***
Иосиф даёт им несколько часов, прежде чем снова направиться в их спальню. Он трижды стучит в дверь одной рукой, в другой держа поднос. Своего рода оливковая ветвь: большая тарелка с хлебом и жареным мясом и фляга с водой. Эта парочка сбежала сразу после импровизированной речи Иосифа и не появлялась в поле зрения, поэтому Иосиф решил, что поступит как младший брат — принесёт им поесть, чтобы компенсировать пропуск завтрака. И если вкупе с этим ему удастся оценить окружающую обстановку… что ж… это просто непредвиденный бонус. Он едва слышит голоса за дверью. Их тихая беседа обрывается после третьего удара костяшек по дереву. — Входи, — слышится отрывистый голос Иакова после секундной паузы. Разговор возобновляется, но теперь быстрее и тише, так что Иосифу становится ещё сложнее его разобрать. С места, где он стоит, это звучит как отдалённое нежное бурчание. Он него не следует ничего скрывать, и когда он стучит, кто-то должен подбежать к нему, чтобы с благодарностью принять дар его присутствия. Иосиф позволяет охватившему его раздражению отойти на второй план. Следовало ожидать, что отношения между ним и Иаковом станут натянутыми, по крайней мере, на какое-то время, и хотя глупая гордыня Иакова мешает, он всего лишь человек. Ему вполне дозволительно простить этот грех, эту дерзость, если он одумается. Иосиф делает глубокий, успокаивающий вдох, прежде чем повернуть ручку и толкнуть дверь бедром. Разговор снова обрывается, но Иосиф даже не замечает этого, слишком поглощённый невыносимым ароматом крови. Её запах дразнит ноздри, даже возле двери, даже учитывая какую ароматную еду он несёт, но у него под языком будто лежал пенни. Яркий, резкий и железный запах был таким сильным, что Иосифу усилием воли приходится сдержаться. Здесь даже нет того запаха, что Иосиф ощутил с утра — общего запаха Стэйси и Иакова — пьянящего и идеально совместимого в их общей комнате. Иаков и Стэйси сидели за столом, прижавшись друг к другу. Их одежда была чистой и отличалась от той, в которую они были одеты во время завтрака, волосы же оставались немного влажными, явно недавно вымытыми, но Иосиф не мог различить запах мыла или шампуня из-за резкого металлического запаха, забившегося в ноздри. Он не видит заметных ран, ни разбитых губ, ни синяков, ни окровавленных костяшек пальцев, хотя их губы слегка опухли от поцелуев, а у Стэйси на щеке виднелись едва заметные следы, похожие на кровь. Судя по сильному запаху это должно было быть приличное количество крови, так что раны должны быть видны хоть на ком-то из них, если только они не убили кого-то третьего. На самом деле Иосиф бы не удивился. — Иосиф, — поприветствовал его Иаков небрежно. Без сомнения, он был зол на него, но Иаков будет вести себя приемлемо и уважительно. На самом деле у него нет другого выбора. Когда Иосиф входит в комнату, то обнаруживает, где похоже была пролита кровь — на бетонном полу перед балконными дверьми появилось несколько новых тёмных пятен, и все они были больше, чем старые крошечные пятна крови возле радиатора. Между пятнами было много свободного пространства, будто расползанию крови препятствовало что-то, мешая образоваться в огромную лужу. Скорее всего, это было тело, хотя Иосиф не уверен, чьё именно. Некоторые пятна были похожи на отпечатки ладоней. Даже на расстоянии Иосиф мог разглядеть отпечатки пальцев, длинных и тонких, над плотным нажатием ладони. Похоже, они пытались отмыть его, но полы жадно впитали в себя большую часть. Иосиф отвёл взгляд, вскинув бровь. — Подумал, что вы проголодались. В глазах Иакова виднелся тихий вызов, когда Иосиф вошёл в комнату. Стэйси же нежно подтолкнул его локтем и в ответ сказал: — Спасибо. Они оба хранили молчание, пока Иосиф сокращал расстояние между ними и ставил поднос на край стола. Все вещи с одной стороны стола были беспорядочно передвинуты, чтобы освободить место для карты, которую Иаков и Стэйси просматривали до того, как Иосиф их прервал. Это была карта территории Иоанна, теперь принадлежащей Стэйси. На полях виднелись надписи, которые Иосиф не узнаёт: ничего похожего на узкие печатные буквы Иакова или небрежный курсив Стэйси. — Эта карта из «Волчьего Логова», — говорит ему Стэйси, заметив, как Иосиф изучает карту. — Я прихватил её, когда мы сбежали. — Какая удача, — ответил Иосиф, занимая место, где сидел всего несколько часов назад. Он с удивлением отметил, что Иаков не смотрит на него прямо. — Интересно, что бы ты тогда подумал о себе, зная, что станешь Вестником Долины Холланд. Стэйси фыркнул. Это развязная, небрежная и бесстыдная улыбка, она усталая, но искренняя, и в ней нет того яда, что был в наигранной улыбке Иакова. — Подумал бы, что у меня крыша поехала, что я отравился блажью и на полпути, чтобы стать Ангелом или кем-то в этом роде. Иосиф хмыкнул. — Забавно, как всё складывается, не так ли? Как страдания, что мы переносим, вознаграждаются обретёнными любовью и силой, — он переводит взгляд со Стэйси на Иакова и обратно, слегка улыбаясь. — Когда ты отправишься на ранчо? — В новом году, — твёрдо говорит Иаков. Он поднимает глаза и удерживает взгляд Иосифа, пока улыбка того не становится немного шире, и он кивает старшему брату. У Иакова нет причин полагать, что Иосиф не попытается вмешаться, но у них будет небольшая отсрочка, учитывая, что Иосиф всё же получил, что хотел. — В новом году, — повторил Иосиф. — Я уже приказал Верным очистить территорию от немногих оставшихся там членов Сопротивления. Всё, что нужно этому ранчо — его новый хозяин. Иаков откашлялся и посмотрел Иосифу через плечо. На кончике языка вертелся вопрос, Иосиф видит это, но почему-то колеблется. — Выскажись, брат, — подталкивает его Иосиф. — Я собираюсь проводить большую часть ночей на ранчо. Иногда мы будем ночевать здесь, но… — румянец заливает шею и покрытые шрамами щёки Иакова. Он снова смущённо откашливается. И добавляет более решительно. — Он будет управлять Долиной, а я — горами, но мы не расстанемся. Иосиф предпочитает не замечать вызывающей агрессии в тоне Иакова, ради него же самого. — Ну разумеется, брат, — успокаивает он, складывая руки перед грудью и указывая сначала на Иакова, а потом на Стэйси. — Я никогда не желал разлучить вас, только расширить возможности как Стэйси, так и семьи. Чтобы смягчить грубость слов Иакова, в разговор вмешивается Стэйси. Он отводит взгляд от лица Иакова и говорит, чувствуя, как сжимается горло: — Спасибо, Отец. — Вам спасибо, заместитель шерифа Пратт, — голубые глаза Иосифа искрятся весельем, когда он смотрит на них. Несмотря на дерзость Иакова, тот очень похож на кота, который заполучил свою канарейку. — В новом году мы крестим тебя. Я не думаю, что мой брат планировал настолько далеко, но чтобы быть Вестником, продолжением моей руки, тебе нужно возродиться во Христе. По традиции мы крестим в одной из рек или озёр, но, учитывая нынешнюю погоду, достаточно будет и бассейна. К счастью, на ранчо как раз имеется таковой. — Если бы только Иоанн это услышал, — фыркнул Иаков. Когда Иосиф обнаружил в подвале ранчо Иоанна огромный и роскошный бассейн, его едва не хватил удар. Иоанну и Иакову потребовалось некоторое время, чтобы успокоить его и заставить прекратить свои бредни по поводу лени и чревоугодия, пообещав, что бассейн будет использоваться для крещений в межсезонье, чтобы Иосиф уступил. — Да, точно, — поморщил нос Иосиф, а после указал на поднос, подтолкнув его кончиками пальцев. — Некоторые вещи оказываются более полезными, чем предполагалось вначале, верно? Иаков тянется за кусочком мяса, отправляя его в рот, и переводит взгляд на Стэйси. — Думаю, так и есть, — пробормотал он, наблюдая за разливающимся по щекам Стэйси румянцем. *** — Грёбаный снег, чёрт бы его побрал. Он идёт уже целую вечность. — В Монтане, в январе, а чего ты ожидал, Иаков? Без коммунальных служб, расчищающих дороги, нам придётся к этому привыкнуть. Кроме того, мы почти доехали. Иаков закатил глаза и крепче сжал руль. Наступил Новый год, принеся с собой ещё больше снега. Они начали отправлять грузовики для расчистки примерно через день, но даже тогда сугробы оставались настолько велики, чтобы свести на нет всю их работу. Джип Иакова полз черепашьими шагами за одним из таких грузовиков, наблюдая, как расступается снег. По крайней мере, здесь красиво: заснеженные горы за спиной, покрытые мерцающим белым покрывалом, нетронутым даже редкой звериной поступью. Им есть на что посмотреть, пока они медленно движутся вперёд. Иаков не привык часто путешествовать, он привык сидеть в комплексе до самой оттепели, пока ездить по дорогам не станет легче. Но теперь вот это его жизнь. Первый день. Иосиф уже прибыл на ранчо и провёл там последние несколько дней, готовясь к приезду Стэйси. Он позвонил им, когда они ещё лежали в постели. Старая «Нокиа» Иакова пронзительно трезвонила, пока он не схватил её с прикроватного столика и не рявкнул устало: — Что? — Проснись и пой, брат, — промурлыкал в трубку Иосиф. — Мы готовы принять его. Это произошло почти три часа назад. Чтобы погрузиться в джип и раздать Верным, оставшимся в Святом Франциске, распоряжения, им потребовалось чуть меньше часа, остальное же время они провели в дороге. Иаков жаловался на снег, а Стэйси ворчал в ответ. Стэйси был прав, они почти приехали. Даже несмотря на то, что снег укрыл большую часть окрестностей, Иаков мог разглядеть знакомые деревья и указатели, говорящие, что они находятся примерно в получасе езды от ранчо Иоанна. Но в такую погоду им, вероятно, понадобится как минимум вдвое больше времени. Иаков откашлялся. Он чувствовал на себе взгляд Стэйси, мягкий и весёлый, слегка прищуренный от яркого белого света. — Всё будет… по-другому, — начал Иаков. Слова вылетают изо рта с запинками, словно он не уверен, как правильно донести их смысл. Пальцы порхают по рулю, нервно постукивая по ребристой резиновой поверхности. Стэйси повернулся к нему всем телом, ожидая, что Иаков продолжит. — Иосиф — это Иосиф. Внешне он будет поддерживать тебя, может даже на самом деле поддержит, но… просто будь осторожен, хорошо? Он не побоится играть грязно, чтобы получить желаемое. Он делал это с Иоанном, со мной, с Верой, и он сделает это с тобой. Он знает, насколько ты важен для меня и для Верных в Уайттейл, и без колебаний использует тебя как рычаг давления против нас, — чтобы занять руки, Иаков крутит ручку обогрева на приборной панели, а затем настраивает дворники на лобовом стекле. Его плечи напряжены, так же, как и мышцы предплечий. Стэйси задаётся вопросом, волновался ли Иаков по этому поводу всё это время, опасаясь, что Иосиф использует Стэйси против него, но не в силах остановить то, что сам привёл в действие. Он немного узнал о том, что Иосиф крепко держал новость о том, что хочет сделать Стэйси Вестником, над головой Иакова, используя её как поводок, но Иаков не вдавался в подробности. Преданный и вспыльчивый. — Вероятно, когда начнётся оттепель, он будет часто заглядывать. Просто… просто будь осторожен, хорошо? Следи за тем, что говоришь и как ведёшь себя с ним. Большую часть времени он преисполнен добрых намерений, он мой брат, и я люблю его, но… — Иаков говорит так, словно пытается убедить в этом самого себя. Стэйси протягивает руку через приборную панель, сжимая бедро Иакова, как тот делал с ним множество раз до этого. — Никогда не забывай, что Иосиф — Отец. Никогда не забывай, что единственный, кому он предан — Бог. Он любит нас, но для него мы лишь шахматные фигуры на доске. Тишина, последовавшая за этими словами совсем не комфортная, но она поддерживает их на протяжении всей поездки — рука Стэйси на бедре Иакова, а обе ладони Иакова на руле. Дорога занимает чуть меньше сорока пяти минут, но они добрались быстрее, чем ожидал Иаков. Близлежащие дороги до ранчо Иоанна уже были расчищены, и грузовику, едущему перед ними, не потребовалось много времени, чтобы разгрести тот небольшой слой снега, что намело за последнее время. Стэйси никогда не был на ранчо Иоанна, но давным-давно видел его фотографии, когда Иоанн получал разрешение на строительство, скупив прилегающие земли. Однако, фотографии не имели ничего общего с реальность, особенно, когда всё вокруг было в снегу. Это место такое красивое и чертовски огромное. Один из самых красивых домов, что Стэйси когда-либо видел, и тот факт, что теперь он принадлежит ему, заставлял его сердце бешено колотиться в груди. Яркая белизна снега делает дом из красного дерева и окружающие его здания более эффектными, аккуратные мощёные дорожки дополняют друг друга оттенками, но бежевый цвет не так привлекателен, как белый хрустящий снег на ухоженных лужайках и крышах. Дорожки и лестницы очищены от снега Верными, которые неспешно патрулируют помещения с винтовками наперевес. Иаков паркует джип рядом с грузовиками эдемщиков и вздыхает. — Готов крестится? — спрашивает он. — Я уже крещёный, — тихо ответил Стэйси. Поймав взгляд Иакова, он вздохнул. — Моя абуэла — она была католичкой. Меня крестили, но лишь потому что она сошла бы с ума, если бы я не принял её веру. — Я не знал, — тихо ответил Иаков, рассеянно наблюдая, как Верные покидают свои машины и направляются к ранчо. — Ты многого обо мне не знаешь, Иаков. А я многого не знаю о тебе — очень-очень многого. Но у нас куча времени, Иаков. Если мы хотим, чтобы наши отношения получили шанс на выживание, нам стоит узнать друг друга получше, — Стэйси сжал бедро Иакова, а затем неспешно убрал руку. — Мы родились не здесь, — выпаливает вдруг Иаков. Он ёрзает на сидении, очевидно смущённый своей случайной вспышкой. И продолжает, нахмурив лоб. — Мы, ээм… мы родом из Джорджии. Стэйси моргает, глядя на него, а его рука застывает на кнопке ремня безопасности. — О? Весь воздух покидает лёгкие Иакова с порывистым свистом. Он проводит рукой по лицу, царапая ногтями бороду. — Я могу просто записать всё это дерьмо и отдать тебе? Разливающееся в груди Стэйси тепло заставляет его отвести взгляд, покраснеть и с трудом сдержать улыбку. Он отстёгивает ремень безопасности, демонстративно расправляя спину и плечи. Он ощущает взгляд Иакова кожей, когда рубашка немного задирается, но никак не реагирует на Иакова и его только что заданный вопрос. Когда дверь открывается, Стэйси, наконец, отвечает: — Нет. У нас же куча времени, Иаков, ты найдёшь способ рассказать мне всё лично.***
Стэйси сразу понимает, почему Иосифа так шокировал бассейн Иоанна. Помещение, где должно было состояться крещение, было огромным и занимало, по меньшей мере, половину подвальных помещений ранчо. Эта комната была выдержана в том же деревенском, но современном стиле, что и остальная часть ранчо, отделка панелями из красного дерева и стенами из камня, вместо книжных полок роскошная кухня, дорогой на вид комплект из стола и стульев, а бассейн поистине олимпийских размеров, занимающий большую часть комнаты. В воздухе витал едва уловимый запах хлорки, как будто вода в бассейне подверглась жесточайшей обработке, была слита и заменена чистой, пресной водой. Стэйси полагает, что это было делом рук Иосифа, чтобы вода была как можно больше похожей на речную. Стэйси наблюдает за своим отражением в воде, ожидая прибытия остальных членов группы. Он был слишком мал, чтобы помнить своё первое крещение, но он и раньше видел, как крестили других — младенцев и людей, которые в детстве не прошли этот обряд — и теперь здесь, на ранчо Иоанна, он задаётся вопросом, насколько другим будет крещение Иосифа. Он уже сравнивает то, что помнит с тем, что будет происходить сейчас. Иосиф безмолвно выдал ему комплект простой, чистой белоснежной одежды, и хотя это совсем не похоже на одежды, которые приветствовала католическая церковь его бабушки, они вполне близки. Размер оказался не слишком подходящим: шнурок на штанах туго затянут, чтобы те не сползали с бёдер, а рубашка немного тесновата в груди, но ему и не придётся носить их долго. Но достаточно, чтобы Иосиф успел провести все обряды, которые посчитает нужными, и погрузил его под воду, чтобы утопить то, что осталось от прежнего Стэйси Пратта, убить его раз и навсегда. Он мог видеть людей, входящих в комнату, в отражении на воде, Вера и несколько избранных из каждого комплекса, которые пришли посмотреть, и постепенно комната заполняется целиком. Избранные размещаются вдоль стен, тихо и оживлённо переговариваясь между собой. Пара из них встречаются со Стэйси взглядами, нежно улыбаясь, и тогда он, краснея, нервно улыбается им в ответ. Иосиф и Иаков, вероятнее всего, войдут последними, без сомнения как обычно препираясь. В одно мгновение ока Вера оказывается рядом с ним, а её рука привычно ложится на его локоть. — Взволнован? — спрашивает она, крепко прижимаясь к нему. Несмотря на то, что на улице довольно холодно, Вера одета в свои привычные кружева, а ноги её босы. — Наконец, ты получил заслуженное признание, Персик. Его щёки пылают всё сильнее. — Думаю, да. — Неужели ты нервничаешь? — её карие глаза встревоженно распахнуты, когда она внимательно изучает его лицо. — Это прекрасно, поверь. Позволь голосу Отца и воде объять тебя, обещаю, ты будешь в безопасности. В безопасности? На самом деле, Стэйси не был в безопасности уже около года, но он не спорит с ней. В конце концов, это его новая жизнь, на которую он подписался добровольно. Стэйси вздыхает, позволяя Вере утешить его, как она считает нужным. Он открывает было рот, чтобы рассказать ей о своих волнениях, когда слышит голос Иакова в собственной голове, предостерегающий от того, чтобы доверяться полностью кому-либо, кроме него. Стэйси нравится Вера, он доверяет ей даже больше, чем Иосифу, но он знает её не слишком хорошо, чтобы давать ещё какие-либо козыри против себя же. Далила и её беременность, а также твёрдое и решительное прерывание и того и другого время от времени будут всплывать в разуме Стэйси, сама мысль о том, что появится ещё один вот такой вот непривязанный конец, заставляет его нервничать. Может, со временем он узнает её получше и станет больше доверять. — Просто немного нервничаю, но я уверен, что всё будет хорошо, — говорит он ей и это не совсем ложь. Он нервничает из-за крещения, да, но всё гораздо сложнее. — Всё будет хорошо, — она слегка тянет его за руку, заставляя повернуться и прижаться к ней. Новые люди входят в комнату. Стэйси видит их через плечо Веры, ещё больше избранных, которых он не знает. Но затем появляется Иосиф, а за ним и Иаков. Он одет в ту же одежду, что и во время поездки — тёмные джинсы, армейские ботинки и хенли с длинным рукавом. Верхние пуговицы расстёгнуты, демонстрируя центральную часть шрама МОНСТР и цепочку армейских жетонов, на этот раз заправленную под одежду. Стэйси чувствует, как взгляд перемещается туда, где, как он знает, вырезано его собственное имя — СТЭЙСИ — едва зажившее и всё ещё ярко-розовое на фоне бледной кожи Иакова. Иосиф одет так же, как и сам Стэйси, но вместо плохо сидящих белых штанов — его обычные обтягивающие чёрные брюки и неизменные жёлтые очки. Странно видеть его босые ступни, длинные и изящные, как и любая часть его тела, мягко ступающие по бежевой плитке. Это почти человечно, слишком далеко от той личины, которую обычно носит Отец. Иосиф первым оказался рядом с ним. Он улыбался, воодушевлённый присутствием своей семьи, собравшейся для чего-то столь священного, как крещение. — Ты готов, Стэйси? — спросил он. Бросив взгляд на Иакова, Стэйси кивнул и ответил: — Да. Иосиф обхватил локоть Стэйси, когда Вера грациозно отпустила его руку и сделала шаг назад, останавливаясь возле Иакова у края бассейна. Иосиф ведёт его к бассейну и фыркает, когда Стэйси шипит от первого же прикосновения ледяной воды к лодыжке. — Мы стремились сделать воду настолько чистой, насколько возможно. Даже принесли немного снега с улицы. Бассейн подогревается, но я думаю, что снег слишком свежий, чтобы столь быстро прогреться, — Иосиф уверенно повёл его в воду, а выражение его лица невозмутимо и безмятежно. У Стэйси практически зубы стучали от холода. Он почувствовал, как напряглись от холода соски, а яйца поджались, когда они спускались по последним ступенькам, и тогда он оказался в воде, доходящей до паха. Чем дальше они заходят, тем больше он привыкал, и к тому времени, когда вода доходит до пояса, плещется у груди возле самых нижних рёбер, Стэйси удаётся заставить своё тело расслабиться. Хотя окунаться в эту ледяную воду будет чертовски неприятно. — Семья! — громогласно воскликнул Иосиф, и его голос эхом отдался в огромном зале. Присутствующие избранные последовали примеру Веры и Иакова, и встали вокруг бассейна, восхищённо наблюдая, как их Отец начал обряд крещения. — Это Стэйси Пратт, и он предстаёт перед нами и Богом, чтобы креститься, — говорит Иосиф. Он обхватывает плечо Стэйси и ободряюще сжимает, но не убирает руку. Стэйси концентрируется на влаге, пропитывающей рубашку из-за мокрой руки Иосифа и воды, окутывающей живот, а не на взглядах, обращённых на них. Вот с чего должна начинаться хорошая исповедь, думает Стэйси. — Стэйси, повторяй, пожалуйста, за мной слова исповеди. Семья, собравшаяся здесь, чтобы поддержать тебя, тоже будет их повторять, понимаешь? — спросил Иосиф. И когда Стэйси кивнул, он продолжил. — Я верю, — пауза. Стэйси и вся семья повторяют его слова, смелые и единодушные. — Что Иисус есть Христос, — голос Иакова выделяется больше всего, глубокий и знакомый. — Сын Бога Живого, — Иосиф снова сжимает руку. — Мой Господь, мой Спаситель. — Стэйси, я крещу тебя во имя Отца, Сына и Святого Духа, ради прощения грехов твоих и дара Святого Духа. С этого момента ты станешь нашей семьёй, станешь нашим Вестником Долины Холланд. Ты станешь бастионом праведности, к которому обратятся наши Верные, и прочь от которого будут бежать неверные. Ты станешь продолжением меня, как продолжением Бога, и поможешь семье занять своё место у Врат Эдема. Рука, лежащая у него на груди, влажная и тёплая. Она крепко прижимается к нему, заставляя наклониться назад. Стэйси закрывает глаза, задерживает дыхание и позволяет опустить себя в воду. Под водой чертовски холодно. Стэйси старается расслабиться, чтобы его тело было гибким и податливым, пока Иосиф держит его. Он позволяет воде и отдалённому звуку голоса Иосифа убаюкать себя. Здесь холодно, но приятно, отстранённо и спокойно, как всегда бывает на глубине — полное умиротворение, ничего кроме толщи воды. Большинство крещений — это простое окунание в воду, но Иосиф держит его до тех пор, пока лёгкие не начинают гореть от нехватки воздуха. И когда он всплывает над поверхностью, то делает жадные и глубокие вдохи, стараясь быть при этом как можно более сдержанным. — Добро пожаловать домой, — шепчет Иосиф, а его рука снова ложится на плечо Стэйси. На солнцезащитных очках Иосифа осели капли воды, а рубашка промокла насквозь. Стэйси может даже разглядеть все его многочисленные шрамы и татуировки под ставшим теперь прозрачным материалом, и по тому, как взгляд Иосифа сосредотачивается на груди Стэйси, он знает, что тот видит вырезанное на его коже имя Иакова. Иосиф ничего не говорит, но есть нечто такое в его глазах, в том, как он смотрит на Стэйси, а после сжимает его плечо до боли, давая понять, что в голове Отца происходит многое. Ревность, не из-за их отношений, а потому что это не его имя, не имя Отца, провозглашающее принадлежность его пастве. Стэйси не настолько глуп, чтобы объясняться или привлекать ещё больше внимания к имени Иакова. Он позволяет отвести себя к лестнице и ступает на плитку, выложенную возле бассейна. От воды его и без того свободные штаны, почти непристойно сползают, и он старается удержать их, пока избранные и семейство Сид поздравляют и приветствуют его. Стэйси сосредотачивается на этом, а не на глазах Иосифа, неотрывно следящих за ним.***
Иаков проводит на ранчо сравнительно больше ночей, чем у Святого Франциска. К середине апреля Стэйси по пальцам обеих рук может сосчитать количество ночей, когда Иаков покидал его. Каждый раз Стэйси предлагает отправиться с ним, иногда почти умоляя Иакова взять его с собой, освободить от стресса ввиду восстановления региона хотя бы на одну ночь, но Иаков всегда успокаивает его и говорит, что здесь есть дела поважнее. Иаков возвращается к нему каждый раз после того, как уходит один, выглядя таким же как раньше: подавленным, измождённым и питающимся исключительно кофеином и силой воли. Он огрызается на всех вокруг, пока Стэйси не предлагает ему вздремнуть на их новой кровати, крепко прижавшись к спине Стэйси. Каждый раз одна и та же старая песня — со мной всё в порядке, Персик. Боже. / Ты уверен? Потому что ты ведёшь себя, как капризный ребёнок, нуждающийся во сне, Иаков. / А ты ведёшь себя, как ворчливая сучка… Куда ты идёшь? / Если ты не собираешься спать, то это сделаю я. Боже. Стэйси представляет его в их старой спальне, смотрящим в окно возле дверей, ведущих на балкон. Сильные, покрытые шрамами предплечья опираются на подоконник, залитый лунным светом. Голубые глаза смотрят вдаль, словно он может увидеть ранчо прямо из Святого Франциска. Он звонит почти каждую такую ночь и оставляет Стэйси на громкой связи до самого утра, иногда просто для того, чтобы слышать его дыхание, пока он занимается своими делами. В основном, эти дела он может проворачивать и в Долине Холланд, сидя за столом напротив Стэйси, но чтобы оставаться Вестником в Уайттейл, ему приходится время от времени возвращаться в горы. В такие ночи, когда Иаков пытается заснуть, ему снова и снова снятся кошмары, более озлобленные, яркие и жестокие, чем все те, что снились до этого, искажённые и неправильные, но всё равно словно бы насмехающиеся над ним — не дающие убить Миллера в пустыне, пока он поедает куски его плоти, а молочно-белые глаза и обветренные потрескавшиеся губы не говорят безжалостно: «Хэй, Иаков, какого хрена ты творишь?»; старик Сид, безжалостно избивающий его, пока Иаков давится слезами, а обмякшие тела Иосифа и Иоанна безжизненно лежат на полу; огонь, бушующий в сарае, запирающий его внутри, сжигая не только лицо и правый бок, а его рёв, его крики заглушали отчаянные вопли его братьев, пытающихся добраться до него. Как правило, он спит даже меньше, чем раньше, когда пытается лечь в постель без Стэйси, и каждый раз испуганно просыпается. Сердце неистово колотится, грудь вздымается, а руки дрожат. Этими ночами он курит, затягиваясь сигарета за сигаретой и покачивая ногой, в попытках справиться с тупой болью в груди и жжением от усталости в глазах. Стэйси же не склонен запоминать свои собственные сны, и этот факт приносит ему невероятное облегчение. Он прекрасно может представить, что уготовит ему мозг, когда он наиболее уязвим: отец, прокрадывающийся в его комнату, до того, как бабушка получила над ним полную опеку; его бабушка, узнающая об Иакове и о том, что сделал Стэйси, что с ним сделали, плачущая и яростная, но отрекающаяся от него; сломанная шея Илая Палмера в синяках и дымящееся пулевое отверстие прямо между глаз Тэмми Барнс; кричащая Далила, сгорающая и вопящая, пока вдали слышится едва различимый плач ребёнка; пустые молочно-белые глаза салаги, смотрящие на него, её голова наголо обрита, а тело сверкает от блажи — и он рад, что ему не приходится сталкиваться со своими личными демонами в месте, которое он не в силах контролировать. Они не могут спать вдали друг от друга, и обычно даже не пытаются.***
Иаков опаздывает уже на три часа, но так ему и не позвонил. Иногда поездка занимает больше времени, иногда Иаков замыкается в себе и пытается пережить разлуку, и Стэйси больше всего на свете ненавидит такие ночи. Обычно он проводит их за письменным столом в своём кабинете, рассеянно покусывая кончик дешёвой ручки и просматривая документы. Кто-нибудь из избранных обычно заглядывает к нему, по-доброму улыбается и предлагает напиток или перекусить. Большинство Верных, которыми он командует, приехали из Фоллс-Энда. Есть немало людей Иакова, тренировки для которых Стэйси проводил лично, а также небольшая группа из тех грузовиков, что отправлялись в неизвестном направлении. В итоге те попали на территорию Иосифа, и хотя на них не было видно каких-то внешних травм, их приторно-сладкая преданность раздражала его, пока Стэйси немного не успокоился и не изменил подход, чтобы лучше они соответствовали его потребностям. Также на ранчо живут несколько Верных Иоанна. Его самый главный приближённый часто ходит за Стэйси тенью, а выражение его лица противоречиво, словно он ожидает, будто Иоанн в любой момент войдёт в двери. Он предан ему, как и все остальные, но люди Иоанна более злы и порочны, чем те, кого Стэйси обучал лично, или те, кого обратил в веру Иосиф. Стэйси завёл привычку отсылать их подальше, занимая чем-нибудь, чтобы они не оставались без дела. Однако сейчас к нему никто не приходит, а Иаков так и не звонит. Стэйси проводит большую часть ночи, читая текст, который тут же забывает, и кусая ручку до тех пор, пока та не ломается, заливая чернилами рот. С тёмно-синими пятнами на губах и горьким привкусом во рту, Стэйси тащится в главную спальню и падает на слишком широкую кровать. Простыни пахнут ими, древесный и чистый запах, как любимое мыло Иакова. Он прижимает подушку Иакова к себе, засыпая с хмурым выражением лица. И пусть ему не снятся сны, проснувшись утром, он чувствует себя ещё более измученным, чем когда ложился.***
От Иакова нет новостей уже два дня, и Стэйси сходит с ума. Никто не знает, где он, только то, что Иаков сказал одному из своих охотников, что скоро вернётся. Никаких деталей предстоящей миссии, никаких сроков, ничего. Всё могло идти по плану Иакова и с таким же успехом пойти ко всем чертям. Стэйси не знает, никто не знает. Иаков мог лежать мёртвым где-нибудь в канаве, его джип мог врезаться в дерево. Его могли повесить в Роще или поставить босыми ногами в надувной бассейн, пуская по телу ток. Вестник Шрёдингера. В голове Стэйси Иаков одновременно жив и мёртв, и он не узнает правды, пока этот засранец не явится домой. Этот мудак даже не попрощался. Когда он вернётся, Стэйси прикончит его. Каждый раз, когда он думает об этом, кожа зудит, заставляя его непроизвольно царапать ногтями руки и горло. Несколько раз он стирал кожу до крови, сам того не осознавая. Кончики его пальцев липкие и влажные, а в воздухе витает запах железа. Грёбаный страх разлуки, будто он один из судей Иакова. Сходит с ума, когда ложится спать, но на самом деле не спит, это больше похоже на дремоту, чтобы дать ему немного отдохнуть, но кажется его тело просто имитирует этот процесс, и вместо того, чтобы подзарядиться, он бездействует. У него садится батарея, и несколько часов спустя он встаёт с постели, в голове туман, а тело вялое и неживое. Измученное, круги под глазами, кажется, становятся всё темнее с каждым часом, по цвету похожие на мешки для трупов. Они с Иаковом не разлучались так надолго со времён заточения в «Волчьем Логове», и, к счастью, большую часть того времени он провёл в отключке. Стэйси набирает номер Иакова, а из динамика доносятся лишь гудки.***
На четвёртый день к нему в кабинет приходит Вера, пытаясь накачать его наркотиками. — Когда он вернётся, я убью его нахрен, — Стэйси меряет шагами ковёр, но ей всё равно. Он дёргает себя за волосы, завершая очередной круг, и начинает снова. — Я уверена, с ним всё в порядке, — говорит Вера, но она повторяет это с тех пор, как приехала вчерашним утром, и с каждым новым повторением её голос становится всё более неуверенным. Один из Верных Стэйси связался с ней и попросил о помощи, зная, что они близки. Они не хотели впутывать Отца, и Вера почувствовала облегчение. До телефонного звонка она предполагала, что Иаков уже вернулся, и догадывалась, что Отец думает так же. Верные Иакова были до смешного преданны, вероятно, им было велено сообщать всем, что он вернулся самым туманным способом. Их Стэйси тоже прикончит. Он предполагает, что Иосифу лучше не знать, где пропадает его старший брат, пусть он думает, что Иаков занимается своими делами, разъезжая между Долиной Холланд и горами. Но если он в скором времени не вернётся, кто-нибудь обязательно проболтается, и тогда выяснится, что Вестник Уайттейл пропал без вести. А, быть может, кто-то из Верных Стэйси проболтается, что у их Вестника нервный срыв. — Тебе нужно поспать, — говорит ему Вера, стараясь, чтобы её голос звучал тихо и непредвзято. Она с жалостью наблюдала, как Стэйси нервно дёргается, мечась по комнате, пока сама она замерла возле его стола. — Ты загоняешь себя. — Я собираюсь прибить его, — бормочет он. Стэйси останавливается возле кофейного столика, расположенного между двумя чёрными кожаными диванами, которые, как с грустью сказал ему Иаков, всё ещё пахли Иоанном, его маслом для бороды и дорогим одеколоном. Взглянув на них на мгновение, он закрывает лицо руками. — Я пытаюсь заснуть, но у меня не получается, Вера. — Ты позволишь мне дать тебе кое-что, просто чтобы уснуть? — она сокращает расстояние между ними, пытаясь двигаться плавно. Но Стэйси всё равно вздрагивает, когда она подходит ближе, как будто не слышал ни слова из того, что она сказала. — Посмотри на себя, Персик. Позволь мне помочь. — Ты можешь помочь, вернув мне Иакова, — Стэйси не сопротивляется, когда она решительно уводит его, придерживая за локоть мягкой тёплой рукой. Кажется, что путь из кабинета в спальню занимает несколько часов, словно отнимав оставшуюся у него энергию. Он податлив, как кукла, как измученный ребёнок, когда она помогает ему скинуть ботинки и перевернуться на спину. Простыни под ним больше не пахнут Иаквом, только Стэйси. Они прижимает к его губам пару таблеток, казалось бы, взявшихся прямо из воздуха, но, возможно, она просто держала их в руке всё это время. Отдельные детали просачиваются в сознание, но сразу покидают его, будто песок сквозь пальцы. На мгновение таблетки тяжело оседают на языке, горькие и огромные, прежде чем он проглатывает их. В горле першит от едкого привкуса, но он слишком устал, чтобы жаловаться на это. — Хороший мальчик, — шепчет Вера. Её рука оказывается в его волосах, ласково поглаживая. Стэйси не помнит, чтобы она вообще шевелилась. — С каких это пор блажь делают таблетками? — спрашивает Стэйси. — Это не блажь, — просто ответила она. — Раньше я принимала их, чтобы заснуть во время ломки. Они сильные, должны вырубить тебя довольно скоро, — Вера осторожно отодвинула в сторону все свои воспоминания о прошлом и сосредоточилась на настоящем, на большой и пустой кровати Стэйси и муках печали на его лице. — Останешься со мной? Может быть, я смогу уснуть, если рядом кто-то будет, — его веки уже потяжелели, но он заставлял себя смотреть, как Вера забирается в постель рядом с ним. Моргает медленно, по-совиному, устраиваясь поудобнее. Хотя это неправильно, её тонкое крошечное тело, свернувшееся калачиком рядом с ним там, где должен быть Иаков, его огромный Иаков, покрытый шрамами, но это лучше, чем ничего. Вера позволяет ему обхватить свою руку, притягивая ближе. — Обычно я не такой слабый, клянусь. — Я не думаю, что ты слабый, — шепчет она. А голос её звучит будто издалека, Стэйси чувствует её ладонь на своей щеке. — Я думаю, что ты уже давно не позволял себе побыть слабым. Спи, Стэйси.***
Ему снится, что он недостаточно силён, чтобы одолеть Илая. Снится, что это на его собственной шее красуются фиолетовые синяки, его шея сломана под неестественным углом. Снится, что его проклятая душа застряла в «Волчьем Логове», из-за того, что Бог знал, что он в будущем сделает ради Иакова. Пока Тэмми пытает Иакова, стоящего босыми ногами в чёртовом надувном бассейне с чизбургерами, Стэйси воет и вопит. И всё это время Иаков не сводит с него глаз, единственный в этом чёртовом бункере, кто может его видеть. — Прости меня, прости, — плачет Стэйси, горячие жгучие слёзы текут по его щекам, пока он пытается обхватить плечо Иакова, но руки проходят насквозь всякий раз, когда он пытается прикоснуться к нему. — Ты слабак. Омерзительный, — шипит Иаков горьким искажённым голосом, и Тэмми снова думает, что эти слова адресованы ей. Она в последний раз повышает напряжение, и Стэйси, замерев, наблюдает, как Иаков трясётся, трясётся и трясётся, пока внезапно не перестаёт. Сопротивление устраивает вечеринку. Стэйси тошнит.***
С трудом возвращаясь в реальность, он вспоминает свой сон. Солнце поднялось высоко в небе, а он один в своей постели. Ни Веры. Ни Иакова. Простыни совсем холодные, когда он проводит по ним рукой. Стэйси с горечью вспоминает первое утро после проведённой с Иаковом ночи, когда он проснулся в комнате совершенно один, не имея ни малейшего представления о том, что его ждёт впереди. Некоторое время он просто лежит, уставившись в потолок. Ты слабак. Омерзительный. Голос Иакова набатом отдаётся у него в голове в такт нарастающему давлению за глазницами. Каким-то образом он всё же чувствует себя лучше. Отдохнувший, но слегка расфокусированный, словно с похмелья. После душа, на принятие которого у него уходит целая вечность — он игнорирует банные принадлежности Иакова, его полотенце висит на обратной стороне двери — Стэйси спускается по лестнице и направляется на кухню. Там он и находит Веру, выглядящую немного хуже. Взъерошенные распущенные волосы и тусклые глаза. Она обеими руками сжимает кофейную кружку, поднося её к губам, будто это единственное, что не даёт ей упасть замертво. — Ты в порядке? — спрашивает Стэйси хриплым, скрипучим голосом. Горло почему-то болит. Увидев кофе, он немного воспрял духом, шаркая к чайнику, чтобы налить себе чашку. — А ты в порядке? — её карие глаза налились кровью, когда она рассматривает его, переводя взгляд на завитки отросших волос, с которых капает вода, стекая между лопатками. Это даже не его рубашка, а Иакова, думает она, судя по тому, как та ему велика. Стэйси вопросительно мычит, чтобы его можно было услышать сквозь звон ложки о края керамической кружки. — Ты не давал мне спать всю ночь, — Стэйси замер, кофе всё ещё кружится по инерции, хотя он и перестал двигать ложкой. — Разговаривал во сне, размахивал руками, — она не упоминает о его слезах или о том факте, что он перебудил половину ранчо. — Из-за таблеток я не могла разбудить тебя, ровно как и оставить в подобном состоянии, — он слышит, как она трёт лицо, так часто делает Иаков. Семейная привычка. Пусть даже она сестра не по крови, Вера провела много времени у Святого Франциска, чаще видясь с Иаковом, чем с Иосифом. Когда его тело расслабляется, он бормочет извинения и возвращается к своему кофе. Ложка дрожит в его руке, звякая о стенки кружки. — Чем бы ни был занят Иаков, лучше бы оно того стоило, — слышит он, как Вера бормочет себе под нос.***
Следующей ночью она не пытается накачать его наркотиками, просто идёт к нему в спальню, ложась в постель. — Если он не вернётся к завтрашнему вечеру, боюсь, мне придётся сообщить Отцу, — шепчет она в темноту. В её голосе звучит искреннее сожаление, но она не может ничем помочь. Если Сопротивление пронюхает о том, что два из трёх регионов скомпрометированы, даже будучи ослабленными они могут попытаться взять над ними верх. Для Иакова, где бы он ни был, может оказаться слишком поздно. Был. Есть. Но, возможно, Стэйси удастся его спасти. — Всё в порядке, — отвечает он. Прошло пять дней полного неведения. Даже Верные Иакова начинали беспокоиться, столь же отчаянно нуждаясь в новостях, как и Стэйси. Они созванивались каждые несколько часов, чтобы обменяться информацией, но сказать им было нечего. По-прежнему ничего. Вера прильнула к нему, крепче прижавшись к груди. Её волосы пахнут его шампунем, и она, наконец, сменила своё кружевное платье на чистую пижаму Стэйси — пару спортивных штанов и старую застиранную футболку с логотипом центра К.Л.Ы.К. Без своего привычного платья, Вера будто лишилась доспехов, стала мягче и ещё моложе, чем есть на самом деле. — Я не хочу потерять ещё одного брата, — говорит она, прижимаясь лицом к его шее. Стэйси чувствует влагу на своём кадыке, но всё же Вера не даёт волю слезам. — Если он уйдёт, то и ты уйдёшь за ним следом, и что тогда останется делать мне? Для меня остаться одной с Отцом это слишком. Веки Стэйси становятся всё тяжелее и тяжелее, пока он едва слышно повторяет: — Всё будет хорошо.***
В темноте, резкий и пронзительный, раздаётся телефонный звонок. Вера протестующе прижимается к его шее, когда Стэйси пытается высвободиться из её объятий. Первые несколько шагов даются ему непросто, но к тому времени, как он добирается до телефона, Стэйси встаёт на ноги настолько устойчиво, насколько может. Луна всё ещё виднелась высоко в небе, а это означало, что спали они совсем недолго. Стэйси потирает глаза тыльной стороной ладони, медленно поднимая трубку и прикладывая её к уху. Он ждал звонка Верных Иакова и очередной не принёсшей плодов проверке, или, возможно звонка Отца. Но тот, чей голос он слышит — это сам Иаков, промычавший в трубку. — Ты здесь, Персик? — спрашивает Иаков. Его голос немедленно будит Стэйси, но от облегчения, нахлынувшего подобно цунами, ноги угрожающе подкосились. Он тяжело опустился в ближайшее кресло, слушая, как Иаков дышит, фыркая себе под нос. — Иаков, — всхлипнул Стэйси. Он сжал телефон в руке так сильно, что побелели костяшки пальцев. В темноте Стэйси с трудом различил, что Вера тоже проснулась. — Где ты? Ты в порядке? Господи, чёрт тебя дери, Иаков. — У меня для тебя сюрприз, — ответил ему Иаков, игнорируя все вопросы. На заднем плане Стэйси слышит свист ветра, врывающегося в открытое окошко машины. Слышится ещё что-то, едва уловимый звук — какой-то приглушённый стук. Отдалённый удар чего-то твёрдого о металл. — Сюрприз? — Вера стоит возле него на коленях, повернув голову к трубке в попытке подслушать. Стэйси наклоняется к ней. Они соприкасаются лбами и обмениваются облегчёнными взглядами, прежде чем в груди Стэйси закипает обжигающий гнев. — Сюрприз? Прошло пять дней, Иаков, и где, мать твою… — Не очень-то праведно с твоей стороны, Персик, — слышится отчётливой звук, с которым Иаков обхватывает губами фильтр сигареты. Стэйси даже кажется, что он слышит потрескивание табака, когда Иаков затягивается. — Язык, язык, язык. Что бы сказал Отец? — Где ты? — шипит Стэйси. Иаков, похоже, совершенно не в себе, и Стэйси моргает, думая, удалось ли тому вообще поспать за всё это время. Измученный и несчастный, совсем как Стэйси, но свободный. Шустрый и счастливый, когда никто не пытается им управлять. — Возможно, Иосиф сказал бы так же, — размышляет Иаков. Он мычит и постукивает пальцами по рулю, пока на заднем плане снова раздаются какие-то звуки. — Ну что ж. Будь готов встретить меня меньше, чем через час, Персик. Сюрприз, который я приготовил тебе, того стоит, обещаю. Пришлось усердно поискать, но я справился. — Иаков… — Меньше, чем через час, Персик. Скоро буду.***
Они сидят на крыльце перед домом, крепко прижавшись друг к другу и накрывшись одеялом, чтобы защититься от снега и ветра, когда тридцать пять минут спустя темноту разрезает свет фар. Машина быстро приближается к ним, мчась по недавно расчищенным улицам с невероятной скоростью. Несколько раз она виляет в сторону, но каждый раз выправляется, прежде чем развернуться. Когда машина подъезжает к главной дорожке ранчо, у Стэйси перехватывает дыхание. — Этого не может быть, — шепчет он. — Что? — спрашивает Вера. — Я почти уверен, что это моя машина. Она ярко-жёлтого цвета, как и его старая Х-Терра. Стэйси поднимается на ноги, а Вера следом за ним, одеяло сползает с плеч. Он сглатывает комок в горле и медленно спускается по лестнице, поскольку, конечно же, это его отвратительно жёлтая машина. Чётки его бабушки покачиваются на зеркале заднего вида. Иаков спрыгивает с водительского сидения с сигаретой в руке. Он делает последнюю затяжку, прежде чем отбросить её в сторону, и та приземляется где-то справа от него, с шипением падая в снег. Дым, горький и терпкий, вылетает изо рта белым облачком, когда он выдыхает. — Скучал по мне? — спрашивает Иаков, широко разводя руки в стороны и улыбаясь. Я собираюсь прибить тебя, думает Стэйси. — Тц-тц-тц, не раньше, чем увидишь, что я тебе привёз! — должно быть, Стэйси сказал это вслух. Он истерически засмеялся, закрывая глаза руками. Когда он открыл их снова, то увидел, что Иаков опустил руки, подзывая его ближе. — Сперва подойди ко мне. Губы Иакова отдают сигаретами и чем-то сладким, когда они сливаются в поцелуе. Это сочетание такое странное, крепкое и приторное одновременно, но Стэйси не отстраняется. Он прижимается к Иакову всем телом и вздрагивает, когда оказывается в его объятиях. Стэйси жадно берёт всё, что может получить: тёплый язык Иакова, его стон удовольствия, его руки, обхватывающие затылок и поясницу, притягивающие ещё ближе. Когда они прерываются, чтобы глотнуть воздуха, часть энергии словно покидает Иакова. — Я скучал по тебе, — шепчет он, уткнувшись носом в щёку Стэйси. — Не поступай так со мной, Иаков. Мы… мы не знали, жив ты или мёртв. Боже. Я почти не спал, пока тебя не было рядом, свёл всех с ума, — Стэйси хватается за его куртку, чтобы удержаться на ногах. Он непроизвольно касается Иакова, переживая, что тот может оказаться плодом его фантазии. — Я совсем не мог спать, — рассказывает Иаков. — Сначала уснуть не давало волнение, азарт погони. А потом, когда пришло время перевести дух, я просто не мог отключиться надолго, чтобы… в общем, я вернулся. Хочешь посмотреть, что я привёз? — он вырывается из хватки Стэйси, почти колеблясь, когда тот жалобно протестует. Но оно того стоит. Оно стоило всего — разлуки, бессонных ночей, грёбаных часов, проведённых за рулём, энергетиков и никотина, которые он поглощал, чтобы держаться в тонусе, чувствуя себя каким-то психом. Но оно того стоит и, возможно, это самая романтичная вещь, которую Иаков Сид делал в своей жизни. С такого расстояния Стэйси видит тёмные синяки от усталости под глазами Иакова. Посмотрев на него внимательней, Стэйси уверяется, что по крайней мере один из этих синяков появился от удара по лицу. Также он замечает и другие отметины, например, заживающий порез на губе и глубокую рана, разделяющую левую бровь, ту, над которой и был фингал. — Ты подрался? Ты в порядке? — Не сейчас. Позже, я обещаю. Просто подойди сюда, хорошо? — он снова подзывает Стэйси вперёд дрожащими пальцами. Стоит Стэйси подойти, как возле багажника Иаков снова целует его. — А теперь, вспомни… Стэйси чуть из кожи вон не выпрыгивает, когда слышит стук изнутри. Он тянется за пистолетом, который не взял, который прямо сейчас лежит на прикроватной тумбочке, но Иакова, кажется, отсутствие оружия не смущает. Наоборот, забавляет, если судить по кривой ухмылке на его лице. — Там… в багажнике кто-то есть? — спрашивает Стэйси, как только сердце чуть успокаивается. — Ты должен посмотреть сам, — мурлычет Иаков. Он театрально указывает на багажник и отходит в сторону, чтобы Стэйси мог открыть его. Затаив дыхание, он наблюдает, как Стэйси обводит губы языком и открывает багажник. Связанный и с кляпом во рту в багажник его отвратительно жёлтой Х-Терры — его чёртов отец. — О Боже, — шепчет Стэйси. — Да? — Иаков подошёл ближе. Он восхищается делом рук своих и машет Винсенту Пратту, который в ужасе смотрит на него. Иаков шевелит пальцами, заносчиво и насмешливо. — О Боже, — Стэйси зажимает рот рукой, когда отец переводит на него взгляд округлившихся глаз. Осознание медленно проступает на его лице, но Стэйси практически наяву видит, как над его головой загорается лампочка узнавания. Он пытается отпрянуть назад, убежать прочь, но бежать некуда, прятаться негде. — Что? Что там? — слышит он вопрос Веры. — Иди и сама посмотри, — отвечает Иаков, а голос его сочится гордостью. Он выводит на спине Стэйси успокаивающие круги и целует в уголок рта, снова вжимаясь носом в щёку. — Итак? Я справился? Прежде чем сойти с крыльца, Вера даёт указания кому-то из Верных, находящихся в дозоре или кому-то, кого разбудил шум. Оказавшись рядом со Стэйси, она берёт его за руку и спрашивает: — Кто это? — Это мой отец, — от шока Стэйси не может даже рот закрыть. Челюсть отвисает, когда он наблюдает, как его отец переводит отчаянный взгляд с него на Иакова и обратно. Пойманный в ловушку, стреноженный, как скот, готовый к забою. Когда всё это закончится, когда я уничтожу то, что осталось от Сопротивления, мы разыщем дорогого папочку, а? Я вырежу ему сердце для тебя сразу после того, как скормлю ему его собственный член. А если он мёртв? Оскверним его могилу. — Срань Господня, ты не забыл, — глаза затуманиваются, когда он подаётся навстречу Иакову, утыкаясь лицом в покрытую щетиной шею. — Как ты вообще его нашёл? Я даже не говорил тебе его имени, я… — Не имеет значения, — шепчет Иаков. — Ты рассказал мне о нём той ночью на крыше, а потом ещё раз не так давно, и я… я знал, что должен поймать его. Найти. Пусть даже тебе его грёбаные кости, если он уже умер, чёрт, Стэйси. Любовь, распустившаяся в груди Стэйси, заставляет всё тело трепетать. В отчаянии он хватает Иакова за рубашку, притягивая его ближе к себе. Ласкает каждый доступный дюйм его кожи, бездумно бормоча о своей любви. Тёплое тело Иакова, прижатое к нему, огромное и такое идеально подходящее к нему, именно то, по чему Стэйси никогда больше не хочет так отчаянно скучать. Вера отстраняется и оставляет лёгкие поцелуи на их висках, а после подзывает Верных. Она даёт им подробные инструкции касательно одной из исповедален Иоанна в подвале, чтобы те подготовили самую большую, чтобы предоставить своему Вестнику место для раздолья. После чего уходит, возвращаясь на крыльцо. Под одеялом, конечно, не так тепло, как рядом со Стэйси и Иаковом, но пока этого достаточно. Они заслуживают этого момента, своей любви и преданности. Вера думает о Трейси, а затем решительно обрубает эту мысль. Не хочет омрачать радость этого момента своим собственным затаённым страданием. — Спасибо, — шепчет Стэйси, наслаждаясь дрожью, которую вызывают у Иакова его слова, когда чужая рука крепко сжимает ткань его рубашки. — Боже, Иаков. — Твой, Стэйси. Я не позволю никому и ничему тронуть тебя, да? — глаза Иакова горят, когда Стэйси отстраняется, чтобы посмотреть на него. Он проводит пальцами по щеке Стэйси, обхватывает его подбородок и притягивает к себе для поцелуя. — Твой. — вторит ему Стэйси.— the end —