Игры разума

— Далеко ещё? Тина шла и с недоумением посматривала по сторонам. Они с Тони договорились, что неплохо было бы позавтракать, только подальше от центра, где-нибудь в укромном месте. Аврор сообщил, что у него есть идея, и перенес их на проселочную дорогу, с обеих сторон закрытую деревьями. Их кроны не давали земле под ногами превратиться в грязевое месиво от беспрестанных дождей, а на молодых листочках и хвоинках сверкали капли влаги. И хотя вокруг было волшебно, Порпентина сомневалась, что чистым воздухом можно наесться. — Почти пришли, — заверил Томпсон. Заметив, что Тина отстает, он сбавил шаг. — Что, устала? Голдштейн упрямо тряхнула головой, хотя на самом деле дышать ровно получалось с трудом. Ей уже давно было жарко — пальто не было рассчитано на длительные пешие прогулки. Тони шагал так бодро, что она едва за ним поспевала. Он явно был любителем провести свободное время где-нибудь в горах, карабкаясь на вершину без магии и страховки. Ну или в спортивном зале. Вообще тренировки были обязательны для всех авроров, но некоторые из них считали, что магические навыки важнее физической подготовки. Тина была не из ленивых: она прекрасно знала, что чем крепче организм, тем лучше проводимость магии, но до Томпсона с его атлетическим телосложением ей, конечно, было далеко. — Советую применить водооталкивающее заклинание, — вдруг сказал мужчина и остановился. — Зачем? Вместо ответа Тони свернул с главной дороги на какую-то неприметную тропинку и зашагал прямо по сырой траве, которая, чем дальше они шли, тем длиннее становилась. Голдштейн испытывала нечто вроде раздражения. Она вообще не любила брести наугад, касалось ли это расследований, или повседневной жизни. И сюрпризы — их Тина не любила тоже. Поэтому её так и подмывало спросить, куда же Томпсон её ведет, но она терпела из чистого упрямства — не хотелось показывать свой скептический настрой. Мужчина остановился у плотной стены деревьев и кустарника, поджидая спутницу. Тропинка кончилась вместе с терпением Голдштейн. — Я, конечно, не против прогулки на природе... — сердито начала она и тут же сбилась с дыхания, начав глотать ртом воздух. Тони ухмыльнулся, и это придало ей сил. — Но под завтраком я подразумевала... Он взмахнул палочкой и прямо внутри зарослей дикой ежевики образовалась арка, открывая их взору двухэтажный деревянный коттедж, оплетенный плющом, с большими окнами и широкой террасой. — Ого, — вырвалось у Тины. — Это что... Томпсон выглядел жутко довольным. Его лицо так светилось, что в эту минуту он был похож на мальчишку, радующегося удавшейся шалости. — Самое укромное место, — он пытался не улыбаться, но ничего не получалось. — Готовят отменно. — Но я... Ты же... — Голдштейн вдруг почувствовала непонятно откуда взявшуюся робость. — Можно было просто сходить в кафе. — Во-первых, — он поднялся по ступеням и приглашающе открыл дверь, — в любом общепите Нью-Йорка кто-нибудь-да может нас заметить. Ну а во-вторых... Он загадочно замолчал и подождал, пока Тина поднимется к нему. — Что? — Я же сказал, что у нас будет свидание. Тони не выдержал и засмеялся, увидев лицо Голдштейн, а та от души пихнула его в плечо. — Хватит веселиться! — недовольно сказала она. — Если б знала, что всё так будет, ни за что бы с тобой не пошла. — Да ладно, мисс серьезность, — Тони, кажется, обиделся. — Если тебе так больше нравится, можешь считать это вынужденной мерой. Детская беззаботная радость разбилась об её недоверие — Тина почувствовала это так же отчетливо, как если бы уронила стеклянный стакан, полный игристой шипучки. Томпсон хотел казаться безразличным, но всё же в его глазах Тина разглядела разочарование, как будто он поверил, что она и вправду сейчас возьмет и уйдет. Он ничего больше не сказал, просто пожал плечами и вошел первым, предоставляя ей возможность самой решить, как поступать. Ей стало немного стыдно, но она не была уверена, что Томпсон пошутил насчет свидания. — К тому же я тут не так часто бываю, — донесся до неё голос откуда-то из глубины дома. Тина нерешительно шагнула через порог и осмотрелась. Они с Тони никогда не были так близко знакомы, чтобы бывать друг у друга в гостях, поэтому она мало что знала о его привычках, кроме рабочих. Признаться, ей даже было любопытно. Внутри было просторно и светло — мебель из темного дерева хорошо сочеталась с бежевой краской, и нехитрый интерьер смотрелся просто и гармонично. Девушка никогда бы не подумала, что её знакомый мог жить в таком месте, особенно если вспомнить его захламленный кабинет. Было заметно, что дом обставляли с вниманием и любовью, тщательно продумывая всё до мелочей. На широких подоконниках лежали разные камни, причудливо изогнутые ветки и ракушки — тренированный ум Голдштейн сразу же выдал предположение, что собирал их уж точно не Тони. Аврор не был склонен к подобного рода сантиментам, если учитывать вид его деятельности и некоторую прямолинейность, как черту характера. Тина подумала, что Куинни, наверное, была бы в восторге от такого. Она даже на минуту представила, как её сестра счастливо улыбается, бродя по пляжу в поисках красивых подарков природы. Но Томпсон? Тина вдруг поймала себя на том, что её ум подвергает анализу всё, до чего может дотянуться. Осознав тот факт, что даже в гостях она чувствует себя, как на работе, она чуть не застонала в голос. Похоже, она совсем разучилась радоваться жизни. Это было ненормально, и девушке захотелось отключить на время свою голову, чтобы просто воспринимать действительность такой, какой она была. Но она ничего не могла с этим поделать — привычка была сильнее. Когда Тина зашла на кухню, Тони уже вовсю занимался готовкой. Он снова был в майке, только уже на законных основаниях. Горячо нелюбимая рубашка была небрежно скинута на стул, и девушка машинально повесила её на спинку, проходя мимо. — У тебя очень уютно, — несмело сказала Голдштейн, присаживаясь за небольшую барную стойку, которая отделяла круглый обеденный стол от плиты, раковины и гарнитура. — Спасибо, — отозвался Томпсон. — Надеюсь, ты ничего не имеешь против омлета? — Абсолютно. Повисло молчание, которое казалось Порпентине неловким, так как она до сих пор чувствовала себя виноватой за свою чрезмерную подозрительность. К тому же Тони был занят, а она бездельничала и глазела на мужчину. Она привыкла использовать волшебство для быстрого приготовления пищи, но Томпсон предпочитал делать всё своими руками, умело управляясь с ножом и прочими кухонными принадлежностями. — Я не знала, что ты умеешь готовить, — девушка решила, что разговор поможет сгладить неловкость. — Может, чем-то помочь? Тони обернулся, и Тина с облегчением поняла, что он на неё не сердится. Уголки его губ были слегка приподняты, а в зеленых глазах мелькали искорки смеха. — Сиди и не мешайся, — посоветовал он. Но просто сидеть волшебнице было скучно. — Ты сказал, что редко здесь бываешь. — Да, — мужчина залил скворчащую на сковородке ветчину яйцами и посыпал зеленью с сыром. — Это место хорошо спрятано, поэтому и сообщения доходят плохо. Если я срочно понадоблюсь, то не сразу об этом узнаю. Поэтому я обычно ночую в съемной квартире ближе к центру. — Выходит, это, как... — Тина подбирала подходящее слово, — твоё убежище? — Скорее, дом мечты, — Тони говорил и накрывал на стол. — Когда-то я думал, что буду жить здесь с семьёй. Девушке почудилась грусть в его словах. Она не стала расспрашивать, сочтя это невежливым, и переместилась поближе. Пахло просто восхитительно, и это значительно поспособствовало улучшению настроения. — С нашей профессией долгий и счастливый брак — это редкость, — сообщил мужчина, ставя на стол, где уже был хлеб, салат, сок и порезанный ломтиками сыр, тарелки с омлетом, и усаживаясь напротив. — Так ты был женат? — удивилась Тина, вытягивая веточку петрушки из зеленого букета. — Был, но... — Тони покрутил в пальцах ломоть хлеба, — недолго. — Извини, — сказала Голдштейн. — Мне жаль. — Не за что извиняться, — он посмотрел на неё. — Просто она так и не смогла смириться с тем, что работе я уделяю гораздо больше времени, чем ей. — Но ведь ты не виноват, — осторожно заметила девушка. Тони пожал плечами. — Кого это волнует. Ели они молча. Нужно отметить, готовил Томпсон неплохо, о чем и сообщила ему Порпентина. Тот заулыбался. — Я знал, что ты оценишь мои несравненные таланты, — он довольно откинулся на спинку стула. — Посуду ты тоже моешь руками? — Голдштейн собрала со стола тарелки и отнесла их в раковину. — Разумеется. Знаешь, волшебники упускают много приятных мелочей в жизни, заменяя их магией. — Многодетные семьи бы с тобой не согласились. Тони встал и оттеснил девушку от раковины. — Уступите место профессионалу. Тине стало смешно. В конце концов она взяла полотенце и принялась тщательно протирать вымытую посуду. Они довольно быстро с этим управились, и девушка наконец-то почувствовала, как все её мысли улеглись и в голове стало тихо. Она никогда бы не подумала, что, делая что-то руками, можно испытывать такое умиротворение. — Послушай, я хотела спросить... — Ммм? — Донни. Он... метаморф? Тони выключил воду и отдал девушке последнюю тарелку. После чего он привел раковину в первозданно чистый вид и неторопливо вытер руки о полотенце. — Знал, что ты заметишь. Да, у него есть врожденный дар, но... Он практически не умеет им пользоваться. — Похоже, ты невысокого мнения об его способностях, — приподняла брови Тина. Томпсон покачал головой и принялся одеваться в рубашку. — Дело не в способностях, а в этом, — он постучал пальцем по виску. — Если бы он приложил усилия, то мог бы многого добиться, а так... Он считает, что ему всё должно даваться легко. Если что-то не выходит, то он бросает это дело. — Но он ведь хочет стать следователем, и даже пошел на службу? — Это всего лишь вопрос времени. Аврор был так уверен в своей правоте, что Тине стало даже немного обидно за Донни. Она по себе знала, как бывает тяжело, когда все вокруг в тебе сомневаются. Но если его мечта была настоящей, то она не даст ему потерять уверенность в себе, даже если весь мир будет против. Это Тина тоже знала, поэтому благоразумно не стала спорить с Томпсоном. На улице распогодилось. Они вышли из дома, и Тони предложил прогуляться. Знакомый, у которого он надеялся получить консультацию по загадочному веществу, должен был появиться на нужном месте около девяти, а сейчас было почти восемь, так что у них в запасе оставалось немного времени. Томпсон прошел по вымощенной камнем дорожке за дом в сад. Если в лесу растения только-только начинали распускать почки, то здесь природа, ускоренная магией, уже вовсю цвела и благоухала. Яблони были сплошь усыпаны розоватыми цветками, а по заросшим клумбам то тут, то там нежными акварельными пятнами виднелись первоцветы. Отвыкшая за зиму от зелени, Тина залюбовалась этим оазисом и не сразу заметила небольшой сарайчик, около которого остановился мужчина. Он предложил зайти, и на этот раз Голдштейн не стала сомневаться и смело шагнула вслед за ним. Её встретил ни с чем не сравнимый запах столярной мастерской. Тина даже на мгновение прикрыла глаза. Пахло деревом и лаком — прямо, как в детстве. Отец Голдштейн был столяром, и в тех далеких, но таких счастливых воспоминаниях, маленькая Порпентина зарывалась в его пальто с головой, окутанная теплом и любовью. Мистер Голдштейн смеялся и вылавливал оттуда дочь, собирая с её темных локонов маленькие стружки. Взрослая Тина открыла глаза и посмотрела на залитую солнцем комнату, посередине которой стоял верстак. На нем лежали различные инструменты для создания изделий из дерева, а все стены были в полках, уставленными разными поделками. Внезапно нахлынувшие воспоминания оказались настолько сильными, что волшебница растерянно замерла на месте. Её сердце пульсировало, как маленькая жаровня, и было больно, но вместе с этим так хорошо, что ей хотелось удержать это обжигающее чувство как можно дольше. Тони обернулся и окинул застывшую девушку взглядом. — Никогда не увлекалась резьбой? — весело спросил мужчина, не подозревая, что происходит у неё внутри. — Нет, — ответила Голдштейн, возвращаясь к действительности. — Мой отец иногда приносил с работы разные изделия, но я была слишком мала, чтобы сделать что-то самой. — Твой отец был столяром? — с уважением в голосе спросил Томпсон. Тина кивнула. — Так значит тебе на роду написано приложить свою руку к этому делу. Волшебник подошел и легонько подтолкнул её к верстаку, но Голдштейн запротестовала: — Не думаю, что это хорошая идея, правда. Я не... рукодельница. Вот Куинни — другое дело: она умеет и шить, и вязать, и салфетки розочками складывать. Тони фыркнул. — Розочками, говоришь. Он отошел в сторону большого ящика и принялся там копаться. Затем он что-то пробормотал себе под нос и осторожно вытащил на свет изящный, вырезанный из дерева бутон розы. Он выглядел, совсем как настоящий: казалось, если дотронуться до лепестка, то он будет мягким на ощупь. — Позвольте преподнести вам сей скромный дар в честь вашего удивительного наследия, — нарочито торжественно сказал волшебник. Тина не смогла отказаться и аккуратно приняла из его рук поделку, боясь, что она сломается от неловкого прикосновения. — Зачарован на случай падения, — подсказал Томпсон с удовлетворением во взгляде. Он о чем-то задумался, и на его молодое лицо набежала дымка. — Когда-то я мог торчать здесь часами, особенно в отпуск. Не помню, когда в последний раз сюда заглядывал. Тина подумала, что для Тони, наверное, это место — особенное, и вряд ли он часто приводит сюда гостей. Внутри неё вспыхнула жгучая благодарность. — Это просто невероятно, — искренне сказала она. — Спасибо. Тони очнулся, стряхнул свою задумчивость и подмигнул девушке. — Ты удивишься, когда узнаешь, сколько волшебников предпочитали творить магию без волшебной палочки, ничем не отличаясь от немагов. — Думаю, у магов все-таки были преимущества, — заметила Тина, рассеянно пробежав взглядом по полкам. Она протянула было руку к маленькой фигурке дракона, но та внезапно ожила и оскалила маленькие деревянные зубки. — Осторожнее... — Томпсон взмахнул палочкой, и дракон свернулся клубочком. — Вот тебе и раз, оказывается, заклинание ещё держится. — К слову о магии, — улыбнулась девушка. — Ну да, — мужчина слегка смутился. — Собственно говоря, волшебник может буквально вдохнуть жизнь в то, что он делает. — Должно быть, это интересно. — Хочешь попробовать? Тина заколебалась, но не сказала «нет», так что Томпсон решил всё сам: быстро закрепил на верстаке небольшую доску и пару раз прошелся по ней рубанком. — Это липа, — пояснил он. — Она самая мягкая из лиственных, поэтому лучше всего подходит для первых работ. Что хочешь вырезать? — Ну... Не знаю, — Голдштейн пожала плечами. — Может, птицу-Гром? Символ моего факультета. — Так и знал, что мы с тобой похожи, — Тони махнул палочкой, и на доске возникло изображение одного из четырех факультетов Ильверморни. — Я тоже там учился. Он вручил девушке стамеску и молоток и показал, как нужно вырезать. Беря в руки инструмент, Тина чувствовала себя так, словно снова очутилась в школе и в первый раз прикоснулась к своей волшебной палочке. Она приложила стамеску к дереву, как показал мужчина, и попробовала сделать ровную полосу. Как и следовало ожидать, с первого раза у неё ничего не получилось. — Уж лучше магией, — девушка с сожалением смотрела на отколотую от крыла птицы-Гром щепку. Томпсон цыкнул. — Не думал, что ты так быстро сдашься. — Кто сказал, что я сдалась?! — тут же возмутилась Голдштейн, и Тони спрятал улыбку. — Как и в любом деле, тут нужна практика. Знаешь, что меня всегда восхищало в истории нашей школы? — Нет, — Тина решила попробовать еще раз, и теперь стамеска пошла ровнее. — То, как немаг Джеймс Стюард создавал волшебные палочки. Это уму непостижимо — ведь он не обладал магическими способностями, но при этом стал одним из основателей Ильверморни. И кто после этого скажет, что волшебство — это заклинания, да зелья? Девушка согласно кивнула, не отвлекаясь от своего занятия. Стамеска приятно лежала в ладони, и она чувствовала, как магия течет через её руки в инструмент, а затем оставляет следы на липовой доске, которая постепенно превращалась в резную картинку. Это было невероятно, но на вырезание птицы-Гром ей потребовалось не так уж много времени. Конечно, не обошлось без шероховатостей, но для первого раза было неплохо. — Да у тебя талант, — присвистнул Тони, который всё это время стоял, опершись о верстак, и наблюдал за работой. — Да ладно тебе, — махнула рукой Голдштейн. — Но было занятно. — Нет, я серьезно, — он разглядывал увековеченный девушкой рисунок. — Никогда не видел, чтобы у кого-то получилось с первого раза. Тебе нужно чаще практиковаться. Тина шутливо ткнула его локтем в бок. — Ну да, конечно. И для этого, разумеется, нужно приходить к тебе почаще. — Само собой. — Тони... Мужчина вопросительно взглянул на неё. Внешне он был невозмутим, но в его зеленых глазах плескалось веселье. Тина пыталась найти правильные слова, чтобы передать всю благодарность, которая грела её изнутри. — Спасибо, что показал свой дом. Правда. У тебя здесь очень здорово. Улыбка у Томпсона была искренней и оттого очень обаятельной. — Я просто хотел, чтобы ты немного расслабилась, — он позволил себе вольность и слегка потрепал девушку по голове. Голдштейн тут же отклонилась в сторону и, недовольно бурча, принялась поправлять прическу. Аврор рассмеялся. Пожалуй, ей это удалось. Тина действительно расслабилась и даже на короткий промежуток времени забыла обо всех своих проблемах. Ей было спокойно и на удивление легко, как будто светлый дом Тони обладал какими-то целительными свойствами. Но на горизонте сгущались тучи, и ей было пора покидать эту уютную гавань. Она провела пальцами по вырезанному рисунку. — Нужно будет доработать, — заметил мужчина. Голдштейн внимательно посмотрела на его невинное лицо и усмехнулась, про себя подумав, что у Томпсона талант ненавязчиво заставлять людей делать то, что он хочет. Правда, в этом случае она и сама была не против. — Думаю, я захочу попробовать что-нибудь ещё. Тони обрадовался, как ребенок.

***

На улицах Нью-Йорка, как обычно, было многолюдно. Кое-где на дорогах торчали белые пластиковые трубы в оранжевую полоску, из которых шел пар, поэтому казалось, что облака висят не только на небе, но и на земле. Тина и Тони прошли сквозь парочку таких, пока добирались до нужного места. — Должно быть, это здесь, — сказал Томпсон и задрал голову вверх. — Что ты сказал? — переспросила Тина. Авроры оказались у подножия небоскреба, строительство которого было в самом разгаре. Шум стоял невероятный. Гудели подъемные краны, то тут, то там раздавались звуки сигнальных колоколов, по которым должны были ориентироваться крановщики, поднимавшие швеллера. Волшебники, воспользовавшись заклинанием для отвода глаз, аппарировали на самый верхний этаж, откуда и начали поиски нужного им человека. — Высматривай угольную печь, — сказал Томпсон. — Он клепальщик, поэтому будет где-то неподалеку. Такая печь и вправду скоро нашлась. Авроры успели вовремя — она ещё не была разожжена, так что они не помешали работе. Сложный процесс клепания металлических конструкций Томпсон объяснял девушке, пока они добирались до места. Тина только диву давалась, откуда он столько про это знает. Строитель-«повар» «варил» заклепки до нужной температуры, а потом щипцами бросал шестисотграммовую железку «вратарю», который должен был поймать её с помощью обычной жестяной консервной банки. Далее заклепку вгоняли в нужное отверстие и расклепывали молотом двое других рабочих, которые часто были вынуждены висеть на огромной высоте. И всё это вытворялось без страховки и без магии. Голдштейн, которая впервые очутилась в подобной обстановке, казалось невероятным, что знакомый Томпсона добровольно выбрал такую совсем не магическую и тяжелую работу, хотя мог бы прекрасно зарабатывать на жизнь чем-нибудь другим. — Он говорит, что ему нравится честный труд, — пояснил Тони, когда они ещё не добрались до строящегося небоскреба. — Но я думаю, это скорее всего из-за того, что он презирает волшебников. — Но почему?.. — удивилась Тина. — Разве он сам не волшебник? — Это долгая история, — уклончиво сказал мужчина. — Может быть, он когда-нибудь сам тебе её расскажет. — Ну, это вряд ли. Скажи хотя бы, как вы познакомились? Он явно не хотел отвечать, но Голдштейн это не остановило. Она ждала ответа на свой вопрос, и Тони неохотно заговорил: — Мы вместе учились в школе, только он был старше на два года. Нам обоим нравилось мастерить — мне из дерева, а ему из металла. А на шестом курсе он взял и перевелся. — Разве можно получить образование лучше, чем в Ильверморни? — девушка не могла скрыть своего искреннего недоумения. — И куда же, в Хогвартс? — Нет, — скроил мину Томпсон. — В Колумбийский университет. У Тины округлились глаза. Она никогда бы не подумала, что такое возможно — американский Статут о секретности не позволял волшебникам входить в близкий контакт с немагами, а уж обучение в немагическом университете... — И ему разрешили? — Фактически он не нарушал никаких законов. К тому же он добровольно отказался от использования магии, а палочку у него забрали. Это было невероятно. Что такого должно было произойти, чтобы волшебник добровольно отказался от возможности творить магию? За этим определенно что-то стояло, но Голдштейн терялась в догадках. — Чем нам может помочь человек, который получил образование в мире немагов? — спросила она, пытаясь хоть что-то понять. — Он не просто получил там образование, — покачал головой Тони. — Он стал новатором в их медицине. В Ильверморни он был одним из лучших студентов, но его не устраивало то, что волшебники при всех своих способностях так мало помогают немагам, которые страдают от различных болезней. — Он стал экспериментировать с маггловскими препаратами?.. — догадалась Тина. — Совершенствовать их с помощью магии? Томпсон быстро посмотрел на девушку и отвернулся, встретив её слишком внимательный взгляд. — Разумеется, всё это держалось в строжайшем секрете. Так вышло, что я был одним из немногих, кто знал об этом. Мой друг был неуемен в своих исследованиях, и когда дело дошло до изучения психотропных веществ, чуть не потерял рассудок. Я смог ему помочь, и с тех пор он забросил медицину, окончательно исчез из магического мира и ушел работать на стройку. Звучало складно, но не очень убедительно — у Порпентины осталось слишком много вопросов. Стоило ей сесть в лодку, поданную Грин-де-Вальдом, как её подхватило течение и понесло с неумолимой силой, затягивая в темный водоворот тайн и загадок. Тине оставалось лишь покрепче вцепиться в борта и надеяться, что в этом плавании ей удастся сойти на берегу, где она сможет отыскать мистера Грейвса прежде, чем утонет.

***

Возле печи стоял и курил худой, но крепкий мужчина средних лет в комбинезоне на голое тело. Его прищуренные глаза были устремлены к небу, а ноги устойчиво стояли на маленьком помосте, положенном на железных балках прямо над пропастью высотой этажей в тридцать. Стоило рядом с ним появиться волшебникам, как рабочий тут же почувствовал чужое присутствие и обернулся. Тине стало не по себе от взгляда, которым их одарил мужчина. Сразу стало понятно, что их появление здесь — неприятный сюрприз. Друг Тони излучал холодную настороженность, хотя ни в его позе, ни в его взгляде ничего не изменилось. Томпсон сказал, что он был старше него на пару лет, но Порпентине показалось, что разница в возрасте была намного больше. Работяга, представший перед ней, был брит наголо, а в густой щетине, обрамлявшей лицо, поблескивала седина. Если у Тони лицо было светлым и почти гладким, то у этого человека кожа была темной от солнца и копоти, погрубевшей и испещренной морщинами. — Ба, кого я вижу! — вместо приветствия воскликнул мужчина, проткнув волшебников острым, насмешливым взглядом. — Никак Тони Томпсон решил проведать старого друга? — Точно, Уолтер. Как дела? Они обменялись рукопожатиями. — Высоко же ты залез ради меня, — заметил Уолтер. — Да ещё с подружкой. Его голос был дружелюбным, но вот глаза... Тина была готова поспорить, что он прекрасно знает: они пришли не просто так. — Уолтер, это Порпентина Голдштейн, моя коллега по работе. Тина, это Уолтер Уайт. — Мисс Голдштейн, — он слегка поклонился, как будто с издевкой. — Моё почтение. Чем обязан такой благородной компании среди своих железок и пыли? Тина подумала, что всё-таки стоило сменить внешность и имя на время своих путешествий по Нью-Йорку. Они с Томпсоном обсуждали такой вариант, но аврор не сомневался, что его друг распознает обман, и это вызовет ненужные вопросы и подозрения с его стороны, что, в свою очередь, осложнит их и без того непростые отношения. Но теперь под пронизывающим взглядом мистера Уайта она чувствовала себя крайне неуютно. — Уолтер, нам нужна помощь, — не стал ходить вокруг да около Тони. — Я простой строитель, — мужчина сделал последнюю затяжку и метко запулил окурок в пустую консервную банку. — А ты работаешь в серпентарии, где очень не любят таких, как я. Не думаю, что смогу тебе помочь. — Помнишь Роули? — казалось, Томпсон слегка разозлился. — Роули Грасса? Он помогал тебе, когда ты хотел осчастливить мир своими изобретениями. Или его ты тоже выкинул из своей жизни, как очередной окурок? Уолтер слегка нахмурился, уголки губ его опустились. — Хороший был парень. Что с ним? — Вчера его нашли мертвым в собственном доме. А вот что нашли в ящике его стола. Тони помахал в воздухе пакетиком с серебристым веществом, изъятым из дома Грасса. Мистер Уайт неверующе уставился на мерцающий шарик, и даже под слоем копоти было видно, как лицо его побелело. — Откуда... — он запнулся и суетливо огляделся. — Быстро спрячь. Сейчас же! Он выругался и отчаянно протер глаза, как будто надеялся, что ему всё это привиделось. Томпсон послушался, хотя кроме них поблизости никого не было. Строитель спешно проверил часы и поскреб заросшую щеку. — Черт бы тебя побрал, Тони. Ты хоть знаешь, что у тебя в кармане? — Я надеялся, что ты сможешь мне это объяснить. Уолтер внезапно перевел взгляд на Голдштейн, и в его глазах вспыхнуло подозрение. — Ты случайно не пытаешься натравить на меня легавых? Если что, то у тебя ничего на меня нет. Я больше никак не связан с вашим миром, так что смерть Роули повесить на меня не удастся. Томпсон помолчал пару минут, а затем сказал с сожалением: — Не думал, что страх сделает тебя бессердечным, Уолтер. Если тебе нечего сказать, то мы уйдем и не будем отвлекать тебя от твоей чрезвычайно важной работы. Он кивнул застывшему рабочему и развернулся, чтобы выполнить своё обещание. Мужчина молча взял Тину под локоть, собираясь аппарировать, но его остановил оклик Уайта. — Постой. Погоди минуту. Я не могу так просто уйти. Мистер Уайт выглядел очень напряженным; он явно боролся с собой и мрачнел на глазах, как будто внезапная отзывчивость доставляла ему физическую боль. Он вынул из кармана пачку сигарет и снова закурил. — У меня нет времени на твои дурацкие маггловские привычки, — нелюбезно отозвался Тони. — Ты сможешь помочь или нет? — С минуту на минуту придут мои ребята, — сказал Уолтер и выпустил изо рта неожиданно большое количество дыма, которое медленно сгустилось и приняло очертания человека. Спустя несколько секунд перед аврорами стояла точная копия мистера Уайта, так что невозможно было отличить, который из них настоящий. Голдштейн прошиб холодный пот, когда она осознала, что именно эту магию она видела в тот день на кладбище Грин-Вуд. Она почувствовала, как Томпсон сжал её руку, и только это не позволило ей наброситься на Уолтера с обвинениями и последующим арестом. — Этого хватит часа на два, — угрюмо сообщил бывший ученый. — Так я смогу исчезнуть без лишних вопросов и побеседовать с вами. Но не здесь. Он подошел к Тони и глубоко вздохнул. — Я не аппарировал уже лет десять, — сообщил он, нехотя протягивая руку. — С тех пор это не стало приятней, — сухо ответил Томпсон. Через секунду раздался негромкий хлопок, и на строительной площадке остался стоять лишь сделанный из дыма мистер Уайт, который задумчиво запустил руку в карман и вскоре запалил очередную сигарету.

***

— Присаживайтесь, — хмуро предложил Уолтер, кивнув на две едва живые табуретки у стола, придвинутого к окну. — Я сейчас переоденусь и приду. — Я мог бы... — начал Тони, достав палочку. — Нет, благодарю, — поморщился мужчина. — Я привык обходиться собственными руками. Он вышел из маленькой кухни, оставив авроров наедине. Тина осторожно присела на предложенную табуретку, и та опасно качнулась. Совершенно голые стены этого странного места не предполагали домашнего уюта, а в углу возле большого железного баллона на картонных коробках сиротливо ютилась газовая плитка. Жить в таком доме, по мнению Тины, было невозможно. Значит, это был какой-то перевалочный пункт, который нужен бы был Уолтеру, если бы он занимался чем-то нелегальным. Например, торговал оружием или запрещенными веществами собственного изготовления. Но если это было действительно так, то непонятно, зачем он привел сюда их с Томпсоном. Голдштейн не знала, что и думать — всё это было очень подозрительно. — Ты видел его магию? — шепотом спросила она у Тони. — Он может быть причастен к фокусам на Грин-Вуд! Томпсон поджал губы и отрицательно покачал головой. — У Уолтера нет волшебной палочки, — так же шепотом ответил он. — Его магия — просто трюк для отвлечения внимания. А волшебник на кладбище был куда изощреннее. — Всё равно это как-то связано, — упрямо тряхнула волосами девушка. Её спутник неопределенно пожал плечами и приземлился на свободное место. Видно было, что Томпсон и сам слабо верит в совпадения. Мистер Уайт вскоре вернулся, неся третий табурет. Говоря о том, что переоденется, мужчина слукавил — на нем красовался всё тот же комбинезон, только теперь сверху на него была накинута клетчатая фермерская рубашка. — Могу я спросить? — голос Порпентины прозвучал слишком звонко для этого обшарпанного места. Уолтер сел и положил сцепленные руки на стол, приготовившись к нелегкому разговору. — Раз уж вы здесь, спрашивайте, мисс, — неохотно ответил он. — Вы здесь живете? — Нет. Но здесь мы сможем поговорить без посторонних ушей. — На стройке вы использовали дым для того, чтобы создать копию себя. Как вам это удалось без волшебной палочки? Уолтер недовольно посмотрел на Томпсона. — Я думал, вы хотите поговорить о твоем пакетике, а не о моих пристрастиях к курению. — Мисс Голдштейн — следователь, и если тебе не трудно, то лучше ответь ей, — посоветовал Тони. Строитель вздохнул и покрепче сцепил пальцы. — Что ж, ладно. Он окинул девушку проницательным взглядом ярко-голубых глаз, в уголках которых скопилось множество морщинок. — Как вы, наверное, уже знаете, я довольно давно живу в мире немагов. Когда я ушел из Ильверморни, меня лишили палочки, но от этого мои силы никуда не делись. Видите ли, я с детства люблю фокусы с дымом — стихийная магия, так сказать. Он прекрасно служит мне и принимает любые формы, даже может на какое-то время стать мне заменой, продолжая жить и действовать так, как это бы делал я. — Получается, вы можете управлять им на расстоянии? — слегка нахмурилась Голдштейн. — Я не управляю им, — поправил мистер Уайт. — Скорее, он живет своей жизнью... Вернее, моей, пока не рассеется. — И вы не знаете других волшебников, которые могли бы так же управлять дымом?.. Мужчина слегка пожал плечами. — Я не встречал таких, даже когда был посредником между миром магов и немагов. Скорее всего, это родовой дар. Но позвольте мне спросить, почему вы так этим заинтересовались? Тина взглянула на Томпсона, и тот кивнул. — Недавно мы столкнулись с подобным волшебством. Человек, которого мы ищем, может создавать иллюзии из дыма, причем эти иллюзии могут принимать облик кого угодно и совершать такие действия, как если бы они действительно были бы живыми людьми. Уолтер задумался на мгновение, но потом с сомнением покачал головой. — Как я уже сказал, последние десять лет я провел на стройке и не влезал в мир магов от слова совсем. Я даже новости стараюсь не читать, потому что в них вот-вот и мелькнет какое-нибудь волшебство. Поэтому я навряд ли смогу вам с этим помочь. Тина почувствовала легкое разочарование. Мужчина, кажется, не лгал, но что-то здесь явно не сходилось. Уж слишком похожи были сотканные из дыма силуэты на кладбище Грин-Вуд и та копия, которую девушка видела на крыше небоскреба. — Тогда, может быть, ты поможешь нам вот с этим? — Тони достал на свет пакет с серебристым веществом и протянул другу. Тот нахмурился, вынул маленький шарик своими длинными пальцами и посмотрел его на свет. Лицо его приняло очень сосредоточенный вид, голубые глаза смотрели отрешенно. Пожалуй, сейчас в нем действительно можно было разглядеть пытливого ученого, которым он был когда-то. — Я думал, МАКУСА уничтожил все мои эксперименты, — задумчиво сказал он. — Но, видно, у вас завелись недобросовестные рабочие, которые прибрали часть моих исследований к рукам и продали на черном рынке. Иначе я не представляю, как это могло уцелеть. Авроры молча ждали, когда он перейдет к делу, но мистер Уайт, похоже, крепко задумался. Только вот Порпентине было некогда ждать, и она не собиралась провести остаток дня в этой дыре. — Так что же это? — нетерпеливо спросила она. Мужчина внезапно подбросил шарик в воздух, и Голдштейн непроизвольно дернулась. Тони рефлекторно вскинул волшебную палочку, но вместо того, чтобы упасть, шарик завис в пространстве, медленно вращаясь. Уолтер что-то пробормотал, и шарик стал раскручиваться все быстрее и быстрее, пока не превратился в размытое сверкающее пятно. А потом оно исчезло. Казалось, что там, где секунду назад было загадочное вещество, теперь ничего нет, но Тина присмотрелась повнимательнее. В воздухе зависла легкая, мерцающая серебристая пыль, которая переливалась на свету и казалась живой. Мистер Уайт выглядел изнеможенным, на лбу у него выступил пот, который он поспешно вытер рукой. — Это Дымка. Худшее из моих изобретений. Взгляды авроров были прикованы к таинственному и опасному веществу, которое, как помнила девушка, обладало чрезвычайно токсичными свойствами и довело до смерти Роули Грасса. — И как оно работает? Уолтер устало взглянул на следователя. — Я понимаю, что вам не терпится узнать об этом. Но чтобы объяснить предназначение Дымки, мне придется рассказать вам всю историю её создания. А началась она в тот самый день, когда у одной не-волшебницы родился сын от её возлюбленного мага, пропавшего сразу после рождения ребенка при неизвестных обстоятельствах. Он немного помолчал, решая, с чего начать свой рассказ. Тина вся обратилась во внимание; Тони тоже слушал с интересом — его друг никогда не посвящал его в такие подробности своей жизни. — Как вы должны знать, — Уолтер обращался именно к Порпентине, как будто для него было важно убедить её в чем-то, — наша страна одна из немногих, в которой так жестко пресекается любой контакт с немагами. Конечно, закон Раппапорт, который впоследствии переименовали в Статут о секретности, был создан для того, чтобы защитить волшебников от массового истребления, которое началось из-за беспечности одной юной ведьмы, раскрывшей свою личность некоему Бартоломью Бэрбоуну. Но посмотрите, мы живем уже в двадцатом веке, мир меняется, а незыблемый закон давит нам на горло, запрещая даже подумать о том, что с немагами можно заводить семьи или просто дружить. Мистер Уайт немного помолчал, давая Тине возможность прочувствовать его мысль. — Наша всеми любимая школа Ильверморни, к слову, была создана силой любви волшебницы Изольды Сейр и немага Джеймса Стюарда. Их детям очень повезло, ведь они не были обделены родительским вниманием. Но что делать тем маленьким волшебникам, чьи родители не так могущественны и влиятельны, как основатели школы? В наше время закон предлагает два пути: либо семья переезжает в другую страну, где более лояльно относятся к подобным союзам, либо после поступления чада в школу волшебства родителям частично стирают память так, что им кажется, что их ребенок живет вполне обыкновенной жизнью. Моя мать... — тут Уолтер запнулся. — Она не собиралась переезжать и предпочла расстаться с воспоминаниями, нежели со мной. Но можете ли вы представить, какую пропасть между родителями и детьми создает подобное вмешательство? Юный волшебник, только начавший познавать магию, вынужден всячески скрывать это, а потому изворачиваться и лгать. А самое главное, он не может поделиться с родными тем, что для него действительно важно. Что же касается родителей... Мужчина говорил негромко и монотонно, но Тина чувствовала, что рассказ дается ему нелегко. — Человеческий мозг — очень тонкий инструмент, это хорошо известно маггловской науке, но почему-то с этим совершенно не считаются волшебники. Заклинание забвения стало настолько ходовым, что маги не только закрывают глаза на аморальность самого процесса стирания памяти, но и забывают о том, что вторжение в разум может привести к непоправимым последствиям. Подсознание моей матери не смирилось с тем, что у неё отняли часть её жизни, и постепенно она стала всё больше уходить в себя, пытаясь как-то возместить потерю. Ей помогла бы правда, но я был слишком мал и слишком боялся наказания, которое неизбежно бы нас настигло. Однажды прикоснувшись к миру магии, она не могла вернуться к своему обычному существованию. Она застряла где-то посередине и не могла быть целиком ни здесь, ни там. Это похоже на физический процесс расщепления при неудачной аппарации — только тут всё куда глубже. Телесные раны мы с трудом, но можем залечить, а как быть с ранами душевными? Для них настоящего лекарства ещё никто не придумал. Говорят, время лечит, но почему-то оно и не думало врачевать. И тогда я решил сделать единственное, что мне оставалось: мама не могла попасть в мой мир, но я мог уйти к ней. Я отчислился из Ильверморни и поступил в Колумбийский университет, выбрав предметом изучения медицину в надежде, что это поможет мне отыскать способ вылечить мать. О, как я был счастлив!.. Теперь я мог свободно рассказывать ей обо всем, что с мной происходило, и не бояться разоблачения. Но было уже слишком поздно. Чем больше она погружалась в свой мир, тем меньше ей было дела до всего, что было вокруг. Рассказчик внезапно поперхнулся и замолк. Тони наколдовал стакан воды, и Уолтер, отрывисто кивнув, одним глотком его осушил. Черты его лица стали жестче, словно в них отражалась та боль, которую ему пришлось пережить. Голдштейн сама не заметила, как начала покусывать губу, хотя ей нужно было оставаться бесстрастной слушательницей, как на допросе. — Мать таяла, а вместе с ней и моя вера в то, что я могу хоть чем-то ей помочь, — голос мистера Уайта звучал надломлено. — Психологи были бессильны — откуда им было знать, что её разрушают воспоминания о магии, которые никогда не вернутся? Из мозаики вынули одну деталь — и через эту брешь внутрь просочилась болезнь. Маггловская медицина может лечить только тело, а мне нужно было проникнуть куда глубже. Магам ничего не стоит залезть в голову к другим, а для немагов это противоестественно. Зато у них есть другие способы, чтобы забыться: ужасные, разрушительные, но действенные. Я начал изучать уловки, которые помогают немагам обмануть свой ум — они используют для этого наркотические вещества. Это позволяет им соприкоснуться с неведомым, но краткий миг волшебства дорого стоит. Наркотик очень скоро порабощает их тело и душу. Путешествуя между мирами, немаги теряются в призрачной реальности, а в это время их настоящая жизнь рушится. Уже тогда я не сомневался, что сознание может существовать отдельно от тела, и искал способ войти в этот потайной мир, но не для того, чтобы навредить, нет. Я только лишь хотел вернуть свою мать обратно. Разумеется, для моих экспериментов мне нужна была волшебная палочка. Вот тут-то и появился Роули. — Зачем ты ему понадобился? — нахмурился Томпсон. — У него был схожий интерес, — сказал Уолтер. — Его сестра с двенадцати лет мучилась от самых разнообразных бредовых видений, навязчивых и неотступных. Они не давали ей жить спокойно, и он, не зная, к кому обратиться за помощью, разыскал меня. — Вы, случайно, не знаете, где может быть его сестра теперь? — осторожно спросила Тина. Взгляд мистера Уайта стал печальным. — Если Роули, как вы говорите, провел свои последние часы с Дымкой... Думаю, с его сестрой могло случиться то же, что и с моей матерью. Голдштейн непонимающе подняла брови. — Она растаяла. Наступило молчание. Тина с досадой поняла, что чем больше она узнаёт, тем больше запутывается во всём этом. Ей овладело недоумение, лишающее способности ясно мыслить. — Что вы имеете в виду? — решила она уточнить. — Растаяла? В смысле исчезла? Или умерла? — Я до сих пор точно не знаю, — сказал Уолтер. — Всё дело в том... Мы с Роули потратили очень много времени, чтобы создать вещество, которое могло напрямую воздействовать на внутренний мир человека. В результате наших исследований мы нашли те редкие компоненты, сочетание которых оказывало нужный нам эффект. — И все они психотропные, — вставил Томпсон. — Верно. Для немагов. Но с помощью волшебства нам удалось вычленить только необходимые свойства ядовитых растений. Честно говоря, мы и сами точно не знали, что именно создали — животные не реагировали на состав, а найти где-нибудь психологически невменяемого добровольца оказалось не так-то просто. Но рисковать жизнью матери я не мог, так что втайне от Роули я отыскал одного бездомного сумасшедшего и стал наблюдать, как он реагирует на Дымку. В теории она должна была привести человека с психическими отклонениями в состояние внутреннего умиротворения, что, в свою очередь, должно было способствовать его скорейшему выздоровлению. Вначале я был страшно разочарован — бездомный вёл себя всё так же вызывающе странно. Но теперь, когда у меня был подопытный, мои исследования пошли куда быстрее, и вскоре я усовершенствовал препарат. Мой сумасшедший пошел на поправку, но я не учел одного — он вовсе не хотел выздоравливать. Его реальность была настолько невыносима, что он предпочел бы оставаться лишенным разума до конца своих дней. Но мне не было дела до судьбы несчастного, и когда результат был получен, я перестал за ним наблюдать. А зря... Если бы я подождал ещё немного, то ни за что не стал бы распылять Дымку в комнате матери. Лицо Уолтера перекосило. Можно было догадаться, что ничем хорошим его рассказ не кончится. — Поначалу всё было очень хорошо. Маме стало намного лучше — постепенно она отмерла, и казалось, стала осознавать всё происходящее вокруг так же ясно, как и раньше. Раны, оставшиеся вместо стертых воспоминаний, стали затягиваться, она больше не уходила в себя, и выглядела вполне счастливой. Она даже начала меня узнавать, а ведь в последнее время она напрочь забыла, что у неё есть сын. Но при все при этом её взгляд никогда до конца не становился до конца осмысленным, как будто перед её глазами стояла пелена. Но на общем фоне эта деталь показалась мне незначительной, окрыленный успехом я ликовал — и Роули тоже. Но продолжалась моя радость недолго, всего пару месяцев. Когда я поверил в то, что мать выздоровела, я перестал использовать Дымку. Как оказалось, улучшение маминого самочувствия имело свою цену. Я и понятия не имел, что на самом деле происходило в её сознании. Уже впоследствии меня осенило, что Дымка не возвращала человека из мира грез, отнюдь. Она просто позволяла ему видеть их наяву. Но самое страшное — вскоре после того, как я прекратил распылять эту серебристую отраву в воздухе, мама просто... исчезла. Я мог бы решить, что она ушла из дома или потерялась, но это случилось у меня на глазах. Она сидела на своей кровати и даже не повернулась, когда я вошел. А потом она растаяла в воздухе. Да, да растаяла, именно так, оставив после себя в воздухе лишь серебристую пыльцу. От отчаяния я не знал, что делать. Когда я добрался до нашей лаборатории, то взял образец Дымки и надышался им, хотя знал, что для здорового человека эффект будет непредвиденный. Я думал — вдруг я исчезну, и смогу верну мать из потустороннего мира, но, конечно, это было невозможно. Не могу описать, что со мной было. Я будто спрыгнул со скалы и летел, летел... И никак не мог упасть. Я видел столько всего, перед моими глазами проносились как будто тысячи моих жизней, в каждой из которых была моя мать. В некоторых она смеялась и радостно протягивала ко мне руки, а в некоторых... В общем, не знаю, сколько это продолжалось, но когда я очнулся, то был в маггловском госпитале под капельницей, а около меня дежурил Тони. Как я выяснил впоследствии, Роули, когда пришел в лабораторию, до того за меня испугался, что обратился к единственному волшебнику, который мог помочь мне, не выдавая МАКУСА. Врачи сказали, что я чудом не умер, а Тони сказал, что я больше не должен заниматься опасными изобретениями. Это и без того было понятно... Я добровольно передал все наработки Конгрессу, ведь среди них было немало полезного, но ни слова не сказал про Дымку. Роули тоже молчал. Я испепелил все свои записи, уничтожил сырье, и взял с него слово, что он найдет другое лекарство для своей сестры. После этого полностью опустошенный я исчез из магического мира навсегда, чудом избежав наказания за все свои грехи. Так я думал, пока сегодня вы не появились на стройке. Уолтер замолчал, и какое-то время все трое сидели в молчании. — Выходит, Роули продолжил работать над Дымкой, — сказал Томпсон, первым нарушив тишину. — Я рассказал ему, что случилось с моей матерью, — вздохнул Уолтер. — Он знал, что Дымка не годится для лечения, что мы создали нечто невероятно странное и опасное. Конечно, если бы можно было продолжить исследования, то результат был бы невероятным, я уверен. Но после того, что случилось... Я не знаю, как он решил поступить, а связь мы больше не поддерживали. Мистер Уайт попытался незаметно стереть соленые дорожки со щек, но они оставляли светлые полосы на закопченом лице. — Вы думаете, — медленно произнесла Тина, которая с усилием перемалывала информацию на мельнице своего интеллекта, — Грасс был способен усовершенствовать ваше изобретение и опробовать его на своей сестре? — Я не знаю, — несчастно откликнулся мужчина. — Всего один раз он приходил ко мне и просил продолжить эксперименты, но я категорически отказался. Мы сильно разругались, и это была последняя наша встреча. Но я знал его достаточно хорошо, чтобы сказать наверняка, что он не стал бы рисковать своей сестрой, если бы не был на сто процентов уверен в эффективности лечения. Они посмотрели на мерцающее вещество, которое парило в воздухе на протяжении всего рассказа. Уолтер снова как-то собрал его в шарик и поместил на мозолистой ладони. — Это не та Дымка, которую создали мы с Роули. Даже на взгляд я могу определить, что магическая составляющая у неё поменялась. Но, к сожалению, я не могу так просто сказать, в чем заключается суть изменений. — Но ты мог бы это выяснить? — лицо Тони было очень серьезным. — Я не хотел бы, — честно ответил мистер Уайт. — Но я так долго убегал от своей совести, что из-за этого пострадали люди. Если кто и виновен в смерти Роули, то это я. Если кто-то решил наладить производство Дымки в таких количествах, о которых вы говорите... Тогда Роули будет не единственным. Он спрятал шарик в карман своего комбинезона и поднялся на ноги. — Я должен вернуться на стройку прежде, чем дым рассеется. Лаборатории у меня больше нет, но это место вполне подойдет. Мне нужна будет помощь — без магии здесь не обойтись. — Я могу помочь, — предложила Голдштейн. — Твоя сестра меня убьет, — отрезал Тони. — Я сам зайду вечером. Порпентина почувствовала недовольство. Она уже успела забыть, что её посадили под домашний арест, и что у Куинни, в случае чего, будут большие неприятности. Но у неё было столько вопросов, что, казалось, если она выпустит из своих рук хоть малейшую частичку расследования, то ей никогда не собрать этой головоломки. — Ладно, — она была вынуждена уступить. — Но обещай, что свяжешься со мной сразу же, как только что-то выяснишь. — Обещаю. Уолтер выпроводил их на улицу, которую застлало паром из очередной полосатой трубы. Мужчина недовольно взмахнул рукой, и пара как не бывало. — Опять чинят систему пароснабжения, — проворчал он. Голдштейн снова вспомнила про свои подозрения, которые мучали её с тех пор, как она увидела дымного клона мистера Уайта. — Послушайте, вы сказали, что ваш дар передается по наследству. А у вас могли быть братья или сестры? Уолтер посмотрел на неё, как на чокнутую. — Если учесть, что я с рождения не знал своего отца, то да, могли быть. Я принципиально не стал выяснять свою родословную по отцовской линии. Мне была важна только мать, а она почти никогда про него не упоминала. — Я не хотела вас оскорбить, — поспешно сказала Тина. — Это совершенно не имеет значения, мисс Голдштейн, — он с трудом улыбнулся. Порпентина, вопреки его словам, была уверена, что значение имеет всё, что можно назвать совпадением. Так что она не стала спорить, и они неловко и скомкано распрощались. Стоило Уолтеру уйти, как пар снова сгустился. Девушке стало неуютно, словно он был живым и пытался к ней прикоснуться. — Что скажешь? — негромко спросил Тони. Он стоял, засунув руки в карманы, и выглядел слегка растерянным. — Ты точно ему доверяешь? — задала Голдштейн главный вопрос. — Да, — просто отозвался аврор. — Но я доверял и Роули, а оказалось, он сам навлек на себя беду. — Пока что у нас нет доказательств. Возможно, сегодня вечером нам удастся их найти. Тина вдруг почувствовала, как разом навалилась страшная усталость, делая голову свинцовой. Даже язык не хотел ворочаться. — Слушай, Тони... Ты ничего не замечаешь? Встревоженное лицо Томпсона расплывалось перед глазами. — Какой-то странный запах... И мне трудно дышать... — Надо убираться отсюда сейчас же. Но сказать было легче, чем сделать. Пар окутал их так плотно, что каждое движение давалось с трудом. Тони даже не мог поднять волшебную палочку. — Да что же это такое... Он попробовал аппарировать — ничего не получилось. — Тони... Сзади! Тина с неимоверным трудом оттолкнула мужчину в сторону, когда в него со спины полетела вспышка. Она видела неясную тень, и только вбитый в сознание рефлекс позволил ей совершить этот рывок. — Бежим, — из последних сил выговорила она. Это было, как в кошмарном сне — Порпентина пыталась бежать, а ноги вязли в тумане, и всё тело отказывалось повиноваться. Томпсону все-таки удалось взмахнуть палочкой, и пар, вместо того, чтобы рассеяться, стал виться вокруг них густыми, как клей, волнами. Голдштейн пыталась помогать, как могла. Она точно знала: второй раз преследователь не промахнётся. Тони окончательно разозлился и создал щит такой силы, что весь проклятый пар разлетелся в разные стороны. Авроры быстро оглядели обшарпанный двор. В пустынной подворотне стоял человек в шляпе — стоило им пальнуть в него заклятьем, как тот растворился в воздухе. У Тины гудела голова, Томпсон чувствовал себя не лучше. Он всё-таки смог аппарировать, и мгновение спустя молодые люди повалились на землю где-то на опушке леса. — Поверить не могу, что не заметил слежки, — простонал Тони, хватаясь за голову. — Либо твой друг нас подставил, — в тон ему отозвалась Тина. — На нас напали сразу же, как только он ушел. — Но зачем Уолтеру это нужно? — Ну, например, чтобы покрыть своего дымного дружка. Может такое быть? Томпсон не ответил, потому что ответ был очевиден. Какое-то время они лежали молча. Солнце опять было не видать, и верхушки деревьев утыкались в сизую пелену облаков. Земля была холодной и мокрой, время от времени зябкими волнами налетал ветер, и Голдштейн вскоре замерзла насквозь. Она попыталась встать, но тело до сих пор не слушалось, так что это ей удалось не сразу. Девушка огляделась: её взору открылись туманные сельские дали. Очевидно, они были где-то за городом — Томпсон хорошо знал округу и умел аппарировать на дальние расстояния. — Нам нужно поскорее попасть в Нью-Йорк и вернуть Дымку. Придется наглядно объяснить мистеру Уайту, что такое магическая тюрьма. Никто ей не ответил. Тина обернулась, и вдруг резко вздрогнула всем телом. Палочка выскользнула из её ослабевших пальцев. Она невольно сделала шаг назад и подавилась криком, который застрял где-то в горле. Вместо Томпсона рядом с ней стоял мистер Грейвс и не сводил с неё изумленного взгляда.