***
— И что ты тут делаешь? — Тэхен грозиться захлопнуть дверь прямо перед носом Ким Сокджина, не желая впускать того в свою квартиру. Говорит грубо, а сам надеется, что это не из-за белобрысого паренька в спальне. — Не вежливо себя ведешь, Ким, — Джин хочет зайти, но сероволосый не убирает руку, не давая проходу, — ты на меня работаешь, так что или пропустишь, или заставлю, — парень знает, что может, что может принести физическую боль, от которой будет невозможно оправиться. — Он спит, ты разбудишь его, — все-таки сдается. Он этой боли от мужчины не боится, но от его брата — очень даже, и Ким это прекрасно осознает, в нужные моменты надавливая на раны, заставляя их гноиться еще сильнее. — Я с тобой поговорить пришел, а не с ним, — брюнет не снимает ботинки, сразу идет на кухню и садится на стул, ногой отодвигая второй для сероволосего. — Кофе заваривать не буду, уж извини, — недовольством и неподчинением пропитано почти каждое слово, за что его ненавидит и любит одновременно один ненормальный. — Как хочешь, — Джин пожимает плечами и пялится своими глазами на другого, не давая сделать и вдоха. — Что ты собираешься делать с Паком? Это так ты приказы выполняешь или правда защитником всех непринятых заделался? — привычная насмешка. Парень уже привык, ему без разницы, потому что отговорки придуманы, и вряд ли его может застать что-то врасплох. — Прямого приказа не было, сказано лишь ждать. Чимина, как преемника Пака, тоже нужно будет убить, а он сбежать хотел. Пока побудет у меня, а когда настанет время, не сомневайся, он будет упокоен в земле, — он сглатывает и гладит себя по локтям. — Уверен? Если ты промахнешься, Тэхен, то поверь мне, боль будет сильнее, и на этот раз, не только твоя, — Джин про Юнги рассказывать пока не будет, может быть этот мальчишка и сам догадается, так же, как и Сокджин о любви Кима к Паку младшему. — Поверь мне, рычаги давления на всех найдутся, главное подобрать правильное расстояние, — мило улыбается, закрывая глаза полумесяцами и снова становясь черьезным. — Если ты сам его не прикончишь во время, я сначала с тебя кожу сниму, очищу от крови, а потом ей же этого мальца удушу, — говорит правду. Он для своих братьев все сделает, а те, кто этого не могут, не должны жить. — Если это все, то мне обидно, что ты сомневаешься во мне после всего, что я делал и кого убивал, — Брюнет встает, смиряет этого ребенка глазами черными-черными, и выходит из квартиры, не бросая даже взгляда на приоткрытую дверь в комнату, в которой спит блондин. Ему Пак Чимин противен, он в этом уверен, поэтому и не пропускает в сердце те мысли, которые упорно пытаются пробить стальную стену, кованую годами упорных тренировок, слез и смертей. Ким закуривает сигарету на улице и поднимает лицо к небесам, насмехаясь над тем, что такого уродца как он убить не смогли, хотя и попыток у них было не отбавляй. Он ведь раньше верил, очень сильно. Молился, когда брат умирал. Плакал, когда его камнями в приюте закидывали. А потом и о смерти молил, но никто не услышал. Никто из богов на него не посмотрел, светом не озарил или хотя бы раны вылечил, а потом сам Чон Чонгук за ним явился, облаченный в шкуру убитого Анубиса и они оба построили новое царство, свое собственное, которое не будет давать людям ложных надежд, не будет иметь последователей, обманывающих и насилующих детей. Их царство вовсе и царством не будет, лишь укрытием для трех душ. Сокджин раскуривает сигарету медленно, выпуская серый дым к облакам, дабы и людские Божки попробовали вкус Смерти. — Слушаю, — говорит Ким, отвечая на звонок и опуская глаза на землю, улыбаясь чему-то своему. — Приезжай на базу, есть дело, — голос у Чонгука всегда такой, серьезный, грудной, властный, поэтому брюнету не составит труда узнать его из тысячи таких же. — Еду, — он отключается и сразу садится за руль, открывает окно, дабы уже в машине докурить оставшуюся треть, и мажет глазами по третьему этажу. Дорога от сюда занимает не мало времени, и Сокджин уже начинает жалеть, что отпустил шофера на сегодня, но все-таки вскоре оказывается у кирпичного старенького здания, которое с виду кажется офисом какого-нибудь строительного бизнеса. Брюнет сразу останавливается рядом с Хосоком, курящим что-то настолько ужасно пахнущее, что с непривычки обязательно захочется выколоть свои глаза. Ким подходит к нему и кутается в пальто, на что Чон поворачивается и тоже предлагает попробовать, но новоприбывший мужчина отказывается, понимая, насколько сильно эта дрянь может ударить в мозг. Сейчас не лучшее время, чтобы расслабляться. — Что ты думаешь о том коротышке? — спрашивает вдруг младший. Глаза у него хорошо так расфокусированы, видимо, звонок Чонгука его от чего-то оторвал. — Мин, если ты о нем, нам не помощник. У меня о нем мало информации, но предчувствие меня еще ни разу не подводило, сам знаешь. Мы потеряем что-то, и я очень надеюсь, что это не будет Чонгук, — он снова достает пачку и берет одну сигаретку, прикуривает себе и все смотрит на дорогу, дожидаясь последнего. — Мы оба знали на что идем и с какими потерями столкнемся, так же, как и он, — они не успевают договорить, как совсем рядом припарковывается черная машина и из нее выходит брюнет. Его лицо спокойное, но аура раздраженнее, чем обычно, мужчины это сразу подмечают для самих себя. — А где Юнги? — Подходит Сокджин и предлагает свои сигареты. Тот не отказывается и кратко кивает, в знак признательности. — На квартире. Идем, — он делает затяжкут и идет внутрь здания, как приспешник самой Смерти. Здесь как обычно холодно, будто в гробу под землей. Бетонный пол весь в строительной пыли. Вдоль стен стоят картонные коробки, немного пугая и удивляя своими размерами, отчего хочется заглянуть в них и почувствовать себя самыми настоящими детективами из фильмов, нашедшие что-то невероятно важное. Носок проходит внутрь, садится на кресло и кидает рядом свою кожанку, ибо здесь, в месте, пропитанном кровью, довольно жарко. Ким стоит недалеко и докуривает. — За мной сегодня была слежка, трое наших пропали, — он просит всем коньяка, после чего садится на соседнее кресло и потирает руками свое лицо, — они приехали от Пака, просили о сделке, — Чону наливают, и он, сделав глоток, прикрывает глаза, прислушиваясь к теплым ощущениям от алкоголя. — Неужто-то догадался и не хочет становится разменной монетой? — Начинает Джин, смеясь над всей банальностью ситуации. Взрослые с виду дяди, строящие друг другу козни, как только почувствовали опасность, сразуподжимают хвосты и прячутся в будку за мамку. — Может быть, но что-то его заставило сделать это именно сейчас, почему не за ужином? — Брюнет смотрит прямо в глаза другого, не боясь в них темноты, которая обитает и в его, потому что если даже они друг друга боятся будут, то тогда могут ли они вообще называться людьми? — Что с его сыном, Чимином, он действительно умер? — Хосок поджигает вторую закрутку, отстраненно смотрит за букашкой на полу и слушает. — Думаешь, что этот парень виноват? — Сокджин всегда отвечает вопросом на вопрос, когда не хочет говорить о чем-то прямо, выдавая себя или Чимина, как в этот раз. Чон кивает и бросает недотлевший окурок наземь. — Я съезжу к Паку, разузнаю, — начинает было Хосок, но Ким перебивает его. — Твои зрачки слишком большие, он оскорбится, если таким к нему приедешь, — брюнет садится к мужчинам и локти облокачивает на худые коленки. — Он пригласил нас на переговоры ровно через час, Сокджин, поедешь со мной, а ты останешься и проследишь за всем, мне эта ситуация не нравится от слова совсем. Приглядишь за Мином, возможно они догадались, — делает еще глоток. Он знает, что угрозы для парня нет, но все равно просит, чувствуя, что-то неладное. — Им твой Юнги не нужен пока, главная проблема — это мы, не так ли? Не вижу смысла смотреть за ним, — возражает, на что ловит злобные глаза Чонгука. Он иногда совсем невыносим. — Мне без разницы, ибо Мин дорого стоит, мы его потерять не можем, — говорит, младший отступает, все протесты оставляя при себе. — Какие указания нашим раздавать? — Джин переводит тему, ибо слушать про любовь за сегодня уже устал. — Я разработаю план, но сейчас не об этом. Сначала нужно понять, как и когда их взяли, а тем более, кто не проверил их. Разберись с этим, Хосок. —***
— Зачем он приходил? — Чимин проходит на кухню, на которой до сих пор летает запах холодной осени и горького кофе. Так пахнет только от одного мужчины. — За нашими душами, — Тэхен сидит на подоконнике и курит в открытое окно. — Мне надо выбрать место, где можно спрятать тебя в нужное время, — через нос выпускает едкий дым и смотрит на парня, который от этого поморщился, — точно, ты же не куришь, — усмехается Ким, вспоминая их первую встречу. — Скажи мне, тот раз в клубе был случайностью или планом? — Он садится на табуретку и делает глаза серьезными, даже хмурыми. — И тем, и тем, — сероволосый скидывает бычок выкуренной сигареты и зажигает новую. Ему очень не нравится встречаться Сокджином. — У тех, на кого я работаю, есть дела к твоему отцу, соответственно, и к тебе, — он не прячет глаза от парня, поражая того своей пустотой, — в нужное время ты должен быть мертв, хочется тебе этого или нет, — с сухих губ собирает крупинки никотина, смазывая поверхность слюной. — Значит ты работаешь не только на господина Ким Сокджина, — Чимин наливает себе воды из-под крана и садится на место, делая большие, но тихие глотки. Проходит еще много времени, пока он снова не начинает говорить. — Ты убивал? — Этот вопрос заставляет Тэхена застыть. Он никогда себе не признается, что да, он отнимал жизни людей, и не всегда это было заслуженно. Догорающий фильтр обжигает пальцы, поэтому Ким вынужден выбросить и эти остатки в окно. — С какой целью ты спрашиваешь меня об этом? — Он до сих пор обманывает себя. Его мозг упорно выкидывал воспоминания о тех страшных ночах, которые приходят каждый раз, стоит прикрыть глаза. — Сам понимать должен, — он спрыгивает с подоконника и идет в коридор. — Одевайся, поедем к одному человеку и поедим где-нибудь, — Чимин почти сразу поднимается с места и идет в комнату за джинсами, явно не первой свежести, и чужой белой футболкой. Тэхен одалживает парню толстовку и ветровку, все-таки если парень заболеет, проблем будет намного больше, а сам надевает шапку на голову, дабы отросшие волосы не мешали. — Откуда ты родом? — Пак спрашивает, ибо правда желает узнать о парне побольше. — Принцесса, слишком официально, со мной говори простыми словами, — они уже выходят из прокуренного насквозь лифта и идут к выходу. — Хорошо, так откуда ты? — Ким бы хотел увильнуть от этих вопросов, но не получится, парень хорошо так приелся. Оба идут по улице совсем немного, а когда доходят до черного байка, то останавливаются. — Я надеюсь, что тебе шлем не нужен. Ты ведь ездил когда-нибудь? — Сероволосый смотрит на Чимина, тяжело вздыхает и садится на мотоцикл, слегка пододвигаясь вперед и освобождая место для пассажира, — окей, садишься за меня и ставишь ноги на подставку, больше ни на что нельзя, а то отрублю их тебе, — вставляет ключ и заводит монстрика, а блондин сразу крепко хватается руками за чужую талию. — Будешь так держать, у меня на твои ручки встанет, — усмехается, но Пак не слушает едкого комментария, предвкушая первую поездку за всю жизнь. Они не срываются с места, а тихо стартуют, Тэхен хоть и чмо иногда, но сейчас не хочется. Хотя уже вскоре Ким выжимает ровно две третьи мощности этого малыша, объезжая большие столпотворения машин по встречке, не боясь столкнуться. Паку даже начинает нравится. Он жмурится от ветра, носом кое-как успевает холодный схватывать холодный кислород. Ему хорошо, он постепенно забывает о проблемах, когда они едут уже минут 20. А Тэхен наоборот от мыслей все никак не избавляется, боясь, что Хосок все-таки прознает обо всем от Сокджина. Джин ведь не лгал, он и вправду может причинить сильную физическую боль, но вот Чон Хосок искусно обеими напичкать умеет, не забывая ни про какую ранку, дабы все обсыпать солью. И Тэхену страшно. Он ничего, кроме его личного монстра не боится, но стоит только услышать его имя, так от боли выть хочется.