Он задремал, наверное, и ему успела присниться какая-то дикая херота. Настолько кошмарная, что хотелось кричать.
Но вместо него кричал кто-то другой. Так громко, будто бы рядом с ним, в этой самой комнате.
Стоило расслабиться, вслушиваясь в звуки неодиночества в квартире, по которым он так скучал, его тут же подкинуло на диване, будто толкнули.
Этот голос не перепутать ни с чьим, сколько бы времени ни прошло. Вот только подобной интонации Цзянь в нем не слышал никогда, хотя и очень желал этого.
- Что это такое, блять? Что за хуйня?!
Да... Всегда хотелось хоть частичку недоумения и испуга, непонимания происходящего в мягком приглушенном тембре.
И вот его маленькая коварная мечта исполнена. Кто-то даже прислал ему голосовое сообщение, на котором слышно, как вечно нарочито спокойный, временами даже заторможенный Шэ Ли так непривычно, - по-простому, по-человечески громко истерит.
Становится очень интересно, что же произошло, от чего он в такой панике.
Но Цзянь, который в другой раз мгновенно рванулся бы к телефону, только услышав подобную небывальщину, сейчас вдруг не может встать на ноги. Не может пошевелиться.
Но ведь он только что вскочил, как ошпаренный! Вскочил, путаясь в пледе и маминой кофте, которой та укрыла его.
Он слышал и про лунатизм, и про сонный паралич, так что из этого с ним происходит сейчас?!
Его собственные руки действуют отдельно от него, рывком отбрасывая с ног плед, хватаются на коленки, бросаются ладонями к лицу, вцепляются в волосы. На фоне этого всё продолжает короткими фразами ругаться Змей, по-своему приходя во все больший ужас.
Цзянь же может только загнанно дышать, не в силах унять сердцебиение, глядя на то, как сам впивается до боли ногтями в бедра.
- Это же Цзянь И... - теперь уже сипит Змей. - Что этот дебил сделал?! Эй! Меня слышно?
Цзяню тоже крайне интересно, что он сделал, и будет интересно еще совсем немного, ровно до тех пор, пока его сердце бьется. Ему, судя по всему, осталось немного, с таким-то ритмом.
В дверях появляется перепуганная мама, машинально расстегивая пиджак.
- Зайка, что случилось?
- Мам! - получается пиздец как панически, почти так же, как только что орал Шэ Ли у него во сне, словно наяву.
Мама встревоженно смотрит, быстро подходит ближе, и Цзяня как ветром сдувает из-под ее нежной ладони, коснувшейся лба, он и понять не успел почему. Его словно что-то дергает в сторону, хотя сам он, наоборот, предпочел бы сейчас прильнуть к родной руке, пахнущей духами.
Внезапно обретшему дар речи и контроль над бренным своим телом, ему ничего не остается, как мямлить, что приснился кошмар.
- Я норм, просто сон отвратительный. И устал. Ма... - Цзяню становится неловко. - Все нормально, правда.
- Ладно... - недоверчиво соглашается она. - Если хочешь, я могу остаться. Пусть лучше тетя сама к нам приедет, да? Я позвоню сейчас ей.
- Нет! - вдруг вопит И. - Господи, мам, поезжай, ладно? Я лучше буду отсыпаться.
Если по-честному - Змей снится ему не первый раз. И даже не второй. После той безобразной драки он является ему контрастами, из которых состоит, в обрывочных сумбурных и противоречивых снах. Снится его близко склонившееся чистое лицо, ярость в болезненно-желтых глазах, мягкие, случайно коснувшиеся его лица волосы, холодные неумолимые руки и горячие бедра, оседлавшие в тот момент собственные...
Там Цзянь испытывает и страх неминуемой смерти, потому что такое прирежет - и не заметит, и вдруг острое чувственное желание. Одни и те же события и действия по переменке то пугают, то возбуждают его.
Ох, если бы он рассказал Чженси об этом, тот явно бы усомнился в его психическом здоровье.
А теперь Цзянь и сам согласен с тем, что крыша у него стала-таки протекать после того случая. Да черт, если не раньше. А может, и всегда.
- Какая ж ты сука, - отчетливо произносит Змей рядом, и Цзянь шарахается в угол, крутя башкой из стороны в сторону.
С трудом сохраняя последние крохи спокойствия, Цзянь шарит в поисках телефона, но он в домашних шортах, в которых нет карманов. Где-то рядом своего мобильника он тоже не наблюдает - голосу неоткуда звучать.
- Записывай адрес, дебил, - едко стелется непонятно откуда. - Поедешь и узнаешь, что со мной.
- Мама-а... - мучительно стонет И, осознавая, что в квартире находится один.
- Говори вслух. Мыслей я не слышу, но ощущаю твое лицо, как свое собственное, блять. И ты сейчас куксишься как девчонка.
Цзяня хватает только на то, чтобы схватиться за голову и зажать уши руками.
- Это не поможет, - отчетливо слышит он и с зажатыми ушами.
- Шэ Ли... - Как некстати И пришла крышка.
- Ты меня узнал, неужели? - с жирным намеком на то, что ему приходится иметь дело с непроходимым идиотом. - Вот заебись.
- Я тебя слышу...
- Это, несомненно, радует, - цедит Змей, - потому что я тебя не только слышу, но и вижу.
- Как видишь? - Цзянь снова озирается, не представляя, как глупо выглядит. - Где ты?
- Не беси, - кажется, что Ли где-то там утомленно закатывает глаза. - Не знаю, где я. В тебе, похоже.
У Цзяня сейчас весь мир переворачивается: его внутренний голос стал стервозным да еще и Змеевым.
- Вижу тебя, будто твое тело - мое. Так понятнее?
- Господи, я рехнулся... Ты у меня в голове?
- Я ебу? То же самое могу у тебя спросить.
Это самый долгий разговор с ним за все то время, что они знакомы. И наверное это не предел, ввиду сложившихся обстоятельств.
- Собирайся, и пошли, - похоже, кое-кто довольно быстро адаптируется к любой творящейся херне.
- Может лучше сразу к психиатру, а?! - выкрикивает И, стоя посреди комнаты, сжимая кулаки. Постепенно и он принимает новые условия существования...
- Рискни, - как подтверждение того, что И теперь не полноправный и единственный владелец собственного тела, его нога со всего маху врезается пальцам в боковину дивана.
Вскрикнув, И хватается за ушибленное место, но благо, что обшивка смягчила удар.
- Можешь, конечно, как Эш в "Зловещих мертвецах" попробовать отпилить себе конечность...
Цзянь даже замирает, стоя на одной ноге, находя эту идею крайне толковой.
- Только жаль не сработает, - срезает на корню Ли чужой неадекватный энтузиазм, который он чувствует в груди, ставшей на время - на время ведь?! - и его тоже. - Ты такой тупица, И... Неудивительно, что твоя зазноба динамит тебя.
Цзянь прикусывает губу, чтобы не ляпнуть готовые сорваться слова. Неужели его отношение так заметно для окружающих? Он знает, что не часто бывает тихим, и что обычные его состояния - это несдержанность и громогласность, но всегда казалось, что он вполне обуздывает свои порывы...
- Ой, губку прикусил, - продолжает ехидничать его "внутренний голос". - Да тебя, несчастного бедняжку, за километр видать.
- Замолкни, - обрывает его И. - И не обзывайся, - достойное Змея предупреждение, ничего не сказать...
Тот конечно не пропускает этих слов мимо:
- "Не обзывайся" - сам-то себя слышишь? А то что сделаешь? Пожалуешься воспитательнице в детском саду? - Цзянь чувствует чужое злое бессилие - самое время воспользоваться этим.
- Ты непривычно много болтаешь. От стресса, да? Ничего, понимаю...
После этого Змей и правда притихает на минутку, но гнев его все растет, начиная снова течь ядом:
- Не смей надевать эту бабскую шмотку! - шипит он, дергая Цзяневым плечом, на которое он тянет длинную разлетайку-кимоно.
- Надену я все, что захочу, - Цзянь без всякого замешательства отвешивает леща по собственному плечу. - Это ты в моем мозгу устроился, а не я в твоем, так что не выебывайся!
- Ого, детка умеет ругаться...
Цзянь с грохотом хватает связку ключей с тумбы в прихожей, бросая хмурый взгляд на себя в зеркало. Пусть тоже посмотрит, что даже в такой рубашке и сандалиях ничего бабского в нем нет! Правда щеки и губы на суровом бледном лице будто усердно натерли свеклой - ну так это с психу.
- Адрес! - выкрикивает И, глядя на себя, ища хоть какую-то Змееву черту. Не пробилось ли что-то чужое в мимике его лица, как сорняк на цветочной грядке? Но ничто не выдает присутствия Ли в нем, кроме моментов, когда внезапно руки или ноги начинают действовать не по его воле.
Он приглаживает торчащие во все стороны волосы, убирая их за уши, упрямо вздыхает и выходит за дверь.
Как же быстро он принял тот факт, что действительно общается с Ли, с его сознанием, потеснившим собственное.
Шагает по улице Цзянь широко и твердо. Нет у него смятения и страха, кроме данности, что он теперь не один. Интересно, так ли ощущают себя беременные?.. Мир остается прежним и ты вроде как тот же самый, помимо того, что внутри тебя еще одна жизнь, которую ты уже на раннем сроке пытаешься мысленно нащупать, "потыкать палочкой" или приласкать. Разве что с ними не разговаривают нахальным голосом из утробы...
Что бы сейчас сказал ему Змей, не будь их мысли разделены?
Он очень живо представляет его брезгливое и насмешливое лицо, почти слышит, как снова называет тупицей.
- Давай сдадимся на опыты, - безмятежно жертвенно, как дурачок, предлагает И, глядя на себя в зеркальную магазинную витрину недалеко от остановки - вот так, в солнечных очках ему гораздо комфортнее. - Может какой прорыв в медицине с нашей помощью случится? Это же ничто иное как переселение души...
- Как быстро появились "мы", детка, - отзывается Змей. - А что, валяй, пусть посадят тебя под замок, поковыряются в мозгах и объявят невменяшкой. Очень удобно. Я к тому времени найду способ, как свалить.
Помолчав, попинав конфетный фантик в ожидании автобуса, Цзяню, наконец, приходит на ум хороший вопрос:
- Кстати, а что с тобой случилось?
- Ты хотя бы на людях сам с собой не разговаривай...
Цзянь, воровато оглянувшись, поспешно вскидывает руку с телефоном к уху - типа так и было.
- Только подумай, целое поле для экспериментов, - задумчиво произносит голос внутри, и ноги сами несут Цзяня к дороге, по которой сплошным потоком несутся машины.
А что, смерть обоих участников разговора - отличный способ уйти ответа.
***
В больнице, куда он явился, первым делом спрашивают, кем он является пациенту. Цзянь без заминки отвечает "другом" - так больше шансов. Не скажет же он: "Никем! Меня заставили, я этого чувака знать не хочу!".
Ординатор, глянув поверх маски, отвечает коротко:
- К находящимся в реанимации визиты запрещены.
Вот значит как...
Цзянь стоит, задумчиво ковыряя царапину на старой полировке около окошка в приемном отделении.
- И как же быть? - спрашивает он скорее Змея, чем тетеньку за мутным оргстеклом.
- Оставьте номер телефона, - предлагают ему. - Или у родственников узнаете потом.
Цзянь уходит ни с чем, плетется из прохладного помещения назад в жару.
От духоты, наверное от нее, на него внезапно наваливается усталость. Но какая-то новая, совсем непривычная. Цзянь не узнает ощущения, теряется и начинает глубоко дышать, подумывая, что стоило захватить с собой попить.
Он стоит на перепутье - буквально - не зная, вернуться ли ему назад в здание больницы, чтобы купить бутылку воды и упасть в обморок в непосредственной близости к медицинским работникам, либо потерпеть и дойти до скамейки, на треть скрытой тенью от небольшого дерева.
Второй вариант кажется лучше, но, усевшись на прогретом деревянном сиденье, Цзяню делается еще хуже. Солнце быстро добирается до него и принимается за бледные голые ноги - жадно облапывать, обжигая будто крапивой. Подтянув их к себе, - от еще одного беспардонного объекта хотя бы можно отодвинуться подальше, - он кое-что смекает:
- Это тебе плохо или мне?
Змей молчит, и Цзяню все ясно.
- Не бойся, - говорит, утыкаясь лбом в коленки, - давай позвоню твоему отцу или матери? Кому скажешь. Наверняка они уже что-то знают.
- Знаешь... - подает голос Ли. - Не смей, блять, лезть к своему Сиси, пока я тут. Блевану сразу, понял?
- Не переводи тему, - вздыхает И.
Вопреки всему, даже внезапной физической слабости и головокружению, он чувствует себя очень спокойным, и это тягучее спокойствие для него тоже ново.
- Ты понял? - Змеев голос будто бы глуше и опаснее, хотя наверняка эмоции и тон - это все фантазии И.
- Посмотрим.
- Я тебя предупредил.
- Значит, не скажешь, что с тобой произошло, что ты отдыхаешь аж в реанимации?
- У тебя нос слишком длинный, не суй, куда не просят.
- А я знаю и так, - и Цзянь правда в этом уверен. - Тебя отделали как бог черепаху, что ты теперь разгуливаешь по чужим телам, лишь бы не находится в своем. Я прав? Не смущайся, чего уж, будто ты не знал, что однажды тебе здорово прилетит.
Цзянь, довольный собой и такой складной речью, щурится в глубину больничного парка, бестолково моргая снова и снова, стараясь рассмотреть гуляющих по дорожкам людей, но кроме размытых силуэтов, бликов, мешанины зеленого и ослепительно-голубого не видит почти ничего. С непривычной невозмутимостью на грани безразличия он понимает, что новые опции ранее отменного зрения - приобретенные.
Ладони его, рассеянно скользившие по гладким голеням, замирают не по его воле, и остается следить, что же они станут делать.
Цзянь переводит взгляд на резко впившиеся в светлую кожу собственные ногти, но прекратить это никак не может.
- Учти, у меня очень высокий болевой порог, - Змей обещающе сжимает Цзяневы пальцы сильнее, посылая горячий сполох по нервам.
- Теперь ты все чувствуешь через меня, и у меня он, к сожалению, низкий, - И нравится все больше и больше его "холодная голова" и это пустое и чистое пространство где-то там, где в нем обитала вечная тревога, беспрестанно вылезая за отведенные ей границы, суматошно заполнявшая его от пяток до макушки, застилающая бывшие зоркими его глаза и руководившая им в любой даже слегка непонятной ситуации. - Кстати, все давно знают, что у тебя с башкой что-то не так.
- Теперь и у тебя, детка, - отвечает Ли со смешком, который слышится почему-то очень горьким. Кое-кто явно не планировал так откровенно звучать, но, видимо, это издержки "совместного проживания", и скорее всего они будут только множиться.
- Это мы еще посмотрим, - Цзянь смотрит то ближе, то дальше, пытаясь понять, на каком расстоянии теряется четкость зрения.
- Моими словами говоришь, И...
- Ну так мы же теперь в симбиозе.
- Значит, я как Веном?
- Точно. Тебе подходит. Только жрать чью-то печень я не стану, даже не проси, - Цзянь чувствует, что улыбается... и эта улыбка их совместная.
Полукруглые ранки от повредивших кожу ногтей не наливаются кровью, но становятся алыми на белой коже, их видно немного нечетко, как и все остальное, но вот так, вблизи, буквально под носом, гораздо, гораздо четче.
Утром Змей молчит, но Цзянь ощущает чужое присутствие.
Все совсем иначе, нежели первые часы его появления. Это не смятение, не привычное беспокойство, не напряжение из-за постороннего человека, как если бы тот находился в комнате и бесил, - что-то иное. Чувствует И так много всего, что, кажется, его сейчас просто стошнит. Он с трудом садится в одеяле, опираясь локтями на скрещенные ноги, удрученно зарывается в волосы.
- Ты все еще тут.
- Мм... А ты всегда так дохуя испытываешь на одну ебаную квадратную миллисекунду? - голос в голове злой, вкрадчивый, готовый перейти на более серьезные оскорбления.
- Просто молчи, - выдавливает из себя И. - Молчи.
Тошнота, кажется, пляшет во всем его организме. В тандеме с ухудшившимся зрением это совершенно невыносимо. Вспоминая, что вчера ничего не ел кроме завтрака еще при маме, его тошнит только что выпитой водой и желчью.
- Повторю свой вопрос, - удается произнести между спазмами и кашлем. - Это тебе плохо или мне?
- Да ты расклеился как беременная... - брезгливо шипит Ли, за Цзяня подставляя дрожащие и немеющие руки под струю горячей воды.
И в упор не помнит, как вчера улегся спать, а хуже того, как добрался до дома, и страшно представить, что сейчас ему идти на учебу. Наверное впервые у него не сделано домашнее задание и не собрана сумка.
Усевшись на полу на махровом полотенце в ванной, не в силах одеваться, он вспоминает по крупицам вчерашний день и вечер.
Было страшно и непонятно, потом страшно быть перестало, стало спокойно, но все еще непонятно.
Потом они гуляли. Он гулял... и беседовал. Сам с собой, забывая держать руку с телефоном у лица. То есть, они беседовали. Они ходили, не особо различая детали того, что дальше пяти метров, они даже улыбались, они пили воду, пили малиновый сок. Не догадались поесть. Цзяню сводило зубы от количества сахара, но он все равно пил, подчиняясь своим-чужим рукам, прикладываясь к горлышку яркой бутылки, чувствовал не свое удовольствие.
А теперь сразу утро.
- Ну пропускать занятия я тебе не дам, - хотя очень хотелось бы. Но Змей не слышит этого, и отлично.
Цзянь, глянув на себя в зеркало, может поклясться, что ему не показалось, - его правую радужку, почти лишенную меланина, заливает искристым золотым, как однажды весь белок кровью у Рыжего.
Шань светил фингалом больше недели, а И видит тяжелый желтый цвет всего мгновение. Не отрывая шокированного взгляда, проводит в последний раз по мокрому лицу пальцами, и мягкая и одновременно безумная Змеева улыбка появляется под ними.
***
Чженси окликает его, когда он почти проходит мимо:
- Цзянь? Плохо спал?
- Вроде того, - он впервые его не увидел в самом прямом смысле этого слова.
- Хреново выглядишь.
- А ты - отлично.
Чжань по привычке протягивает руку, чтобы забрать у него сумку. Ну как забрать, ему впихнут ее самостоятельно, как всегда. Но Цзянь делает шаг назад, потом снова шаг к нему, улыбка, что становится обычно еще шире и глупее, вдруг исчезает совсем, и на ее месте - смутно знакомая, но совершенно чужая и острая. Слишком расслабленная, короткая.
- Пойдем? - оторопев, спрашивает Чженси.
- Спасибо, я сам, - Цзянь забирает сумку обратно. Взгляд его пробегает по нему не сосредотачиваясь, из-под полуопущенных ресниц. Но ни томности, ни дурашливого кокетства в нем нет и в помине.
Сегодня не потребуется терпеть навязчивость, передружеские нежности, настырные обнимашки - И просто уходит, не обернувшись ни разу, чтобы помахать ему, идя спиной вперед. А потом еще раз, уже из-за угла коридора.
Наверное, совсем не выспался. Или даже заболел.
