Эпизоды. BTS.

      Как же он устал от этой вечной улыбки! Она стала его проклятьем. Если бы он мог избавиться от неё! Чем он думал, когда объявил себя всеобщей надеждой? Явно не головой. Да, тогда он полной мерой делился своей энергией со всеми, кто в ней нуждался, и сам, не задумываясь, черпал её отовсюду, куда мог дотянуться. Он жил на сцене — она была его батарейкой. Она и их арми.       Каждый концерт он ждал с таким нетерпением, словно от него зависела жизнь. И тем больнее было, когда фанаты его не замечали на фанкамах или писали под их постами в социальных сетях в его адрес гадости, а то и угрозы. Но даже в них он искал смысл и повод двигаться дальше. Самым безобидным было прозвище Лошадиная морда.       Ему снилось, что он вновь вернулся в декабрь 2010-го и идёт вверх по крутому подъёму, который никак не кончается и должен привести его к серому стеклянно-бетонному зданию Чонгу и общежитию, где ему предстояло жить долгих два с половиной года до дебюта. Подъем был бесконечным, с крутыми поворотами и неожиданными тупиками. Он всё шёл и шёл, но никак не мог дойти до цели своего путешествия. А внизу шумел вечерний Сеул, украшенный разноцветными гирляндами и фонарями к Рождеству. И было так странно ощущать эту разницу между освещённым и шумным городом внизу и этим тонущим в вязком тумане кварталом. Ему стало казаться, что в сером мороке за его спиной прячутся тёмные размытые тени и только и ждут, как бы вцепиться в него, утащить в своё жуткое логово и сделать с ним что-то страшное, чего он и представить не мог. Он невольно ускорял шаги, но ноги предательски наливались свинцом и вязли в асфальте, ставшем внезапно мягким и липким. Он снова и снова вытаскивал утопающие в засасывающей массе стопы, рывками продвигаясь вперёд на жалкие сантиметры и моля богов о любой помощи. Но боги были глухи. И когда он уже хотел издать полный отчаяния и страха крик, всё вдруг прекратилось. Кошмар развеялся как дым, уносимый порывом ветра, в лицо пахнуло чем-то свежим, цветочным и знакомым. Вот только откуда взяться цветам в декабре?       Хосок распахнул глаза, взгляд упёрся в высокий потолок, тускло подсвеченный ночником, сбитое в ком одеяло душной горой давило на грудь, сердце частило, а на лице выступила липкая холодная испарина. Но тут на лоб легла мягкая ладонь, отвела спутанные влажные волосы, и снова он ощутил горький, но свежий запах хризантем. Со лба рука переместилась выше, и чуткие пальцы стали поглаживать голову, разбирая упругие пряди, неся покой и умиротворение, словно он вновь оказался в уютных и надёжных маминых объятиях, стал маленьким мальчиком, которого любили и нежили.       — Холли, когда ты пришла? — хриплым ото сна голосом поинтересовался Хосок.       — Недавно, милый, — губы девушки коснулись лба мужчины, даря мимолётную ласку. — Тебе снова снился тот сон?       Хосок что-то невнятно промычал и потянулся всем телом к Холли, вдыхая её запах. Он познакомился с этой юной марокканкой совершенно случайно, когда вернулся из армии и по примеру Намджуна решил прокатиться по миру, восстанавливая душевное равновесие и ища вдохновения и идеи для своих новых творений. Каким чёртом занесло его в Марокко, он не знал. Просто однажды обнаружил себя бредущим, разинув рот, по цветастому и горластому суку, жадно впитывающим громкие звуки, бьющие по глазам сочные краски, ослепительное солнце и жаркий пустынный ветер, продувающий насквозь узкие улочки с голубыми и красными дверями в белых стенах домов. Он смеялся в ответ на оглушительные крики зазывал, любовался на изысканную деревянную резьбу и узорчатый чеканный металл, пытался заглянуть под полупрозрачные вуали прячущих лица женщин, кланялся седым старикам и благодарно принимал маленькие стаканчики с обжигающим кофе или ледяным шербетом.       Девушка налетела на него как маленький, но злющий ураган. Врезалась со всей силы на бегу, от удара отшатнулась назад и обязательно упала бы, если бы Хосок мгновенно не ухватил её за худенькое плечо, чуть не выдернув его из сустава. И вместо благодарности получил обжигающий гневом взгляд, пронзивший его подобно стреле, со свистом рассекающей воздух.       — Отпусти! Немедленно отпусти! — Хосок не понял ни слова, но тон не оставлял сомнений в том, что если он сейчас же не уберёт руку, то его ждёт незавидная участь.       Парень потянул девчонку на себя, чтобы придать ей хоть каплю устойчивости, и тут же отпустил, держа руки наготове. Из-под шейлы, частично закрывающей лицо, на него уставились сердитые глаза цвета лесного мха в обрамлении ярко-рыжих ресниц. Откуда в Марокко взялась такая красота, в одно мгновение поразившая любопытного корейца, было совершенно непонятно. Прядь таких же огненно-рыжих волос легкомысленной волной вилась поверх темно-зелёной ткани, что сбило Хосока с толку окончательно. Он не мог отвести взгляд от фурии, метавшей своими колдовскими глазами молнии, и почему-то всё ещё не убежавшей так же стремительно, как и появилась.       — По-английски говоришь? — поинтересовалась девушка уже чуть спокойнее. — Я Холли. А ты?       — Не очень, — Хосок с сожалением покачал головой, — но этого хватит, чтобы познакомиться с такой… кумихо.       — Ку… что? — пушистые ресницы широко распахнулись, а розовые губы округлились в изумлении.       — Ку-ми-хо, — парень по слогам повторил непонятное для некорейца слово. — Дух природы. Горный дух. Такой же опасный и… красивый. Я Хосок.       Хоби так и не смог оторваться от лица рыжеволосой бестии, что сейчас с не меньшим любопытством и изумлением рассматривала его в ответ. Полные противоположности, притянутые друг к другу волей капризной Вселенной, сейчас стояли посреди громкоголосого сука и даже не догадывались, что, разбежавшись в разные стороны буквально через минуту, они снова встретятся на такой же суетливой и шумной авеню Манхеттена всего лишь через пару недель и уже не смогут жить дальше по отдельности. Но и вместе им, свободолюбивым и независимым, будет сложно надолго оставаться рядом.       — Спасибо, что не дал упасть, Хосок, — спохватилась девушка и открыто улыбнулась, сверкнув белым жемчугом ровных зубов и смешно сморщив нос. — Ну, я побежала, а то мне грозят неприятности, если я задержусь ещё хоть на пять минут. Может, мы ещё встретимся.       — Обязательно встретимся, Холли, — имя непривычно легко сорвалось с языка Хоби. — Я найду тебя в любом уголке мира, кумихо.       Девичий смех рассыпался словно бусины по певучему фарфору, вновь заворожив впечатлительного Хосока. Он открыл было рот, чтобы спросить, где живёт его случайная знакомая, но не успел сказать ни слова.       — Ровно через две недели, в это же время жди меня у статуи Свободы, — Холли неожиданно серьёзно взглянула на молодого человека и добавила: — Не теряй надежды, даже если я не приду.       И умчалась. Исчезла так же внезапно, как и появилась, оставив Хосока стоять на рыночной площади, среди людского потока, что не прекращал своего движения ни на мгновение и обтекал с двух сторон застывшую фигуру. Всё так же полоскались на ветру белые и синие паруса льняных полотен, натянутых между домами, всё так же горланили продавцы и зазывалы, шумел на все лады Танжер, а парень мыслями уже унёсся на Манхеттен.       Две недели спустя Хосок стоял у известной на весь мир статуи. Апрель в тот год выдался тёплым, но ненастным. С залива дул влажный ветер, неся с собой солёный запах и шепча что-то о дальних дорогах, приключениях и расставаниях. Небо хмурилось серыми ватными облаками, что грозились в любой момент разразиться вовсе не милым дождиком. Хосок посматривал вокруг исподлобья хмуро и сосредоточенно, выискивая взглядом ту единственную фигурку, что являлась ему во снах последние две недели. Любой намёк на рыжие кудри, и Хоби порывался бежать туда, где надеялся встретить свою незнакомку из Марокко.       — Привет, Хосок! — звонкий смех вновь рассыпался бусинами по хрупкому фарфору, вызывая у парня неожиданно сладкую дрожь вдоль позвоночника. — Вот уж никак не думала, что ты придёшь сюда! — девушка серьёзно, как и тогда в Танжере, посмотрела в глаза Хоби. — Ещё никто не решился последовать моему предложению. Ты первый.       — Привет, Холли, — молодой человек с трудом сглотнул ставшую вдруг вязкой слюну. — Это хорошо или плохо? Что я первый?       — Вот мы и узнаем, — девушка протянула узкую изящную ладонь Хосоку и сама ухватилась за его локоть, не дожидаясь, пока парень поборет свою нерешительность.       Холли оказалась дочерью одного из консулов при дипломатической службе США в Марокко. Она несколько лет жила в этой экзотической, по меркам Хосока, стране, неплохо овладела местным диалектом, изучала еще несколько языков одновременно, в том числе, что стало приятным сюрпризом, корейский. Как оказалось, она прекрасно знала, кто такой Чон Хосок и BTS, хотя не слишком жаловала их песни, но уважала их упорный и тяжёлый труд.       Её интересовало всё: кто он, что он, откуда и как попал в эту адскую индустрию, что чувствовал тогда и сейчас, что хочет, о чём мечтает и думает, с кем живёт, чем дышит. Её было так много вдруг и сразу, что Хосок невольно смутился, но неподдельный интерес и блеск зелёных глаз сломали выросшую стену отчуждения. И Хоби стал потихоньку открываться, вылезать из своей раковины-домика, как пугливый и осторожный рак-отшельник.       Они гуляли целый день, несколько раз на маленьких паромчиках пересекали залив, прошлись по набережной, где когда-то, сто лет назад, Хосок был так счастлив рядом с Чимином, ловили губами горько-солёные брызги и прохладные дождевые капли, пили горячий американо и под конец этого долгого дня любовались огнями Манхеттена уже со стороны Большого Яблока. Они договорились встретиться вновь завтра, за поздним завтраком в Старбакс.       Что-то случилось с сердцем Хосока. Оно вдруг откликнулось на чужой зов и потянулось к такому же одинокому сердцу. Да, Хоби всё равно боялся боли, неизвестности, но ещё больше он боялся пожалеть, если упустит свой шанс. Возможно, именно этот страх и невольные воспоминания о внезапной любви Чимина подтолкнули его уже через неделю с момента знакомства предложить Холли жить вместе. Он хотел просыпаться в тёплой постели рядом с этой колдуньей, целоваться с ней до сладкого забытья, наблюдать за ней по вечерам, когда она возвращалась со встреч со своими подругами, ранними утрами, когда она мило морщила нос, просыпаясь от его настойчивых поцелуев, длинными днями, если у них была возможность провести их дома, в уютной маленькой квартирке, которую Хоби снял, не торгуясь. Ему определённо снесло крышу, но он вдруг вновь почувствовал себя тем самым вирусом счастья, каким был давным-давно. И над всем этим витал горько-свежий аромат хризантем.       Девушка, несмотря на всю свою внутреннюю свободу и тягу к приключениям, к предложению Хоби отнеслась по-деловому практично и серьёзно, сразу просчитав все плюсы и минусы для… самого Хосока. Вряд ли она не сделала того же и для себя, но в разговоре об этом не прозвучало ни слова. И это подкупило расчётливого Чон Хосока ещё больше. Да, у него тоже была та самая деловая хватка, что и у всех членов успешного бойз-бенда, хотя он эту свою черту тщательно скрывал ото всех. Холли поставила два условия: во-первых, за квартиру они платят пополам, а во-вторых, дают друг другу свободу действий, но обязательно рассказывают обо всём, чтобы не возникало сложных вопросов, что ведут к скандалам. На том они и порешили, хотя второе условие и покоробило самолюбие и гордость Хосока.       Кумихо, как прозвал девушку Хоби, регулярно куда-то исчезала подобно самому горному духу, говоря, что встречается с друзьями или по работе, но так ни разу и не познакомила Чона со своим кругом общения, оправдываясь тем, что эти люди будут не интересны парню. Хосока это задевало, но он старался не придавать значения этим досадным вещам и по-прежнему наслаждался близостью, во всех смыслах этого слова, со своей колдуньей.       Так прошёл почти год, в течение которого молодой человек не раз возвращался в Корею к своим обязательствам, но сердцем оставался в их с Холли маленькой квартирке на Манхеттене. Хосок семимильными шагами приближался к выпуску своего большого сольного альбома, который был совершенно не похож на то, что артист создавал раньше. В его музыке и лирике появилась нежность и мечтательность наряду с чётким ритмом, а глубокий обволакивающий голос завораживал тем сильнее, чем больше Хосок работал над вокалом.       Однажды, вернувшись из Сеула в Штаты, Хосок не обнаружил дома никого — он был пуст и холоден уже не один день. Холли не предупреждала о своём отъезде, но и в квартире не жила. Хоби сделал то, чего не делал никогда: он обыскал каждый сантиметр, каждый закоулок, каждый шкафчик. И нашёл то, что искал — в одном из выдвижных ящиков комода лежала коробка из-под теста на беременность, но самого теста нигде не было. В груди у него сначала похолодело, потом сердце забилось быстро-быстро и ухнуло куда-то вниз, подкатило горячим комом к горлу и вернулось на привычное место, дрожа и трепыхаясь от странного предчувствия.       Хосок попытался дозвониться до Холли, но трубка отвечала равнодушными длинными гудками. Девушка пришла домой спустя несколько часов, странно грустная, потускневшая. Казалось, даже яркая медь её волос покрылась пылью или патиной и не сияла более. Хоби покачнулся от удара удушающей волны тоски и боли, шедшей от его Кумихо. Он бросился к Холли, не задавая вопросов, потому что сам уже решил, что нашёл на них ответы. Он лишь хотел утешить её и утешиться сам. Но та оттолкнула его, мазнув по нему нечитаемым взглядом, и проскользнула в крошечную спальню, в которой они провели столько страстных, горячих ночей, что и сосчитать было невозможно.       Хосок встал в дверях и наблюдал, как девушка кидает в чемодан свои разноцветные наряды, милые сердцу побрякушки, и не пытался ничего выяснять или останавливать её. Всё равно это было бесполезно. Холли решила уйти. И неважно, почему. Он даже не чувствовал себя преданным. Это просто случилось, просто пришло время конца чудесной сказки, просто кумихо надоел смертный человечек, просто… Просто Чон Хосок вышел из дома, чтобы не видеть, не знать, не верить.       Хоби неприкаянно бродил по Манхеттену, пока ноги не принесли его к статуе, у которой год назад началась его новая жизнь. Снова апрель хмурился тучами, в провалы между которыми нагло лезли солнечные лучи, снова шальные капли падали на землю, разбиваясь в мелкие брызги, снова с залива пахло горько-солёной сыростью, а ветер трепал полы длинного пальто, в которое кутался молодой человек. В кармане ожил телефон, настойчиво вибрируя. Звонок повторялся и повторялся, пока Хосок, выругавшись, не нажал кнопку ответа.       — Забирай Чимина, и чтобы через два дня вы были оба в Сеуле! — Раздражённый голос Намджуна не предполагал возражений. — Билеты вам заказаны. Вы нужны мне здесь. Оба!       — Да пошёл ты! Никуда я не поеду! — голос Хоби вдруг сорвался на высокий фальцет, некрасиво ломаясь и выдавая с головой всю боль, что снедала сейчас парня. — И Чимина оставьте в покое. Пусть живёт как хочет!       Хосок со злостью захлопнул телефон и стал яростно вытирать ставшие мокрыми щёки. Но слёзы не сдавались и прокладывали жгучие дорожки, смывая боль и недоумение, поселившиеся в этом славном, но таком беззащитном сердце. Хоби вернулся в пустую квартиру под утро, пьяный вдрызг, чудом дойдя до кровати, и свалился в мутный липкий сон, перешедший в знакомый кошмар. Он шёл вверх и вперёд, его ноги тонули в плавящемся асфальте, повороты заканчивались тупиками, а дорога тянулась и тянулась в бесконечность. По сторонам толпились тени, в которых угадывались жуткие чудовища, от которых не убежать, не скрыться…       Хосок открыл в немом крике рот и… проснулся. На прикроватном столике надрывался телефон. В воздухе стоял запах хризантем, что вчера он сам поставил в вазу, придя из студии. Хоби ответил на звонок и услышал в трубке голос Намджуна:       — Забирай Чимина, и чтобы через два дня вы были оба в Сеуле! — Голос друга был недовольным, но тёплым. — Билеты вам заказаны. Вы нужны мне здесь. Оба!       — Мони, постой, — Хосок потёр лоб, влажный после сна, в попытке привести разбегающиеся мысли в порядок. — Какое сегодня число и год?       — Хос, с тобой всё в порядке? — Намджун немедленно встревожился, но на вопрос всё же ответил: — Мы же с тобой только вчера разговаривали, а не год назад. Посмотри на свой телефон, — и отключился.       Хоби покрутил пальцем у виска, посмеиваясь, что сам не догадался проверить дату в телефоне, и в изумлении уставился на экран. Куда делся прошедший год?! Парень медленно обвёл взглядом комнату, понимая, что она не имеет ничего общего с той, в которой он жил вместе с Холли и пьяным упал на кровать. Да не может быть! Нет! Не может быть… Это был сон? Лишь сон… Сон.