Наша живая любовь

      Терик еще долгие годы пытался вспомнить все то, что произошло в тот день. Но в голове всплывали только отдельные кусочки, отдельные воспоминания. Как бы он не старался, полная картина так и не выстраивалась в его голове. Но для того, чтобы написать свою собственную биографию, нужно вспомнить абсолютно все. Иначе история не будет достоверной. По этой причине Терик все-таки смог (не без труда, конечно) воспроизвести в своей голове все, что случилось в день, когда рухнула Люменария. Возможно, где-то слова расходятся с реальностью, но Терик правда старался. Ежедневно выковыривал из памяти маленькие кусочки и стягивал их вместе, после чего смотрел на растущее воспоминание, которое в конце концов сложилось в готовую картину.

***

      Люменария начала рушиться в ужасающей скоростью. Никто из нас не мог сказать, когда именно это началось. Опасность подкралась незаметно. Паника окутала всех присутствующих. В том числе и меня. Удивительная штука — паника. Все мы могли спастись в одно мгновение. Достаточно было вытащить из карманов переносчики и подставить под лучи света. Это бы заняло секунд пять. Переносчик перенес бы всех в безопасное место. Наверное, некоторые эльфы так и поступили. Но лично мое сознание в тот момент находилось в крепкой хватке паники. Я не знал, что делать. Из-за этого совершил самую глупую ошибку в своей жизни: стал убегать от остальных эльфов. Возможно, останься я тогда с ними, то смог бы спастись, случайно унесенный созданным кем-то лучом света. Но, как я уже сказал, я совершил ошибку, когда в панике стал выбегать из залы. Вспоминая сейчас тот страшный день, я смеюсь. Почему? Да потому что имел столько возможностей покинуть Люменарию в числе первых, но ни одним не воспользовался. И это до смешного глупо. Я метался из коридора в коридор, словно мотылек, пойманный в сачок. Попытка добежать до выхода из здания была провалена еще в самом начале. Люменария обрушалась быстро, а зала, в которой мы сидели, была на третьем этаже. Стоило догадаться, что проще выпрыгнуть в окно, чем спускаться вниз по огромным лестничными пролетам. Но паника… Она была виной всему, что случилось в тот день.       Как позже выяснилось, я один получил увечья тогда. Я был на втором этаже, когда потолок разрушился и огромная люстра стала стремительно приближаться ко мне. Но надо сказать, что она спасла мне жизнь. Да, ее блестящие «висюльки» из слюды раздраконили мне ногу, прорезав плоть до кости, а стекло от ламп попало, простите за такие подробности, внутрь ноги, задев сухожилия и вены. Было больно только первые три секунды. А после я потерял сознание от болевого шока. Зато люстра, имеющая куполообразную форму, упала на меня, защитив от обвала. Она была сделана из стали. Не самое практичное дизайнерское решение, но зато оно спасло мне жизнь. Получается, что люстра стала моим щитом, а я в свою очередь поблагодарил ее, отдав свою ногу. Только не совсем понятно, зачем люстре эльфийская нога.       Вы могли бы подумать, что мои коллеги-старейшины быстро организовали поиски, поняв, что я так и не выбрался из-под завала. Они, скорее всего, так и сделали. Но горы металлолома, оставшиеся от здания, были гигантских размеров. Они бы не смогли за короткий срок понять, под какой конкретно железякой я валяюсь. А место у меня, как вы поняли, было не особо заметное. Пока шли поиски, я истекал кровью. И наверняка умер бы, если бы другая поисковая группа не нашла меня в тот же день.       Свое пробуждение, в отличии от дня разрушения Люменарии, я помню очень хорошо. Я с трудом разлепил глаза. Они болели так, будто я проплакал неделю без остановки. Шея затекла — я понял это быстро. Когда я делал выход, где-то в районе груди рождался хрип и вырывался наружу при выдохе. Положение не из лучших. Зато я сразу понял, что жив. Мертвые не чувствуют всего этого. И в мире мертвых не существует острого запаха крови, а рядом с постелью покойника не стоит целые банки спиртовых настоек, медицинские инструменты и гора бинтов. Я повернул голову в другую сторону, пытаясь размять шею, и увидел таз с красной жидкостью. Вот, что так пахло. В жидкости плавало что-то. Я так и не понял, что это: ватки и бинты или плоть…       Я только принялся шевелить руками, чтобы вообще понять, в дееспособном ли состоянии мое тело, как дверь в мою комнату отворилась. В помещении ярко светили лампы, как бы это не противоречило обстановке, поэтому я смог сразу же хорошо разглядеть пришедшего. Нескольких секунд хватило, чтобы я понял, кто передо мной стоит. Я выдал громкий удивленный вдох и закашлялся. Пришедший подбежал ко мне и помог сесть, а после и похлопал ладонью по спине.       Честно говоря, когда я очнулся, то подумал, что нахожусь где-то в резиденции старейшин, и сейчас ко мне подойдут все мои коллеги, чтобы выразить свое сочувствие по поводу случившегося. Частично, в реальности так и произошло. Ко мне действительно подошел коллега. Только вот, загвоздка была в том, что коллега это считался мертвым уже больше двух лет.       Даже с отросшими волосами и синяками под глазами он выглядел как… как Кенрик. Как тот самый лучезарный эльф из Совета. Правда, сейчас он не улыбался. Совершенно не улыбался. А глаза его не были прищурены. Наоборот, они были широко раскрытыми, будто бы с испуге, и слезились. Кенрик все еще выглядел молодо, но так болезненно, будто его били долго и сильно.       — Ты тихо, тихо. Не удивляйся, я все объясню. Ты главное не нервничай, пожалуйста, — зашептал он.       Его голос! Этот голос снился мне. Каждую ночь. Кенрик звал меня. Он заливался смехом. И пусть в реальности Кенрик не смеялся, но в голосе были неизменные забота, дружелюбие и ласка. И все такое родное. Из моих глаз мгновенно брызнули слезы. Я потянулся к нему и обвил его шею.       — Так объясни. Пожалуйста, объясни, — зашептал я ему в ответ. Вышло, правда, не так, как я планировал. Вместо нормального голоса я выдал хрип.       И он объяснил, утирая мне салфеткой слезы. Оказалось, что из пожара его вытащили гномы. На самом деле, я не раз замечал в прошлом, что Кенрик очень трепетно относился к проблемам гномов, которые поступали к нам. Все, что связанно с гномами, брал на себя именно он. За исключением, правда, нескольких случаев. Тогда вмешивался Бронте, но я склонен полагать, что те случаи были критичными, поэтому и вмешался более опытный старейшина. Получается, что Кенрик был с гномами в таких прекрасных отношениях, в коих не был ни один эльф в Забытых городах. И они отплатили ему добром. Кенрик даже подозревал, что гномы в тот раз оказались рядом не случайно. Он считает, что за ним постоянно ходили гномы, вроде как телохранители, хотя он их и не просил. В любом случае, они спасти старейшину, полечили и исчезли. С тех пор Кенрик один сам за себя.       — Но почему ты не вернулся в Совет? Я скучал, — мои слова могли показаться эгоистичными. Я говорил только за себя, хотя скучали мы все. Но пусть лучше он сосредоточиться на моих эмоциях и чувствах, чем сейчас будет вспоминать и тосковать по всем своим знакомым, которых покинул на два долгих года.       — Меня лечили месяц. К тому времени мое место уже заняла Алина. Если бы я вернулся, то меня бы попытались вернуть на место старейшины. Но есть и эльфы, которые считают Алину более достойным членом Совета, чем я. В народе начались бы волнения, скандалы. Сейчас нельзя волновать мир. И потом, если бы меня не вернули на место старейшины, но из Совета ушли бы за мной ты и Орели. Не отпирайся. Я знаю это. Ушли бы. Терпеть тяжелую ношу старейшин никто бы из вас больше не стал, если бы один из нас от нее освободился.       Я промолчал. Кенрик говорил правду. Я бы ушел. Вслед за ним хоть на край света. Тут стоит сделать лирическое отступление и пару слов уделить моим особенным чувствам к Кенрику. Ведь он для меня был не просто коллегой. Кенрик для меня — яркое солнце. Кажется, я уже сравнивал себя с мотыльком. Сравню еще раз. Я, как мотылек, лечу к нему, лечу к свету, хотя мне нельзя приближаться к тому, что опалит мои крылья. Кенрик всегда любил Орели. Всегда. И она его тоже. А я — третий лишний. Изменить этого мне не дано, но я все равно храню в себе любовь к моему рыжему солнцу. Потому что так проще. Так легче. Любовь — это приятно. Даже, если она не взаимна. Когда ты влюблен — ты уже окрылен. И сбить тебя может только предательство или что-то в этом роде. А Кенрик слишком добр, открыт. Он не предаст, он не сделает гадость. И я это знаю. А оттого мою любовь становиться бесконечной.       Когда Кенрик «умер» я попытался похоронить в себе эти чувства. Но все без толку. Я все равно рыдал по ночам. Вскоре после его смерти я понял, что рыдаю не один, и стал приходить к Орели в башню. Я разделял с ней общее горе и от этого становилось как-то легче. То была общая скорбь. Мы делились унынием друг с другом. Появлялось ощущение общности, а от этого возникало желание подбодрить друг друга. И становилось легче.       — Ты как себя чувствуешь? — задал вопрос Кенрик, перебив мой мысленный монолог.       — Все затекло. Надо расходиться, чтобы прошло, — пробормотал я.       — Пока не стоит вставать. Я понимаю, что тебе хочется. Но нельзя. Врач сказал не тревожить… повреждение.       Я нахмурился.       — Повреждение? Я не чувствую боли. И какой врач? Разве ты не скрываешься?       — Отвечу сначала на вторую часть, — Кенрик нахмурился, и я воспринял это, как очень плохой знак. — Врач — не совсем правильное слово. Приходил ветеринар, — я презрительно сморщился. Кенрик это заметил и продолжил, примирительно подняв ладонь. — Я так и думал, что тебя это оскорбит. Но эльфийский врач не смог бы решить твою проблему. Простуду с легкостью лечат. А вот…это… сможет исправить только ветеринар, потому что как раз только у животных мы сталкиваемся с такими травмами.       Кенрик замолчал, кусая губы. Мне совершенно не нравилась его нервозность. Что это за травма такая, раз пришлось приглашать не врача, а ветеринара?       — Если ты помнишь, Люменария обрушилась. Ты не смог вовремя выбраться из-под завала. Но остался жив. Ха-ха. Ура! Ты не умер, я не умер. Это же круто! — очевидно, Кенрик попытался развеселить меня. Получилось плохо. — Но завал все равно… Короче, проще показать, чем слова подбирать.       Я с интересом уставился на Кенрика. Он поднял ладонь и поднес к моим ногам. А потом произошло то, чего я никак не мог ожидать. Тогда то я и понял, что люстра кое-что потребовала взамен за мое спасение. Ладонь Кенрика упала в том месте, где должна была быть моя нога. Пустота. Под одеялом, которое накрывало меня, оказалась пустота. Мои глаза расширились от ужаса. В тот момент меня переполняли противоречивые чувства. С одной стороны здорово, что я не лишился, скажем, всей нижней части тела, а отделался только ногой. И то, не всей, а лишь куску до коленки. А с другой стороны, целых пол ноги теперь не со мной. Я чувствовал облегчение и ужас одновременно. Знаете, даже врагу не пожелаю когда-нибудь испытать подобный эмоциональный коктейль.       — Я хочу посмотреть, — голос мой, на удивление, не дрожал.       — Не надо, — спешно ответил Кенрик, прижимая одеяло к кровати, чтобы я не скинул его. — Это очень сильно ударит по твоей психике. Но мы все равно справимся в тобой. Я помогу. В конце концов все твои эмоции понимаю. Сам когда-то через это же прошел. Но со временем привыкаешь, честно.       — Привыкаешь? — я с сомнением посмотрел на его ноги. — Хочешь сказать, что ты тоже инвалид, как я?       — Во-первых, мы не инвалиды. Мы крутые парни с боевыми ранениями. Во-вторых, я ногами у меня все нормально, — в подтверждение своих слов Кенрик похлопал рукой по ногам. — Но ты сам подумай. Я был в пожаре. Неужели так просто отделался бы? Попробуй угадать, что со мной не так.       И действительно. Он выглядел слишком целым для того, кого я два года представлял обгоревшим трупом. Итак, пойдем сверху вниз. Волосы отросли и теперь рыжими волнами спадали ему на плечи. Лицо гладкое, без изъянов. Только темные круги рушили всю гармонию. На плечи накинут плащ. Руки прячутся в нем… Кажется, я нашел его изъян. Но давайте я опишу Кенрика поподробнее. Может, и вы поймете. Он стоял сгорбившись, а плащ скрывал все, что было ниже головы, но выше коленок. А если говорить про руки… Я видел его ладонь. Он прикасался ко мне. Но проблема в том, что то была только левая рука. Он прятал правую. Хотя, думаю, что там и прятать нечего было. Кенрик сказал, что у него травма, похожая на мою. А значит…       Я взялся за плащ и оттянул его в сторону. Помятый и «сдутый» рукав рубашки приветствовал меня. Там не было правой руки. Как я и ожидал.       — Ты правша, — зачем-то вспомнил я.       — Пришлось стать левшой, — ответил Кенрик, похлопав «сдутый» рукав.       — Это тебя не волнует?       — Я привык.       — Тяжело было, наверное.       — Тебе тоже тяжело будет заново научиться ходить.       После этих слов грудь заболела. Какое-то странное покалывание в сердце. Наверное, это чувство безысходности.       — Эльфийские врачи никогда не сталкивались с потерей конечностей, — продолжил в это время Кенрик. — В отличии от ветеринаров. Мы ежегодно спасаем от человеческой травли сотни животных. А ты знаешь, насколько люди жестоки. Животные, которых мы забрали у них, часто оказываются без лап. Наши ветеринары умеют лечить такие раны.       Я со вздохом кивнул. Кенрик был прав. Он всегда был прав, если так подумать. Чтобы Кенрик не говорил, все было правдой. Даже когда перед пожаром он сказал, что все будет хорошо. Спустя два года я действительно верю, что все будет хорошо. Но не умер. Он со мной.       И тут я вспомнил про кое-что важное. Про работу. Про свою должность старейшины.       — Сколько я был в отключке?!       — Тихо-тихо, — кажется, моя взволнованность встревожила Кенрика. — Где-то неделю. День просто без сознания, потом четыре дня в лихорадке. А вот на шестой день очнулся.       Неделю?! Я слабо застонал.       — Похоже, меня тоже заменят в Совете.       — А вот и нет! — с готовностью отозвался мой друг, как будто бы только и ждал, чтобы поделиться этим. — Я подменил тебя. Выпил зелье по смене внешности. В однорукого Терика они поверили. Даже попытались сделать протез… Я отказался. Мне протез не нужен.       Почему же? Неужели он не хочет отпускать кошмарное прошлое? Но вслух я спросил о другом.       — Ты виделся с Орели?       Кенрик нахмурился. С чего бы это? Обычно о своей возлюбленной Кенрик мог болтать часами.       — Да.       Исчерпывающе.       — И как?       — Что «как»? Я тебя подменял, забыл? Я тогда играл роль Терика.       Мне взволновало то, как неохотно он отвечал на вопросы. Неужели что-то произошло, пока я был в отключке?       — Ладно, проехали. Лучше расскажи зачем ты решил меня подменить? Зачем Совету инвалид?       Кенрик кинул на меня очень недовольный взгляд.       — Ты не инвалид. А на счет твоего вопроса… Я это сделал по большей степени из-за Черного Лебедя и Софи. Совет до сих пор агрессивно воспринимает их. Софи и так лишилась союзника в моем лице. Если бы и Терик ушел из Совета… Софи нужны союзники среди старейшин, понимаешь? Я не мог допустить, чтобы твое место освободилось.       — И долго ты меня заменять будешь?       — Думаю, что долго. Тебе нужно оправиться, а потом научиться ходить. Мы тебе еще и протез сделаем. Это все требует времени. Поэтому я буду Териком столько, сколько будет нужно.       Мне не совсем нравилась эта идея. После двух лет разлуки Кенрик будет ежедневно видеться с Орели. Наверное я эгоист, раз так думаю, но… Разве пожар — это не возможность завоевать его любовь. Сейчас о том, что Кенрик жив, знаю только я. Возможно, это поможет мне отбить его у Орели. А пока я его не вижу, мало-ли что произойти может. Тем более, он играет роль «Терика». Я не думаю, что Кенрик так хорошо знает мои привычки, мое поведение, чтобы полностью стать мною. Он все время смотрел лишь на Орели. Было у меня ощущение, что его раскроют быстрее, чем я слезу с этой кровати… Но вслух я ничего из этого не сказал. Я не хочу ставить под сомнение его решение. Поэтому все волнения я похоронил.