Неосязаемая связь

      Волны с оглушительным звуком разбивались о высокие скалы. Солёная вода разлеталась сотнями брызгами на несколько метров и медленно впитывалась во влажный песок. Как и год назад, небо было пасмурным. Солнце не показывалось из-за облаков уже на протяжении нескольких недель, а почти каждый вечер сопровождался шумом дождя. Лето в этом году не радовало от слова совсем — урожай будет плохим, начнётся голод и лишние волнения в обществе.       В воздухе витал аромат предстоящих перемен. Уже ощущался запах крови, палёной плоти и копоти. В ушах уже стояли недовольные возгласы горожан, тихие вздохи и всхлипы матери и суровые голоса командиров, приказывающих отстрелять всех недовольных, как бездомных собак, страдающих бешенством. Тяжёлые времена надвигались. Хотя, если так подумать, то они никогда не были лёгкими.       Сидя на влажном валуне, Райнер пристально всматривался в горизонт, будто ждал кого-то с обратной стороны моря. Вот только ни с острова Парадиз, ни с континента, где господствовал Альянс, никого не ожидалось. Пытаться выглядеть что-то было бессмысленно, но он продолжал это делать: ждал то ли спасения с острова, то ли злого рока и дыхания смерти с континента, половина которого была выжжена разрушительной и абсолютно бессмысленной войной.       Никого не было — ни вдалеке, ни рядом, ни где-либо ещё. Он сидел в гордом одиночестве, которое выбрал сам, отказываясь от посиделок в небольшом баре недалеко от причала. Отдалиться от всех в обычное, почти что беззаботное время и сблизиться с боевыми товарищами в тот миг, когда перед ними была общая цель, — идеальный расклад для него. Он ещё помнил те скрытые укоры и презрение, ту жалость и переживания, спрятанные в тяжёлых взглядах, обращённых к нему; и теперь, когда все они исчезли, оставались лишь стойкие воспоминания, порождающие собой все те ощущения, которые сопровождали его в непростые времена.       Если бы Порко смог прочитать его мысли в тот момент — Райнер непременно полетел бы прямо в воду. Его жутко раздражал этот пессимистичный настрой и моменты, когда он прикасался к болезненным воспоминаниям, потому что понимал: в какой-то степени и сам приложил к этому руку. Если бы он только знал, то не стал бы давить на него, и без этого уставшего, со всех сторон. Но он не знал, потому что до недавних пор не притрагивался к его отчёту о проваленных операциях, боясь столкнуться с суровой реальностью лицом к лицу; потому что боялся откровенно поговорить с ним о том, что ему пришлось пережить на острове. Они до сих пор не обсудили его путь длиною в пять лет, которые Райнер провёл вдали от дома, равно как и то, что между ними происходило. С этой чёртовой войной времени на выяснения отношений и задушевные беседы совсем не хватало.       Райнеру казалось, что всё между ними немного усложнилось: они так привыкли к постоянным ссорам и выяснениям отношений, что успели позабыть, каково это — общаться нормально, по-человечески, на разные темы, которые не касались военных действий и далёкого прошлого. Порко пару раз пытался затронуть некоторые темы о каких-то театральных постановках, на которые он ходил вместе с совсем юными кандидатами в воины, о новых заведениях, в которых почётных марлийцев могли достойно принять. Разумеется, Браун, который всё это время провёл вдали от всего этого, поддержать разговор не смог, поэтому только кивал головой и удивлённо, совершенно наигранно мычал. Раза три или четыре он пытался разузнать о том, как там, на Парадизе, было, но в ответ чувствовал только противное опустошение внутри и тоску. Когда он впервые почувствовал это, то жутко разозлился — как это так вышло, что Райнер тосковал по этим «демонам» на «проклятом острове»?! — а потом смирился. Это даже подогрело его интерес, но он продолжал молчать и сначала незаметно, а после уже открыто съезжать с этой темы. Боялся того, что о его мыслях мог узнать кто-то сверху, или того, что он окончательно впасть в хандру, — Порко не знал.       Неловкость, когда они оставались наедине, ощущалась очень остро. Но самый пик приходился на вечернее время, когда голова понемногу освобождалась от списка дел и важных мыслей, которые ни в коем случае нельзя было потерять, а невидимые нити превращались в прочные канаты, притягивающие их друг к другу. Поэтому те интимные — для них — моменты происходили именно тогда, когда начинало смеркаться. И приглушённый свет от керосиновой лампы, который отражался в их глазах, только добавлял возбуждающую чувственность между ними. В такие моменты уверенный в себе Порко превращался в какого-то подростка, прятающего руки за спиной и заламывающего пальцы, с покрасневшими от слабого отголоска стыда щеками и розовым пятнышком на кончике носа. Первое время Райнер даже умилялся и кидал острую шутку перед тем, как покинуть комнату, слыша громкие проклятия, прилетающие в его спину.       А потом обоим стало не до смеха.       Райнер и сам не помнил, как оказался на складе с оружием; как взгляд зацепился за одиноко стоящую в углу винтовку; как он медленно провёл по ней кончиками пальцев, а после обхватил ладонью дуло, приподнимая её над полом. Он только помнил, что до этого ему было нестерпимо больно, потому что все негативные эмоции заглушались или заталкивались в дальний угол души. Их с Порко тогда перекинули на другой фланг, где Альянс начал строить очередные железнодорожные пути, поэтому они были постоянно вместе. Он не мог показать свои слабости перед тем, кто их презирал, и ему ничего не оставалось кроме того, как делать вид, что у него всё в порядке. И разумеется, всё то, что оказалось под замками, вырвалось наружу. Отголоски воспоминаний об острове и последних адских месяцах добрались до него быстро, загоняя в тупик. Позади него — стена из сурового и жестокого настоящего, которое вбирало его в себя. А окружало его такое же беспросветное и мрачное будущее.       Он чуть было не совершил непоправимую ошибку, но что-то его остановило. Перед тем, как сесть на пыльный ящик и положить подбородок прямо на дуло, у него неожиданно сильно затряслись руки. Он не помнил, чтобы так переживал даже в те времена, когда его отправили на остров, а Марсель оказался в пасти титана. И ощущалось это необычно: минуту назад — стойкая уверенность в своих действиях, а потом будто бы кто-то щёлкнул пальцами — и от неё не осталось ни следа. У склада его ждал Порко, который чувствовал его присутствие рядом, — и это многое объяснило. А вот Райнер объяснять что-либо не стал, несмотря на открытые требования ответов на многочисленные вопросы.       Галлиард ответил ему те же. В один вечер их снова потянуло друг к другу уже с удвоенной силой, и Райнер решил в очередной раз покинуть комнату, вот только он не позволил: встал между ним и дверью, вздёрнул подбородок, глядя в глаза напротив с нескрываемым вызовом. Сначала показалось, что всё это — насмешка или неудачная попытка пошутить. Потом, когда Порко оттолкнул его от двери и вынудил сесть обратно на кровать, надвигаясь на него медленно, словно настоящий хищник, стало ясно — никаких шуток, всё серьёзно.       «Ты наказан, Браун. Думаешь, я тогда не понял, чем ты там занимался на складе? Думаешь, не догадался, чего ты хотел и продолжаешь хотеть? Будешь сидеть здесь, со мной, чтобы не смог натворить глупостей. И не забывай, Райнер, что я всё чувствую, даже если тебе кажется, что ты прекрасно подавляешь свои истинные эмоции».       Когда Порко сказал это и вернулся к прочтению книги, Райнер понял, насколько сильно он повзрослел. Он даже не стал закатывать истерики из-за того, что от него пытались скрыть что-то, что ему не доверяли — наоборот, показал, что к нему всегда можно обратиться за помощью, если она потребуется. И Марсель, который явился к нему во время предсмертных агоний оказался прав: младший Галлиард мог положить к его ногам целый мир, если бы он только попросил.       В тот вечер произошло много странных вещей, к которым оба были не готовы. Они, ещё не выстроившие между собой доверительные отношения, старались делать вид, будто не замечали странных колебаний в груди и внизу живота, от которых можно было медленно — и быстро, если говорить о Порко, — сойти с ума. Райнер смотрел на его хмурое лицо, чуть ли не пилил его взглядом, который буквально кричал: «Я же говорил, что мне следует уйти!» Он же делал вид, что не замечает его, и продолжал пытаться осмыслить прочитанное.       — Ну что ты на меня так смотришь? — не выдержал Порко, захлопывая книгу. — Было бы лучше, если бы я тебя отпустил посреди ночи хрен знает куда, м?       — Раньше же отпускал, — заметил он, разглядывая потолок.       — Раньше трава была зеленее, а солнышко — ярче. — Разумеется, он подразумевал под этим немного иной смысл, который касался их двоих и последних выходок Райнера с отсутствием регенерации и странными похождениями по военным складам. — И вообще, рано или поздно нас бы начало это беспокоить. Мы же всё время вместе и далеко одновременно. Ну, физически вместе, а духовно… Да и физически не очень-то близко… Я имею в виду…       — Я понял.       Порко возмущённо вздохнул, сдерживая в себе очередную шпильку в его сторону. «Какой догадливый», — подумал он и откинулся на спинку стула. Та противно заскрипела, и оба поморщились.       Райнер глянул на синеву бушующего моря и вдруг слабо улыбнулся, вспоминая, что в тот вечер они каким-то «чудесным» образом умудрились заснуть на одной кровати. И пусть сон был беспокойным, пусть он и прервался с громкими криками — его и впоследствии недовольного Порко — это был хороший момент. Он, во всяком случае, отложился у него в памяти как что-то тёплое, приятное. Улыбка стала ещё шире, когда он вспомнил предупреждение Галлиарда «без рук», а через несколько минут сам приобнял его за талию — неосознанно, во сне и по велению связи, но всё же. Тихо рассмеялся, когда вспомнил, как он делал вид, будто это не он закинул руку ему на талию, а кое-кто другой: тот, кто посмел разбудить его своими криками.       Это были первые шаги ему навстречу — неуверенные, робкие. Иногда Порко мог спотыкаться, злиться, останавливаться, чтобы перевести дыхание, сомневаться, но в конце он всё равно шёл вперёд.       «Ты опять забыл, что сказала эта дура? От судьбы всё равно не убежать, Райнер».       Было дико осознавать тот факт, что теперь он пытался убежать от Порко. И дело было не в том, что он обижался на него, нет. Он просто боялся потянуть его за собой на самое дно. Не нужно быть экспертом во взаимоотношениях с людьми для того, чтобы понять одну простую истину: спаситель рано или поздно может оказаться на месте того, кого он спасал. Заслуживал ли этого Галлиард? Конечно же, нет. Никто не заслуживал.       Было непривычно смотреть на то, как они менялись ради друг друга, хотя раньше считали, что эта связь — всего лишь ошибка, дарованная судьбой. Да вообще всё было в новинку: и эти случайные-неслучайные касания, и эти попытки поговорить о чём-то, и эти нечитаемые для других взгляды. Ещё год назад они старались избегать друг друга и в гневе кричали, что разорвут эти невидимые нити, связывающие их, а теперь пытались шагать друг другу навстречу, несмотря на все внутренние страхи.       Чудеса, да и только.       Внутри приятно потянуло, а в груди появился тягучий и такой сладкий трепет, который появлялся всегда, когда Порко оказывался поблизости после долгой — для них это было несколько часов — разлуки. И правда, через несколько минут уже отчётливо начало слышаться его тихое ворчание и шумное дыхание.       — Знаешь же, что песок влажный, и всё равно ленишься снять ботинки ещё на причале.       — Не умничай, Браун, — прошипел Галлиард и остановился недалеко от него. — Знаешь же, что мне лень снимать ботинки и из-за этого я иду прямо в них по этому грёбаному влажному песку, и всё равно приходишь сюда из раза в раз. Почему не остался с нами? Пик немного расстроилась: вы так и не поговорили о том дне, когда ты чуть не сдох, а ведь нам скоро возвращаться.       — Не знаю. Не хотел.       — Ну и зря, — фыркнул он. — Там подают отличное пиво, хотя закуски у них, честно говоря, полное говнище.       Какое-то время помолчали, думая о своём.       — Не хочешь пройтись? — спросил вдруг Порко.       Райнер соскользнул вниз — это послужило немым согласием — и вздрогнул, когда босые ноги коснулись холодного и влажного песка. Взглядом указал на грязные ботинки, и Галлиард с нарочито громким стоном согнулся, чтобы расшнуровать их и стащить. Через несколько секунд, когда его ног коснулась холодная вода, заорал так, будто его всего окатило, а не только ступни.       — Дерьмо!       Райнер только покачал головой и посмотрел вдаль. Взгляд невольно зацепился за потопленные корабли, виднеющиеся вдалеке. Несколько месяцев от флота не было никаких новостей, а совсем недавно, когда между двумя воюющими сторонами было достигнуто временное и весьма шаткое перемирие, выяснилось, что от флота Марлии осталось лишь жалкое название. Страна потеряла половину кораблей и огромное количество человек, находящихся в составе экипажа. Он нахмурился и невольно сжал руки в кулаки, как командир Магат неделю назад, когда увидел те же обломки у порта. И убирать их никто не планировал, будто руководство хотело показать всем этот позор и намекнуть, что будет, если никто не возьмётся за голову.       Только не в головах было дело. Командир Магат, как заметил Райнер, понимал это лучше остальных. Пару раз они обменивались многозначительными взглядами, но свои мысли держали при себе: говорить, что вздумается, в такие времена было крайне опасно. Элдийцу — особенно.       — Эй, — позвал его Порко, втягивая обратно в реальный мир. — Не надо, не смотри. У нас есть немного времени, чтобы передохнуть перед тем, как нас опять закинут в самое пекло. Не нужно его тратить на самокопание и рассуждения о том, что уже произошло на фронте. Это не твоя забота. С этим разберутся и без нас, проклятых элдийцев. Пошли.       Райнер откликнулся не сразу, а только тогда, когда Галлиард уже схватил его за холодную ладонь и потащил за собой.       — Если ты хотел, чтобы я взял тебя за руку, то мог бы просто сказать об этом, а не игнорировать.       — Что? Да я не…       — Расслабься, я просто пошутил.       «Чёрт бы тебя подрал вместе с твоими шутками», — подумал он, а после на миг испугался, как бы мысли не стали материальными. Неосознанно сжал его ладонь и нахмурился.       — Начина-а-ается, — протянул Порко. — И что на этот раз?       Пришлось соврать.       — Да вот думаю о том, как год назад мы шли по этому же берегу и рассуждали о том, как бы нам оборвать эту связь. Говорили про Зика и Пик, про подавители…       — До сих пор не могу поверить в то, что ты интересовался ими, — перебил его он. В голосе слышались нотки обиды. — Да ещё и втайне от меня.       — Не злись. Всё так изменилось. Интересно, почему? А, Порко?       — Потому что я обосрался, когда увидел тебя злым, и решил, что выводить тебя из себя не стоит, если хочется жить, — они оба усмехнулись. — Но если серьёзно, то я никогда не думал о том, что… Я никогда не задумывался о том, каково было тебе, вот. А тогда ты выговорился, и я понял, что всё не так однозначно. Не сразу, признаю, но понял. И было… ещё кое-что.       Райнер, казалось, впервые за последние несколько дней заинтересовался их диалогом.       — Что?       — Домой хочется, — резко сменил тему он и прижался к нему чуть сильнее, когда почувствовал тоску в груди — не его, а Райнера, которому домой не очень-то и хотелось. — Тебе ведь тоже хотелось, когда ты был на острове? Ну, когда у тебя случались просветления.       — С чего ты…       — Иногда я вижу воспоминания той девчонки. Пару месяцев назад я увидел, как вы с Бертольдом говорили про какую-то родную деревню, про то, как скучаете по ней, и всё такое. Ну, я сразу и смекнул, что вы про Ребелио говорили. А недавно, может, пару дней тому назад я увидел… Подожди, пообещай, что ты сейчас окончательно не закроешься в себе, ладно?       Райнер остановился и подозрительно покосился в его сторону; весь этот разговор изначально не понравился ему, но после этих слов желание продолжать диалог вообще испарилось.       — Недавно я видел её воспоминание, когда она… Ну, вы сидели на дереве и обсуждали то, как ты поехал головой. Это если очень кратко.       Он, который уже начал понемногу перебирать себе привычки Порко, неожиданно протянул обречённое:       — Дерьмо.       — Слушай, я не осуждаю…       — Просто так вышло. Ты и сам, наверное, знаешь, что мы тогда чувствовали с Бертольдом. Вот я и решил таким образом искупить вину, но я не думал, что всё выйдет… именно так. В общем, было и было. Сейчас я в норме.       — Тяжело вам там было, да? — Райнер неопределённо махнул рукой, в которой держал ботинки, и отвернулся в сторону моря. — Я бы послушал всякие истории об островных дьяволах.       — Их не будет, — сразу пресёк он.       «Их не будет, потому что никаких дьяволов там нет. Рассказывать о несуществующих чудовищах невозможно».       Недалеко стояла одинокая лавочка, не вызывающая никакого доверия. Они осторожно опустились на неё, опасаясь, как бы она не рухнула под их весом. Райнер бросил берцы рядом с собой, чувствуя, как Порко положил ему голову на плечо и обнял его руку, тяжело вздыхая.       — Я всё равно выпытаю у тебя ответы на вопросы, связанные с Парадизом. Должен же я знать, почему просыпаюсь от твоих криков и режущих болей в груди. Может, приближусь к разгадке уже этим вечером… Хотя, сегодня не получится, ведь я пообещал Пик, что ты с ней поужинаешь.       — Порко! — возмутился Райнер, сдерживая желание, стряхнуть его с себя, как какую-то надоедливую муху. — У меня спросить не забыл?       — Я твои ответы уже наизусть знаю: «не могу», «не хочу», «планировал поспать пару часиков», «много дел», «бумаги надо разобрать», — перечислил он утробным, унылом голосом, пытаясь спародировать его. — От того, что ты один день не посидишь над столом, заваленным бумагами, мир не рухнет. А все твои остальные ответы — сплошные отговорки.       Райнер не стал спорить.       — Так что, придётся отложить разговор о том, что с тобой произошло на острове, на завтра. Ничего, потерплю.       Он ничего не ответил и на это, чтобы лишний раз не раздражать его. Разумеется, всё то, что происходило с ним на Парадизе, он сохранит в секрете. Воспоминания Имир — это одно, а вот его собственные воспоминания и ощущения — совсем другое, то, что должно умереть вместе с ним.       Или нет?       Волны продолжали разбиваться о скалы. Над морем летали кричащие чайки, однако одна из птиц была другого вида, немного странного — Райнер таких ещё не видел. На минуту задумался, а после решил дать себе небольшую передышку от постоянных размышлений над каждой существенной и несущественной мелочью. К тому же сейчас он как никогда раньше ощущал спокойствие и умиротворение, от которого хотелось прикрыть глаза и растянуть губы в слабой улыбке.       В чём-то Порко был прав: у них было совсем немного времени до того, как их снова отправят на фронт. И Марсель тоже был прав, когда говорил про то, что время — быстротечно. Сегодня ты думаешь, что его у тебя полно, а завтра сожалеешь о том, что потерял его впустую. Его и правда нужно ценить, ведь это — самый значимый ресурс в жизни человека.       — Слушай, ты же звал Марселя тогда, когда умирал… Ты видел его, да? — Он согласно промычал. — О чём вы… говорили?       И здесь пришлось немножечко соврать, потому что говорил только Марсель.       — В основном про то, что ты упрямый баран с отвратительным характером, который…       — Всё-всё, я понял, — затараторил Порко, немного отстраняясь от него. — Так и знал, что если бы ты помер, то вы бы меня там всего обругали. Никакого уважения…       — Да брось, мы бы делали это с искренней и сильной любовью к тебе, — сказал Райнер с усмешкой на губах, которая исчезла, когда до него дошёл смысл сказанных слов.       — Рановато нам о любви с тобой говорить, Браун. Я только-только начал привыкать к твоей унылой роже.       Всегда решительный Порко сейчас тяжело дышал и сомневался в том, что собирался сделать. Закусывал губы, заламывал пальцы и думал, думал, думал. Он, не отличающийся особым терпением, с тихим рыком схватил Райнера рукой за воротник рубашки, притягивая к себе, и прижался своими губами к его, задерживаясь на них несколько секунд, кажущихся целой вечностью. Отстранился, вновь прижался к его плечу и отвёл взгляд в сторону, чувствуя обжигающий жар на щеках. Через минуту глянул украдкой на Райнера, увидел его не менее красные скулы, и удовлетворённо хмыкнул.       Связь между ними окрепла ещё ненамного, переливисто заиграла новыми яркими красками. Порко хотелось добить и себя, и его какой-нибудь непристойной шуткой, но в последний момент передумал: не хотелось портить такой момент.       И правда, происходили поистине удивительные вещи: год назад оба думали, что они были друг другу кем угодно, но только не соулмейтами, а теперь сидели чуть ли не в обнимку на одинокой лавочке. И правда, встретить свою родственную душу в их мире и в такое непростое время — настоящее счастье. И правда, от судьбы никогда не убежать — всё равно рано или поздно догонит и поставит перед фактом.       Они смотрели куда-то вдаль и думали лишь о том, что времена надвигались не только тяжёлые, но ещё и странные, несущие в себе небольшой луч надежды на что-то светлое в их мрачном мирке.