oh darkness (i wanna sing your song forever)

В кабине пикапа царит полная тишина, за исключением их дыхания. Костяшки пальцев Иакова на руле побелели, а грудь почти вжалась в него, пока они с рёвом проезжали по поросшим лесом холмам Хенбейна. Длинные ноги неудобно согнуты, чтобы с силой давить на газ. Внутри головы лишь образ Стэйси Пратта, спокойной наблюдающего, как заживо сгорает девушка, а выражение его лица почти незаинтересованное. Словно запах горящих волос или её пронзительный визг ничего для него не значили. Но его глаза, когда Иаков развернул его к себе. В радужках не было привычных коричневых красок, лишь всеобъемлющая чернота подёрнутых блажью зрачков, красная дымка ярости Стэйси, его силы. Безмолвное собственничество, которое поразило Иакова в самое сердце. Боже, член Иакова был твёрдым с тех пор, как они покинули поляну, превращаясь в сплошной огонь, прижимающийся к ширинке. Какого чёрта комплекс так далеко? — Ты собираешься рассказать мне, что она такого тебе наговорила или оставишь меня в неведении? — Иаков спрашивал, потому что хотел знать, нуждался в этом знании, но ещё и потому что ему отчаянно необходимо занять свои мысли чем-то ещё. Если он продолжит думать о том, как бы нагнуть Стэйси над капотом и трахать его до тех пор, пока они не выбьются из сил, он разобьёт машину. — Она, ээм… она просто продолжала говорить, — ответил Стэйси. Он поёрзал на сидении такой же возбуждённый и посмотрел в окно, пока они неслись сквозь ночь. Не то чтобы он мог разобрать хоть что-то из окружения, ночь темна, а Иаков ехал довольно быстро. За такое вождение он выписал бы ему не один штраф в прошлой жизни. В жизни, которая больше ему не принадлежит, и, кажется, не принадлежала вовсе. Мираж, лихорадочный сон, который вызвал его мозг, чтобы смягчить углы жестокого обращения в горах Уайттейл, пока между ним и Иаковом не началась эта история, разбудив его. Иаков недовольно простонал. — Ну же, Персик, ты должен мне рассказать. Она спрашивала обо мне? Становишься собственником? — Иаков слегка отпустил педаль газа, чтобы посмотреть на Стэйси. Он не мог полностью видеть его лицо в темноте, но заметил, как его щёки порозовели, а губы изогнулись в улыбке. — В самом деле? О, держу пари, так оно и было. Тебе пришлось отстаивать свои права, верно? — Ты мой, — ответил Стэйси уверенно. Его плечи поднялись и опустились, когда он пожал плечами, а тело было тёплым и расслабленным от блажи и возбуждения. — Я лишь напомнил ей об этом, исправив ситуацию. Ситуацию: Иаков борется с участившимся дыханием, прикусив щёку с внутренней стороны, чтобы не застонать. Он чувствует, как член напрягается ещё сильнее, упираясь в ширинку, и снова стискивает пальцами руль. Если бы он мог рискнуть убрать одну руку, чтобы коснуться себя, она уже была бы в его штанах. — Ты должен мне рассказать. Давай же, сделай мне приятно, Персик. Помоги пережить эту поездку. У Стэйси есть два варианта: он может рассказать Иакову всю правду, рассказать о потенциальной беременности и о том, как Стэйси прервал её, или может солгать. Насколько он понимает, о беременности было известно только троим людям: Далиле, Вере и ему самому. Если он скроет этот факт от Иакова, единственным человеком, который мог бы обо всём рассказать, станет Вера. И хотя он не доверяет ей полностью — он доверяет ей больше, чем Иосифу, но она всё ещё Сид, не тот Сид, к которому он так сильно привязан — он вспоминает её слова о том, что она поддержит любое его решение. Отблеск огня в её волосах и глазах: «Просто знай, что мой фаворит — ты». Он не хочет рассказывать о беременности, даже если это не вызовет гнева. Он не может подарить Иакову ребёнка — он даже не знает, хочет ли Иаков детей — но он не может рисковать, если вдруг Иаков захочет оставить Стэйси ради кого-то другого. Он пережил слишком многое, чтобы потерять всё это сейчас. Побои и голод. Сон в собственной грязи и чёртову песню снова и снова. Распадаясь на части, становясь сильнее, послушнее, увереннее. Убивая человека голыми руками — убивая пятерых ради Иакова, но не потому что он приказал, а потому что так захотело сердце Стэйси. Самая худшая жестокость из всех: влюбиться в залитого кровью жестокого Иакова Сида. Влюбиться в своего похитителя, будь проклят стокгольмский синдром. Возможно, Иаков и сам был бы недоволен нежелательной беременностью и приказал бы ей избавиться от ребёнка, но Стэйси не мог так рисковать. Это было угрозой его выживанию, их отношениям. Переменная, которую он не мог ввести в уравнение, поэтому он убрал её. Выжег из своей жизни огнём. Он не знал, как Иаков отреагирует на правду. Несмотря на всё актёрское мастерство Иакова, его речи и склонность к драматизму, его сложно понять. Все его громкие слова — лишь ширма, дымовая завеса, ослепительный свет, скрывающий кем он является на самом деле. Стэйси трахается с этим мужчиной почти каждую ночь, но ему всё ещё трудно его понять. Он часто даёт волю эмоциям, заставляя Стэйси гадать, чувствуя себя как в самом начале их знакомства, когда он пытался найти чужие слабости, которые он мог бы использовать против Иакова и его людей. Разозлится ли он из-за отнятой возможности иметь наследника? Семья имеет для него большое значение. Свобода, равенство, братство, ура, мать вашу. Был бы он доволен инициативой Стэйси, проявлениями его собственничества? В самом Иакове собственнических наклонностей шириной в милю — он любит ставить на Стэйси метки, входить в него, держать рядом, когда они выходят за переделы комплекса. Ответная ревность Стэйси заводит его точно так же. Втайне Иаков жаждет, чтобы Стэйси принадлежал только ему. Он был бы расстроен? Горд? Почувствовал бы угрозу, что Стэйси действовал без его разрешения? Различные варианты вихрем проносятся в его голове, как одно из слайдшоу Иакова. Щелчок. Иакова не смутило решение Стэйси. Щелчок. Иаков в ярости, в отчаянии. Погружённый в красное, сжимающий пальцы на горле Стэйси. Щелчок. Иаков останавливает пикап, чтобы трахнуть Стэйси прямо на капоте, возбуждённый его силой. Щелчок. Иаков думает, что рано или поздно Стэйси вцепится ему в глотку и поэтому убивает его прежде, чем это случится. Так много вариантов. Он выбирает ложь. Стэйси чувствует взгляд Иакова на своём лице, знает, что тот хочет, чтобы он повернулся к нему, чтобы он мог видеть, как Стэйси рассказывает ему все грязные подробности, но Стэйси просто не может. Он не может пройти через это, не выдав себя, если взглянет с голубые подёрнутые дымкой блажи глаза Иакова. Единственный способ пережить этот разговор — спрятать своё лицо. Замаскировать лёгкое беспокойство, изображая неприступность. — Она продолжала твердить о том, что ты выбрал её. Что вам двоим суждено быть вместе, как будто то, что однажды в ней побывал твой член, сделало её особенной, — лжёт он, для пущего эффекта добавляя язвительных ноток. Молясь, чтобы собственное тело не выдало его. Пока всё было под контролем, тело расслаблено, хотя эрекция немного ослабла от нервов. По крайней мере, об этом ему не нужно сильно беспокоиться, учитывая сколько блажи находилось в его организме, и очевидное возбуждение Иакова. Может, сейчас его сильнее уважают в семье, а положение стало более безопасным и комфортным, лгать Иакову кажется неправильным. Это преступление, он должен понести наказание, будь то урезанные пайки или дополнительные тренировки. Предательство. Стэйси зашёл так далеко, что инстинктивно отдал всего себя Иакову, но теперь он достаточно силён, чтобы взять себя в руки во имя самосохранения. Хранить свои секреты, а секреты других использовать — или нет — по своему усмотрению. Смех Иакова тихий и хриплый, он доволен заботой Стэйси. Просто услышав, что Иаков купился, продолжать стало намного легче. — Я великолепен в постели, Персик. Может, она хотела ещё раз. Волна красного-красного-красного накрывает Стэйси. Он делает глубокий вдох и вытирает вспотевшие ладони и колени, обхватывая их. — Ещё одного раза не будет, я об этом позаботился. Ни у кого не будет. Краем глаза он видит, как Иаков вздрогнул, крепче сжимая руль. — Продолжай, — призывает он хриплым и низким от возбуждения голосом. — Кажется, она думала, что между вами что-то особенное. Ты бы видел её лицо, когда я объяснил ей, кто я такой и кем являюсь для тебя. Кем ты являешься для меня, — слова слетают с губ так легко, что он рискует повернуться лицом к Иакову. Стэйси наблюдает, как его грудь быстро вздымается и опускается от глубоких вдохов через нос. По щеке стекает капелька пота, и Стэйси просто хочется поймать её губами. — Сказал ей, что я сделал ради тебя, ради нас, и что я сделаю это снова. Они не доедут до комплекса. Иаков, с трудом сглотнув, сбавляет скорость. Окидывает взглядом обочины в поисках лучшего места для съезда. Он замечает просвет в роще деревьев недалеко от главной дороги и направляется к нему. — Она была слишком слаба для тебя. Красивая, конечно, но слабая. Она никогда не будет трахаться с тобой так как я, никогда не сделает для тебя того, что сделал я, и что я могу сделать в будущем. Поэтому я сделал то, что обычно делаешь ты. Я проредил стадо. Звук, срывающийся с губ Иакова, слетел против его воли. Животный, первобытный, как у суки в течку. Пикап остановился в нескольких десятках футов от главной дороги, на небольшой поляне, окружённой высокими тёмными деревьями. Лунный свет заливает кабину, и Стэйси наблюдает, как Иаков паркует пикап. Его рука, лежащая на рычаге переключения передач, дрожит от возбуждения, и Стэйси, тяжело дыша, наблюдает, как капелька пота стекает по виску Иакова, теряясь в каштановой бороде. Не говоря ни слова, Иаков тянется к коленям Стэйси и открывает бардачок. Он достаёт бутылочку со смазкой, которую положил туда ранее, и молча и спокойно выходит из машины. Стоя возле двери, он громко выдохнул. Встряхнул руками, размял шею, а после немного откинулся назад и спокойно сказал Стэйси: — Залезай в грёбаный кузов, Персик. Тот, не теряя времени, подчинился. Тщетно борясь с ремнём безопасности, прежде чем ему удаётся освободиться. Он добирается до задней двери секундой позже Иакова, и пока тот пытается опустить створку — та застряла у костра, Иакову пришлось потрудиться, чтобы заставить её опуститься, какой-то внутренний механизм заржавел или сломался — Стэйси прижался к его спине. Вжался бёдрами в его задницу, уткнулся носом в затылок и прикусил за ухо. — Опять застрял, да? — выдохнул он горячо и влажно. Иаков издал отчасти скулящий, отчасти рычащий звук. Он наконец опустил чёртову крышку. Иаков подтянулся одной рукой, а в лунном свете под его шрамами играли мускулы. Он почти забрался внутрь, как его толкнули вниз, а сильные руки Стэйси и настойчивость заставили Иакова врезаться плечом в раму, когда он развернулся. Стэйси дрожит, нависая над ним, вдавливая Иакова в холодный металл кузова. Стэйси раздвинул его бёдра, чтобы устроиться удобнее и наклониться, оставляя жгучие поцелуи на каждом доступном покрытом шрамами участке кожи. Руки Иакова дрожат, когда он рвёт рубашку Стэйси, отчаянно пытаясь задрать её и откинуть подальше, чтобы добраться до желанного тела. Стэйси в голову пришла та же мысль, и он, прикусив мочку уха Иакова, прижался к нему бёдрами, теребя пуговицы на его рубашке. Спустя мгновение раздаётся хлопок, и прохладный воздух касается живота и груди Иакова, через долю секунды заменяясь горячими ладонями Стэйси. Тонкие проворные пальцы скользят вверх по его торсу, по волосам на груди, а затем внезапно сжимают соски, пощипывая, пока те не становятся тёмно-розовыми и напряжёнными. — Собираешься взять меня, Персик? Думаешь, сможешь? — спросил Иаков, шипя и выгибая спину. Он прижался бёдрами к Стэйси, отчаянно нуждаясь в трении. — Давай, покажи мне, насколько ты сильный. — Иаков, Иаков, Иаков, — шепчет Стэйси. Его имя горячим и влажным воздухом обдаёт чужое ухо, гортанное, будто опьянённое от блажи возбуждение обжигало Стэйси дыхательные пути. Следом за словами его касается более влажный и горячий язык, проводя вверх по линии челюсти Иакова обратно к мочке уха. Такой горячий, что Иаков задаётся вопросом, не оставит ли тот на нём очередной ожог, не ранит ли и без того повреждённую и испещрённую шрамами кожу. Обжигает так сильно, что стирает воспоминания о том, как он получил свои ожоги — слишком жаркий летний день и деревянный сарай, пылающий на солнце, Иакова притягивает, словно мотылька; наезд на наземную мину на хаммере; химическое оружие и шипение, разъедающее плоть; солнечный ожог в пустыне, такой суровой, что кожа беспощадно трескалась — и восторженный Стэйси. Боже, он надеется, что сожжёт и всё остальное. Иаков подставляет горло и улыбается, скаля зубы в прохладном ночном воздухе. Он знает, чего хочет Стэйси, и если Иаков в конце концов соберётся отдать ему бразды правления, он должен заставить Стэйси постараться. Разозлить его ещё больше, посмотреть, насколько агрессивным сможет стать его мальчик. Заведи его, заведи, заведи и раздвинь ноги, пожиная плоды. — Персик, — ухмыляется он, вскидывая бёдра. Он старался не скинуть Стэйси — может вес его и постепенно возвращался, но даже в самом лучшем случае Иаков весил по крайней мере на тридцать фунтов больше его — стараясь потереться своим членом о член Стэйси. Такой твёрдый под жёсткой тканью джинсов и невероятно горячий. Острые зубы поблескивали в темноте. В лесу вокруг было тихо — лишь их тяжёлое дыхание, скрип амортизаторов, стонущих под весом их тел, да отдалённый стрекот сверчков — что Иаков готов поклясться, что слышит, как клыки Стэйси впиваются в его кожу. Это причиняет боль, а жжение усиливается от блажи, бушующей в венах Иакова, разливаясь по шее. Верхняя половина тела в мгновение ока покрывается мурашками, и он впивается зубами во внутреннюю часть щеки, чтобы сдержать рвущийся наружу рокочущий стон. И вот уже к новой ране прижимается горячий язык. Его тепло смягчает жжение, а через долю секунды Стэйси втягивает щёки, высасывая льющую из раны кровь, успокаивая до тупой пульсирующей боли. И ничего не способно удержать звук, срывающийся с губ Иакова, более высокий, чем он, строго говоря, может себе позволить. Хриплый, плаксивый. Полный нужды. Меньше чем удар кулаком, больше пощёчина. Иаков запускает руку в волосы Стэйси, пока тот не начинает скулить, издавая жалкий хныкающий звук под стать самому Иакову. — Покажи мне, какой ты сильный, — снова сказал он. — Покажи, что ты заслуживаешь меня трахнуть. Вес, лежащий на нём, давит сильнее, а ноги раздвигаются шире, обхватывая узкую талию Стэйси. Сердце бешено колотится, угрожая проломить грудную клетку, а сердце Стэйси бьётся точно так же прямо напротив. Дыхание Стэйси отдаёт кровью и вином из блажи, становясь сладким и острым, когда он утыкается носом в скулу Иакова. Иаков чувствует себя совершенно обезумевшим, переполненным энергией и желанием. Его руки так и норовят протянуться, заявить свои права, опрокинуть Стэйси на спину и опуститься на него сверху, к чёрту эту смену ролей — но в то же время мысль о Стэйси на нём, в нём, прижимающего его к себе и трахающего, заставляет пальцы ног поджиматься в сапогах, пока мурашки бегут вверх-вниз по телу. Стэйси наслаждается его телом, потому что Иаков принадлежит ему. И он использует свой член, чтобы удовлетворить чувство собственничества, входя в него глубоко внутрь. Прошло много времени с тех пор, как Иакова кто-то трахал. Физически это было приятно, но эмоциональная составляющая заставляла лезть на стены. Это слишком интимно, практически добровольная демонстрация собственной слабости, чтобы ему было комфортно — это требовало слишком много подчинения. А он не часто подчинялся кому-либо, и желание подобного было для него чуждым чувством. Никакого контроля, всё равно что броситься с обрыва, надеясь, что пронесёт. Как тогда, когда шрамы на его лице были не старыми, а свежими, багровея, садня и горя от любого дуновения ветра. Кожа слишком тугая, пульс стучит в ранах, вторя биению сердца тук-тук-тук-тук, эхом отдаваясь в том, каким странным и другим он выглядит снаружи. Чтобы соответствовать тому, что внутри. Тук-тук-тук-тук Но если и есть кто-то, кому он мог подчиниться, так это Стэйси. Он обязан ему стольким же, если не большим. Гораздо большим, но Иаков Сид — эгоист. Руки Иакова задрожали, когда он сжал их в кулаки на рубашке Стэйси, пока тот пытался стянуть её. Иаков всерьёз подумывал о том, чтобы разорвать её на клочки, просто чтобы коснуться его кожи. — Назови моё имя, Иаков, о Боже, — отчаянно сказал Стэйси. — Скажи, что ты мой, — он прижал ладонь к центру слова «МОНСТР» и провёл вниз, цепляясь за кожу и оставляя розовые борозды от ногтей. Его рука не останавливалась пока не коснулась холодного металла пряжки ремня, лёгким движением запястья расстёгивая, движения Стэйси отработанные и уверенные, но рука дрожит от нарастающего вожделения. Мир вокруг них словно затаил дыхание, ожидая следующего шага. Иаков даже больше не слышит стрекота сверчков. — Твой, — прорываясь сквозь тишину, слово врезается в замерший вокруг лес. Этого достаточно, чтобы разрушить её. Всего одно слово, едва слышимый вздох, но вслед за ним по верхушкам деревьев проносится ветер, со свистом трепля влажные листья. Как будто хватая признание Иакова и унося его в ночь, прежде чем тот сможет отказаться от собственных слов. Иаков мог поклясться, что слышит вдалеке вой одинокого волка. В отчаянной надежде, что получит ответ. Тело над ним тяжело содрогается. — Иаков, — скулит Стэйси, прижимаясь своим лбом к его, и впивается сладкими лихорадочными поцелуями в испещрённую шрамами кожу. Его пальцы дрожат, когда он медленно расстёгивает джинсы Иакова, зубчики молнии впиваются в костяшки пальцев, когда он тянет язычок вниз. — Покажи мне, — шепчет Иаков таким же отчаянным голосом. Его тело горит от смущения и желания, оба эти чувства текут по его венам, то ледяные, а в следующий миг обжигающие. — Тебе будет хорошо, Иаков. Я трахну тебя так, что ты никогда не будешь думать ни о ком другом. Никогда не захочешь никого другого. Только меня, Иаков, только меня, — слова продолжают срываться с губ. В отличие от Иакова, Стэйси никогда не был разговорчивым в постели. Он стонал и поощрял своих партнёров, но в более спокойной мере. Что-то в Иакове заставляло его гореть, отчаянно отдавая столько же, сколько он получал. Продолжай и Иаков похвалит тебя, больше раскрываясь. Он стянул джинсы Иакова с колен, насколько возможно, оставаясь между его ногами. А затем отодвинулся назад и поднырнул, оказываясь между раздвинутых ног и джинсов позади. Иаков оказался пойман в ловушку, стреноженный в щиколотках джинсами и туго натянутыми ботинками. Его сердце затрепетало от подобного поворота событий, но Стэйси никогда не причинял ему вреда. Всегда был так добр, даже когда Иаков этого не заслуживал. Боже, он этого не заслужил. Он не носит нижнего белья, никогда вообще-то, поэтому потёршаяся о сверхчувствительный член грубая ткань заставила его зашипеть, когда он медленно двинул бёдрами вперёд. На ширинке Стэйси остались капельки смазки, когда головка проехалась по ткани. Стэйси всё ещё целует его лицо, мягко касаясь губами виска Иакова, скул и кончика носа. Это уже слишком, его прикосновения почти благоговейные, заставляющие Иакова отвернуться с пылающими щеками. Разочарованный тем, как податливо ведёт себя его тело, как суровое сердце словно поёт от нежных, чувственных движений Стэйси. Пытаясь сбежать ото всего этого, Иаков вскинул руку, прикрывая глаза, и сказал Стэйси начинать уже. — Нет, нет, нет, посмотри на меня, Иаков. Посмотри на меня, — Стэйси замер над ним, пока сердце бешено колотилось в груди. Он опустился на колени, слегка прижимаясь бёдрами к Иакову и отодвинул его руку от лица. Металл кузова под рукой был холодным, но пальцы Стэйси на запястье обжигали, словно ставили клеймо. Иаков с лёгкостью мог вырваться из его хватки, мог перевернуть их обоих и просто, блять, отобрать у Стэйси контроль. Пусть он кричит, насаженный на член Иакова, пока сам он будет выплёскивать все свои противоречивые эмоции. Утверждая своё господство, и забывая это случайное желание подчиниться. Но он этого не сделал. Глаза Стэйси влажно блестели в лунном свете, когда они встретились взглядами, пригвождая Иакова к холодному металлу под спиной с большей силой, чем гравитация, и отчаянно вглядываясь в лицо. Иаков тяжело и прерывисто выдохнул, медленно пробормотав: — Займёшься со мной любовью, Персик? Так вот, что это? — кидает слова, чтобы те попав в цель непременно ранили Стэйси, провоцируя на грубость. Чтобы они смогли вернуться на знакомую Иакову территорию. Он не ожидал тихого, почти истерического смеха. Он звучал надломлено и почти мучительно. — Да, кажется так и есть, Иаков. Если ты мне позволишь, — тихо ответил Стэйси. Его глаза всё ещё влажно блестели, а улыбка была слабой, печальной и дрожащей. Он выглядит таким юным, возвышаясь над ним, сомневающимся и испуганным, но полным надежды. Большие карие глаза и нежно розовые губы — а единственными шрамами на его лице были подаренные Иаковом и его людьми. — Твой, — шепчет Стэйси, и это звучит слишком похожим на: «я люблю тебя». Облажались, они так облажались, испорченные и извращённые борьбой и собственничеством, но всё же принадлежали друг другу. твой, твой, твой Эти слова причиняют боль, заставляя Иакова широко раскрыться перед Стэйси и Богом. Иаков сделал глубокий вдох и принял сознательное решение опустить свой меч, опустить свой щит, выстроенные вокруг себя стены. Сдаться, пасть жертвой ещё одной слабости, дрожа от адреналина, любви и страха. Понимая, что даже один единственный раз сделает его восприимчивым к повторению. Но всё равно позволяет. Он думает о том, как они лежали в этом кузове каких-то два часа назад — кусочки головоломки, сложенные вместе, чьи края и углы были сломаны, изувечены и оторваны, но они всё ещё подходили друг другу. Он думает о словах, которые почти произнёс, которые сказал бы, не прерви их Иосиф, когда тело звенело от блажи. И пусть он практически в ужасе, Иаков всё ещё уверен в них. Иаков приказал своему телу расслабиться. Податливый, открытый, уязвимый. Внезапно его обдал холод без горячего тела Стэйси, нависающего над ним, а мурашки волной пробежали по спине. Он с трудом сглотнул, отбрасывая страх, сомнения и потребность обороняться и тихо ответил: — Твой. Унизительное зрелище — наблюдать, как Иаков сознательно ослабляет ремни собственных доспехов, серебристые шрамы на его груди сверкают в лунном свете подобно кольчуге. Не решаясь двигаться, чтобы не разрушить окутавшие их чары, Стэйси изучает лицо Иакова. Он хочет этого, хочет, Боже, хочет, чтобы Иаков отчаянно нуждался в нём и тонул в удовольствии, но Иаков тоже должен этого хотеть. Не просто уступить, а до безумия желать. Ничего не получится, если он не будет хотеть этого так же, как Стэйси, поэтому он сидит на корточках и ждёт, пока Иаков сделает следующий шаг. — Стэйси, — шепчет Иаков. Он не узнаёт собственный голос, высокий, пронзительный и не поддающийся контрою. Он звучит так громко в лесной тишине, эхом отдаваясь от верхушек гигантских деревьев залитых лунным светом в ночной темноте. Когда Стэйси остаётся неподвижным, просто наблюдая за ним, в голову Иакова приходит идея. Его щёки пылают, но он, не разрывая зрительного контакта, высвобождает запястье и переплетает их пальцы. С судорожным выдохом Стэйси снова накрывает его своим телом, опуская их сцепленные руки вниз, чтобы те легли на обнажённую грудь Иакова. Теперь всё иначе: мягче, трепетно, словно тьма, из которой возник их союз, не коснулась их. Он прижался своим лбом к Иакову, прильнув к нему, и просто дышал, втягивая в себя его запах, обнимая, пока тот медленно моргал. Веснушки, гусиные лапки, багровые шрамы и глаза такие голубые, что практически причиняли боль, подобные обжигающим арктическим льдам. Внезапно возникает желание поёрзать, и это чувство незнакомо Иакову. Выставить себя напоказ с возможностью исключить себя из этого уравнения или же, наоборот, не делать этого. Всматриваясь в глаза Стэйси, Иаков подался вперёд, преодолевая оставшееся между ними расстояние. Ни языка, ни зубов, ни сокрушающей отчаянной потребности — лишь губы, почти робко прильнувшие к губам Стэйси. Стэйси мягко сжал его руку, совсем чуть-чуть, заставляя Иакова застонать. И этот стон отдался дрожью в губах, наконец побуждая Стэйси пошевелиться. Заставляя его крепче прижаться ко влажным губам Иакова. Кончиком языка Стэйси осторожно касается его губ, обводя по кругу. Грубая рука откидывает лицо Иакова назад для лучшего ракурса. Стэйси целует его так, словно не может насытиться, словно Иаков нужен ему, как воздух. Обычно их секс неистовый и страстный, но не такой, как сейчас. Теперь складывается ощущение, что они не могут быть ещё ближе друг к другу. Всё это для Иакова немного чересчур. Слишком много, слишком рано. Неспособный смириться с тем, как чертовски нежно с ним обращаются — Иаков привык к жёстком, грубому и быстрому сексу, у него было мало времени на расшаркивания. С ним никогда раньше не обращались так бережно. Он распахнул рот и отвернулся, тяжело дыша, а губы Стэйси снова оказались на его горле. Целуя место укуса, извиняясь, проводя губами по чувствительной коже. Иакову требуется мгновение, чтобы осознать, что Стэйси что-то говорит. После третьего повторения Иаков едва различил его шёпот: — Впусти меня. Глаза Иакова закрылись. Он прижался бёдрами к Стэйси, проскальзывая свободной рукой между их телами, и расстегнул джинсы Стэйси. Сделать это одной рукой непросто, пока они оба прижимаются друг к другу, но ему удаётся стянуть с него джинсы достаточно низко, чтобы высвободить эрекцию. Иаков тяжело сглотнул и обхватил оба ствола рукой. Склонив голову, Стэйси наблюдал, как Иаков прикасается к ним обоим. Кожа в паху Иакова была единственной неповреждённой на всём теле. Ни шрамов от ожогов, ни пулевых или ножевых ранений. Она даже не тронута загаром — лишь мягкая нежная молочно-белая кожа, усыпанная веснушками и жёсткими рыжими волосками. Такая бледная в сравнении с естественно смуглой кожей Стэйси. Иаков расцепил их пальцы, заводя руку за спину и шаря ей, пока пальцы не касаются флакона смазки, который он захватил из бардачка. Он прижимает его к груди Стэйси, пока содержимое тихо плещется внутри. — Не нужно подготовки, просто смажь себя и вперёд, — тихо говорит он, подтягивая колени к себе и разводя их в стороны. Стэйси смотрит на него с непроницаемым лицом. Он мягко отталкивает руку Иакова, прежде чем взять смазку и выдавить немного себе на пальцы. Прежде чем Иаков осознаёт, внутри него оказывается холодный влажный палец, а затем и второй. — Не нужно этого, — снова настаивает Иаков. — Стэйси, давай просто… Стэйси согнул пальцы, а свободной рукой коснулся царапин, которые оставил на груди Иакова. Посмотрел на следы укусов, на новые и старые шрамы. Его глаза были почти печальными, когда он встретился взглядом с Иаковом. — Я не хочу причинить тебе боль, — прошептал он. — Ни за что. Я хочу, чтобы тебе было хорошо, Иаков. Позволь мне сделать тебе хорошо? В горле мигом что-то застряло, наверное, его грёбаное сердце. Иаков молча кивнул и прикусил губу. Мягко опустил бёдра, подаваясь навстречу горячим пальцам Стэйси, нежно поглаживавшим его внутри, потирающим простату, размеренно входя и выходя, и растопыривая их на манер ножниц. К концу усердной подготовки он с лёгкостью принимал три пальца. Его щёки стали пунцовыми, такими же яркими, как волосы, а дыхание постоянно сбивалось, срываясь против его воли. Звуки, которые он издавал, унесла ночь, но он не мог забыть их, как и Стэйси. Тихие, надрывные стоны. Отчаянная жажда большего, пока тело пело от удовольствия. Они не произносят ни слова, пока Стэйси тихо смазывает член, а затем подаётся вперёд, чтобы оказаться аккурат напротив входа в тело Иакова. Тот с силой закусывает губу, заставляя себя поддерживать зрительный контакт, пока его тело медленно сдаётся, поддаваясь нежному напору Стэйси, дающему ему время привыкнуть. Он дышит, когда едва заметное жжение превращается в приятное давление, стоит головке члена Стэйси потереться о его простату, прижимаясь к внутренним стенкам. Поверх их общего сбитого хриплого дыхания вдалеке раздаётся очередной волчий вой. Их губы встречаются, как только Стэйси снова опускается на Иакова, тёплый и тяжёлый. Его бёдра покачиваются вперёд, вращаясь и толкаясь в тело Иакова. Ни на секунду не останавливаясь, чередуя давление и скорость — просто восхитительные, размашистые толчки внутрь до самого основания, у Иакова перехватывает дыхание, когда член Стэйси практически скользит наружу, прежде чем снова погрузиться в него. Стэйси, крепко прижатый к сердцу Иакова, хорошо, хорошо, хорошо. Иаков запустил руку в волосы Стэйси, а другой сжал его задницу, толкая ещё глубже. Раздвинул ноги так широко, как только смог, джинсы по-прежнему стягивали лодыжки, и, Боже, как бы ему хотелось снять чёртовы ботинки. — Иаков, — выдохнул Стэйси, обдавая его лоб сладким влажным дыханием. — Скажи это. Потерявшийся в их обоюдном удовольствии, он не мог играть в свои игры разума, поддаваясь собственным мучительным сомнениям, Иаков коснулся кончика его носа своим и прижался к губам Стэйси. Снова произнося прямо в них: — Твой. Стэйси скулит, слегка поворачиваясь, чтобы найти лучший ракурс. Он подтянулся и притянул Иакова к себе, усаживая на колени, чтобы тот мог опереться на бёдра Стэйси, выгибая спину дугой. Он трахает его сильнее, глубже, раскачиваясь вместе с пикапом. — Так, так, так, — ухмыляется Иаков. — Собираешься кончить в меня, да, Стэйси? Покажи мне, что я твой, покажи, каким сильным ты стал. Только тебе одному я позволю сделать это, только тебе. Стэйси скулит от упоминания строчек песни и впивается пальцами в бёдра Иакова. Хаотично целует его в лоб, в скулы, в веки, осыпая ими всё лицо Иакова. Он ощущает, как горят щёки Иакова, чувствует, как его кожа нагревается сильнее с каждым новым поцелуем. Сердце Стэйси поёт от этого осознания. — В тебе так хорошо, — говорит он ему. — Такой тугой для меня. Ты создан для этого, создан для меня, только для меня. Никто другой, Иаков, никогда и ни с кем другим. Или я убью их. Убью их всех, — мягкость в его голосе разнится со словами, но Иакова бросает в дрожь от их тепла, от их посыла. — Такой красивый, Иаков, мой. Мой, мой, мой. Рука в волосах Стэйси сжимается, слегка дёргая. Иаков раскачивается при каждом толчке, содрогаясь, когда Стэйси ещё глубже погружается в его тело. — Иаков… Я-я, — простонал Стэйси. Открыл рот, а спустя долю секунды снова захлопнул. Сжал челюсти, толкая особенно сильно, притирая Иакова к кузову пикапа. Иаков кивнул, снова сталкиваясь с ним носом. — Да, да, — шепчет он. Пульс на горле Иакова трепещет под его губами, когда Стэйси впивается поцелуем в шрам от укуса, который он оставил Иакову, казалось, целую вечность назад. Он всасывал кожу, задевая зубами плоть и вдавливаясь в неё, погружаясь в тело Иакова, резко двигая бёдрами, прежде чем замереть. Он кончает так сильно, что перед глазами темнеет, и жалобно стонет в чужую кожу. Не некоторое время они остаются в таком положении, тяжело дыша. Когда мягкий член Стэйси выскальзывает из тела Иакова, он счастливо вздыхает и скользит вниз по его телу. Иаков с нежностью наблюдает, как этот талантливый рот обхватывает головку его члена. Стэйси посасывает кончик, потирая мошонку одной рукой, как любит Иаков. Тот наклоняется к нему и запускает руку в волосы Стэйси не для того, чтобы подтолкнуть или направить, а просто чтобы пропустить мягкие пряди сквозь пальцы. — Так хорошо, Стэйси, — шепчет Иаков. — Ты рождён, чтобы быть моим. Я никогда тебя не отпущу. Иаков настолько затраханный, влажный и скользкий, что его тело безо всякого сопротивления снова принимает пальцы Стэйси. Внутри он мягкий, бархатистый и такой горячий. Три пальца Стэйси надавливают на его простату, и тот прижимает голову Стэйси к себе, слегка дёргая за волосы, пока тот стонет. Мягко толкаясь во влажный, горячий рот Стэйси, стараясь не потерять контроль. Всё это так сильно отличается от того, как они обычно трахаются, и оргазм, затопивший его, тоже другой. Иаков чувствует, как внизу живота нарастают давление и жар, когда Стэйси стонет вокруг его члена, опускаясь всё ниже и ниже с каждым новым движением головы. От этого в животе что-то трепещет, заставляя бёдра дрожать. Он судорожно глотает стоны и слова ободрения, не в силах выдавить ни того, ни другого, когда Стэйси берёт его до самой глотки и сосёт по всей длине. Ему удаётся лишь выдавить: «Чёрт возьми», когда он кончает. Иаков знает, что сказал это, потому что эти слова перекатываются на языке, а кровь шумит в ушах, оглушая. Всё тело вмиг охватывает покалывание, делая его разбитым и сверхчувствительным. Пальцы Стэйси дразняще прижимаются к стенкам, цепляясь за края ануса, когда он вытаскивает их, заставляя Иакова зашипеть и вскинуть бёдра. Отчаянно желая, чтобы они исчезли, и в то же время страшась ощущения пустоты. Он ощущает отстранённость, будучи голым и замёрзшим, пока Стэйси наконец не отстраняется, чтобы лечь рядом в кузове пикапа. Оба с торчащими наружу членами. Они прижимаются друг к другу, выравнивав дыхание, пока звуки природы омывают их, потонувших в посторгазменной неге. Им правда пора возвращаться. Иакову нужно натянуть штаны и снова сесть за руль. Но вместо этого он притягивает Стэйси к себе. Просовывает руку под его рубашку, зарывается лицом в каштановые волосы, пахнущие шампунем Иакова, потом, блажью и древесным дымом — и вдыхает полной грудью.

***

Когда они, наконец, встают и приводят себя в порядок, становится уже слишком поздно возвращаться в комплекс. Иаков проезжает немного по главной дороге с гораздо более низкой скоростью. Кажется, он знает, что делает и куда они направляются, поэтому Стэйси просто расслабляется на своём сидении. Он слегка развернул тело к Иакову, прижавшись щекой к подголовнику, а спиной к двери. Стэйси наблюдал, как напрягаются мышцы на чужих руках, когда Иаков держал руль. Наблюдал, как вздымается и опускается его грудь при дыхании, а рубашка застёгнута неплотно, из-за того что Стэйси разорвал её. Кнопки валялись где-то в кузове, и Стэйси тихо фыркнул от этой мысли. — Что смешного? — спросил Иаков низким голосом. — Твои пуговицы разбросаны по всей машине, — хихикнул Стэйси. Иаков задумчиво промычал и повернул руль вправо. Лунный свет, проникающий через окно, осветил его лицо, скрываясь за кронами деревьев, пока Иаков вёз их к новому месту назначения. Примерно через пять минут езды по ухабистой грунтовой дороге перед ними оказался крошечный коттедж. Позади которого Стэйси увидел причал. Когда-то это место наверняка было красивым, ухоженный и одаренным заботой. Сейчас же одного из окон нет, а другое заколочено досками. Цветочные клумбы изрыты, а некоторые сожжены дотла. Не говоря уже о телах, усеивающих землю возле дома. Иаков паркуется рядом с трупами и выходит из машины, не говоря ни слова. Он ждёт на крыльце, не двигаясь с места и не входя в дом, пока Стэйси не подходит к нему, и тогда они вместе заходят в него. Внутри дом ещё более разрушен, чем снаружи. По всему полу сломанные деревянные стулья и мусор — повсюду сверкающее битое стекло от разбитых ваз и рам для картин, перевёрнутый телевизор в углу. Кровь, впитавшаяся в ковёр, оставляет следы до разбитого окна, откуда, как предполагает Стэйси и были выброшены тела. Стэйси не заметил, что Иаков вышел из гостиной, пока тот не вернулся и не вложил в руку Стэйси полотенце. Оно мягкое, намного мягче, чем те, что были в комплексе, и Стэйси делает мысленную пометку забрать все оставшиеся с собой. — Здесь есть одежда, которая должна подойти по крайней мере тебе, — говорит Иаков, и его губы изгибаются в улыбке, когда Стэйси закатывает глаза. — Не все из нас уродились мускулистыми рыжими великанами, Иаков, — тихое хихиканье Иакова согревает его сердце, заставляя сократить расстояние между ними и оставить на губах лёгкий поцелуй. Когда он отстраняется, Иаков выглядит крайне удивлённым, но в его взгляде плещется любовь и боль — слишком много нежности и эмоций для одного вечера, когда выветривается блажь. С такого близкого расстояния Стэйси не может видеть кровавую бойню вокруг них, руины чьей-то разрушенной жизни. С такого близкого расстояния всё, что он видит — Иаков и милый маленький домик, поэтому он позволяет своему мозгу отвлечься от мыслей о том, как всё могло бы сложиться, если бы они встретились при других обстоятельствах. Стэйси всё ещё улыбается ему, и в его улыбке достаточно мягкости для них двоих. — Не моя вина, что ты грёбаный бегемот. — Не слишком-то приятно слышать от тебя такое, Персик. Я отдал тебе своё тело, и вот как ты обращаешься со мной после этого, — теперь они оба смеются, тихо и измученно прижавшись друг к другу. Иаков оглядывает его с головы до ног и говорит. — Наверное, я смогу найти чистую рубашку. Но нам стоит принять душ и завалиться спать. Мы не доберёмся до Фоллс-Энда до захода солнца, но всё равно стоит встать пораньше и подготовиться. В этот насыщенный событиями вечер Стэйси почти забыл о плане, на который Иаков и Вера потратили столько времени. Одна лишь мысль об этом заставляла его желудок затрепетать от нервов, волнения и неизбежного чувства вины. Но он ничего не мог поделать. А даже если бы и мог, он всё равно бы не стал. Слабые должны знать своё место, и Стэйси научит их этому.