***
— Опять угрозы, Малфой, и всего-то? — Кэти держит оборону достойно и ни жестом не выказывает, что гаденыш до нее добрался. — Не помешаю? — с ходу заявляю я, распахивая двери, какого-то Мерлина пьяного, руками: наверное, от переизбытка чувств я позабыла, что вообще-то волшебница. — Мисс Браун, — тут же реагирует Малфой на мое вторжение, зло поджимая губы. — Вы перепутали двери в уборную? — Отнюдь, — улыбаюсь своей самой очаровательной улыбкой. — Боюсь, я вынужден попросить вас оставить нас с миссис Долоховой. У нас, видите ли, — в упор смотрит на Кэти — неужели все никак не сложит два и два? — приватный разговор. — Иоланда, пять лет, — прохожу я и присаживаюсь рядом с Кэти на лакированную столешницу, отчего мои юбки черным каскадом падают на пол. — Очаровательная девочка. Знаешь, уже читает. На Малфоя сейчас смотреть — одно удовольствие: на бледной коже проступают мраморные вены, в глазах плещется ярость вперемешку со страхом, а пальцы смыкаются на палочке. Но это он, разумеется, от безысходности, потому как в здравом уме нападать на двух героинь войны у себя в кабинете — он что, идиот? — Моя, — прочищает горло, вероятно, догадавшись о самой плохой новости, что была ему сегодня уготована, — дочь. Она… — Оборотень, да, — без прелюдий отвечаю я, ибо к чему эти недомолвки? Даже Кэти слегка опускает голову, видимо, проникнувшись сочувствием к нерадивому папаше. А что за печаль такая всеобъемлющая? Ну оборотень, ну обратили. Живет себе счастливо в окружении стаи. Мы заботимся о ней, играем, обучаем, принимаем ее с врожденными особенностями — нет в малышке магии, и не надо. Разумеется, приют для детей-вервольфов, что я официально открыла через Министерство, был вынужденной мерой. Арис рассудил, что после потасовок и численных потерь нужны будут новые волки, а точнее волчата, что впитают в себя устои и традиции оборотничества с юных лет. Потому, когда завидел у Азкабана тех детей, принял самое бесчеловечное решение, потому что знал, мерзавец — сквибы-арестанты никому не нужны. Я до сих пор ломаю голову над загадкой вселенной: почему детей так сильно ждут, но когда дожидаются, от них так быстро отказываются? Вот и этих крошек, прошедших дементоров, тюрьму и голод, никто не искал. Сейчас они, конечно, неплохо устроены — веселые, розовощекие и, главное, любимые, ведь для стаи дети — наивысшая ценность. — Ее обратили, — все еще не веря в происходящее, блеет Малфой. Конечно, обратили! Хотя, по правде говоря, я сама очень удивилась этому — Арис был наказан за самоуправство, а детей пока решили больше в стаю не водить. Потому, когда я посылала чертового Скабиора на разведку, чтобы иметь на Драко компромат, совсем не ожидала, что он притащится из маггловского приюта с испуганным ребенком Дома Малфоев! Оказывается, девочка подвергалась издевательствам воспитателей и старших детей, да и, судя по ее внешнему виду, с питанием там тоже были какие-то перебои. В общем, он выкрал ее и наотрез отказался возвращать обратно. Что оставалось делать, кроме как ждать полнолуния? Привилегией ходить под Луной необращенной обладаю лишь я и еще несколько женщин. В конечном итоге сейчас, когда Иола живет в относительном достатке, заботе и безопасности, с таким ужасом причитать о ликантропии со стороны обеспеченного родовитого отца просто свинство. Но ему о розовощекой малышке знать вообще не положено, так что пусть остается в слепом неведении о том, как на самом деле живет уже не его дочь. — Теперь, когда мы выяснили, где и с кем живем Иоланда, — на Драко и смотреть жалко: Кэти, словно гвозди в крышку гроба ему вбивает своими словами, — предлагаю перейти к сути вопроса. — Ваши требования, — тихо, но уверенно говорит Малфой. Кажется, наш грандиозный план только что увенчался головокружительным успехом. — Итак, ты не станешь предлагать свою кандидатуру на этих или любых других выборах, в которых будет участвовать Гермиона Грейнджер. На это он обреченно кивает головой. — Можешь оставаться в Британии, Драко, но если Гермионе будут вставлять палки в колеса, то мы оставляем за собой право думать, что это ты. И правда о твоей дочери выплывет наружу. — Заключим Непреложный? — Ага, размечтался! — не выдерживаю я. — Лаванда права: ты у нас и так на ладони, — резонирует Кэти. — Далее, если Гермиона или ее партнер, — это она так Снейпа назвала? — исчезнут, заболеют или погибнут, то это тоже станет резонным поводом расторгнуть нашу сделку. — За себя не боишься? — ухмыляется Драко. — Антонин тебя на тряпки порежет, Драко Малфой, — тихо, но четко чеканит слова. — У Долиша спроси. И последнее. Ты пришлешь мне портреты месье Дювье и Вальбурги Блэк. Сегодня, крайний срок завтра. — И лучше бы тебе поторопиться, — добавляю с нажимом. — Кого? Это шутка такая? — смотрит то на меня, то на Кэти, но мы лишь многозначительно молчим. — Черт с вами, я принимаю условия. — Ну и славненько, — хлопаю в ладоши и обращаюсь уже к Кэти: — Иди без меня, я еще хотела кое-что обсудить с мистером Малфоем. Кэти удивленно пялится на меня, раздираемая тревогой, но я умоляюще смотрю ей в ответ и одними губами шепчу «пожалуйста». Когда она все-таки выходит, с трудом доверившись мне, я расправляю плечи и ищу глазами Драко, который с былым достоинством наливает нам в бокалы шампанское. — Выпьешь со мной? — Мерлин, меня сейчас стошнит: хорек меня неправильно понял. — А ты изменилась, Лаванда Браун. — И сейчас я докажу тебе насколько сильно, — скинув предложенный бокал на белый ковер, я заявляю: — Есть еще одно условие. Он смотрит, не мигая, наконец, начиная осознавать, кому именно решил перейти дорогу. Это ведь он натравил французского Альфу на стаю, отчего моя жизнь в очередной раз может пойти под откос. Я уже молчу про то, что станется с детьми, особенно с девочками. Я не знаток, но предполагаю, что волчицы у оборотней не в чести из-за слабых физических возможностей. Потому Малфой сегодня покусился на десятки жизней — не только на мою — задумав при этом на всякий случай замаслить свою однокурсницу Лав-Лав дешевыми безделушками. — Твоя курица-жена решила подергать мантикору за хвост, когда задумала о колечках со мной разговаривать, — Малфой непонимающе на меня пялится, но сейчас я, разумеется, все проясню. — Зови эльфа, пусть тащит родовые кольца Дома Малфой, — он, кажется, догадался, что я собираюсь сделать, судя по его округлившимся глазам, — буду выбирать. — Ты не посмеешь, — начинает он, но я уже не в том настроении, чтобы флиртовать. — Иоланда, пять лет, — с нажимом повторяю свои же слова, — очаровательная девочка. — Ладно!— выкрикивает Драко, кажется, впервые за вечер по-настоящему потеряв терпение. — Пенни. Домовуха появляется, прижав уши к голове, не ожидая ничего хорошего: эти ребята вечно подслушивают, нечему и дивиться. — Принеси шкатулку с драгоценностями. — Родовыми, — перебиваю его, — драгоценностями. — Делай, как она говорит, — Малфой присаживается на диван, и только сейчас я вспоминаю, что на этом месте, пьяную и обиженную, меня когда-то укрывал своим плащом Фенрир. Губы не может не тронуть теплая улыбка, которую, запоздало, я прогоняю прочь: сейчас не время и не место. Хотя диван я бы тоже с собой забрала. Пенни появляется с ларцом, увенчанным витиеватой «М» вместо замка. — Хозяин, — дрожащим голосом она обращается к нему, пусть и левитирует шкатулку в мою сторону, — мисси тут совсем одна, волк и волчонок ушли. Она что, подсказывает ему убить меня? Ушастая коза! — Выбирай и проваливай, — выплевывает он, так и не обратив на домовую внимания. На его выпад я реагировать не собираюсь — у парня агония, могу только посочувствовать, однако пусть отыгрывается за плохой день на языкастой Астории. Неторопливо перебираю эти несомненно дорогие, но ничем непримечательные украшения. Не то, не то, все не то. В какой-то момент, уже и не надеявшись, я замечаю его — небольшое, но изящное, должно быть, украшало руку прекрасной Нарциссы. Не зря же он одарил Асторию каким-то светящимся многогаллеонным шаром: наверняка, отводил внимание от такой дражайшей вещи, как память. О, дорогой Драко, я знаю, как память важна для человека. Потому и решаюсь на такое. — Вот это. — Я не могу, — моментально выдает он, и по его выпаду я понимаю, что попала точно в цель. — Это… это мамино. — Мне плевать. Мы смотрим друг на друга какое-то время, но вот он резко отворачивается и говорит тихо: — Бери и убирайся. Надев изящное колечко на безымянный пальчик — аккурат, где должно быть обручальное — я не спеша покидаю кабинет, но, едва захлопнув двери, тороплюсь унести отсюда ноги. Чувствую я себя погано, да и место это безопасным больше назвать, увы, не смогу. Сегодня я плюнула в душу Благородному Дому, и потому лучше мне не задерживаться на вражеской территории дольше необходимого. Да и гости, должно быть, уже разъезжаются, потому как зал заметно опустел. Я, стараясь не привлекать к себе внимания, если это в принципе возможно с кольцом Малфоев на пальце, уже протискиваюсь к заветным дверям, когда меня останавливает грузная женщина, весьма нахально вторгаясь в мое личное пространство. Где-то я ее видела, но припомнить сейчас, увы, не получается. — Милочка, потрясающее платье! Полный восторг! — Благодарю, — приседаю в легком реверансе. — Я создала его за пару дней. Поверьте, ничего сложного. — Сами? Что это за материал такой? — Органза. Маггловская, — улыбаюсь я искренне. — Вот, возьмите. Свяжитесь со мной, если надумаете сотрудничать. Уже во дворе, пробегая через темную рощу, чтобы добраться до места, откуда собираюсь аппарировать, я разглядываю ее визитку и смех пробирает меня — это же мадам Малкин! Все еще одолеваемая весельем, я сжигаю карточку, ведь точно знаю — моя жизнь меня более чем устраивает. — Мисс Браун, — из мыслей меня вырывает грубый голос, и я, разумеется, догадываюсь: это Малфой прислал своего человека за мной. Все-таки не смог пережить нанесенного оскорбления. Нащупывая палочку, я надеюсь, повернувшись, отразить как можно больше атак, а там, возможно, нашу дуэль увидят со стороны. Так что шансы выжить у меня еще есть, и отчаиваться пока рано. Не успел этот план до конца утвердиться в голове, как до меня доносится характерный звук, который я тотчас узнаю: так Фенрир Грейбэк ломает шеи, когда очень зол — быстро, одним рваным движением. Он даже не успевает отбросить тело неудавшегося ассасина в сторону, когда я запрыгиваю на него в этом ужасно неудобном платье и цепляюсь руками, пальцами, ногтями в массивные плечи. Крепче, сильнее, навсегда. — Фенрир, — выдыхаю ему куда-то в шею. Он же, не дожидаясь, пока я отпущу — понимает, что бесполезно — аппарирует нас к деревянному дому, в одном из окон которого еле брезжит свет: Тедди уже засыпает, не дождавшись нас домой. — Ну и че ты устроила? — недовольно порыкивает, но близость наших тел уже сбивает с него весь градус злости. Мне же откровенно все равно на его недовольство, на свою глупость (надо же было забрать это дурацкое кольцо), на то, что могла погибнуть — плевать. Он здесь, рядом. Пахнет потом и весь измазан в крови — разорвал этого французского козла в честной битве, отстояв свое право на стаю. Живой, Мерлин, живой, как и тогда, пять лет назад. Непобедимый Фенрир Грейбэк. Его язык нетерпеливо проходится по моей шее, в поиске «маститой отметины» — той самой, что он оставил мне когда-то при первой встрече. Передние зубы он с легким нажимом смыкает на нежной коже, отчего по телу пробегает волна будоражащего желания. Мой Фенрир. Ни дня мне не жить, если его не станет. Потому и хожу по краю пропасти — пусть знает и не рискует собой лишний раз. — Омега, — рычит он в шею, и от того, как это ощущается, мне и секс, кажется, не нужен: я трясусь, удовлетворенная уже лишь вибрациями этого грудного голоса. Лиф платья с треском разрывают острые когти, грудь сминается под напором его огрубевших рук. Мгновение, и мы на траве, что хранит на себе следы недавнего дождя. Но мне сегодня не до удобств: он покинул меня еще до рассвета, так и не растревожив вестями о предстоящем сражении. Если бы не Арис — трепло — я бы и знать не знала, что в любую минуту могу потерять его. Опять. Органза черным облаком поднимается надо мной — когтистые лапы оголяют мои ноги, чтобы тяжелыми ладонями сомкнуться на животе. Еще мгновение и широкий язык влажной упругой дорожкой проходится между бедер, и с рваным вздохом я выгибаюсь в тугом корсете навстречу его ласкам. Завтра я пожалею об этом, ведь в таких одеждах страсти в кустах не предаются, но сегодня мне все равно. Даже когда, закончив с прелюдиями, он ставит меня на колени, наваливаясь всем телом сверху, и нетерпеливо входит, я не испытываю сожалений ни за случайные царапины на ягодицах, ни за стертые локти. Только он внутри меня и на мне, со мной — вот что имеет значение. Сегодня Фенрир в очередной раз победил, но что будет дальше — даже Луна не знает. И потому я буду отдаваться ему под этим звездным небом, покуда у нас обоих есть такая волшебная возможность. — Луна ясноликая, — хрипит он мне в шею, пока отчаянно вколачивается, заставляя меня всю сотрясаться от столкновения наших тел. Когда я уже совершенно плыву от ощущения приближающегося оргазма, Фенрир отчего-то замедляется и, схватив меня за горло, впрочем, довольно бережно, поднимает, чтобы прижать к своей вздымающейся груди. Покачиваясь на нем, словно у нас не скорая случка, а томная любовь в зашторенной спальне дома напротив, я кладу свою голову ему на плечо, отчего движения его губ на влажном от истомы виске ощущаются так явственно: — Соскучился. И я, Фенрир. Я по тебе каждую минуту скучаю. Конец POV Лаванда***
— Я знаю, что невкусно, — шепчу недовольной дочери. — Мы потом выберемся в Фортескью. Там тебе точно понравится. Надежда смотрит на меня умоляюще, готовая даже поиграть самостоятельно, лишь бы не есть ненавистную овсянку. Честно говоря, могу ее понять, потому как полезная безвкусная пища всегда вызывала у меня только уныние. — Балуешь ее, Кэти, — замечание Антонина звучит безобидно, потому что сам он улыбается. Он в принципе этим утром какой-то уж очень решительный и счастливый. Не будь я уверена в себе, то подумала бы, что беременна. Меня, разумеется, его такое хорошее настроение немного разочаровывает: неужели он так проникся политикой на этом гребаном поминальном ужине вчера, что так завелся? И не добавится ли скандалов в нашей семье, когда выяснится, что это я приложила руку к тому, что Драко решил не выдвигаться на должность Министра Магии? Ведь даже если мое в этом участие будет неочевидным, я все равно признаюсь Тони в том, что сделала: я больше всего на свете люблю и уважаю наши отношения. — Idi, Nadusha, poigraj, — обращается он к дочке, а когда она, счастливая, вылетает из-за стола, заговаривает уже со мной: — Матрешка, давай поговорим. — О чем? — намеренно хватаю чашку кофе, потому что признаваться в содеянном прямо сейчас я, разумеется, не планировала. Тони берет небольшую паузу, а потом, встав со своего места, подходит к моему стулу и опускается рядом. Сказать по правде, в искусстве коммуникации Антонин весьма поднаторел за эти годы. — Кэти, я дурно поступил, — я почти роняю чашку от такого поворота. — Я сильно сожалею, что так авторитарно принял решение относительно Драко. Мне ведь было известно, что ты дружишь с этой Грейнджер, мог бы и догадаться, что тебе это настолько не понравится. Да и в целом тащить тебя на поминальный ужин к этой дрянной женщине было несправедливо. Прости меня, матрешка. — Тони, — порывисто обнимаю его, едва сдерживая подступающие слезы. Он так напугал меня тем, как единолично взял курс на Малфоя за нас обоих, совершенно не считаясь со мной. Потому его слова сейчас кажутся мне спасительными, словно угроза миновала, и мы снова прежние Тони и Кэти, как в том далеком прокуренном маггловском притоне — такие разные, но готовые принимать друг друга. Только настоящее. Никакого прошлого. — Кэти, моя девочка, послушай, — слегка отстранившись, продолжает Тони: — Давай поступим так: Драко мы поддерживать не будем. Я вчера посмотрел на него, он сопляк какой-то. Торфинн, кажется, принял мою позицию, а Рабастан и вовсе за Грейнджер, там у него какие-то свои дела со Снейпом. Давай посмотрим ближе к делу, что твоя подруга продемонстрирует в качестве предвыборной кампании. — Ладно, — улыбаюсь я, словно нюхлер куску золота. — Она не подведет, Тони, вот увидишь. А когда ее будет заносить, — в этом я тоже не сомневаюсь, — вы с Рабастаном будете ее уравновешивать. Теперь радость, что излучал Тони с утра за завтраком, передалась и мне, и даже мерзкая овсянка не кажется такой уж убогой, потому, воодушевленная, я съедаю еще пару ложек. — Насчет Драко, кстати, не переживай, — как бы между делом замечает Тони. — Грейнджер тоже скажи не дергаться. Не думаю, что он посмеет пойти против нашей семьи. А вот теперь я утыкаюсь в тарелку, будто гавань спасительную нашла, потому что лучше набить себя под завязку мерзкой кашей, чем признаться сейчас Тони, что с Драко Малфоем и так все кончено.***
— Держи, — протягиваю один из горячих стаканчиков с ароматным кофе Скабиору, что со скучающим видом сидит в сквере на Гриммо. Он раздраженно поглядывает то на стакан, то на меня, не желая брать подачку. — Он с коньяком, — с этого и надо было начинать, потому что волчья рок-звезда хватает напиток и даже выдавливает из себя что-то смутно напоминающее благодарности. — И не задерживайтесь там, — уже мне в спину рычит он. Раз Скабиор торчит в сквере, значит, Лав на месте. Да и Гермиона, скорее всего, тоже. Выходит, я опять бессовестно опаздываю, но что поделать — семейный завтрак сегодня неожиданно затянулся из-за нашего с Тони примирения. Ностальгия накрывает меня водопадом из воспоминаний, когда из ниоткуда предо мной вырастает Дом №12. Сейчас, глядя на этого мрачного гиганта, никак не возьму в толк, почему он казался мне потрепанным и заброшенным. Теперь мне видится в нем история моего становления, и потому сам особняк представляется уже в другом свете. Проходя по мрачному коридору, что тянется от кухни вглубь дома, я вспоминаю, как пугалась уродливых декораций из настенных голов, которые хмурились мне в холодных сумерках. В гостиной же я вижу себя разбитую, склонившись над «Сказкой о рыбаке и рыбке», проживая каждую строчку, будто она приблизит меня к Тони. Скрипучая лестница возвращает меня во времена, когда по одному лишь скрежету половиц я вычисляла приближающуюся мадам Помфри, чтобы расспросить ее о состоянии Гермионы. Приоткрыв дверь в осиротевшую спальню Р.А.Б., меня встречает могильная тишина, которая совсем не вяжется с атмосферой былых лет. О, Мерлин, здесь были выплаканы реки слез, рассказаны тысячи глупостей, подарены сотни спасительных объятий. Здесь ворон деликатно ожидал у мутного окна, заставляя мое сердце биться чаще. В этой комнате в самые темные времена смех разливался птичьей трелью, растворяя в своем звучании страхи и болезни, расставания и печали. Здесь же порой я погружалась во тьму, но всегда находила повод вернуться к свету. Однако меня, конечно, магнитом тянет дальше, в самое сердце Дома. Дорогу на чердак я, наверное, смогла бы отыскать в кромешной темноте даже в полуобморочном состоянии. Уже на подходе я слышу их — тех, кто заставлял этот мрачный особняк жить. — Ты должна вернуть кольцо, Лав! — с нотациями обрушивается Гермиона, когда я отворяю дверь. — Слушай, что говорит госпожа Министр, — левитирую им кофе, разумеется, без коньяка. — О каком кольце речь? Лав смотрит в сторону, но по ее лукавой ухмылке, я понимаю, что речь не о безделушке из Ведьмополитена, и, вероятно, у Грейнджер были все поводы ее отчитывать. — Покажи ей, — Гермиона давит смешок. Браун протягивает мне руку тыльной стороной ладони вверх так обыденно, словно маникюр демонстрирует. Но у меня от этой картины глаза на лоб лезут, потому что на ее безымянном пальце красуется дорогущее кольцо с изящной М, выложенной из кристаллов. — Либо это Грейбэк сошел с ума, либо ты стрясла с Малфоя родовое кольцо! — все еще не могу поверить в то, что вижу. — Да брось, — начинает оправдываться Лаванда. — Ты не слышала, как эта мелкая Гринграсс по мне прошлась на этом безвкусном приеме! — Это правда, — поднимает Гермиона руки вверх, подтверждая слова подруги. — К тому же, — с деловитым видом продолжает Лав перечислять аргументы, — Малфой тот еще гандон. Я обжигаю губы о кофе, потому что не в силах удержать взрывную волну хохота, отчего чердак мгновенно, как и в былые времена, наполняется нашим звонким смехом, заставляя Дом снова ожить. — Но кольцо надо вернуть, — сквозь неугомонные смешки, заявляет Грейнджер. — Да, госпожа Министр. Сегодня же пришлю совой, — соглашается Лав. — Я думала отдать Иоле, но Фенрир сказал, что этот щенок ей не семья. И в стае не место этой… — она вдруг мнется. — В общем, не стану дословно повторять. — Подождите, — Гермиона встряхивает головой, отчего ее упругие кудри рассыпаются по плечам, вырвавшись из плена прически. — Почему вы называете меня «госпожа Министр» и кто такая Иола? Она смотрит попеременно то на меня, то на Браун, и я не могу сдержать победной улыбки. — Устраивайся поудобнее, — обращается к ней Лаванда. — Это очень занимательная история, — начинаю я рассказ. Кому-то может показаться, будто всем известный Альянс был заключен за массивным столом Большого Зала в Мэноре, или в кабинете Люциуса за закрытыми дверьми. Но взглянув на моих подруг — принципиальную Лаванду и рассудительную Гермиону — я лишь покачаю головой: нет, настоящий Альянс сложился здесь, на холодном полу чердака, среди груды барахла, под пристальным оком Вальбурги. Здесь три молодые женщины встретились, чтобы отбросить размолвки и объединиться, ради выживания. Да только не собственного, а выживания ближнего. Из этого порыва спасать и помогать, дарить, но не отбирать, зародился жизнестойкий росток дружбы. Ни странный выбор спутников жизни, ни житейские обстоятельства, ни совершенно непохожие судьбы — ничего не имело значения для нас. Только бескорыстная отдача, которой так сильно не хватает всем политическим союзам. Потому, какой бы чистой ни была кровь Малфоя, какой бы коварной ни была Амбридж, сколько бы жизней ни задумал прожить Волдеморт, они все изначально проиграли. Ведь настоящие победоносные Альянсы всегда заключались на чердаках, в маггловских ночлежках, больничных комнатах, сырых подворотнях Лютного переулка. И пусть в таких союзах мало выгоды, но это с лихвой компенсируется душой.***
POV Драко — Драко, — Тори умоляюще смотрит на меня, но я молча поглощаю глазунью: лучше подавиться яростью, чем вылить все это на жену. — Давай поговорим, — наседает она. — Довольно, Тори, — швыряю приборы на стол. Я лишился дома, надежды однажды вновь обрести дочь, политической карьеры, восстановления чести рода. Я, блядь, кольца матери лишился, в конце концов! Отталкиваю стул и собираюсь покинуть Малую столовую, оставив Тори тонуть в своей печали одну, но меня, дракклы раздери, и этого лишают. — Что? — ору, растеряв остатки контроля на появившуюся из ниоткуда Пенни. — Мастер, — блеет она, почему-то заплаканная, — хозяин… — Успокойся, Пенни, — сбавляю обороты, чтобы не напугать бедняжку сильнее: ее трясет, словно она акромантулов увидела. — Расскажи, что случилось? — Там, за садом, хозяин, — начинает она, захлебываясь в рыданиях. У нее истерика, а значит, большего из эльфийки не вытянуть. Мне ничего не остается, как направиться в теплицы за садом, чтобы увидеть лично то, что так расстроило добросердечную Пенни. Тори спешит за мной, и я ее не останавливаю. А зря. Терпкий запах, раздражающий и тошнотворный, является очевидным сигналом тревоги, но жена, конечно, следует за мной по пятам. Когда передо мной открывается эта поистине чудовищная картина, Тори уже кричит, оседая на землю и сотрясаясь в рыданиях. Я не сразу подскакиваю к ней, потому что от увиденной жестокости сам на мгновение теряюсь: на земле, залитой кровью, лежат разорванные на части тушки павлинов, расфасованные в аккуратные кучки: в одной стороне головы на тонких шеях, в другой — бездушные тельца, с выкаченными наружу животами, в третьей — отгрызанные лапы. — Кто способен на такое? — задыхается в рыданиях Астория. Я понятия не имею, потому лишь глажу ее трясущуюся по волосам, все еще не в силах оторвать взгляд от увиденного. Магическая Британия проклята, не иначе: на смену одному злу всегда приходит другое, более изощренное в своем проявлении. — Чудовище.