Ты - мой дом

Ягыз ехал домой. Уличные фонари оставляли скользящие тени на его лице. Он был серьёзен и сосредоточен на дороге, только в уголках губ залегла едва заметная расслабленная улыбка. Но даже сквозь неё мысли были заняты несчастьем, что свалилась на младшего брата, на всю их семью. Ко всему прочему было заведено уголовное дело и начато расследование по факту аварии. Почему-то Гёкхан настаивал, чтобы полиция не вмешивалась, а дело замяли. Но Ягыз не дал полицейским уйти. Скрипя зубами, Гёкхан был вынужден промолчать. Он сопел в прожжённые сигарами усы и собирал руки в кулак аж до посинения на костяшках, но сказать так больше ничего не сказал. Ягыз был несколько озадачен такой реакцией. Что-то брат с отцом темнили насчёт этой истории, но кроме интуитивных догадок у Ягыза не было никаких поводов для подозрений. Будучи уже дома, Ягыз поднялся в комнату, бросил ключи, стянул одежду и пошёл прямиком в душ. Самое то, что было нужно сейчас после этих суток безумных переживаний, разбирательств, ожиданий, и особенно после того, как его так занесло с Хазан. И главное в первую же встречу. Не говоря о том, что за два года знакомства они виделись всего третий раз. Все-таки постоянная переписка их сблизила, они не были друг другу чужие. Но и близкими тоже не были. Во всяком случае Ягыз оставался скрытным и мало рассказывал о себе, а Хазан умела не докучать вопросами. Связь их была скорее эмоциональная. Выйдя из ванной, он не стал ложиться, привел волосы в порядок, надел чистую одежду в том же стиле и торопливо сошёл по лестнице. Машина Гёкхана всё ещё была у ворот. Вернувшись в дом, Ягыз заглянул в кабинет. Едва он появился, как голоса отца и Гёкхана затихли. Они оба вопросительно повернулись к нему. — Вы разве не едете? — Ягызу пришлось объяснять причину своего появления. — Нет, сын, лучше отдохни. Сейчас от нашего присутствия пользы никакой. Завтра нам понадобятся силы. Ложись спать. Пока отец говорил, Гёкхан встал к Ягызу спиной. Он невидяще глядел в окно и напряжённо ждал, пока тот выйдет. — Ты уверен? — Ягыз внимательно вглядывался в отцовское лицо. Оно казалось уставшим, осунувшимся, постаревшим на несколько лет. Под глазами темнели круги. И это явно не от последней бессонной ночи. Ещё не время говорить о наболевшем или задавать вопросы. Ягыз воздержался даже от расспросов про Кериме. — Ты слышал отца, — нетерпеливо повернулся Гёкхан. Ягыз поджал губы, но промолчал. Он вышел из кабинета так и не пожелав спокойной ночи. *** Следующий день не принёс никакой определённости. Вся семья снова была в больнице практически весь день. Врачи мониторили, делали прогнозы, за которые не могли поручиться. Полиция задавала вопросы, снимала показания. Хазан прийти в больницу больше не решилась. Её и так заприметили. Слухи в компании распространяются быстро. Члены семьи владельцев были чуть ли не божествами для целого холдинга с десятком тысяч сотрудников и каждый их шаг был предметом пристального внимания. Хазан тоже научилась видеть в них сакральную важность и произнослила фамилию Эгемен с особым пиететом. А после случившегося, девушка была уверена, инициатива должна принадлежать только Ягызу. Потому что он мужчина, он старше, он… ещё много почему. Потому что она слишком близко подпустила его и неизвестно что он думает о ней. Ни в коем случае нельзя показаться навязчивой, девичья гордость и воспитание госпожи Дамлы ей не позволят. Ягыз в течение дня писал ей в привычном для их переписок духе, но встретиться не предлагал. В больницу звать её было нелепо. 13-летняя Селин не отходила от него ни на шаг, она то и дело спрашивала Ягыза все ли будет с Синаном хорошо, а старший брат, целуя её в макушку, заверял, что самое страшное позади, так что определённо всё будет меняться в лучшую сторону. Под вечер в больницу пришёл семейный адвокат, господин Хальдун. Буквально сразу отец и Гёкхан вышли с ним в заведение за пределами клиники. Адвокат появился в больничных коридорах скорее из соображений вежливости, дабы справится о здоровье Синана, но становилось явным, что визит его был запланирован. Ягызу показалось странным что его, отличного юриста, не позвали на встречу, даже не сообщили о ней. Липкий холодок прошёлся по спине. С одной стороны росли его подозрения, а с другой, не очень-то приятно было чувствовать себя изгоем. Вечером беспокойных родственников снова отправили домой. Мол хотя жизни Синана ничто не угрожает, в сознание он пока не придёт. Поэтому задерживаются необходимые анализы и обследования. Ягыз поехал в особняк, Селин села к нему в машину. Хазым, Гёкхан и Ясемин отправились на машине Гёкхана. Когда все разом оказались в просторной гостиной особняка, от повисшего в воздухе напряжения было просто нечем дышать, а комната будто сузилась до размеров одного квадратного метра. И хотя неопределённость продолжала нависать над семьёй, отсутствие угрозы для жизни Синана стало выталкивать на поверхность другие проблемы. Уже не было той тревоги, перед которой всё остальное отступало на второй план. Очень быстро, по одной, оживали причины для споров и взаимных претензий. За ужином такая атмосфера чувствовалась ещё острее. Члены семьи ели молча. Хазым дал какое-то мелкое распоряжение старшему сыну что сидел рядом, упомянув господина Хальдуна. Ягыз сидел по другую руку. Ему нужен был лишь повод. — Я видел, вы отдельно встретились с Хальдуном. Это как-то связано с делом Синана? Гёкхан поднял на брата тяжёлый взгляд. Рядом Ясемин вымеряла Ягыза раздраженной миной. — А тебе как всегда больше всех надо? — вдруг выпалила она нарушая семейную субординацию, так как мужчины продолжали молчать. Ягыз лишь вскользь посмотрел в её сторону, и игнорируя, будто то было жужжание мухи, вопросительно уставился на отца. Хазым прочистил горло. — По разным вопросам. Я давно не появлялся в компании. Накопились вопросы по фабрике и отелю ну и другие дела, он пришёл в клинику. — Фабрика и отель? Почему тогда не позвали меня? Я как раз работал по этим предприятиям. — Работал? — язвительно крякнул Гёкхан, роняя приборы и кокетливо-иронично складывая перед собой ладони домиком. — Сынок, когда это ты работал, напомни? Ты разве не сгинул год назад на свой Манхэттен с джакузи? Ты не только не интересовался делами. Ты вообще пропал, малыш. О каких, блять, делах ты говоришь? Ягыз пристально смотрел исподлобья. Он не мог решить как реагировать на выпады. В этот момент Хазым слабым жестом руки, что лежала на столе, велел Гёкхану остановиться. Тот в ответ схватил вилку и агрессивно ткнул её в кусок мяса на тарелке, словно собрался продолжать трапезу. — Кстати, насчёт дел с Хальдуном. Лечение госпожи Кериме подошло к концу, — Хазым попытался отвелчься от темы, — Она захотела вернуться в свой дом в Бейкозе. Раз в месяц она наблюдается у врача. Хальдун сделал так, чтобы её отпустили условно-досрочно. В счёт лет, проведённых в тюремной лечебнице. Мы смогли получить заключение, что она не представляет угрозы обществу. Хазым полагал это хорошей новостью. — Значит обвинения с неё не сняты? — хмыкнул Ягыз. Что было ожидаемо. Хотя ему обещали. — Это не представляется возможным, сынок. Она уже провела годы в заключении. Самое разумное сейчас — закрыть это дело и дать женщине возможность достойно прожить ту жизнь, что у неё есть? — С клеймом убийцы… — выдохнул Ягыз, — такова да твоя справедливость? — Я так смотрю тебе было бы по душе, если бы и отец сел? Не так ли? — Гёкхан выставил руку и повысил тон. — Твоё лицемерное правдолюбие порой бесит до тошноты, — процедила Ясемин, — да ты… если бы ты знал, причина всех бед в этой семье! Причина всех бед. Плевать на Ясемин, но слова задели за живое. Ягыз вскочил на ноги. Селин, которая сидела рядом с ним испуганно заморгала. — Брат! — всхлипнула она. Ягыз, досадуя что вновь лишён свободы высказаться, поджав губы, погладил сестру по плечу. — Давай, сестрёнка, поднимайся в свою комнату. — Брат, папа, не ругайтесь, пожалуйста! — Дорогуша, это же ты вызвала братца в Турцию, — бросила ей Ясемин. — А иначе мне бы никто ни о чём не сообщил, так ведь? — Ягыз нагнулся над столом, буравя невестку ледяным взглядом. Но вопрос предназначался отцу. — Знаешь, это ты самоустранился, — повторила за мужем она. — Да вы давно уже вычеркнули меня. Сразу, как только отправили в Америку, — сардоническая улыбка перекосила лицо Ягыза. Он смотрел уже прямо на отца. Все, что он не смог высказать год назад, когда раскрылась правда, теперь рвалось наружу. — Ягыз, — жалобно позвала Селин. — Ясемин, уведи Селин, — твердо велел Хазым. Бросив с колен салфетку на стол, невестка, недовольная тем, что её тоже выдворяют, увела девочку из комнаты. Прислуга, слыша споры, побоялась показываться на глаза. Мужчины остались одни. — Это ли твоя справедливость? — Как ты смеешь взыскивать с отца за справедливость? И это после того, как ты отвернулся от всех нас? — не унимался Гёкхан. — А по вашему справедливо то, что ни в чём не повинная женщина столько лет отбыла в заточении? Справедливо, что я лишился собственных родителей? Справедливо, что меня вырастил их душегуб, а я всю жизнь называл его папой? Справедливо, что мать ни разу не обняла меня и ни разу по-настоящему не улыбнулась? Потому что я чужой! И у меня даже не было права узнать и понять правду. Я всю жизнь, чёрт возьми, мучился этим вопросом — за что? Что со мной не так? — Боже, какая лирика! Тебе 25 лет, блять, что ты сопли распускаешь как девчонка? — старший брат брезгливо вывернул губы. — Какая ирония судьбы, да отец? Ведь это ты всегда учил меня, что надо быть справедливым, честным, защищать слабых... Ты, кто попрал закон... — Что ты говоришь! — Хазым встал с места, опустил голову и зажмурил глаза, — все услышанное для меня — одно большое разочарование. Я что угодно от кого угодно мог ожидать, но от тебя… — Но от меня не ждал, — Ягыз выставил руки перед собой, — не так ли? От золотого мальчика не ожидал никак! Потому что что? Я совершенен? Я безупречный и примерный сын? Я должен быть во всем правильным только потому, что ты так захотел?! Сказать тебе кое-что папа? Я не хотел быть твоим золотым ребёнком, — Ягыз сотрясал пальцем воздух, лицо его и уши покраснели, на шее проступили вены из-за неимоверного эмоционального напряжения, — Я не желал быть твоим очередным Проектом! И я не хотел в 12 лет уезжать в Америку только потому, что ты хотел сделать из меня господина Совершенство! Я нуждался только в моей семье — в маме, папе и в моих братьях и не хотел быть чужаком в стране, языка которой я толком даже не понимал. Ты захотел. Это ты хотел, чтобы я был безупречен. Но видишь, — Ягыз ехидно кивнул и стукнул рукой об руку, — не вышло, я не смог стать этим самым совершенством! — Ты закончил? — Гёкхан кивал, явно вынашивая план, чтобы взорвать бомбу, — видишь папа? А ты его жалел вечно. Берёг? Для чего? Чтобы услышать в конце такое?! А я тебе говорил! Говорил, что эта забота обернётся чёрной неблагодарностью, я тебе говорил, что нечего держать его вдали от дел! Нечего отгораживать его от реалий семейного бизнеса. Я только год назад понял, что ты, оказывается, пытался спасти его от правды любой ценой. А почему? Почему мои руки по локоть в дерьме, а Ягыз, что даже не Эгемен, ходит в накрахмаленной рубашке и сверкает дипломом Гарварда? Ягыз, который хмурился, пытаясь сообразить о каких реалиях семейного бизнеса идёт речь, при словах что он не Эгемен, неосознанно обернул выражение лица в непроницаемую маску. Хотя чему тут удивляться. Это лишь словесное подтверждение факту — он чужой и лишний в этой семье и так было всегда. — Много лет назад я был вынужден нарушить закон. Чтобы спасти себя, чтобы спасти свою семью, чтобы дать тебе в этой жизни всё. Чтобы у тебя, Ягыз, не было повода сожалеть, что ты не рос сыном вора, — казалось Хазым пропустил ревнивый вопрос Гёкхана мимо ушей. На бледном лице Ягыза нарисовался оскал. Намёк отца на его неблагополучное происхождение и тем самым якобы оправдание содеянному, а даже может ожидание благодарности за красивую жизнь сильно задели Ягыза. — Зато я вырос сыном убийцы… Знаешь, отец, я не ребёнок, чтобы вы обвинили во всех бедах меня, а я это проглотил. То что ты делал — было твоим выбором. Это ты принимал решения. У человека всегда есть возможность поступать по справедливости. — Ага, господин Справедливость. Господин… , — Гёкхан одними губами произнёс «Сукин сын», — Тогда слушай! Знаешь за счёт чего у тебя дом в Америке? А твоё образование? А бизнес, который ты хорохорясь аудировал, изображая из себя саму благодетель? Знаешь откуда всё это, а? — Ну и откуда? Скажи наконец! Хватит бросаться тизерами как рекламой летника! Гёкхан на всякий случай посмотрел на отца. Но тот стоял с опущенной головой и казалось был безучастен к происходящему. Возможно, действительно пришло время Ягызу узнать обо всём. — Откуда ты думаешь у нас деньги на все те блага, которыми располагает семья? — начал Гёкхан, — Откуда у стамбульского клерка деньги на строительство отеля? Думаешь твоя жизнь а Штатах, этот особняк, феррари Синана и даже политическое лобби это за счёт консервных оливок? Неужели ты настолько наивен? Откуда миллионы на твои щедрые пожертвования детским домам, что позволяют тебе играть в благородство? А? Откуда? — Тогда за счёт чего?! — выпалил Ягыз, подуставший от темы. — Дурь, девочки и, блять, казино! А пардон, в нашей стране нет казино, закрытые клубы, так скажем, — Гёкхан мрачно торжествовал, не без удовольствия наблюдая нарастающий шок младшего брата. — И все в твоём любимом отеле, который ты год не вспоминал! Отель, который был пустым фасадом! Причём долгие годы! — Это же не правда, отец? — Ягыз снова протягивал руки к Хазыму. Последняя надежда, что всё сказанное лишь способ пробить его на угрызения совести. Но Хазым молчал. — Я не раз рисковал жизнью, ходил по краю, чтобы спасти интересы семьи, не раз получал угрозы от теневых партнёров и конкурентов, пока ты сидел в тепле изучал право и брюзжал о заброшенных делах на фирме, — Гёкхан не унимался, — Так соизволил бы вернуться вместо новой учёбы и вести дела, хотя бы на официальных предприятиях. За последний год даже чёрт не ведает что там творится. Я не о десяти рук. Я не в состоянии заниматься всем! — Да Гёкхан, я слишком многое на тебя взвалил, — понимающе кивал отец. Официальные дела оставались на Хазыме, но всё давно вышло из-под контроля. А отдаление Ягыза только усугубило ситуацию. Вот почему все было так плачевно на фирме и Гёкхан, вечно чем-то занятой, никогда не появлялся в офисе. Ягыз сделал пару шагов назад. Он пытался вздохнуть, но диафрагму будто парализовало. Он уперся в стену, продолжая неосознанно дергать плечами. Это была уже какая-то странная вегетативная реакция на услышанное. — И да, ты спрашивал про Синана… — так вот всё это одна череда событий. Но ты напустил на нас собак! Сукин ты сын, кто просил тебя вмешиваться?! — У Гёкхан от гнева трясся подбородок. — Напустил собак? Это всё что тебя волнует? Парень чуть не лишился жизни, пока ты сводил счёты со своими подельниками! — Ха! Святая простота! Смотри отец, он, Ягыз, мать его, НеЭгемен, переживает за Синана больше нашего, — Гёкхан смеялся и от этого смеха было мерзко даже ему самому, — Господь свидетель, нет предела лицемерию! Мои подельники! Ха! Слушай сынок, ты тоже часть всего этого. И эта правда, которую не изменить. Никто не в состоянии изменить. Никто не в состоянии выйти из дела. Ни отец, ни я, ни, теперь, и ты! *** Ягыз не помнил как вышел из дома. Он уже битый час плёлся по набережной, у которой стоял их дом. В руке он сжимал горлышко бутылки водки, что купил в круглосуточном киоске. Только выпитый алкоголь на сей раз не помогал. Наоборот, он делал правду ещё более громкой, а действительность более пронзительной: «Слушай сынок, ты тоже часть всего этого. И эта правда, которую не изменить. Никто не в состоянии изменить. Никто не в состоянии выйти из дела. Ни отец, ни я, ни, теперь, и ты!»