Мертвец явился к Марджери

Суссекс, 1908 год

— Чёрт возьми, Мэрдок, вот так встреча! Какими судьбами? Голос оторвал меня от размышлений о том, стоит ли лезть в душегубку, именуемую вокзальным буфетом, и толкаться там локтями ради кружки холодного эля. А принадлежал он, как не замедлило выясниться, старому Томасу Беллами, выходившему прямо из дверей той самой душегубки. Судя по тому, как раскраснелось его одутловатое лицо, от эля проку было бы немного. Зато пенный напиток явно развязал нашему курортному монополисту язык. — Не ожидал вас увидеть! — хохотнул он, протягивая для пожатия мозолистую лапищу. — А вы, смотрю, с дороги. Должно быть, в Лондон ездили? Я утвердительно кивнул, не испытывая большого желания посвящать старикана в мои личные дела. — А я вот, наоборот, уезжаю, — сообщил Беллами. — В Чичестер. Завтра утром встречаюсь с епископом по поводу реставрации. Дай бог, наконец-то сдвинемся с мёртвой точки! Коллинз всё отговаривал: средств, мол, собрано недостаточно, в смету не укладываемся, — а по моему разумению, чем больше привлечём людей со стороны, тем скорее и денежки потекут. Разве не так? — Резонно, — согласился я. — Между нами говоря, — старик заговорщицки понизил голос, — я надеюсь, когда начнутся работы, чёртов Коллинз перестанет всё время мозолить мне глаза, а главное — виться вокруг Моди. Уж на что, простите за грубость, я не выносил вашего покойного друга Макферсона, но, ей-богу, скорей бы примирился с ним, чем с этим вертлявым архитекторишкой! Я промолчал, поджав губы. Указывать на бестактность не имело смысла по одной простой причине: Томас Беллами из Фулворта органически не способен даже на элементарную вежливость, если, конечно, это не сулит ему прибыли. Как нельзя кстати над станцией пронёсся гудок паровоза, и мой неприятный собеседник заторопился на платформу, оставив меня размышлять над столь же неприятным вопросом о причинах его внезапного дружелюбия. На собственный счёт я иллюзий не питал и подозревал, что, скорее всего, продлится оно ровно до того момента, когда Мод Беллами утратит интерес к своему нынешнему избраннику… или, напротив, останется ему верна. Словом, куда ни кинь, всё клин, потому что избранника я и сам откровенно недолюбливал. Дадли Коллинз появился в наших краях в конце мая и снял у Беллами комнату на всё лето. Это был субтильный, аккуратный молодой человек лет двадцати восьми; карие глаза и брови домиком придавали его лицу печально-умоляющее выражение, как будто он постоянно чего-то ожидал от каждого встречного и заранее боялся отказа. По-видимому, он не отличался крепким здоровьем и избегал даже пляжа, не говоря уж о гребле, рыбалке и тому подобных развлечениях. Архитектор по профессии, занимался он в основном реставрацией церквей и о своей работе говорил охотно, хотя и довольно расплывчато. Именно с подачи Коллинза общинный совет Фулворта затеял восстановить местную церковь, пусть и не такую древнюю, как Чичестерский собор, но ещё помнившую гонения на католическую веру при Генрихе Восьмом. Был организован сбор средств, а казначеем избрали папашу Беллами, который в результате стал задирать нос выше прежнего. В последнее время, правда, денег почти не поступало — потому, видимо, и понадобилась поездка в Чичестер. Если бы вмешательство Коллинза в размеренную фулвортскую жизнь ограничилось лишь церковью, я бы ничего не имел против. Но меня решительно не устраивало повышенное внимание, которое он оказывал Мод, и в этом отношении я, сам того не ожидая, оказался солидарен с мужской частью семейства Беллами. …Я отверг сомнительное искушение вокзальным буфетом и почти сразу же пожалел о своём решении. Июльское солнце стояло ещё высоко и пекло прямо-таки немилосердно, а голубая полоска моря на горизонте искрилась под лучами так, что вызывала одно лишь желание — зажмуриться. Однако по мере того как я спускался вниз по тропинке, она становилась всё шире и манила к себе всё настойчивее. У меня было при себе полотенце, и я уже собрался повернуть к деревенскому пляжу, когда из-за ограды коттеджа, мимо которого я проходил, послышались гитарные переборы. Я узнал крышу «Гаваней» и тут же догадался, что это играет Мод. Она не бралась за гитару с самой смерти Макферсона. Обогнув угол дома, я остановился в тени раскидистого каштана и увидел на веранде двоих — Мод и Коллинза. Склонив голову на плечо, она чуть неуверенно, будто по памяти, перебирала струны. Он сидел к ней лицом, облокотившись на спинку скамьи, и изрядно напоминал нарисованного кавалера с конфетной коробки. «Позёр несчастный», — промелькнула мысль, но тут к тягучей мелодии присоединился низкий и сильный голос Мод: «Что там за тени, милый друг, Склонились с трёх сторон?» — «Три юных девы, Марджери, Я с каждой обручён». Я привалился спиной к забору и закрыл глаза. С каждым аккордом неприязнь во мне гасла. Что бы я ни думал о Дадли Коллинзе, но мужчина, для которого Мод Беллами снова начала петь под гитару, заслуживает по меньшей мере благодарности. Чёрт побери, Ян Мэрдок, видно, такая твоя судьба — всякий раз уступать дорогу, когда выбрали не тебя… «Что там за тени, милый друг, У ног твоих лежат?» — «Собаки ада, Марджери, Могилу сторожат!» С таким настроем многолюдный деревенский пляж утратил всякую привлекательность. Свернув в проулок между двумя старыми домами, я прибавил шагу и шёл не останавливаясь, пока крыши Фулворта не исчезли за меловыми утёсами и над обрывистым склоном не замаячил домик отставного сыщика Шерлока Холмса. Вот, кстати, с кого стоит брать пример, не забивая голову излишними сантиментами. Впору пожалеть, что он сейчас в Лондоне. Небольшой заливчик, окружённый высокими валунами, был словно нарочно создан для желающих остаться наедине с собственными мыслями. Если, конечно, их незаметно не смоет вода, приятно холодящая кожу после дневной жары. Рассекая упругие зелёные волны, я едва ли мог представить, что вскоре мне придётся жалеть об отсутствии мистера Холмса совсем по другой причине… *** По вечерам я обычно бывал предоставлен сам себе, особенно в каникулы, когда не засиживался допоздна над тетрадками. Дружбы с коллегами у меня так и не сложилось, впрочем, я и без них не скучал. В этот раз меня ждала целая стопка журналов, привезённых из Лондона; однако, наплававшись в заливе до изнеможения, я скоро начал клевать носом и запросто уснул бы прямо за столом, как вдруг сквозь дремоту мне послышался хруст гравия под чьими-то ногами и затем — частый и беспорядочный стук в оконную раму. Взяв настольную лампу, я выглянул наружу и увидел под окном смертельно бледную девушку в голубой блузке — Мод Беллами. Стоило мне встретиться с ней взглядом, и сон как рукой сняло. Я как никто другой знал её стойкий характер, но сейчас от выдержки не осталось и следа: глаза были широко распахнуты, губы дрожали, она едва переводила дыхание, будто бежала без передышки от самой деревни. — Что стряслось? — Н-не знаю, — не то выдохнула, не то всхлипнула Мод. — Ничего не понимаю! Дадли… мистер Коллинз пропал, а в его комнате… — тут она не выдержала и закрыла лицо руками. — С ним наверняка случилась беда! — Так, постойте, — прервал я. — Дома есть хоть кто-нибудь? Насчёт отца я в курсе… возможно, брат, прислуга? — Нет, у горничной сегодня выходной… Но Дадли не мог исчезнуть сам! В его комнате такой ужасный разгром, будто… — Одну минуту! — я без лирических отступлений спрыгнул с подоконника прямо на садовую дорожку. — Расскажете по пути. Вдруг ещё придётся за констеблем бежать. Калитка «Гаваней» так и стояла нараспашку. Свет в доме не горел; шагнув через порог, я споткнулся о чью-то насквозь промокшую туфлю и походя отшвырнул её ногой. Мод открыла дверь в конце коридора, нашарила выключатель, и я с первого взгляда понял, что испугалась она не на пустом месте. Беспорядок беспорядку рознь, но если прямо с пола исчез ковёр, то сразу ясно: добром дело не кончится. Те же предметы, что остались в комнате, только подтверждали мои опасения. Ящики письменного стола были выдвинуты, постель перерыта, пустая керамическая пепельница (Коллинз не курил) разбита вдребезги, на кушетке валялась пустая шкатулка с отломанной крышкой. Здесь явно поработал какой-то упорный, но не слишком осведомлённый взломщик. Ночной ветерок вытянул за окно край шторы, подсказывая, куда мог ретироваться непрошеный гость. А заодно куда могли… Нет, вслух при Мод об этом лучше пока не говорить. — У Коллинза были какие-нибудь ценности? — Не знаю… да и у нас всё в банке, кроме пожертвований. Но отец хранит их в своей комнате, в несгораемом шкафу. Вы думаете, воры охотились за ними? — Не хочу спешить с выводами, но похоже на то. Если кто-то наблюдал, как Коллинз собирает деньги, и решил поживиться, само собой, в его комнату и полез. — А вдруг Дадли вернулся и застал вора? — прошептала Мод. — И его… а потом в ковёр… Она спрятала лицо в ладонях и беззвучно заплакала. Всё-таки она была слишком умна, моя Мод, чтобы скрывать от себя самой пугающую правду. Я машинально обнял её за плечи, не решаясь прижать к груди. «А ведь он тебе даже не приятель! — прозвучал в голове язвительный внутренний голос. — Ну прямо Русалочка!» — Это что ещё за… ха-а-аыыы!.. — послышалось с порога. Я невольно вздрогнул, будто и в самом деле попался на горячем, и обернулся. В дверях, протирая глаза пудовыми кулаками, возвышался Уильям Беллами, старший брат Мод. Его красная физиономия с тяжёлым подбородком даже спросонья могла нагнать страху. Но сейчас что-то в его внешности меня насторожило. В халате и шлёпанцах на босу ногу, Уильям действительно как будто только что встал с постели и даже зевал во весь рот… вот только из-под халата виднелись края мокрых парусиновых брюк. Таких же мокрых, как и туфли, брошенные в коридоре. — Мистер Беллами, — самым безжалостным учительским тоном объявил я, заслоняя собой Мод, — вы избавите свою сестру от ненужных переживаний, а констебля Андерсона — от лишних хлопот, если прямо сейчас, не запираясь, скажете, какое отношение вы имеете к исчезновению мистера Коллинза. — Ты… знаешь, где Дадли? — прервала Мод, оттолкнув меня. Её низкий голос, охрипший от волнения и гнева, звучал почти грозно. — Не смей увиливать! Я знала, что вы с отцом оба хотите от него отделаться, но если в самом деле… — Она судорожно выдохнула: бросить столь страшное обвинение в лицо родному брату ей всё же оказалось не по силам. Уильям, поперхнувшись очередным зевком, двинулся было на нас с кулаками, но вдруг замер. Лицо его как-то жалко оплыло и из багрового сделалось бледно-зелёным, точно от приступа морской болезни. — Вы бы меня не так поняли… — промычал он, пряча глаза. — Как раз потому, что отделаться хотел… Я его нашёл уже таким. — Мёртвым? — уточнил я, хотя вернее было бы сказать «без признаков жизни»: мне не раз доводилось слышать, что человек, не сведущий в медицине, легко может принять смерть за обморок и наоборот. — Давно? — Часа полтора назад. Возвращаюсь из паба — дверь не заперта, света нет. Я по комнатам, ну и вот — лежал на полу возле двери, с верёвкой на шее. Не подумайте, Мэрдок, я ему пульс на запястье щупал, не вчера родился. Упоминание о пабе не прибавило доверия к умозаключению младшего Беллами. — И что же вы с ним сделали? — обречённо спросил я, заранее приготовившись к какой-нибудь глупости космического масштаба. Но даже теперь Уильям нашёл чем удивить. — Спрятать решил, чтоб полиция нас не донимала. Завернул в ковёр, погрузил в тачку, а потом на лодке… и в Рыбью Клетку. Как раз прилив начинался… — Куда?! — одновременно вырвалось у нас. Потом Мод закрыла лицо руками и со стоном осела на кушетку. *** Пожалуй, мне придётся сделать небольшое отступление, чтобы объяснить, почему упоминание о Рыбьей Клетке настолько потрясло нас обоих. В отчёте мистера Холмса о трагедии с Макферсоном она не фигурирует по той простой причине, что никакого отношения к прошлогодним событиям не имеет. Если вкратце, то речь идёт о другой местной достопримечательности, а именно о гроте у подножия мыса, который находится невдалеке от Фулворта, со стороны, противоположной школе «Стэкхерст Хай» и дому Холмса. Это довольно тесная пещерка с высоким куполообразным потолком, действительно напоминающая очертаниями клетку для попугаев; единственный вход в неё открывается лишь с отливом, а подступая к берегу, вода заполняет её больше чем наполовину. Сложите одно с другим — и название само напрашивается. В Фулворте вам поведают не одну историю о смельчаках, благополучно вернувшихся из Рыбьей Клетки в разгар прилива, а чаще о тех, кому повезло меньше, причём последние, как правило, оказывались там не по своей воле и не в лучшей кондиции для заплыва — например, связанными по рукам и ногам. Не берусь судить, много ли правды во всех этих россказнях, но за одно могу ручаться: вещи, оставленные в гроте, после прилива искать абсолютно бесполезно… Сейчас волны как раз отступали, и в темноте я старался пореже смотреть на Мод, сидевшую у руля, чтобы она не прочла в моих глазах готовности к самому худшему. Меня даже обрадовало, что обмениваться взглядами пока некогда: как я себя ни подстёгивал, тяжело было грести в такт со здоровяком Уильямом, да ещё после долгой дороги и купания. Когда мы поравнялись с мысом, каменный порожек, отмечавший вход в Рыбью Клетку, ещё скрывался под водой, и узкая расщелина зияла прямо над волнами. — Дадли! — уже не в первый раз окликнула Мод, но на крик, как и раньше, никто не отозвался, лишь пара разбуженных чаек со скрипучими воплями отлетела подальше от лодки. — Может, он сорвал голос? — предположила она, едва ли, впрочем, веря собственным словам. — Если надо, обыщем весь мыс, — заверил я. — Зажгите мне фонарь. Он хотя бы плавает? — Не знаю, — растерянно прошептала Мод. — Ни разу почему-то речь не заходила. — Плохи дела, — вздохнул я и, сбросив пиджак, перелез через борт. Вода доставала мне до пояса. Строго говоря, я уже ни на что не надеялся. Разве что на одно: если найдётся тело Коллинза, отвечать за его смерть будут всё-таки незваные гости, а не трусливый кретин Уильям. Держа фонарь высоко над головой, я вошёл в грот. Луч света заметался по мокрым каменным стенам и вдруг высветил что-то тёмное, качающееся на поверхности воды. Я помимо воли шарахнулся назад: в памяти немедленно всплыла прошлогодняя встреча с цианеей и, кажется, даже перехватило дыхание при воспоминании о жгучей боли. Чего доброго, и вскрикнул бы, не сдержавшись, но меня спасло самолюбие: выказать свою слабость перед индивидом с интеллектом младшего Беллами было бы, ей-богу, унизительно. Я сделал два шага вперёд и тут же думать забыл о цианее. Предмет, едва не напугавший меня, на поверку оказался совсем небольшим, но стоило мне поднести находку к глазам, как внутри поднял голову липкий страх уже не из прошлого, а из настоящего. Это была домашняя туфля — мужская кожаная туфля без задника. Я обернулся к выходу, чтобы позвать на помощь Уильяма, но тут до меня долетел крик Мод. Фонарь выскользнул из руки, плюхнулся в воду и погас, но я и не заметил. Скажу без утайки: даже повидавшим в жизни всякое я бы не пожелал услышать такой крик. Когда, пошатываясь и спотыкаясь, я выскочил наружу, Мод стояла в лодке на коленях ни жива ни мертва и протягивала мне точно такую же кожаную туфлю. — Точно, под скамейку завалилась, когда я его вытаскивал, — глупым голосом констатировал Уильям. — То есть… это всё, что от него осталось? Я в целом скептически отношусь к палочной дисциплине, но в ту минуту от всего сердца пожалел, что не могу выдрать его розгами.