Больно не будет, детка. Четвёртая отрицательная

      Нет. Сегодня определённо не его день. С самого утра его преследовала череда раздражающих неприятностей, мелких и значительных, начиная с постельных капризов Бенджамина и заканчивая этой идиотской зажигалкой, которая никак не желала выдать хоть один язычок пламени. Устав слушать бесполезные щелчки, Кэп с силой швырнул её в ближайший сугроб и обложил их — и сугроб, и зажигалку — отборной бранью. Дэн молча оглянулся. Молча протянул ему зажжённую зажигалку, так же молча вернулся к выполнению своих обязанностей. — Спасибо, — буркнул Кэп. Затянулся жадно, с наслаждением, не спеша выпустил в густой, грязный, переполненный самыми непристойными запахами воздух серое облачко и, бросив взгляд на только что покинутый им дом, брезгливо передёрнул плечами. — Дождёмся Менакера и поедем. Он не знал, зачем сказал это. Не знал и о том, что заставило адвоката задержаться наверху — может, какие-то юридические тонкости, а может, старикашку в очередной раз подвёл мочевой пузырь, да какая разница. Сам он был сыт по горло получасовым пребыванием в этой тесной, пропитанной приторно-сладким ароматом дешёвых духов клетушке, где непозволительно было даже закурить, и, если бы провёл там ещё пару минут, то точно не выдержал бы и пристрелил её хозяйку. Нет. День определённо не удался. Мало того, что ему не удалось произвести должное впечатление своим приездом — из-за траншеи, разрытой поперёк улицы, пришлось бросить автомобили и почти три квартала идти пешком — так он ещё едва не убился, поскользнувшись на обледенелом тротуаре. Чёрт знает, что бы он мог себе сломать. Если бы не Дэн. С привычной ухмылкой Кэп оглядел стройный силуэт. Время от времени он позволял себе забавляться, представляя, каков этот молчаливый красавчик в постели. Должно быть, очень даже неплох. Но Кэп знал, что эти мысли вероятнее всего так и останутся просто мыслями — к тому времени, когда Дэн был нанят, он уже взял за правило не спать со своими телохранителями, так же как и вообще с подчинёнными. Мешает работе. Эти правила. Кто-то мог бы счесть их нелепой прихотью, но Кэп относился к ним со всей серьёзностью. А чем ещё занять себя, когда ты не ограничен ни во власти, ни в финансах, когда твои деньги работают сами за себя, а твоё влияние настолько могущественно, что ни один человек не посмеет сказать тебе «нет»? Ну конечно же придумывать для самого себя ограничения — и самому же им подчиняться. Ближе к сорока невинное увлечение Кэпа незаметно переросло в нечто большее. Им овладело неудержимое стремление упорядочить свою жизнь, чем он с удовольствием и занялся: начал постепенно переводить капиталы в легальный бизнес, обрывал ненужные связи с сомнительными личностями, особо настырных устранял, в общем, старательно подчищал пятнышки со своей репутации, формируя имидж безупречного бизнесмена. Спустя несколько лет Кэп, наконец, примерил этот новый, желанный образ и убедился, что он сидит на нём безупречно, словно костюм от Генри Пула с Сэвил Роу. Дело оставалось за малым — воткнуть в петлицу белоснежный цветок, то есть увенчать себя ореолом подлинного благородства. А есть ли способ прикрыть прошлые грешки надёжнее, чем благотворительность? И что может принести ему больше удовлетворение, чем создание частного приюта для сирот? Мальчиков, естественно. Таких же милых мальчиков, как его Бенджамин. Хорошеньких, робких и беззащитных. Безусловно, нет. Обдумывая эту идею, Кэп неизменно погружался в сладкие мечты — о том, как бедные сиротки станут боготворить своего благодетеля, смотреть на него большими, преданными глазами, а он будет наслаждаться своим цветником, поощрять хороших мальчиков, с улыбкой грозить пальцем не очень хорошим. И, возможно, вырастит там пару-тройку цветочков для себя. Да нет, обязательно вырастит, особенно если малыш Бенджи не оставит, наконец, свою привычку капризничать по утрам. Но прежде чем заняться сотворением райского уголка для его сладких птенчиков, нужно покончить с этой чересчур затянувшейся историей… Вот чёрт. Теперь ещё и метель поднялась. «Да куда же он запропастился?» — с внезапным раздражением подумал Кэп, щелчком отправил окурок в снег и поднял воротник пальто. Словно услышав его, секунду спустя старый адвокат уже суетился на скользких ступеньках: — Простите за ожидание! Эта угнетающая атмосфера таки не лучшим образом подействовала на мой… — Ничего, Шмуэль. Пошли отсюда, — оборвал его Кэп. Ему хотелось как можно скорее убраться из этой вонючей дыры. А вот слушать привычное ворчание Менакера, наоборот, не хотелось. Он давно уже знал наизусть всё, что тот мог сказать ему — что не стоило тащиться сюда за сотни миль; что проще было бы решить дело быстро и по-тихому; что на небольшой несчастный случай таки никто не обратил бы внимания; что быть вдовцом солиднее, чем разведённым, и так далее до бесконечности. В чём-то старик Менакер был прав. Однако предложения ликвидировать помеху радикальным образом Кэп, подумав хорошенько, всё-таки отверг. Во-первых, не для того он так усердно отполировывал свою репутацию, чтобы тут же обзаводиться свежим пятном на ней. Во-вторых, этот брак служил ему отличной ширмой в самые горячие годы, когда он ещё только становился на ноги — в кругах, где Кэпу приходилось вращаться по молодости, мягко говоря, не очень-то приветствовались однополые отношения, поэтому любовь к красивым мальчикам приходилось тщательно скрывать. Слава богу, эти времена остались в прошлом. Теперь, когда под его ботинками мелодично похрустывал снежок белоснежной верхушки финансового Олимпа, со своих заоблачных высот Кэп мог безбоязненно плевать на чьё угодно мнение. И одновременно позволять себе великодушие небожителя. Таким он и намеревался быть, даже в отношении бывшей жены — ведь, если подумать, ничего плохого она ему не сделала, поначалу только поплакала, после вроде смирилась, истерик не закатывала, вела себя тихо. Тихо и ушла. Искренне считавший себя примерным мужем — а что, он её кормил, одевал, даже время от времени исполнял супружеский долг — Кэп так и не понял, чего ей не сиделось на месте. Да особо не трудился понять. Неинтересно. Развода она не требовала, денег тоже, а всё, что ему нужно было знать, он знал — уехала к матери, вернула девичью фамилию, устроилась в магазин кассиршей, нового мужа не завела. Что может быть скучнее? На многие годы он вообще выбросил её из головы… Вдруг Кэп сочно фыркнул — странно, он напрочь забыл имя того паренька, с которым она впервые застала его в постели, а вот её лицо в тот момент помнил до сих пор. Эх, Дорис, сколько же лет прошло? Пятнадцать, двадцать? Впрочем, к чему подсчёты — завтрашний суд поставит в его семейной жизни аккуратную бюрократическую точку. А он смахнёт со своего безупречного костюма последнюю пылинку и займётся хорошенькими сиротками, которые так нуждаются в его любви и заботе.

***

Всё-таки какая удивительная вещь — чувство свободы. Да, все эти годы он мог делать, что ему только заблагорассудится. Да, закорючка на бумажке была всего лишь пустой формальностью. Почему же мысли о том, что завтра эта дурацкая закорючка навсегда исчезнет, пробуждают в груди пьянящую невесомость? «Пожалуй, можно будет вечером приговорить бутылочку-другую хорошего вина», — решил вдохновлённый необычным ощущением Кэп и невольно заулыбался: если Бенджи слегка подпоить, он становится таким забавным; а если добавить ещё пару бокалов, то и вовсе забывает про капризы и превращается в хорошенькую похотливую сучку, абсолютно бесстыжую, готовую на всё ради ласки… С этой же мечтательной улыбкой Кэп миновал траншею, из-за которой сорвалось триумфальное появление под окнами Дорис его роскошного кортежа. «Ну и чёрт с ней, — подумал он беспечно, — утром возле здания суда увидит, чего лишилась из-за своей тупости. Увидит моего малыша». То время, когда Кэп не обходился без бронированных джипов, ушло без следа вместе с его криминальным прошлым. Теперь он наслаждался другими автомобилями — лёгкими, изысканными, быстрыми и баснословно дорогими. Кэп обожал их, холил и лелеял, но своё последнее приобретение любил особенно трепетно… Он не сразу заметил предупреждающий жест телохранителя: — Минуту, сэр.