказывает уничтожить «Волчье логово». Всё полезное, что было внутри, уже исчезло. Больше никаких выживальщиков, бродящих по комнатам. Ни пайков, ни оружия, ни ящиков из-под молока, набитых виниловыми пластинками. Ни пятен крови на полу от убитых Стэйси. Даже маленького надувного бассейна с чизбургерами нет. Тем не менее, когда его люди взрывают бункер, это приносит некое успокоение. От превращения его в бесполезную, тлеющую кучу на склоне горы. Со своего балкона Иаков слышит грохот его разрушения. А внутри что-то ослабевает, когда его стирают с лица земли. Карта тайников, лежащая на столе, на которой Стэйси указал на белую звезду, тоже приносит свою долю облегчения.***
Вера не предупреждает его заранее, когда приезжает навестить их примерно через неделю после того, как они вернулись от Иосифа, хотя она вообще-то никогда так и не делает. Только что она была в районе Хенбейна, а в следующую минуту уже во дворе его комплекса. Его люди позволяют ей войти с озадаченными выражениями на лицах, как и всегда, с отвисшими челюстями наблюдая, как белые кружева скользят по её бёдрам. — Сэр, Ваша сестра здесь, — потрескивает рация. Иаков посмотрел на неё и нахмурился. Она не его сестра, но она нравится ему больше, чем предыдущая Вера и та, что была до неё. Она держится молодцом и вполне справляется. Эффективно и действенно управляет своим регионом. Чёрт, она даже поймала и сломала помощника, которая убила Иоанна. Уже один этот факт даёт ей право на существование. А вот без хихиканий и кружения на месте он вполне мог обойтись. Тем не менее, её присутствие редко бывает приятным, и то что она находится здесь вскоре после его злоключений с блажью, заставляет сжать кулаки, а сердцебиение ускорить свой бег. — Ладно, отправь её наверх, — отвечает Иаков. Поднимая голову, он смотрит на дверь ванной, будто может видеть сквозь неё, смотря как Стэйси готовится принять душ, который они планировали принять вместе. Ну или Иаков планировал. Он вздохнул, откидываясь на спинку стула, и потёр здоровой рукой лицо. Значит, в другой раз. После возвращения с территории Иосифа, после всего, через что они прошли вместе, Стэйси стал смелее. Быстрее улавливая грани дозволенного. Прощупывая почву. Иаков солгал бы, сказав, что его не заводит наблюдать, как Стэйси Пратт превращает себя во что-то более жёсткое и сильное. Не совсем равный ему, но подходящий. Подходящий ко всем неровным граням Иакова, смягчающий некоторые из наиболее острых. Он солгал бы, сказав, что его не переполняет гордость, когда он слышит, как его люди обсуждают убийство Стэйси двух главарей Сопротивления. Даже те, кто раньше доставлял ему неприятности, смотрят на него с новым уважением. Особенно после того, как Стэйси едва не убил идиота, который посмел лапать его. Сильный удар в нос, хруст повреждённого хряща и неестественное хлюпанье раздалось со стороны его лица, а затем Стэйси набросился на него, рыча, как дикий зверь, пока трое людей Иакова с трудом не оттащили его, едва сумев удержать. И пока Иаков подумывал о том, чтобы сообщить Вере по рации, чтобы она погуляла часик, девушка уже вошла в его дверь. Отсутствие стука чертовски раздражает, но, по крайней мере, она не кружится и не хихикает. Закрывая за собой дверь, она мгновение вежливо рассматривает его, а затем её лицо расплывается в улыбке, а сама она сокращает расстояние между ними. Присаживается на угол стола, как кошка, не обращая внимания на примятые бумаги. Гладкая кожа её ног сияет в солнечном свете, льющемся через балконную дверь — на ступнях нет грязи, и хотя в последнее время дождей не было, Иаков знает, что двор его комплекса обычно изрыт тяжёлой обувью и разъезжающими машинами. — Ох, брат, только посмотри на своё лицо, — проворковала она. Её холодные ладони прижались к его подбородку, и Иаков вывернулся, закатив глаза. Поморщил нос от исходящего от её рук приторно-сладкого запаха блажи. — Прости, что не смогла прийти раньше. Мне нужно было… кое о чём позаботиться. Отец заверил меня, что ты достаточно здоров, чтобы я могла привести свои планы в исполнение. Но я приехала, как только смогла! Иаков фыркнул. — Хорошо, что мне не нужна была твоя помощь, в противном случае я был бы уже мёртв. Она изящно скрестила ноги и наклонилась к нему. — Я слышала, что тебя не нужно было спасать. Ты же завёл себе своего помощника, — тонкие бледные пальцы скользнули по его груди. Вера хихикнула, когда он оттолкнул её руку, чтобы та не успела коснуться всё ещё свежих рубцов, её карие глаза искрились весельем. — Твой маленький заместитель шерифа, да? Кто бы мог подумать. — Кто бы мог подумать, — эхом повторил Иаков. Сам того не желая, он ухмыльнулся, вторя её заразительной энергии. В душе включается вода, и Вера откидывается назад, оперевшись руками о стол позади, чтобы не упасть, когда она наклоняется назад, театрально смотря на дверь ванной. А после смотрит на него с развратной улыбкой и мерцающими глазами. Боже, это заставляет его тосковать по Иоанну. — Я не слишком помешала, — хлопок. — Чему-нибудь, Иаков? — теперь она вытянула ноги, болтая ими. — Я не вижу здесь его койки, но, полагаю, ты довольно серьёзно относишься к обету безбрачия, да? — Что-то вроде того, — слова отдались рокочущим смехом в его груди, а глаза снова закатились. — Ты приехала сюда по какой-то конкретной причине или просто чтобы выкрутить мне яйца? Она цокнула, а спустя долю секунды спрыгнула со стола. Провела пальцами по его спине и плечам, обойдя по кругу. — Хотела узнать, заинтересован ли ты в том, чтобы помочь мне вернуть Фоллс-Энд. Ради Иоанна, — сказав его имя, Вера разом потускнела, а свет из её глаз исчез. Двое младших, которые больше всего стремились что-то доказать, она была близка с Иоанном, почти как с Иосифом. — Тогда мы вернём себе весь округ. Он кивнул ещё до того, как она закончила говорить. Сидя прямо в своём кресле, он повернулся, чтобы наблюдать за ней. — Скажи мне, когда и сколько человек нужно, и я буду там. — Хорошо, хорошо, — Вера не была удивлена, но всё же воодушевилась его стремительным согласием. Иаков был предан своему погибшему брату даже после смерти, как и она сама. — Думаю, я возьму с собой своего нового Ангела и дарую ей крылья. Подумав об Иоанне, а затем о помощнике шерифа, Иаков сжал челюсти и отвёл взгляд. — Я понимаю все эти аспекты сломленного духа, но я хочу, чтобы ты просто её убила. Я не… я не знаю, как ты можешь держать её рядом после смерти Иоанна. Вера останавливается всего на секунду, прежде чем продолжить бесцельно блуждать по его комнате. Широко растопырив пальцы, она разворачивается и проходит мимо него, вытянув руки, как самолёт. Аромат блажи следует за ней по пятам, заставляя практически мерцать на солнце. — Мне нравится думать, что Иоанна бы это позабавило. Её служение — её покаяние перед Богом за то, что она отняла его у нас. Её искупление. Иаков не согласен, он предпочёл бы впечатать её лицом в землю или направить луч снайперской винтовки промеж глаз. Кровь за кровь. Но есть нечто забавное в том, чтобы держать её рядом, особенно если подумать, как веселился бы от этого Иоанн. А позже, встретившись возле Врат Эдема, первое, что сделает этот маленький засранец — вскинет руки и крикнет: «Да». — Я понимаю, — признаёт Иаков. Вода выключается. Душ короткий, какой-то по-военному быстрый. Иаков с удивлением подумал, ожидал ли Стэйси компании и был ли разочарован её отсутствием. — Мне нужно, чтобы ты свалила как можно быстрее, Вера, — он встретил её улыбку своей собственной. — Если только не хочешь посмотреть на шоу. Она молниеносно запрыгнула обратно на его стол. А после радостно и мелодично рассмеялась. — У меня есть сообщение от моей маленькой птички. Обещала, что передам лично после того, как ты вернёшься, — она встряхнула волосами и драматично закатила глаза. Она напомнила Иакову девочку, которую он знал в колонии для несовершеннолетних — поджигательницу по имели Лили, которая постоянно взъерошивала волосы и жевала жвачку, не зная, чем занять руки без спичек и зажигалки, которые у неё отобрала полиция. — Я планирую устроить небольшой костёр перед захватом Фоллс-Энда. Она хотела знать, собираешься ли ты прийти, — Вера провела пальцем вверх по его груди. Завершая шествие, она остановила средний и указательный на его плече. — Вера… — Я сказала ей, что ты, возможно, прибудешь, но не для того, чтобы дать ей ложную надежду. Я сказала ей, что другая маленькая птичка пела для тебя в эти дни. И я сказала ей, что почти уверена, что всё серьёзно. Верно, Иаков? Всё серьёзно? — Это… — Тебе придётся прийти и подрезать моей маленькой птичке крылышки, Иаков. Ты заставил её петь, и теперь она не замолкает. Не хотелось бы отдавать её на съедение коту или ещё кому-нибудь. Потерять её в какой-нибудь из заброшенных шахт. — Это… сложно, — он перекатывает это слово во рту и понимает, что ему не нравится его вкус. Хотя, он не уверен, что ещё может сказать. Сказать о том, насколько всё серьёзно? Метки от укусов, спасение и мёртвые главари. Стэйси сильнее и преданней, чем Иаков мог вообразить. Признается ли он в этом? Разумеется, нет. — Это сложно, Вера. Я подумаю. А теперь серьёзно, если ты не хочешь увидеть шоу, я предлагаю тебе отсюда убраться. Вера надула губы, поднимаясь, но по-прежнему добродушно. — Я свяжусь с тобой по поводу Фоллс-Энда. Иаков? Я предлагаю тебе всё упростить: ни одна птичка не захочет, чтобы её водили за нос.***
Это сложно, Вера. Стэйси смотрит на полотенце в своей руке и мечтает, чтобы оно каким-нибудь образом превратилось во что-то полезное, что-то, что прояснит, что значит это «сложно». Насколько он знал, всё было чертовски просто. Возможно, он слишком остро реагирует. Иаков состоит из множества чёрт, но, к сожалению, прямолинейность в их число не входит. Стэйси не ждал, что тот будет кричать об их отношениях с крыши комплекса, но он не признается в них даже наедине с Верой? Это сложно, Вера. Всегда говорит, не называя даже половины, никогда не говорит всей правды. Лишь хлебные крошки от всего спектра чувств Иакова, которым одержим Стэйси. Неполные истины, которые никогда не сочетаются друг с другом. Почему-то всё было достаточно просто, чтобы Иаков ревновал к Иосифу. Достаточно просто, чтобы оставлять метки-укусы и неосознанно толкнуть Стэйси на убийство пяти человек, чтобы защитить жизнь Иакова. Но, очевидно, слишком сложно для простого ответа. Говорят, что в словах заключена сила, но что происходит, когда и слова то нет? Стэйси не настолько заблуждается, чтобы считать их бойфрендами, считать их равными. Даже при такой динамике, как сейчас, они никогда не будут равны — Иаков всегда будет на ступень выше него. Он бы даже позволил Иакову называть его Своим, если бы тот дал их отношениям определение. Всегда Иаков, никогда Стэйси. Чертовски глупо из-за такого расстраиваться, учитывая всё то дерьмо, которое ему пришлось пережить в горах Уайттейл. Ты уже однажды пробовал её вкус с него, Пратт. Его щёки горят, и Стэйси жалеет, что не остался под струями душа, не слыша чужого разговора и оставаясь в блаженном неведении. Не чертовски-сложно, не чертовски-обременительно. Может, останься бы он в душе чуть дольше, Иаков прямо сейчас ввалился бы в ванную, такой большой, обнажённый и покрытый шрамами. Стэйси, как бы тихо он не произнёс. Он решает, что расстраиваться из-за этого не стоит. Говорит себе, что не расстроен, даже когда руки трясутся, пока он вытирается полотенцем. Он не взял с собой сменную одежду — совсем не специально, правда, Персик — и ему нужно обсохнуть, прежде чем выходить. Когда Стэйси, наконец, выходит, Иаков лежит на кровати на спине. Огромный, покрытый шрамами и обнажённый, если не считать армейских жетонов. Он практически мурлычет, когда Стэйси входит в комнату, а его здоровая рука скрыта под одеялом, постоянно двигаясь. — Мне было интересно, долго ли ты будешь там прихорашиваться. Беспокоился, что начал слишком рано и придётся заканчивать самому, — Иаков фыркнул, откидывая одеяло. Подмигнул Стэйси, потягиваясь, и длинные линии его подтянутого тела сверкали на свету, подобно чешуе. Серебристые, розовые, багрово-красные — провалы и выступы по всему телу. Он красивый, но в каком-то сложном смысле. Ровные зубы и великолепное тело, но покрытое шрамами и отпечатками тяжёлой жизни и ещё более тяжёлыми поступками. Не говоря ни слова, Стэйси роняет полотенце и забирается верхом, упираясь ладонями в грудь над буквами «О» и «Т». Пальцы левой руки растопырены, и между ними виднелся заживающий рубец от пулевого ранения. Цепочка жетонов разделяла гравюру на неровные половинки. Иаков вскинул бёдра, прижимаясь влажным кончиком члена к внутренней стороне бедра Стэйси. — Язык проглотил, Персик? — он вытянул руку в гипсе, ныряя в ворох простыней, и недолго шаря вытащил свою добычу. Блестящий маленький полупустой флакончик смазки, тот самый, который они использовали первый раз оказавшись в этой постели. Стэйси выхватил его и капнул немного на правую руку. Провёл пальцами по кругу, пока кожа не стала влажной, а затем потянулся себе за спину. Он тихо простонал, когда пальцы проникли в тело, и приподнялся на коленях Иакова для лучшего угла. — Ну же, Стэйси, дай мне послушать, как ты трахаешь себя собственными пальцами. Сегодня ты тише церковной мыши, боишься, что кто-нибудь услышит? — насмехается Иаков, снова двигая бёдрами. Здоровой рукой он обхватывает твердеющий член Стэйси, прижимая к своему собственному, и начинает двигать ладонью, изредка проводя тыльной стороной ладони по головке члена Стэйси. — Практически весь комплекс знает, как хорошо ты скачешь на моём члене. Решив, что после нескольких долгих мгновений толчков пальцами и ножниц, он достаточно подготовился, Стэйси убрал пальцы и оттолкнул руку Иакова. От холода смазки на члене у Иакова перехватило дыхание, и он громко застонал, когда Стэйси начал водить кулаком вверх-вниз, распределяя её. Иаков оказывается внутри него по самое основание, прежде чем вообще это осознаёт, с губ Стэйси срывается дрожащий резкий выдох, а лицо напрягается от концентрации. — Да, вот так, блять, Персик. Такой тугой для меня, да? Скажи это, Стэйси. Гипс трётся о его бедро, пока он раскачивается взад-вперёд, частично перенося вес на ладони, прижатые к груди Иакова. Он опускается особенно резко и раздвигает ноги шире, наслаждаясь жжением, пробирающим внутренности, пока Иаков трахает его невероятно глубоко. — Такой, — толчок. — Блять, — ещё один, ноги упираются в матрас. — Тихий, — Стэйси стонет, скользкие от пота ладони цепляются за бугристую кожу «МОНСТР», за цепочку с жетонами Иакова. — Персик. Стэйси опускает голову и подаётся навстречу толчкам Иакова, впиваясь зубами в его нижнюю губу. Тихие стоны всё равно вырывались наружу из самого горла. Иаков вцепился здоровой рукой в его волосы, откидывая голову назад, чтобы видеть лицо Стэйси. Наблюдая, как трепещут его веки от быстрых и глубоких толчков. — Скажи это, Пратт, чёрт возьми, скажи, будь хорошим мальчиком. Стэйси открывает глаза и смотрит в потолок, двигая бёдрами всё быстрее и быстрее. — Твой, — шепчет он. Незамысловато и легко. Всего одно слово. Всего одно единственное слово, но всё же менее трудное, как «сложно». — Твой, — жалобным голосом повторил он. Стэйси приподнял нижнюю половину тела, пока Иаков практически не вышел, а затем опустился обратно. Содрогаясь от того, насколько наполненным он себя чувствовал, от накатывающей боли, от двигающегося члена Иакова. Стэйси сконцентрировался на этом, а не жжении на щеках, надеясь, что Иаков припишет это его усилиям. Иаков притягивает его за волосы, с силой впечатываясь в губы. Разорвав поцелуй после особенно сильного толчка, Стэйси стонет, пытаясь опуститься ещё ниже и принять его ещё глубже. — Так хорошо, бляяя, так хорошо, — слова, оседающие на лбу Стэйси, на его виске. Прикосновение бороды Иакова к его скулам, ко лбу, когда Иаков запрокидывает голову и выгибает спину, упираясь пятками в матрас. — Никто не принимает меня так, как ты. Мой, Боже, ты только мой. Ногти Стэйси снова впиваются в «МОНСТРа». Кончики пальцев повлажнели от крови, но её запах лишь заставляет его двигаться быстрее и жёстче. Запах секса и крови перебивает аромат мыла Стэйси и блажи, витающей в воздухе. Она обжигает, рассекая воздух вокруг. Его собственный пот и прикосновение пальцев к чувствительной коже. Боже, это так приятно. — Мой, — повторяет Иаков, задыхаясь. — Мой, — произносит Стэйси. Он распахивает глаза и прижимается своим вспотевшим лбом к его. — Мой, да, Иаков? Никто не будет трахаться с тобой так, как я, — воодушевлённый резким стоном, вырвавшимся из груди Иакова, Стэйси с силой надавливает на кровоточащую рану. Размазывая кровь Иакова. — Мой, мой, мой. Решительно просто. — Твой, хах? Да? — Да, да, да — чёрт возьми, просто сдайся. Боже, Иаков. Я убью любого, кто к тебе прикоснётся. — Это угроза? — Иаков обнажает зубы в акульей улыбке, приближаясь к оргазму. — Мм, скорее обещание, — с губ Стэйси срываются стоны, когда он резко опускается вниз и содрогается от оргазма. Перед глазами всё белое, белое, белое, обжигающее внутренности огнём. Его рот распахнут, а челюсти напряжены, когда он кричит, изливаясь на покрытый веснушками и испещрённый шрамами живот Иакова. Тот в мгновение ока обхватил его спину и опрокинул на кровать. Абсолютно дезориентированный силой своего оргазма, Стэйси позволил Иакову вертеть собой, как куклой в погоне за наслаждением. Обхватив одну из дрожащих покрытых испариной ног Стэйси, он обернул её вокруг своей талии, а другую перекинул через плечо. Пятка подпрыгивала, ударяясь о чужую лопатку с каждым размашистым толчком. — Твой, — согласился Иаков. Наклоняясь, чтобы поцеловать дрожащие губы, он крепко впился в них зубами. — Собираешься упростить всё, да? Мои слова задели твои чувства? Прости меня, детка. Можешь сказать ей, что я твой у костра, Боже. Я даже не помню её грёбаного имени. Это правда. Она была красивой и такой влажной, но всё это было чертовски неправильно. Глаза слишком большие и голубые, а волосы длинные и светлые. Неправильно, неправильно, неправильно, неправильно. — Твой, Стэйси. Свяжись с Верой, если хочешь, покажи ей, как сильно я тебя трахнул, прежде чем мы расскажем ей, а? Покажем ей твою маленькую растянутую дырочку, — удовольствие, пробегающее вдоль позвоночника, заставляло его скалить зубы возле лба Стэйси. Бёдра двигались рвано и прерывисто, пока он не кончил с громким стоном. Его тело дрожало, нависая над Стэйси, а жетоны тихо позвякивали, ударяясь друг о друга. Излившись, он вытащил свой опадающий член только для того, чтобы резко войти в тело Стэйси пальцами. Иаков ухмыльнулся, когда тот заскулил, стоило ему начать ласкать его простату. Пальцы проникали так глубоко, как могли, и пока Иаков зачарованно наблюдал за открывшимся зрелищем, он жалел, что не был достаточно молод, чтобы возбудиться ещё раз так скоро. Оставить Стэйси пропитываться своей спермой. — Так вот в чём всё дело? Я задел твои чувства? — фыркнул Иаков. — Иаков, — прошипел Стэйси, продолжая сжимать внутри длинные пальцы. Задыхаясь от рыданий и стонов. — Хочешь поставить клеймо на мне? Ты поставишь на мне, а я на тебе. Единственный способ избавиться от меня — оказаться на шесть футов под землёй, Персик. Как тебе такое, просто?