Т-34. Свои и чужие

      - Почему этот чертов фриц тебя утешает?! - закричал Ивушкин, неуклюже поворачиваясь, чтобы снова посмотреть на бесстыжую Аню. - Почему он тебя утешает?!       - Я не знаю! - закричала Аня в истерике. - Отцепитесь все от меня! Я ничего не знаю!       Аня рванулась к выходу из помещения в полнейшем ужасе. Ее лицо побледнело, а по виску потек пот. Она стучала в дверь, умоляла выпустить ее из этой ловушки. Ягер вздохнул, подошел к Ане, взял ее под локоть и вывел из допросной. Последним, что Аня заметила, был тяжелый осуждающий взгляд Ивушкина, не предвещавший ей ничего хорошего.       - Ну все, - пробормотала Аня по-немецки, когда Ягер вел ее по каким-то коридорам концлагеря, - я покойница. Если меня не прибьет сам Ивушкин, это сделают другие советские пленные. Мне конец. Не надо было мне помогать, - нервно добавила Аня. - Не надо было утешать меня. Это ведь подписало мне смертный приговор.       Ягер остановился и припер Аню к стенке, но не давил на нее. Аня испугалась и приготовилась к страшному, но оно все никак не происходило. Ягер провел пальцем по щеке Ани и улыбнулся.       - Мне нужно было оставить тебя на растерзание этому дикому ивану? - спросил немец у русской девушки. - За кого ты меня принимаешь? Терпеть не могу смотреть на унижения женщин.       - Правда? - тихо спросила Аня. - А на войне вы никогда сами женщин не унижали?       - Я бился с ними как с противницами, если они были солдатами и партизанками, но не кричал на них как на бесправных животных, - сказал Ягер. - Я даже евреек не унижал, хотя мог бы. Меня бы за это похвалили, но я так не делал. К твоему сведению, в Германии не принято такое поведение, какое нам продемонстрировал Ивушкин.       - А как же ваше "дети, церковь, кухня"? - спросила Аня с печальной усмешкой. - Женщины во всем мире бесправны, не приукрашивайте реальность, прошу вас. Я сыта по горло сладкой ложью и красивыми плакатами, за которыми скрываются бесправие и нищета.       Ягер посмотрел Ане в глаза и увидел там всепоглощающую тоску и обреченность. В Ане что-то сломалось. В Ане умерла последняя надежда на светлое будущее.       - Ивушкин прав, - нервно кивнула Аня, - я гадкая и мерзкая трусиха. Кто-то партизанками становится, а я реву как дура и ничего полезного не делаю. Ивушкин прав. Я недостойна жить.       - Какие глупости, - манерно протянул Ягер, возводя глаза к потолку. - Кто такой этот дикий иван, чтобы читать тебе проповеди и судить тебя? Он никто, выкинь его из головы. Его мнение ничего не значит. Это очень хорошо, что ты не партизанка, Аня. Ты бы не хотела стать такой как они, поверь мне.       - Сильной, решительной и смелой? - предположила Аня, дрожа от нервов и страха.       - Жестокой и коварной, - ответил Ягер. - Ты хочешь взрывать немецкие поезда, подсыпать яд нам в еду, сжигать нас сонными в избах? Ты хочешь превратиться такое в чудовище?       - Идет война, партизаны сражаются за свою страну и свои семьи, разве нет? - спросила Аня.       - А некоторым из них просто нравится убивать немцев, - сурово сказал Ягер. - В партизаны идут не только идеалисты с жаждой справедливости, а еще и те, кто хочет убивать. Война многим развязывает руки. Как бы партизаны не лютовали, их будут чествовать как героев. Это очень удобно.       - Но ведь в немецкой армии и гестапо все точно так же происходит, - прошептала Аня. - Многим просто нравится убивать цыган, евреев и славян. Важна не цель, а сам процесс убийства.       Девушка замолчала, осознавая бессмысленность данного разговора. Ее убьют или немцы, или советские пленные. У нее не наступит никакого светлого будущего, ее ждет только кромешный мрак позорной смерти.       - Если вы хотите сделать меня надзирательницей концлагеря, то я отказываюсь от такого предложения, - сказала Аня. - Лучше убейте меня и покончим с этим. Мне надоело так существовать, надоела неопределенность. Я перестала понимать, кто я такая. Это страшно.       - Перестала понимать или поняла, но тебя это испугало? - улыбнулся Ягер. - Почему эти пленные должны судить тебя, а ты должна их бояться? Почему они смеют решать твою судьбу, а ты их судьбами распоряжаться стесняешься? Ты не должна бояться их, это они должны трепетать при одном упоминании о тебе.       - Я не стану надзирательницей, - заупрямилась Аня. - Это противоречит всем моим моральным... - Аня осеклась и заплакала. - Прекратите искушать меня... Прекратите искушать... Вам нравится, - нервно добавила Аня, - чувствовать свою власть надо мной? Вы никогда не унижаете и не бьете женщин, но вы из них делаете марионеток?       - Не только из женщин, - невинно пояснил Ягер, - из всех окружающих меня людей. Впрочем, своих подчиненных я ценю, глупых приказов не отдаю и к малейшим провинностям не придираюсь. Люди, общество как механизм. Нужно знать как этим механизмом управлять. Сейчас ты как этот Ивушкин обзовешь меня бездушным, да, Аня? - игриво спросил немец у девушки.       - Вы не бездушный, вы болезненно рациональный, - пробормотала Аня в полном замешательстве.       - Вот как? - просиял Ягер. - Польщен, польщен. Какой милый и точный диагноз ты мне поставила. Так что же мне с тобой делать? - задумчиво пробормотал Ягер. - Куда мне тебя пристроить, чтобы пленные тебя не прирезали и не удушили?       Аня нервно сглотнула. Этот безумный длинный день просто добивал ее, сводил с ума окончательно и непоправимо.       - Я знаю, что вам запрещено иметь отношения с евреями и славянами, - сказала Аня. - Помогая мне, вы рискуете своей жизнью и карьерой. Я того не стою, правда.       - Почему ты так презираешь себя? - весело уточнил Ягер у Ани. - Ты постоянно обесцениваешь свою жизнь. У русских так принято относиться к жизни?       - Да, - призналась Аня. - Русский идеал человека есть смиренный человек, который не превозносит себя и готов отдать жизнь ради высшей цели. Разве в Германии жизнь отдельного человека ценна?       - У тебя и в мирное время такая привычка была, да, Аня? - улыбался Ягер. - Это не смирение, а рабская психология. Уверяю тебя, что ни один немец даже в самое тяжелое время не станет так унижать себя как русский человек. Проблемы надо решать, а не погружаться в отчаяние и ненависть к себе. Ты слишком эмоциональна и слишком мало думаешь.       - Я не могу думать, я в ужасе, - призналась Аня надрывным шепотом. - Мне надоели косые взгляды в спину, мне надоело быть затравленным зверем.       - Так почему же ты не хочешь дать всем отпор? - спросил Ягер у Ани, склонив голову набок.