†††
Чимин опирается руками о раковину, наклоняясь и вглядываясь в зеркальную поверхность внимательнее. Оттуда на него немигающие уставились желтовато-зелёные глаза, переливающиеся другими оттенками по мере смены освещения. Худая кошка с проницательным взглядом неподвижно сидит на кафельном полу. Белый цвет плитки ещё сильнее оттеняет её угольно-чёрную шерсть, а уши то и дело подёргиваются в попытках уловить посторонние звуки. — Что за... Чернокнижник резко оборачивается, тут же убеждаясь, что животное находится в реальном пространстве, понимая, что это не оптическая иллюзия. Внутри него что-то бьётся: страх словно густой дёготь липко и стремительно разливается внутри. Он пропитывает каждую клетку, отравляет здоровое сознание. Руки парня начинают подрагивать, а в голове мутнеет. Животное тем временем, наконец, отмирает. Оно поднимается на четыре лапы и торопливой походкой выходит, исчезая из поля зрения брюнета. Кошка ведёт парня в самую глубь дома, мягкой поступью пробегаясь по тонкому ковролину, огибая предметы интерьера и приостанавливаясь, когда видит, что Чимин за ней не успевает. Такое поведение лишь подтверждало догадки о том, что она хотела, чтобы чернокнижник следовал за ней. Брюнету становилось не по себе. Этот дом — чужой. Он не имел тут и малейшей защиты, не ощущал себя достаточно комфортно и безопасно. Кроме того, если бы его нашёл Чонгук, то у мужчины явно возникли бы вопросы. В конце концов они вместе оказались возле неприметной двери. Толкнув её, Чимин оказался в просторной комнате, похожей на гостиную. Внутри располагались большой диван и журнальный столик, а к стене прилегал настоящий камин. Возле него стояло несколько полок, где были расставлены многочисленные фотографии. В помещении чувствовался уют. Чернокнижник в который раз убедился в том, что мужчина с ответственностью подходил к выбору и обустраиванию своего жилья. Кошка подошла ближе к полкам. Брюнет последовал за ней, стараясь вести себя как можно тише. Парень начал рассматривать фото в настольных рамках. На них были изображены, как предполагал Чимин, члены семьи и друзья Чонгука. Пейзажи на фоне не напоминали корейские побережья и в целом Корею, а атмосфера дома и уюта навевала Чимину тоскливые ностальгические воспоминания, погружая в собственное прошлое. У парня осталось не так много фотографий с мамой — пара штук, и то, в школьном возрасте, когда Чимин не мог похвастаться ни внешностью, ни крепкой тягой и привязанностью к родительнице. Он очень жалел, что не успел запечатлеть больше моментов с женщиной, не смог быть для неё хорошим сыном. Он чувствовал вину за то, что так и не стал для неё домом. Однако, что казалось странным: Чонгук на фото был намного моложе, чем он есть сейчас. Быть может, карточки датируются средней школой. А затем уже только в зрелом возрасте, совсем недавние фото, что видно и по внешности мужчины, и по качеству съёмки. Единственная фотография, где Чонгуку визуально можно было дать около двадцати лет — изображение, где парень с явной неохотой держит в руках свёрток с новорождённым малышом. Чимин обмер, ощущая, как сердце внутри пропустило удар, а затем наоборот, забилось с бешенной скоростью. Неужели у Чонгука была семья на Кубе? Или же на фото не его ребёнок? Разве мужчина ограничился бы одним кадром, будь это родная кровь? Почему следующие несколько лет его жизни будто бы стёрты с плёнок фотографий? Чимин отшатнулся от полки, услышав громкие звуки с первого этажа. На время того, как парень рассматривал фотографии, его сознание будто глубоко и полностью погрузилось в момент. Чернокнижник не мог понять, сколько времени прошло и что вообще изначально привело его в эту комнату. Или же кто. Вспомнив про ещё одну гостью, он начал осматриваться. В комнате парень был совсем один. Его проводница будто растворилась во времени и пространстве, потерялась среди старых и новых фотокарточек. Брюнет проморгался, возвращая себе ясный ум, и торопливо выскользнул из гостиной в коридор. Оттуда он добрался до лестницы. Перед тем, как спуститься, чернокнижник несколько раз вдохнул и выдохнул в попытке привести своё состояние в норму. Его ладони всё ещё дрожали, а куча вопросов в голове словно смерч обрушились на ослабленное сознание. Мысли крутились как в урагане, не давая зацепиться за что-то конкретное. Спустя несколько минут парень всё-таки взял себя в руки и неторопливо проследовал вниз, аккуратно переступая ступеньки. Негромкий голос Чонгука, как и характерные звуки готовки, слышались всё отчётливее. Запах яичницы с беконом и свежевыжатого цитрусового сока окутал кухню, из-за чего в животе Чимина призывно забурчало. — Me parece que la vena de la lengua pasa por tu culo porque hablas mucha mierda... Мужчина оторвался от экрана телефона и нарезки овощей, когда на кухню вошёл Чимин. Чернокнижник, который ночью вытворял такое, что от воспоминаний до сих пор дыхание сбивалось, сейчас стоял в коротких шортах и футболке на три-четыре размера больше него, с чёрным ураганом на голове и отпечатком наволочки на щеке. Но от этого он не становился менее привлекательным, а, скорее, наоборот. Чонгук всё ещё хотел его. — Доброе утро, — мужчина ласково улыбнулся своему любовнику. Он чувствовал, как разливается противоречивая и разрывающая внутренности смесь из нежности и страсти от вида такого домашнего парня. — Доброе утро... Чимин прекрасно ощущал на себе многозначительный взгляд Чонгука. От воспоминаний о вчерашней ночи он прикусил губу и приложил холодные ладони к заалевшим щекам. Картинки их секса калейдоскопом завертелись в голове, вытесняя тревожные мысли и тяжёлые вопросы. То, как они чувствовали тела друг друга и какое удовольствие оба получили от одной только совместной ночи — поражало чернокнижника. Если он мог отрицать свои зарождающиеся чувства к Чонгуку, то их тягу на физическом уровне — нет. Ему нравилось абсолютно всё в своём любовнике: родинка под нижней губой мужчины, которую он вчера выцеловывал, его широкие плечи, куда он закидывал свои лодыжки, бёдра, что глубокими толчками вколачивались в чернокнижника. Кажется, при желании Чонгук мог бы лопать ими арбузы, которые Намджун выращивал на своём участке. Чимин был абсолютно влюблён в их секс. Что-то в сковороде на плите зашипело и брюнет поспешил к ней, старательно обходя зону видимости самсунговской камеры. — Я не помешал? Ты с кем-то разговариваешь?.. — Чонгук не отводил взгляда от смущённого брюнета. Тот всё время оттягивал шорты и прятал лицо в мягких тёмных прядях. Волчонок в шкуре невинной овечки. Он отвлёкся, когда из динамика послышался навязчивый кашель. Мужчина посмотрел обратно на телефон, установленный на специальной подставке. По ту сторону экрана на него блестящими подозрительно глазами смотрела смуглая брюнетка с пухлыми губами и выразительным декольте. — No es Taehyung, ¿verdad? ¿A quien miras? Presentarme a él. Чимин, услышав мелодичный женский голос, вздёрнул бровью и повернулся в сторону Чонгука. В грудь кольнуло так же, как это ранее было на втором этаже, а спустя секунду он почувствовал горчащие на корешке языка разочарование и стыд. Быть может, ему вовсе не следовало оставаться? Однако к чему тогда приятная забота с утра, этот аппетитный завтрак, пожирающий чернокнижника взгляд? Может, Чонгук действительно что-то скрывал? Или... Кого-то? Однако в разрез мыслям, девушка на экране не выглядела рассерженной или ревнующей. И это несмотря на то, что она явно заметила Чимина. Нетрудно понять, чем они с Чонгуком занимались прошлой ночью. И всё равно по сравнению с тем же Чимином она была больше, чем доброжелательна. «Вспыльчивый никогда не познает истины», — старательно напоминал себе брюнет, помешивая деревянной лопаточкой поджаривающийся бекон. — Acaba de despertar. Te llamo luego, Elena, — Чонгук нажал на кнопку блокировки экрана, выключая звонок несмотря на ругательства девушки, а затем отложил нож в сторону. Он вытер руки о полотенце, неторопливой поступью направляясь к партнёру. Чимин смотрел на него с вызовом и без тени улыбки. Если у Чонгука была жена или ребёнок на Кубе, то молодому человеку не место в этом доме и рядом с этим человеком. Мужчина может прямо сейчас покончить с трапезой и трахнуться с собственной рукой. Женатые мужчины — табу для Чимина. Он не хотел быть тем, кто участвовал бы в подобных драмах. Да, они ничего друг другу не обещали: Чонгук не обещал Чимину верность и здоровые отношения, а Чимин Чонгуку продолжение и повторение ночного безумия, разделённого на двоих. Разочарование чернокнижника будет размером с Марианскую впадину, если в итоге выяснится, что музыкант приехал в Корею не ради «менталитета», а только затем, чтобы крутить интрижки на стороне, развлекаться подальше от своей семьи. И будет лучше, если Чонгук скажет это сразу. Никаких привязанностей, никакого разбитого сердца. Пластырь всегда лучше сдирать сразу. — У тебя сейчас такой убийственный взгляд. Уже думаешь над тем, какое из моих фото прикрепить к кукле вуду? — черноволосый бесстрашно подошёл к ведьмаку. Одной ладонью он обвил тонкую талию, тут же забираясь под свою же футболку. Подушечками пальцев он провёл по лунным татуировкам, притягивая строптивого ещё теснее. — Ах, щекотно, — брюнет тихо вскрикнул и начал ужом выворачиваться из-под стальной хватки, — не работаю с куклами вуду, но с туалета ты точно не встанешь ближайшие сутки, если не скажешь, что та женщина — не твоя жена, а на Кубе тебя не ждут семеро по лавкам, — Чимин приподнял подбородок, когда музыкант второй рукой потянулся к тонкой шее, где красовались несколько бурых засосов. Чонгук напрягся буквально на мгновение, что для взгляда обычного человека было практически незаметно, а затем тут же взял себя в руки и произнёс весёлым тоном: — Ну... Елена не моя жена, но насчёт семерых по лавкам подтвердить не могу... Чимин предупреждающе сощурился. Чонгук шутил, но чернокнижника не отпускала кричащая в рупор мысль о том, что что-то не так. — ... в конце концов, у меня шесть племянников, сестра и трое братьев, — закончил мужчина, едва сдерживая смех. Скуксившееся лицо Чимина сказало мужчине больше, чем любые другие слова. Чонгук, видя выражение лица любовника, не выдержал и захохотал, по привычке откидывая голову назад. Чимин в ответ на это тихо зарычал и потянулся к выступившему кадыку, ощутимо его прикусывая. — Чтобы ты тридцать часов сидел на туалете, аминь... — забормотал он, шлёпая по бицепсам мужчины, требуя от того отпустить его из своей хватки. — Спасибо, mi luna. Я приготовил для тебя завтрак, — Чонгук поцеловал брюнета в тёмную макушку, тут же принюхиваясь и узнавая запах своего шампуня. Чимин, наконец, высвободился из сильной хватки и подошёл к барному вытянутому столу, где уже стояли тарелки с яичницей. Молодой человек делал вид, что его безумно волнует еда, хотя внутри тревожность сжимала виски чернокнижника словно шипастый венок, впиваясь в кожу своими колючими отростками, проникая глубоко и основательно. — Не знал, что ты любишь, поэтому... В холодильнике ещё есть сырники... Чонгук подошёл к нему сзади и положил ладони на стойку по обе стороны от партнёра, заключая его в небольшой капкан, пахом непроизвольно притираясь к упругим ягодицам. Чимин так же инерционно подался назад, откидывая голову на сильное плечо, пока его ушко начали выцеловывать и покусывать. — Ты умеешь готовить? Я думал, что человеку с таким доходом это не нужно... — ему было трудно разговаривать на отвлечённые темы, но раскрыть свои подозрения он не мог. Шутки Чонгука и произошедшее утром не сходились. — Умею, но не все блюда... Однако... Ты такой вкусный, что теперь мне не обязательно готовить что-то, чтобы съесть деликатес... Напомни, почему у тебя до сих пор нет отношений?.. — Чонгук выдыхает эти слова хрипло, пока Чимин инстинктивно выгибается, потираясь о твёрдость мужчины. — Сатана ревнует... В конце концов Чимин решает довериться партнёру и отпустить себя хотя бы на некоторое время. Он наслаждается горячими поцелуями и нежными касаниями, понимая, что внизу живота затягивается знакомый узел желания. Чонгук проворной ладонью проникает под домашние шортики, поглаживая обнажённую ягодицу и тут же выдыхая со смешком: — Игнорируешь бельё принципиально? — Ну, ты же не положил мне своё... А господь бог не подкинул парочку с неба. Видимо, не понравилось моё вчерашнее представление. Жаль, я старался... — брюнет произносит последние фразы с наигранным разочарованием, слушая игривый смех Чонгука. — Зато мне понравилось, hermoso... Чимин флиртующе стрельнул взглядом из-под длинных ресниц, а затем потянулся к карману шорт. Он вынул оттуда небольшой тюбик со смазкой, который прихватил из спальни, а затем начал постукивать им по сильной руке Чонгука. Тот растянул жадные губы в неверящей ухмылке, будто бы сомневаясь в том, что ему действительно попался такой идеально-развратный любовник. Позавтракали они уже после, ещё более растрёпанные, чем до пробуждения. — Кстати, ты не говорил, что у тебя есть кошка... — он собрал посуду в мойку, поблагодарив Чонгука за вкусную еду мимолётным поцелуем в висок, используя как можно более мягкий и расслабленный тон. — М? У меня нет кошки, — мужчина приподнял брови, пытаясь понять, о чём говорит любовник. Музыкант откинулся на стуле, следя за порхающим по кухне Чимином. Тот делал вид, что с любопытством изучает многочисленные полки, особое внимание уделяя баночкам с травяными сборами чая. После ответа Чонгука сердце чернокнижника бухнуло куда-то вниз. — Вот как... Видимо, показалось. Может быть, с улицы кто-то мяукал, — парень потянулся к банке, кидая на Чонгука немое «можно?». Мужчина тут же кивнул, подмахивая ладонью в жесте «бери и смотри то, что желаешь нужным». — Не расскажешь, откуда у тебя такие способности? Чимин замер на несколько секунд, принюхиваясь к знакомому запаху женьшеня и мяты. Он плотно закупорил крышку с изображением китайской фрески и положил ёмкость обратно. — Тяжёлое детство, — он пытается сделать голос как можно непринуждённее, напоминая сам себе, что научился жить со своими травмами и идти вперёд, несмотря на обстоятельства его рождения, — мама постоянно работала, а отца не было вовсе. В школе узнали, что я гей... Чонгук нахмурился, подозревая, о чём может пойти речь. — Конечно, они не были довольны. Подростки бывают очень жестоки. Выпивают кровь получше, чем всякая бесовщина, — брюнет, наконец, закончил с осмотром и оглянулся на мужчину, опираясь бедром о кухонный гарнитур, — так получилось, что я оказался в нужное время и в нужном месте. «В петле и на перекрестке. Обмазанный кровью в качестве катализатора для ритуала, полный ненависти к своему обидчику», — он не договорил эту фразу, но в тишине кухни повисла явная недосказанность, где Чонгуку разрешалось самому выбрать приемлемый для его психики вариант окончания этой истории. Каждый из них погрузился в свои мысли. — Но, знаешь, я даже рад, что всё так вышло. У меня есть доход, есть эгрегор, к которому я привязан. Есть друзья. Большего мне и не нужно, — Чимин постарался вывести разговор в более позитивное русло, но Чонгук, казалось, по-прежнему оставался в своих тяжёлых раздумьях. Он проницательно посмотрел на чернокнижника, а затем тихо, но внятно спросил: — Ты действительно так думаешь? Что ты не одинок и не нуждаешься в чьей-либо компании? Ты думаешь, что твоё погружение в эту деятельность — не способ игнорировать реальность, в которой на самом деле ты всё ещё тот самый мальчик, который бежит от своих проблем? Чимин оцепенел. Он застекленевшим взглядом посмотрел на Чонгука, немигающие глаза которого цепко следили за малейшей его реакцией. Эта игра напоминала хождение по лезвию. — Я не пытаюсь упрекнуть, — мужчина решил нужным объяснить, не желая портить отношения со своим любовником, — я понимаю тебя. Я думаю, что ощущаю к тебе что-то особенное именно поэтому. Пока я ищу ещё одну реальность в музыке, ты ищешь её в магии... — Нет, ты не понимаешь, — брюнета до дрожи в теле бесила эта фраза. Тем более, когда её произносил кто-то вроде Чонгука. С дорогими тачками и деньгами, с большим домом, с крепкой семьёй и их поддержкой. Потому что сытый голодного не поймёт. — Что ты можешь понимать? Я больше, чем уверен, что у тебя была и есть благополучная семья, где ты любимый сын, которым гордятся родители и дедушки с бабушками. Я больше, чем уверен, что ты добился этого всего не с парой тысяч вон в кармане. Ты не понимаешь, Чонгук... — Моя мать — азиатская шлюха, которая залетела от одного из своих клиентов. Эта фраза разбивает просторное кухонное пространство на мириады осколков. Чимин будто перестаёт дышать, судорожно осматривая лицо музыканта напротив. Тот не отрывает медовых глаз, в которых плещется целый океан боли и горечи. В нём бы утонуть и погибнуть, но Чонгук — его хозяин, и поэтому жить всё-таки приходится. Так же, как и Паку со своим. — Она даже не знала, кто именно мой папаша. Хуже всего знаешь что? — Чонгук подаётся вперёд, накрывая подрагивающие ладони брюнета. Он берёт их в свои, а затем прижимает ко рту, губами касаясь тыльной стороны. Мужчина будто в поисках ласки трётся гладко выбритой щекой о нежную кожу, продолжая тихим шёпотом: — у неё были все шансы выбраться. Но она выбрала кокаин. Продала меня за две дозы. — Чонгук... — Чимин берёт его лицо, сжимая несильно фалангами пальцев острые скулы. — Всё в порядке, — музыкант целует партнёра в один из пухлых пальчиков, что оказался ближе всего. Он будто порывается сказать ещё что-то, поделиться чем-то важным, однако заканчивает совсем с другим настроением: — это не к тому, что я хочу помериться с тобой травмами. Я желаю дать тебе понять, что в полной мере могу осознать, насколько тебе больно и плохо. Ты прав, я не добился этого... — он обводит взглядом пространство вокруг себя, — ... всего без помощи родителей и друзей. Но я также думаю, что сюда меня привели желание и целеустремленность, любовь к музыке. Но твой путь... Я горжусь тобой, Чимин. Чернокнижник опускает ладони, отводя воспалённый взгляд. Он смотрит куда-то наверх, чтобы ни единая предательская слеза не смогла пролиться, пока мужчина говорит. — Ты невероятно сильный. В твоём возрасте я вёл себя... — Чонгук сглатывает, выдыхая натужно, словно ему бесконечно трудно делиться этим, — я наделал кучу ошибок в твоём возрасте. Хотя у меня было всё то, чего нет у тебя. Деньги, любовь, забота. То, что ты выжил в этом жестоком мире, то, что борешься до сих пор и каждый день, показывает тебя как твёрдую личность, которой только восхищаться. О тебе заботиться и любить, беречь как самое дорогое на свете. Чимину не говорили такого целую бесконечность. Целую вечность. Вечность, где он плетёт свечи для обрядов, а по одиноким вечерам пересматривает сериалы на нетфликс с бутылкой вина. Вечность, где рядом разве что ещё один мир, в котором тебе не всегда рады и не всегда довольны вторжением. Вечность, где тебе не рады даже в своём собственном мире. — Не нужно, пожалуйста, — Чимин машет в защитном и отрицающем жесте, часто вдыхая и выдыхая, пытаясь привести себя в норму. Чонгук сжимает челюсть. Внутри что-то рвётся с треском. Обычно он не выносит чужие слёзы, потому что от бессилия и непонимания сжимает грудь. А со слезами Чимина всё оказывается ещё сложнее: мужчина, наоборот, готов броситься в огонь и воду, лишь бы не видеть влажных дорожек на мягких щеках. Черноволосый встаёт из-за стола и подходит к Чимину, который пытается не скатиться в истерику, пока крупные слёзы градом катятся по лицу. Он судорожно вытирает их, глотая всхлипы, пока не ощущает сильную ладонь, что тянет его вверх. Парень подчиняется, поднимаясь на ноги, а затем оказывается втянутым в крепкие объятия. Их тела действительно подходят друг другу на все миллион процентов. Чонгук полностью прячет его в своих руках, пока Чимин красным носом зарывается в крепкую грудь, неслышно всхлипывая и обвивая талию мужчины своими ладошками. Они в обнимку стоят на кухне, залитой золотистым светом. Они ищут что-то друг в друге и находят. Что-то большее, чем секс на одну ночь. У одного из них душа чернее, чем ночь, пока у второго руки в чёрном воске от свеч.†††
— Мы будем выступать послезавтра в баре, — Чонгук выходит из машины и обходит её, чтобы открыть дверь Чимину, подавая ему руку. Брюнет до сих пор смущается этой изящной манерности Чонгука, учитывая то, что происходило между ними ночью. Мужчина тянется к волосам чернокнижника, стряхивая с них застрявший сухой листочек, тут же целуя в мягкие пряди. Чимин не отводит от него взгляда, ощущая, как внутри отзывается нежностью. Лицо Чонгука менялось почти до неузнаваемости — на сцене тот был похож на дьявола, а сейчас скорее напоминал ангельского херувима. — Я постараюсь прийти. Мужчина, удовлетворенный таким ответом, кивает, отстраняясь от Чимина. Тот снова тянется к брюнету и крадёт с распухших губ ещё один короткий поцелуй. Однако на этом прощание не заканчивается, потому что Чонгук прижимает парня ближе, на этот раз сам впиваясь в его рот. — Чонг... Чонгук, боже, увидят... — брюнет пытается отдышаться, когда музыкант наконец отпускает его, тут же высвобождаясь из загребущих рук, лукаво щурясь, — я чернокнижник, но не бессмертный. — Я заплачу за молчание, — Чонгука, казалось, ничто не могло смутить. Мужчина смотрел на парня всё с тем же восхищением, которое для Чимина было так непривычно. — Денег не хватит, — парень закатил глаза, вспоминая своих соседей. Он в последний раз посмотрел на Чонгука, а затем изгибает пухлые губы в нежной улыбке. — Мне нужно идти. Хосок и Намджун и так меня потеряли, я должен связаться с ними. — До встречи, mi luna. Мужчина опёрся бедром о капот машины и сложил руки на груди, отчего даже сквозь светлую сорочку отчётливо выделялись мышцы. Для Чимина это было ударом ниже пояса, однако он стоически выдержал такую наглую провокацию и, не торопясь, проследовал к подъезду. Перед тем, как шмыгнуть за стальные двери, чернокнижник обернулся и подмигнул любовнику, посылая ему воздушный поцелуй, слыша в ответ хриплый смех. Этот звук будил что-то абсолютно ошеломляющее в груди Чимина. Пробирал каждую клетку и вызывал ответную улыбку на собственном лице. Однако когда парень оказался на пороге собственной квартиры, ему стало не до смеха. Невооружённым взглядом можно было и не заметить, но так как в первую очередь он был чернокнижником, брюнет сразу же обратил внимание на несколько выцарапанных символов на свежем бетоне лестничного пола. Под ковриком обнаружился рассыпанный чернозём. Не нужно было много ума, чтобы понять, откуда его выкопали. Чимин не мог понять, кто устроил ему тёмную вендетту в виде подкладов с кладбища. Кому он насолил настолько сильно и кто знал его адрес? Фанатки Чонгука, которые проследили за музыкантами и приревновали его? Маловероятно, учитывая, что все прекрасно знали полигамный характер музыканта. Намджун и Хосок? Чимин даже не задумывался об этом варианте, доверяя своим друзьям больше, чем себе. Молодой человек прошептал несколько фраз, веником подмёл всю грязь и сразу же выбросил, а затем перечертил знаки, предварительно посоветовавшись с Хосоком. — Действительно считаешь, что это кто-то из знакомых? — друг был не на шутку перепуган, но чернокнижник поспешил его успокоить, тщательно отмывая руки. Он ощущал внутри непонятную смесь из усталости и тревожности, как это всегда было после чистки. Ноги подкашивались, будто Чимин совершил не обычную чистку дома, а сложный многоэтапный ритуал, требующий максимальной отдачи и сосредоточенности. — Не знаю. Быть может, кто-то просто подшутил, — он сам прекрасно понимал, что в этом случае ничто не наводило на обычное озорство, а источало вполне ощутимую энергетику порчи, — я разберусь с этим, не переживай, Хосок-а. Лучше расскажи, как вы вчера провели вечер? Тебе удалось получить номер Юнги? — О-о-х, бери выше, — Чимин приподнял брови, смотря на собственное отражение в зеркале. Его щёки лихорадочно горели, а чёлка намокла от того, как тщательно молодой человек споласкивал своё лицо, — он пригласил меня на их выступление, которое будет... — Завтра, да, знаю. Чонгук позвал меня тоже. — Думаешь, они пытаются склеить нас?.. — Ну, не знаю насчёт тебя и Юнги-щи, но вот Чонгук вчера вылизал и вытрахал из меня душу, — Хосок завизжал по ту сторону трубки, на что Чимин тихо рассмеялся, наконец укладываясь в кровать. — Я не хотел этого знать, ясно? Чернокнижник тяжело вздохнул и согласно угукнул, роняя голову на подушку. Он ощущал, как сознание становится ватным, а разум будто утекает сквозь пальцы, не давая парню погрузиться в полноценный сон. Вот голос Хосока слышится из динамика выпавшего из рук телефона, вот шум воды, которая продолжает хлестать из крана в ванной. Вот чёрная кошка запрыгивает на пустую часть кровати, устраивается и обвивает лапы хвостом. Вот маленький проводник Чимина садится рядом с животным, начиная гладить гибкое тело. Чернокнижник не во сне, но и не в настоящей реальности. Застрявший между материй, обездвиженный, словно кто-то вооружился волшебной палочкой и крикнул отчётливое «остолбеней!». Чимин не может и губами пошевелить, лишь смотрит на свидетелей своей слабости, вздрагивая всем телом от страха. Он думал, что давно перестал бояться. Он ошибался. Большие лучистые глаза мальчика смотрят на парня с переживанием, а затем его горячей щеки касается холодная призрачная ладонь. Чимин старается прижаться к своему личному помощнику, прикрывая глаза с полопавшимися капиллярами в обезвоживании. Банни пришёл к нему в ту ночь, когда Чимин пытался покончить с собой, но вместо этого провёл обряд на собственной крови. Мальчик тогда в качестве откупа потребовал шоколадных конфет и алкоголя, а будущий чернокнижник чуть не сошёл с ума. Так началась их «дружба», где мальчик являлся по просящему зову Чимина и был его направляющим по тропинке в тёмный мир, а Чимин за это оставлял шоколад и водку у кладбищенских ворот. Души, которые приходили в помощь ведьмакам, практикующим связь с мёртвыми, не были упокоены. Они служили только ради помощи, мучаясь в чистилище, привязанные к своим родным. Всего было несколько способов помочь душе ступить на путь перерождения, и в каждом из них требовались хотя бы имя или фото. Ничего из этого у Чимина не было. Сам мальчик тоже страдал, находясь между двух миров, однако и перестать являться Чимину не мог. Но и рассказывать что-то о себе он тоже отказывался, угрюмо дуя щёки на расспросы от Чимина о его родителях и причине смерти. И могилу мальчика он найти, почему-то, так и не смог. Чернокнижнику не было от этого проще. Одно дело, когда твоими проводниками становились пожилые люди, умершие естественной смертью, и совсем другое, когда это были маленькие дети, ушедшие из жизни по нелепой случайности. Чем меньше гроб, тем тяжелее его нести. Чем ярче улыбка Банни, тем горче Чимину. Злость внутри чернокнижника бурлила так, словно вместо крови по венам текла раскалённая лава. Каждый раз он думал о родителях мальчика: как можно не уследить, как можно забыть о своих обязанностях. Как некоторые люди становятся родителями, при этом не осознавая, насколько высокая ответственность на них ложится. Чимин до сих пор не мог завести животное, потому что после особо выматывающих ритуалов зачастую забывал покормить себя, не говоря уже о каком-то другом живом существе в его квартире. Под взволнованные искажённые связью крики Хосока и мягкое фантомное поглаживание по щеке Чимин провалился в тревожное забвение, прикрывая распухшие от слёз глаза. Чернокнижник проснулся в одной из бесконечности возможных вселенных. В носу тут же засвербило, из-за чего он смешно чихнул, а затем сел, опираясь ладонями о пляжный песок. Голову начало печь. Чимин приложил ладошку к макушке черных волос, осознав, что странные звуки, которые он слышал с самого начала, но никак не мог идентифицировать, это шелест морского прибоя, мерно облизывающего берег. Щурясь от яркого солнечного света, Чимин нашёл Банни, что сидел на границе между сухим и мокрым песком. Волны никак не могли добраться до смешных фиолетовых сандалий с причудливым Микки Маусом, из-за чего ребёнок то и дело тихо хихикал. Молодой человек поднялся на ноги, отряхивая от себя прилипшие песчинки. Он подошёл к Банни и уселся рядом, смотря на блестящую голубую гладь, на горизонте сливающуюся с синевой небес. — Где мы? — поинтересовался Чимин, начиная ковыряться во влажной земле, вырисовывая шутливое «jm+bunny=♡». Надпись спустя пару секунд смыл прибой, однако мальчик успел её прочитать и улыбнулся, обнажая передние зубы, из-за которых он был похож на кролика. Именно этим-то ребёнок и заслужил своё прозвище. — У меня дома. Мы с дедушкой и бабушкой часто приходили сюда, — в голосе мальчишки слышится тепло от воспоминаний, пока Чимин прикусывает губу, замирая всем телом. — С дедушкой и бабушкой? А твои... Родители? Папа и мама? Банни замолчал. Чимин уже пожалел о том, что начал выпытывать это у мальчика, когда Банни снова заговорил, тут же разбив чернокнижку сердце: — Я не помню маму. А папа... Папа не особо часто был рядом. Или обычно пил, — последнюю фразу он произносит настолько тихо, с явным оттенком стыда и сожаления, что брюнет хочет прямо сейчас до хруста в рёбрах сжать маленькое тельце в объятиях и больше никогда не отпускать. Однако Банни — сущность, которая никогда больше не сможет быть материальной. Погибший ребёнок, который был недолюблен своими родителями. Так похож на Чимина, что у того слёзы злости выступили, которые он тут же начал остервенело тереть, делая вид, что несчастные песчинки попали в глаза. — Поэтому... Поэтому ты просишь оставлять алкоголь? Твой папа мёртв? — Про алкоголь — да, — Банни пожал плечами, отвлекаясь на чайку, которая ходила рядом, кося на них круглым глазом, — папа жив. Сейчас он лучше. Он хороший сейчас. Чимин удивлённо посмотрел на ребёнка, на что тот приподнял брови. — Что? Я не держу на него зла. Я знаю и... — тут голос запнулся, потому что тема о том, как он застрял между материальным и фантомным, была особенно щепетильна, — ... и чувствую, что он винит себя. Это не так, Чимин. И ты не вини его. Чимин пробормотал что-то похожее на «хэй, соблюдай суффиксы, сопляк», а затем уставился куда-то на море. — Как я могу винить, если я даже не знаю его... — чернокнижник заметил вздрогнувшее тельце рядом и резко впился в Банни взглядом, — я знаю его? Брюнет плюхнулся на колени и подполз ближе к мальчику, который стал отворачиваться от него, пряча раскрасневшееся лицо. — Банни? — Мне нельзя это говорить! — ребёнок выкрикнул фразу, пока Чимин пытался понять, что же тот имел ввиду, — если ты узнаешь, то попытаешься меня упокоить, а мне нельзя уходить, мне нужно следить за папой! Брюнет судорожно размышлял о том, где же мог видеть отца этого ребёнка. Чимин не помнил, чтобы он строил взаимоотношения с людьми, которые имели зависимости. Это касалось как наркотиков, так и алкоголя. Хосок и Намджун точно не могли быть, потому что не выдерживали проверку возрастом, да и особенной страсти к запрещёнке у них не наблюдалось. Оставались только те, с кем чернокнижник мог познакомиться накануне. Тот, кто имел тёмное прошлое. Тот, кто жил у берегов Атлантического океана и Карибского моря, где пляжи блестели лазурным. Тот, кто держал фото с новорождённым Банни на полках в собственной гостиной. Тот, кто на вопрос Чимина есть ли у него дети, ответил шутливым «только если племянники». В голове наконец начал складываться пазл. Чимину было восемнадцать, когда Банни впервые пришёл к нему. Банни навсегда остался в своём семилетнем возрасте. Сейчас Чонгуку около тридцати трёх. Он похоронил своего сына, когда ему было за двадцать. Несколько лет его жизни просто выпало из объектива камер. Мужчина переехал в Корею, потому что не смог жить там, где умер его ребёнок, и начал заниматься музыкой, чтобы отвлечься от реальности. Оставался лишь один вопрос, на который Чимин бы не смог ответить самостоятельно. Чонгук солгал любовнику потому, что это было слишком тяжёлой ношей для него, или потому, что на его руках кровь собственного сына? — Боже... Боже ты мой... Что за чёрт... Чернокнижник начал подниматься на дрожащие ноги, прикладывая ладони к ушам, в которых всё громче звучал морской прибой, отдавая непонятной вибрацией, вызывающей необъяснимую тревогу. — Мне нужно... Мне нужно проснуться... Мне нужно сейчас же проснуться... Чимин оглядывает пляж, а затем смотрит на море. Он отрывает руки от головы и бросается в могучую глубину, что тут же сбивает его с ног. Чернокнижник погружается в прозрачную воду, добровольно тонет, даже не пытаясь выбраться обратно, наверх. Он медленно моргает, выдыхая последние крупицы воздуха и ощущая горькое удушье. Смерть мгновенно возвращает всё на свои места. Чимина — в его мир, где миссия ещё не окончена, где парню ещё рано на поклон к судным весам. А Банни в свой, где он будет терпеливо ждать следующего призыва от своего единственного и любимого чернокнижника, а ещё следить за папой. Хосок остервенело трясёт хрупкое тело, на что брюнет стонет от боли, не разлепляя глаз и пытаясь спихнуть с себя друга. — О боже, Чимин?! Ты в порядке? Я ужасно перепугался, думал, что с тобой что-то произошло. Я приехал, тут вода включенная и дверь не закрыта, а ты сам валяешься в лихорадке... Хосок прикладывает прохладную ладонь к горящему лбу Чимина. Парень тут же перехватывает тонкую кисть, открывая глаза, смотрит на Чона умоляюще. — Мне нужен номер Юнги. Ты дашь мне его? Хосок хмурит лицо в непонимании. — Это всё, что ты хочешь мне сказать?.. Боже, Чимин, мне ни одного члена ради тебя не жалко, честно... Просто скажи, как ты сейчас себя чувствуешь? Брюнет хрипло смеётся и тянется к Хосоку за объятиями, на которые тот с удовольствием отзывается, тут же укладываясь рядом со своим лучшим другом, начиная поглаживать его мягкие волосы. — У меня был сонный паралич, а Банни помог мне уснуть. Мне приснилось, как мы были на пляже, а затем он начал говорить о себе... Его отец — Чонгук, хён. Человек, из-за которого он не может уйти в мир мёртвых и обрести покой — чёртов Джей Кей... — О боже, малыш... — Хосок поражённо вздохнул, оглядывая исказившееся болью лицо, а затем прижался ещё крепче, через касания пытаясь передать свою поддержку. — Я уже спрашивал его о детях, но он ответил, что у него никого нет. Я не могу заявиться к нему и потребовать во всём признаться. Тэхён слишком скрытен и будет действовать в интересах Чонгука. Единственный, кто остаётся, — это Юнги. Банни нужно отпустить, понимаешь? Чимин поймал лицо друга в свои ладони, нежно поглаживая впалые щеки подушечками пальцев. — Понимаю, Чимини. Конечно, конечно, я помогу тебе. Ты же знаешь, я всегда буду на твоей стороне. Хосок прислоняется ко лбу Чимина своим, а затем целует в него же, выпутываясь из одеяла и начиная как следует укрывать своего друга. — Поспи немного, тот подклад высосал из тебя кучу энергии. Поспи, а я приглашу Юнги в гости на вечер. Мы сделаем всё, что возможно, Чимин-и. И на этот раз брюнет засыпает более спокойно. Без сновидений и температуры, покачиваясь в облаках Морфея, как на перинах, и ощущая безграничное спокойствие от того, насколько пусто становится в голове. Когда он проснулся в следущий раз — в спальне была уже кромешная тьма. Из соседней комнаты слышались тихие голоса и запах сигарет. Чимин с трудом разлепляет веки, чтобы усесться на кровати. Он замирает в такой позе ещё на пять минут, пытаясь придти в себя после исцеляющего сна. Чернокнижник босыми ногами встаёт на паркет и бесшумно следует в ванную. Из зеркала на него смотрит подобие Чимина — более тусклое, измученное, с потухшими глазами, но готовое идти до конца в попытке узнать всю правду и помочь душам отца и сына. Он ополаскивает лицо холодной водой, натужно выдыхая, вытирает его мягким полотенцем. На кухне Юнги курит в открытое настежь окно, смотря куда-то на яркие вывески и проезжающие мимо машины. Хосок сидит за столом, заставленным едой на вынос, доедая удон из картонной коробки. — Привет? Чимин проходит к другу, усаживаясь рядом и отрицательно качая головой на предложение поужинать. Юнги мельком бросает на него, казалось бы, равнодушный взгляд, а затем докуривает в пару затяжек. Он тушит бычок о старую медную коробку из-под чая, что Чимин оставил на подоконнике для того, чтобы потом перекрасить под свои безделушки. Музыкант ловит жадный взгляд чернокнижника, которым тот провожает полёт докуренной сигареты в мусорку, и кивает на свободное пространство рядом с ним. Чимин двигает стул, пересаживаясь ближе к окну, а затем с благодарностью принимает тонкую палочку. Ждёт, пока Мин её подпалит, а затем затягивается глубоко, ощущая внутри давно забытое удовольствие от того, как ядовитый дым заполняет лёгкие и царапает горло. Хосок сзади шуршит едой, а затем выходит из комнаты, прикрывая дверь. Брюнет чувствует невероятную благодарность за то, что этот человек есть в его жизни. Пару минут они с Мином молча сидят рядом, вглядываясь в муравейник из людей и гремящих машин, слушают звуки рекламы и отбойных молотков, которые не перестают работать даже ночью. Юнги не спеша тянется в карман чёрных джинс, вынимая кожаный портмоне. Оттуда он выуживает небольшой картонный квадратик, который кладет на подоконник перед Чимином. С фотографии на парня смотрят лучистые глаза темноволосого мальчика, который теперь как никогда напоминает Чонгука. Банни на фото счастливый и живой. Он уселся на спину Тэхёна, который поддерживает мальчика за его маленькие ножки, растягивая растрескавшиеся губы в своей фирменной улыбке. Позади них запечатлено колесо обозрения и множество других ярких аттракционов. Брюнет судорожно вздыхает и прикрывает глаза, потирая лицо свободной ладонью, пытаясь проглотить горечь, что влажным комком засела где-то в горле. — А... — он сипло прокашливается, а затем продолжает: — ... а Чонгук? Юнги закуривает вторую сигарету, покусывая ноготь на большом пальце, сдирая кожу кутикулы почти до крови. Он быстро моргает, начиная тихо рассказывать: — Чонсон не был желанным ребёнком. Чонгуку едва было девятнадцать, когда его очередная подруга залетела. Они оба не хотели этого ребёнка, — Чимин выдохнул едкий дым, вслушиваясь в низкий голос, ощущая, как внутри дребезжит от того, насколько знакомо звучала эта история, — девушка должна была пойти на аборт, родители Гука даже дали ей денег. Но в итоге она решила, что сможет подоить от них ещё больше во время беременности и оставила бэйбика. А родив, исчезла. Естественно, Чонгук был недоволен. Не знаю, чем занимался ты, когда тебе было девятнадцать, но Джей Кей был тем ещё прожигателем. Вскоре он пристрастился к азартным играм и алкоголю. Тогда это стало настоящей болезненной зависимостью. Он набрал множество долгов, правда, работал ради них, хватило совести не брать денег с родителей. Однако у него не было интереса к ребёнку, не было привязанности или отцовских чувств. Он сам ещё был ребёнком, о чём тут вообще можно говорить? Так продолжалось около семи лет. Мы с Тэхёном помогали родителям как могли, Чонгук практически не участвовал в воспитании сына. Чонсон рос хорошим и умным тонсеном. Юнги замолчал. В его глазах стояла невыразимая тоска, а бледные руки едва заметно подрагивали в нервном жесте. — В тот день ни я, ни Тэхён не смогли отпроситься с работы. Родители Чонгука были в отъезде. Мы подумали, что ничего не случится, если ребёнок останется с ним на сутки. И словно какая-то злая шутка судьбы: тогда же к нему в квартиру решили заглянуть люди, которым нужны были деньги. — Боже, блять... Чимин уже понял, что могло случиться дальше, и в бессилии откинул голову назад, прикрывая глаза. Он не был уверен в том, что готов погружаться в эту тайну, однако в голове словно возникал образ Банни, который нуждался в покое. — ...Чонсон не успел спрятаться. Чонгук не успел защитить. Возможно, те ублюдки и не рассчитывали убивать. Припугнуть — да. Но лишние свидетели никому не нужны. Даже если это ребёнок. Чернокнижник глубоко затянулся, спаливая сигарету до фильтра и выбрасывая окурок в мусорку. Он выдохнул, ощущая, как внутри что-то умирает вместе с Банни. — Чонгук винит себя до сих пор. После похорон он искал пятый угол. Ещё около шести лет не мог отойти. И до сих пор страдает. Музыка — то, что вытянуло нас всех. Тэхёна, меня, Чонгука. И то, что держит на плаву до сих пор. Юнги закончил свою речь, и кухня снова погружается в тишину, прерывающуюся лишь звуками ночного города. — Ты... Ты видишь его?.. — музыкант в первый раз поднял на него взгляд, смотря пристально и глубоко, будто заглядывая прямо в душу. Чимин закивал, встречаясь своими глазами с чужими, не скрывая в них стеклянных слёз. — Он... В порядке? — каждое слово Юнги давалось с трудом. Мужчина будто бы гвоздодёром вытягивал их из себя. — Нет. Нет, Юнги-хён. Так нельзя, — чернокнижик ответил честно: — они держат друг друга. Чонгуку нужно отпустить его. Музыкант шмыгнул носом, прижимая ладонь к лицу. Его худые плечи содрогнулись в рыданиях, когда дверь кухни приоткрылась и в помещение скользнул Хосок. Будто чувствовал мужчину и знал, когда следует вмешаться. Чон прижался к хрупкой фигуре в объёмной одежде, накрывая его, словно большая ложечка маленькую. На этот раз пришла очередь Чимина спешно и тихо ретироваться. Он ощущал, как эти двое нашли друг друга в чём-то чёрно-белом. Юнги, словно звёздный ребёнок, горящий ярко в тёмном бархате неба, а Хосок его солнечный близнец, тщательно оберегающий своё светило. Чернокнижник не знал, на чём ему сосредоточиться. Мысли вновь начали роиться, из-за чего он затряс головой, жмурясь до появления бликов под веками. Он осел на полу коридора, чувствуя как ноги подводят его. Одной стороне Чимина хотелось сейчас же связаться с Чонгуком и дать ему густую пощёчину, отчитать за все ошибки, некоторые из которых казались молодому человеку непростительными. Он не понаслышке знал, что нет неисправимых ситуаций, однако это не означало, что на сердце становилось менее больно. От прощения иногда легче становилось только тому, кто его приносит. Однако что поделать с тем, кто теперь расплачивается за чужие проступки? Другая же сторона парня осознавала, насколько самому музыканту, должно быть, тяжело. Для каждого родителя это огромное горе — пережить смерть собственного ребёнка. Особенно случайную, когда думаешь, что этого можно было избежать. Только вот бывает ли хоть что-то в нашей жизни случайное? Насколько бы непутёвым отцом ни был Чонгук, мужчина не был единственным, кто полностью нёс ответственность за гибель мальчика. Если так должно было случиться — ничто не спасло бы Чонсона. И Чимин понимает это, как никто другой. Потому что ничего не происходит просто так. В каждом событии есть причинно-следственная связь, которая может привести к абсолютно непредсказуемым последствиям. Никакое событие не посылается Вселенной просто так, и только выбор человека — идти дальше или замереть в стадии горевания. Человек стремится победить смерть, забывая про то, что у него уже есть — жизнь. Жизнь всегда в руках людей, какой бы она не была. Кто-то и за семь лет может прожить столько, сколько другой и вовек не увидит. Чимин неслышно выдохнул, услышав звук его телефона из спальни, который отвлёк от тяжёлых мыслей. Он поднялся с пола и последовал в комнату. На кровати брюнет увидел горящий несколькими сообщениями самсунг. Чернокнижник взял гаджет в руки, смахивая экран блокировки и тут же проверяя мессенджер. Тело чернокнижника одеревенело, когда он увидел, какое именно сообщение ему пришло. «Здравствуйте. Моя подруга передала мне ваши контакты. Я бы хотела заказать у вас услугу приворота. Фото прикладываю. Надеюсь на ваш скорый ответ.» И всё бы ничего, потому что это являлось работой Чимина и его основным источником дохода. Однако фотография полуголого спящего Чонгука сбила чернокнижника с толку, будто давая поддых. Было понятно, чем пара занималась до, но это совсем не то, что задевало молодого человека. Черноволосый музыкант на фото не мог быть запечатлён сегодня или вчера. В конце концов, не только мужчина оставил несколько меток на теле любовника — Чимин отчётливо помнит, как расцарапал тому все плечи и спину, а на картинке с экрана светился абсолютно целый музыкант. Давил сам факт, что перед Чимином стоял выбор — либо он сделает то, что делал всегда, не чувствуя после этого угрызений совести, либо откажет клиентке, ссылаясь на личные причины. В конце концов, разве Чонгук не заслуживает приворота? Разве он не заслуживает помучиться? Что-то злое и тёмное навязчиво нашёптывало Чимину на ухо. Оно пыталось доказать: то, что происходило сейчас — ничто иное, как знак и шанс отомстить нерадивому папаше за мучения собственного ребёнка. Видел ли брюнет в Чонгуке собственного отца, который когда-то бросил их с матерью на произвол судьбы, обрекая на нищету и вечную борьбу за нормальную жизнь? Дошёл бы Чимин до петли, если бы рядом с ним в тот момент была сильная рука, которая прижала бы к себе и прошептала что-то похожее на «я буду любить тебя таким, какой ты есть, потому что ты мой сын»? Хотел ли тогда Чимин умереть сам или своим бездействием его убил собственный родитель? «Я не хотел умирать. Я не хотел жить так, как жил тогда», — в голове установилась отчётливая мысль, от которой брюнет натужно выдохнул, прижимая кулак к губам. Он смотрел на беззащитное фото Чонгука и поражался тому, насколько же некоторые люди могут быть ужасными. Нужно догадаться сфотографировать человека в таком самом уязвимом состоянии, чтобы он не смог ничего понять и вспомнить. Ради того, чтобы силой привязать к себе, упиваться властью над чьим-то сознанием — кто-то действительно готов на множество отвратительных поступков. Однако был ли сам Чимин одним из звеньев цепочки, которая приводила порой к ужасным последствиям? Да, но он был так же и тем, кто помогал людям найти правду, успокоить свою или чужую душу. Он использовал тёмные силы и во благо. Чернокнижник чтил фундаментальное и неоспоримое: кто ищет — тот найдёт. Хорошее или плохое, не так важно. Молодой человек считал, что если кто-то решился на порчу или приворот — он сам был ответственен за свои мысли и поступки. Чимин сделает то, что его просят, а затем откупится деньгами и кровью. Зачастую люди скидывают всю вину на практикующих магию, однако забывают о том, в чьих головах изначально проросли тёмные мысли. Человек и только человек — отец греха. Отмерев, Чимин поспешил на балкон, торопливо складывая в чёрную сумку зеркало и несколько свечей, свой ритуальный нож. В коридоре он накинул свою кожанку, а затем вышел из квартиры, захлопывая дверь и торопливо спускаясь по лестничной клетке. Только на улице он полной грудью вдохнул свежий воздух, заряженный озоном. Луны не было видно из-за тёмных тяжёлых туч. Видимо, до этого по Сеулу прошёлся сильный дождь. Чимин взглядом нашёл круглосуточный магазин и поспешил к нему, ощущая, как карман прожигает маленькое фото. Фантомная кошка, сидящая на парапете, довольно блестела глазами, провожая одинокую фигуру своими золотисто-зелёными глазами. Домой Чимин вернулся уже под утро, выжатый, как лимон, но со спокойной душой и с пониманием того, что всё сделал правильно. Брюнет как можно тише вошёл в квартиру, понимая, что Хосок и Юнги всё ещё могут находиться там. Чернокнижник снял обувь, испачканную в погостной земле, а затем прошёл к балкону, чтобы оставить там сумку. Он заглянул во все комнаты, убеждаясь в том, что в доме Чимин остался один. Парень разделся догола, решив принять контрастный душ. Он оставил телефон на полке для белья, включив расслабляющую музыку. Чимин с наслаждением прикрыл глаза, когда по спине потекла тёплая влага, очерчивая чернильные татуировки. Он опустился на холодный кафель, обнимая себя за колени, раскачиваясь взад-вперёд в успокаивающем жесте, ощущая, как к лицу липнут чёрные пряди. Уже выйдя из ванной комнаты, чернокнижник решил проверить телефон. Тот призывно гудел ещё пока он ухаживал за собой, но молодой человек оставил это на потом. И вот сейчас, стоя возле открытого окна на кухне, освещаемый рассветным солнцем, Чимин был полон противоречивых чувств. «Ты знал, что Джухёк умер?» Спустя некоторое время молодой человек вновь был не один, выдернув Хосока из спальни его любовника, судя по его растрёпанному виду и недовольному Юнги, что подвёз парня и даже довел его до двери квартиры. За это время Чимин успел знатно распалиться, наконец понимая, откуда оказались тёмные вещички под его порогом. — Я даже не успел ему ничего сделать, ясно?! Чимин был взбешен. В него самого будто кто-то вселился до ломоты в костях и бушующего урагана из ярости и несправедливых обвинений. Он как загнанный в клетку зверь метался по спальне, сдерживая свои порывы швырнуть что-нибудь тяжёлое о стену. — Если эти идиоты думают, что смогут отомстить, подкладывая мне под двери могильную землю... Кладбище — это моя территория. Мне не будет хуже, а вот когда я заставлю их эту землю сожрать... Хосок следил за другом, нервно заламывая пальцы и покусывая тонкие губы. Они вдвоём вновь собрались на небольшой кухне. Чону было в пору оставаться жить у Чимина, настолько часто тот приезжал к своему бедовому другу. Намджун умыл руки на две недели — парень в составе экстремальной тур-группы отправился в Китай для того, чтобы подпитаться энергией природы и единства с первозданным. Он не выходил на связь уже второй день, что было вполне объяснимо, если тот и вправду находился в таких местах, где нога человека ступала всего несколько раз. Именно поэтому вся ответственность за их общего тонсена, — Чимина, — ложилась на плечи Хосока. — Я не могу поверить, что они серьёзно думают об этом. Боже ты блять, да мне уже было плевать на то, что с ним случится. Умер — поделом, не нужно было засовывать руки куда попало и нюхать всякую дурь... Чернокнижник был возмущён тем, что эту ситуацию вешали на него. Это не первый раз, когда его обвиняли в том, чего он не делал. Да, он действительно желал смерти ублюдку Джухёку, и сделал бы это ещё раз за те слова, которые тот произнёс. Однако молодой человек был также уверен в том, что ушёл из жизни парень не из-за этого. Вся компания защищала этого урода, свято уверенная в чертовщине, которую натворил Чимин. Самое примечательное то, как они внезапно поверили в способности ведьмака. В самом начале, если Пак не ошибался, самый активный из них шутил про «фокусы» и откровенно стебался над Чимином, а теперь же обвинял того в наведении порчи на смерть. Да Пак бы даже силы не стал тратить, даже не стал бы тратить денег на алкоголь в качестве откупа, чтобы провести такую чернуху. И на кого? На Джухёка, который употребляет со старшей школы? Он сам свою смерть под руку водил, нанюхиваясь до таких состояний, что от него за версту чертовщиной веяло. Мать Тереза, которую весь мир знает как сердобольную старушку, которая организовала бесплатное лечение бедняков, занималась взяточничеством и использовала нищету как ресурс для обращения в католицизм как можно больше людей. Её причислили к лику святых и чтят до сих пор. Маму Чимина, которая не сделала ничего плохого ни одному человеку в своей жизни, называли «шлюхой» за глаза. Только потому, что отец оказался ублюдком, что пожалел денег на презервативы. Только потому, что она не смогла сопротивляться. Джухёка, курящего травку каждый свободный момент в своей жизни, возносили, словно мученика. Несмотря на то, каким слабым он был, пряча свою ориентацию где-то между кабинок клубных туалетов, там же, где он трахал молодых парней на одну ночь. Чимина же, который пытался отстаивать свои права, исполняя чужие желания и волю, предупреждающего о возможных последствиях каждый раз — ненавидели и пытались запугать. — Получается, он умер как раз после того, как вы сцепились в том баре? В ту же ночь? — Да. Накурился, бляха, со злости, и умер от передоза. Я больше, чем уверен. Но разгребать всё это дерьмо теперь мне, — Чимин в конце концов упал на кровать, начиная массировать стучащие виски: — не понимаю, откуда у них оказался мой адрес... — Ну так от Джухёка и оказался, разве нет? Он ведь вместе с ними подвозил тебя однажды с работы? — Хосок подвинулся ближе к другу, утешающе поглаживая его по плечу. — Ублюдок. Чтобы ему на том свете тридцать раз по кругу сиделось на унитазе. — О силы, Чимин... Парень рядом захихикал, прикрывая глаза. Ночь у него тоже выдалась не совсем простая — успокоить тихого, на первый взгляд, Юнги, та ещё задачка. Пришлось действовать самыми нестандартными способами. В конце концов, Чимин уже успел посидеть на члене Чонгука, чем Хосок был хуже?.. Внезапный звонок от чернокнижника вынудил заботливого хёна словно диснеевскую принцессу сбежать из квартиры музыканта обратно в обитель тёмных сил и порчей на понос. — Ты помнишь, что сегодня... — Да, их выступление, — Чимин едва заметно нахмурился, вспоминая, что ещё со вчерашнего вечера игнорирует Джей Кея, предпочитая для начала совладать со своими мыслями. — Будешь сверкать рядом со своим любовником? — Главное, чтобы он потом ничем не сверкал, — брюнет повернулся к Хосоку и честно поделился с ним: — если он соврал для того, чтобы обелить себя, а не потому, что страдает из-за воспоминаний — не думаю, что я захочу продолжать общение с ним. Они оба замолчали, отвлекаясь на умиротворяющую тишину спальни. Тут, в отличие от балкона или кухни, которыми Чимин не гнушался в приготовлении каких-то заготовок для обрядов, ощущалось вполне комфортно и всё время тянуло в дрёму. Тяжёлые гардины не позволяли проникнуть утреннему свету, из-за чего уставший организм воспринимал это как сигнал ко сну. Или же всё-таки чернокнижник и рунический маг были настолько вымотаны этой ночью, что в конце концов засопели в унисон, погружаясь в царство Морфея.†††
Чимин собирался так, словно готовился к собственному выступлению. Его и так пронзительный взгляд был подчеркнут дымчатыми тенями. Он уложил волосы и впервые за долгое время выгладил полупрозрачную рубашку, которая обнажала ключицы. На тонкой шее красовался блестящий чокер. Предварительно он замазал тональным кремом все следы, что оставил Чонгук. Классические чёрные брюки идеально облегали его бёдра. Сегодня, в конце концов, был очень важный для него вечер. Либо он разочаруется в Чонгуке, либо окончательно уверует в то, что мужчина несёт в себе огромный груз. И Чимин был готов подставить ему плечо, уговорив, что ребёнка нужно отпустить. К уже знакомому бару чернокнижник подъезжал в несогласованном, но очень приятном молчании с водителем такси. Он готов был поставить тому тысячи звёзд только за то, что мужчина не отвлекал его бессмысленной болтовнёй. У входных дверей столпились люди, а когда Чимин вышел из машины и подошёл ближе, то понял, чем вызван такой ажиотаж. Вышедшего подышать свежим воздухом Чонгука засёк кто-то из поклонников, и именно поэтому сейчас возник небольшой фанмитинг, где музыкант терпеливо расписывался на листовках и футболках молодых людей. — Чонгук~оппа, может быть, оставишь автограф на моей груди?.. Одна из девушек игриво улыбнулась, чуть наклоняя голову, чтобы музыканту было лучше её слышно. На эту фразу ребята рядом захихикали, а сам Чонгук усмехнулся, отрицательно качая головой. Усмешка сползла с его губ, когда он заметил неторопливо приближающегося Чимина. Его походка напоминала Чонгуку кошачью, а об острый взгляд с беснующимся чертятами на дне можно было порезаться. Чимин заметил, как Джей Кей замер буквально на несколько мгновений, чтобы глазами обвести чернокнижника с головы до ног, не упуская ни единой детали. Музыкант скомкано попрощался с фанатами, пробираясь через них прямиком к своему чернокнижнику. Брюнет судорожно выдохнул, когда его буквально прижали к литым мышцам, тут же обвивая талию в собственническом жесте. Пальцы Чонгука зафиксировали челюсть Чимина, а затем тонкие влажные губы опустились на пухлые, практически слизывая с них весь блеск, впиваясь и тут же углубляя поцелуй. Толпа позади слилась в непонятном возгласе, а брюнет недовольно застонал, впрочем, спустя пару секунд сменяя гнев на милость. Чонгук отстранился с негромким мокрым звуком, тут же прислоняясь ко лбу брюнета своим, обнимая его уже двумя руками, полностью заслоняя маленькое тело своим. — Ты смазал мне блеск... — Почему ты игнорировал меня? — Чимин не промах, а Чонгук точно в цель. Было видно, что музыкант переживал по этому поводу. Чернокнижник начал высматривать что-то на лице музыканта, вспоминая об их разговоре с Юнги, про Банни и его ночной обряд. — Нам нужно поговорить наедине. У тебя найдётся немного времени? — Для тебя всегда, mi luna, — Чонгук взял его за кисть и повёл ко входу, внимательно следя за тем, чтобы никто не задел Чимина. — Почему ты сделал это у всех на глазах? Лишаешь себя аудитории... — брюнет не мог просто так признаться о том, что такой откровенный жест мужчины заставил сердце забиться с бешенной скоростью. — Ты сегодня особенно красив. Пусть все смотрят на тебя, провожая влюблёнными взглядами, но понимают, что ты не один. Чимин наигранно закатил глаза на такое невозмутимое объяснение Чонгука, послушно следуя за ним в вип-помещения для артистов. — Получается, не будешь расписываться на груди у той девушки? Он постарался произнести эту фразу как можно более шутливым тоном, но мужчина быстро расколол его, одарив белозубой ухмылкой. — Ревнуешь? — Чтобы ты тридцать раз по кругу на унитазе сидел. — Mi hechicero, — Чонгук тихо рассмеялся, впуская Чимина в небольшую комнату, в которой он, видимо, готовился к выступлению. В углу стоял небольшой кожаный диванчик пошлого бордового цвета, напротив — подсветка с большим зеркалом и столик с различными предметами. На вешалке располагались плечики со сценическим костюмом музыканта. Осмотревшись, молодой человек обернулся к Чонгуку, прикусывая распухшую после поцелуя губу, следя за его движениями. Тот заметил нервозность Чимина и подошёл ближе, вопросительно приподнимая бровь. — Что-то случилось? Брюнет всмотрелся в тёмные глаза, которые скрывали намного больше, чем он думал изначально. — Почему ты... солгал мне? Чонгук, кажется, окаменел. Его челюсть будто заострилась, а сам он превратился в оголённый комок нервов. — О чём ты? — О Чонсоне, — Чимин не собирался отступать, но и не хлестал его своим тоном. Он снизил голос до минимума, добавляя мягкие нотки, пытаясь показать, что ни в чем не обвиняет Чонгука. Музыкант тут же словно закрылся от него, отворачиваясь, чтобы скрыть от внимательных глаз свою реакцию. — Это не твоё дело. Если ты решил придти сюда ради этого, если решил осудить меня — уходи сразу, чтобы я не нагрубил тебе, — голос мужчины был твёрд. Пропала та мурчащая хрипотца, которую он использовал, когда обычно общался с Чимином. Молодой человек понял, что этот разговор будет ещё сложнее, чем он думал. Брюнет неслышно выдохнул, осторожно подходя ближе к натянутому, словно струна, музыканту. Он потянул к нему обе ладони, проводя ими по широкой спине, скользя от лопаток и ниже, обвивая бок и сплетаясь пальцами в замок где-то на торсе мужчины. Маленькое, по сравнению с чонгуковым, тело Чимина прижалось сзади. Этот жест напоминал защитный, несмотря на то, что чернокнижник был намного меньше музыканта. — Я пришёл не за этим, — брюнет потёрся мягкой щекой о чувствительное местечко посередине, — я видел его. Тело под объятиями задеревенело, а сам Чонгук судорожно вздохнул, пока Чимин продолжал: — Впервые я встретил его после того, как попытался покончить с собой, — мужчина попытался повернуться лицом к парню, но тот лишь сильнее сжал его в кольце своих рук, прижимаясь носом к ткани футболки, — он потребовал шоколадных конфет за помощь. Ты не представляешь, что я тогда чувствовал. Думал, что сошёл с ума. Однако со временем он стал моим маленьким помощником, проводником в мир мёртвых. Банни очень умный и спокойный для своих лет. И он передал тебе, чтобы ты не винил себя. А если сам Чонсон-и попросил тебя о таком, то как я могу осуждать? На несколько минут комната погрузилась в давящую тишину. Чернокнижник уже успел подумать, что ничего не получится, однако... Чимин ощутил, как Чонгук содрогнулся в первый раз. А затем ещё и ещё. Руки брюнета плетьми опустились вниз, чтобы музыкант в тот же момент обернулся к нему и заключил в объятия, которые показались ему ещё крепче. Мужчина рыдал, словно ребёнок, уткнувшись в макушку молодого человека, давя в себе всхлипы. — Он не может уйти, потому что ты держишь его своей скорбью. Тебе нужно закончить цикл горевания, Чонгук-и. Нужно перестать бежать от этих чувств, впустить их в себя и, наконец, пережить. Ты спрашивал о том, бегу ли я от чего-то в своих обрядах, в другой мир? Да. От своей обиды на отца, от издевательств других людей из-за моей ориентации, от осознания того, что мамы давно нет рядом. Давай вместе перестанем прятаться? Давай превратим музыку и практику в дело всей жизни, а не эскапизм? Чимин говорил медленно и с искренним участием. Он никогда не сможет полностью прочувствовать горе родителя, но знает, что сможет стать его утешением. Так же, как и Чонгук для самого чернокнижника. — Я не знаю, как это сделать... — мужчина говорил с жалобной интонацией, словно признавался в чём-то постыдном: — у меня не получается перестать себя винить. Я думаю о нём постоянно, думаю о том, что я мог сделать, чтобы этого не случилось... Пытаюсь заглушить это музыкой... Друзьями... Сексом... И у меня всё равно не получается... — У меня тоже... — он подхватывает сбивчивую речь мужчины, — ... всё будто бы назло. Навязчивые кошмары во сне и непрекращающиеся мысли наяву. Но с тобой мне почему-то легче. С тобой я ощущаю, что у меня получится идти вперёд и бороться за свою жизнь. И я думаю, что ты чувствуешь то же самое. Это та причина, по которой нас тянет друг к другу. Чимин кладет ладони на влажные щёки Чонгука, вынуждая его посмотреть на себя, а затем тянется наверх, целуя мужчину между бровей, разглаживая морщинки. Тот не отрываясь смотрит на чернокнижника, чтобы через секунду начать ластиться под нежное касание губ. — Я хочу плюнуть на выступление и украсть тебя, увезти нас домой, чтобы разговаривать до самого утра... Чимин наигранно застонал: — О нет, опять бессонная ночь... Чонгук подозрительно сощурился, на что чернокнижник лишь рассмеялся, укладывая голову ему на плечо, а затем тихо поделился: — Я был на кладбище. Делал приворот на тебя, — последнюю фразу он произнёс лукавым тоном, блестя глазами из-под ресниц. Он не хотел раскрывать Чонгуку всё таинство и то, над чем он старался столько времени на погосте, лишь надеясь, что после проделанного и Чонсону, и его отцу будет легче. — Ах, правда? Думаешь, тебе это нужно? Чонгук рассмеялся, убирая прядь, что упала на светлое личико темнокнижника, в ласковом жесте касаясь его щеки. В глазах мужчины так и сквозило восхищение, которым он сполна одаривал парня. — Ладно, шучу, я делал порчу на понос. Черноволосый замолчал на несколько мгновений, а затем громко засмеялся, сжимая смущенного парня в своих объятиях. — Господи боже, Чимин, я по уши в тебя с первого взгляда, — мужчина потянулся, оставляя нежный поцелуй в уголок пухлых губ. Молодой человек тут же проявил инициативу, вставая на цыпочки и зарываясь ладонями в тёмные отросшие пряди, чуть оттягивая их. Он углубил поцелуй и застонал, когда Чонгук взял его под бёдра. Мужчина понёс его к диванчику, словно тот ничего не весил, умудряясь не разорвать поцелуй. — Тебе скоро на сцену, Чонгук-и... — Чимин выгнулся, когда тот прижался теснее, спускаясь на шею любовника и потираясь о него всем телом. — Мы успеем... — музыкант был абсолютно поглощён покусыванием косточки на его ключице, не обращая внимания на тихие и, собственно, неохотные предупреждения брюнета. В тот вечер Чимин окончательно понял, что они вместе со своим любовником будут гореть в аду. То, как серебряное распятие с шеи музыканта шлёпалось о его лицо, пока Чонгук мерно вбивался в поскуливающего от наслаждения Чимина — было выше всех знаков Вселенной.***
Чернокнижник стоял в уголке от основной толпы, потягивая коктейль и наблюдая за героем своих снов. Чонгук был чертовски хорош: разморённый после их секса, довольный заворожённой реакцией Чимина, словно кот, наевшийся сметаны, поющий на испанском своим глубоким голосом, который пробирал до мурашек. Некоторые из фанатов косились на чернокнижника — новости действительно расходились очень быстро. Ещё пара человек пыталась подойти, но брюнет тут же осаждал их холодным взглядом. В отличие от своего бойфренда сам Чимин не был в восторге от чужого любопытства и внимания. Он предпочитал быть наблюдателем, который собирал на всех компромат, не душой компании, собирающим чужие сердца. Кроме того, брюнет никак не мог выловить своего друга, что растворился где-то в первых рядах, выкрикивая имя Юнги громче всех. В конце концов, Чимин всего пару десятков минут назад тоже выкрикивал имя любовника. Правда, в других обстоятельствах, но с не меньшим жаром и восторгом. А то и бо́льшим. Когда у группы образовался перерыв, а толпа у сцены начала потихоньку расходиться, Чимин слез с барного стула, намереваясь наконец найти Хосока. Он не ожидал, что кто-то рядом оглушающе завизжит, краем глаза лишь замечая резкое движение. Следующие секунды для чернокнижника смазались в один быстрый миг, где сначала он видит большой силуэт рядом с собой, который держит в руках небольшую тару, прикрывает лицо в нервном «лишь бы не серная кислота и не дерьмо», а потом стоит в пустом пространстве, с ног до головы облитый чем-то холодным и вязким. На секунду во всем баре образовывается тишина, словно в вакууме. А потом всё резко оживает, накрывая пространство паникой и истерией. С одной стороны с криками спешит охрана, тут же заламывая руки одному из дружков Джухёка, а с другой кто-то выкрикивает «боже, что это такое?!». Сам Чимин наконец понимает, чем его догадались облить. Он без капли брезгливости неторопливо стирает багровые капли со своего лица, морщась лишь от выраженного свиного запаха. Чернокнижник, должно быть, сейчас выглядит как истинный злодей: со стекающей с волос и челюсти кровью, пачкающей тёмными пятнами рубашку и брюки, разозлённый, словно бесятина, источающий атмосферу абсолютного бешенства. Через ещё мгновение его с головой накрывает большой пиджак, а сам он попадает в крепкие объятия. Чимин с трудом сдерживает эмоции, пока его тянут в уже знакомую вип-комнату. Он хочет вырваться из рук Чонгука, пойти обратно и надавать обидчику по заслугам. Однако чернокнижник видит потемневший взгляд своего любовника. Видит и в удовлетворении ухмыляется, потому что знает, что он означает. Чонгук в ярости. Он сжимает желваки, напрягает мышцы в попытках успокоиться, но как только Чимин оказывается в безопасности, рядом с Хосоком и бледным администратором, срывается обратно, лишь шепнув тихое: — Я скоро. Чимина трясет. И непонятно от чего: то ли от пережитого страха, который он испытал, мысленно прощаясь со своим красивым лицом, или же от ярости, которая овладела его сознанием. — Что за ублюдки... Даже миролюбивый Хосок не гнушался крепкими словечками, оттирая свиную кровь с одежды друга. Тот в конце концов поморщился и кинул лаконичное «оставь», имея ввиду, что это бесполезно. — Ты видел, кто это сделал? — Не трудно догадаться... — прежде, чем прикрыться, Чимин явственно узнал лицо одного из придурков, который был в одной компании с Джухёком и ещё при первой встрече издевался над чернокнижником и выражал свою явственную гомофобную позицию, — он даже не успел скрыться, идиот, его сразу же заломали вышибалы... Администратор расслабился после этой фразы, даже немного приосанившись. — ... однако то, почему они не проверили его вещи перед тем, как он вошёл на территорию бара, — остаётся большим вопросом, — Чимин закончил свою речь, выразительно глядя на персонал. Паренёк снова сдулся, стараясь больше вообще не отсвечивать. А затем и вовсе извинился и выскользнул из помещения, провожаемый двумя прожигающими взглядами. Они замолчали, пока Хосок не решился снова подать голос: — Как думаешь, Чонгук?.. — Надеюсь, Тэхён и Юнги остановят его прежде, чем в могилу к Джухёку придётся скидывать ещё одно тело. — Значит, вы с ним поговорили?.. — Ох-х, и очень продуктивно, — Чимин дёрнул губы в ухмылке, тихо посмеиваясь над скуксившимся лицом друга. Они оба повернулись в сторону приоткрывшейся двери, когда к ним скользнул уставший Юнги. Мужчина тут же поморщился, кося взглядом на стоящего возле кондиционера Чимина, на что тот шутливо закатил глаза: — А ты думал, что я буду вонять розами? — Я думал, что ты остановишь свою личную боевую машину от убийства, потому что не станешь ждать Чонгука с тюрьмы. Участник группы уселся на диванчик, а Чимин залип на бордовую кожу, вспоминал о том, чем они с Чонгуком занимались тут некоторое время назад. Юнги, заметив задумчивый взгляд чернокнижника, нахмурился, а затем приподнял бровь. Он вскочил с дивана под общий смех друзей, тихо ругаясь и делая вид, что смахивает с себя что-то грязное. — Тэхён остался с Чонгуком? — Хосок подошёл к нему и обнял аккуратно, устраивая голову на худом плече. — Да, наверное уже доедает этого несчастного... — Я попрошу, бляха... — ... заслуженного быть съеденным придурка. Чимин благосклонно кивнул, а затем вздохнул, посматривая на время. — Чонгук не потеряет меня, если я на такси уеду домой? Не могу уже, кровь стянулась на одежде, мерзко так... — Потеряет, — помяни чёрта. Чонгук зашёл, внешне выглядя абсолютно спокойным и умиротворённым. Лишь причёска его слегка выбилась из укладки, а костяшки блестели стёртой кожей, на которой кровоточили раны. — Боже, Чонгук... — Чимин тут же поспешил к нему, из-за чего Юнги отшатнулся ещё дальше. — Со мной всё хорошо, — любовник даже не поморщился, перехватывая его кисть, потянул за неё к выходу, — поедем домой? Тебе нужно принять душ. — Но выступление... — К чёрту, на моего парня было совершено нападение. Этот бар ещё выплатит компенсацию за моральный ущерб. Юнги-хён, Хосок-щи, — Чонгук попрощался кивком головы, а Чимин помахал ладонью. Несмотря на умиротворённый тон и спокойный внешний вид, мужчина прямо-таки излучал негативные вибрации. Чимин был немного расстроен, что вечер так быстро закончился, а ещё ощущал внутри противный червячок вины. Если бы не он, всё прошло куда более прилично и с приятным окончанием. Брюнет старался вести себя тихо, шёл под ручку, словно послушный мальчик, а в машине мужчины сразу же пристегнулся и сложил ладони на коленки. — Ты же помнишь адрес? В конце концов Чимин решил переспросить, потому что маршрут, по которому ехал мужчина, явно не совпадал с маршрутом, по которому можно бы было попасть домой. — Да, — Чонгук немного удивлённо посмотрел на бойфренда, словно не понимая о чём идёт речь, — а что? Когда спустя пару минут он свернул в спальную часть города, Чимин вдруг понял, куда они едут. — Бляха, Чонгук! — он шлёпнул ладошкой по плечу мужчины, который в этот момент лукаво хихикал, — чтобы ты тридцать раз... — У меня на первом этаже джакузи с гидромассажем... — ... храни тебя господи, пусть дом твой будет стоять крепко и надёжно, — Чимин чуть ли не застонал от удовольствия, откидываясь на кресло и начиная котом потягиваться в разные стороны. Он замер в тот момент, когда Чонгук тоскливым взглядом обвёл кожаную обивку на пассажирском сидении, остановившись на пешеходном переходе. Чернокнижник неловко улыбнулся, неторопливо укладывая руки обратно на колени и оставшуюся поездку стараясь ничего не касаться. Когда они заехали в гараж, Чимин повернулся к мужчине, что отстёгивал ремень, и похлопал его по плечу, делая максимально виноватый тон: — Я оплачу тебе химчистку. Химчистка поможет? Если нет, то верну за обивку. Когда накоплю. Может быть, не завтра. И не в этом месяце. Чонгук слушал его с внимательным выражением лица, но под конец не выдержал и нежно улыбнулся уголками губ. Он потянулся к взволнованному парню и поцеловал его в висок, одновременно с этим задавая вопрос, который возник в голове абсолютно стихийно: — Поедешь со мной на Кубу? Чимин приподнял брови, оторопев. — Что? — Ты поедешь со мной на Кубу? Хочу познакомить тебя с родителями. И с Чонсоном, — Чонгук не собирался отказываться от своих слов и терпеливо повторил вопрос. Глазами он бегал по ангельским чертам лица своего любовника. Ангел в аду, не иначе. Он ещё некоторое время рассматривал Чимина, пока не потянулся к нему с отчаянным «почему ты такой красивый, я хочу съесть тебя», кусая за мягкую щёку и ведя по ней носом. Чернокнижник заголосил, начиная вырываться, но лишь сильнее угождая в руки раздразнённого музыканта: — Поеду, поеду, Чонгу-у-у-к... Перестань кусать меня, сейчас же! Спустя некоторое время, разгорячённые после джакузи и алкогольных коктейлей, любовники обнаженными телами переплелись на белоснежных простынях. Каждый из них думал об одном и том же, ощущал негу, разделённую на две души. Впервые за долгое время каждое действие имело смысл. И вдруг стало понятно, почему люди просыпаются рано утром, почему покупают цветы и кольца с драгоценными камнями, почему спешат после работы домой. И в ту ночь их освещало на одну звезду больше.