To Crouch [К Краучу/Пресмыкаться]

— Я достал, я достал! — прокричал Джон, вбегая в комнату. Его маленькие руки держали за гриф классическую взрослую гитару, пальцы туго пережимали струны, впивающиеся в кожу. До отъезда на каникулы оставался один учебный день, почти полностью свободный — все контрольные они уже написали и узнали большинство результатов. Пока что Барти держал четкую линию из «П», но зельеварение до сих пор оставалось под сомнительным вопросом: он был уверен, что перепутал порядок приготовления зелья от икоты. Уставшие от учебы старшекурсники закатили днем ранее настолько шумную вечеринку, что у башни чуть ли не сорвало крышу. К ним даже поднимался их крошечный декан, но и он не смог сладить с разбушевавшимися подростками. Как и раньше, первокурсников и второкурсников заперли в спальнях, обрекая на полное боли подслушивание. В этот раз радио почти не включали, но кто-то весь вечер играл на гитаре, и полный решимости Джон узнал, кто именно. — Тагвуд дал погонять ее на часок! — запыхавшись, сказал он. — Тагвуд? — переспросил Уолт, прочищая ухо мизинцем. — Это тот тупой балбес с шестого курса? — Сам ты тупой, — огрызнулся Джон. — Нормальный он. — Если человек красивый, это не значит, что он не блещет умом, — тихо добавил Винни со своей кровати. — Ты просто завидуешь — ни того, ни другого… Уолт поперхнулся от такой наглости. Барти тоже приподнялся на локтях: когда это Винни взрастил в себе столько смелость? Впрочем, об этом было некогда думать — выглянув в коридор, Джон позвал Дейва и Дамокла и прошел в центр комнаты. Руки волнительно подергивали струны; он сел на пол, укладывая гитару в играбельное положение. В последнее время они зачастили с заседаниями внизу, и даже холодный пол не отпугивал их мерзнущие ягодицы. Барти бросил ему скомканный плед, и Джон благодарно засунул его под себя, выщипывая уголки в стороны. — С лета не играл, но… — он не закончил. Заинтересованный Барти сполз к нему, сев напротив. Тут же к нему присоседился Уолт с повязаным на голове галстуком, но Винни остался сидеть на кровати. Вошедшие одноклассники приземлились кто где: — Джон нам все уши прожужжал, как круто он играет, — бросил Дейв с кровати Уолта. — Давай, не подведи, старик. Джон напыжился и деловито откашлялся, будто собирался петь. Расслабленная кисть прошлась по зажатым в грустный аккорд струнам, будоража всеобщее внимание. — Грудь Энди, — объявил он и коротко добавил: — Мой брат научил меня ей… Он пел немного фальшиво, а пальцы иногда не слушались. Но музыка лилась так вдохновленно, что все быстро влились в ее причудливое настроение: — …И руки стали ногами, и пупок был ртом, — выводил он, добавляя себе искуственной хрипотцы, раскачиваясь взад-вперед и перемежая строчки с «у-у-у» и «па-па-па», — Значит, она втянула, что оставляла на потом, ху-у! Но смешнее всех был нос… ху-ух, до самых пальцев ног дорос… Барти не понимал ни слова. Джон пел про каких то голых медведей и воздушных змеев, дорогие занавески и бриллианты. Винни тоже сидел с глупой улыбкой на лице, и только Уолт с видом бывалого прикрыл глаза и стучал ногой в такт. Мадам, перелетая с места на место, безуспешно пыталась перечирикать звон и только срывала горлышко, хлопая крыльями. — Па-па-па-па-па… — Джон вошел в запал и потряхивал волосами. — Свуп-свуп, рок-рок! Он не стригся с лета, его огненно-рыжие волосы отросли до самых плеч. После инциндента Барти Джон наотрез отказался ходить в парикмахерскую, боясь за свой внешний вид и «испорченную репутацию». Закончив песню, он тут же начал следующую, даже не объявив названия. Она была такой же странной, как и первая, но теперь Барти хотя бы немного улавливал смысл. Бой был задорным, а голос Джона повеселел в несколько раз. — …Джинни была той еще стервой, заносчивой мадам, — грубо отчеканил он, — Курила сиги с ментолом, ебалась по углам… — Что она делала? — переспросил Барти на ухо у Уолта. Он слышал это слово от старшекурсников и ребят с улицы, но особенно не вдавался в значение. — Ебалась, — едва сдерживая хихиканье, так же тихо ответил Уолт. — Что? Уолт прыснул в руку, отворачиваясь, и Барти подкатил глаза, прямо как Нарцисса, перемещая взгляд обратно на Джона. — …Перебирая провода, ангел пел в телефон, — взяв выше, пел он. — И, щипнув святой рукой, набрал ко мне домой… «Дурацкие маггловские песни» — сварливо подумал Барти. «Поди разбери, что за тефелон…» Уолт отчего-то начал смеяться так громко, что ему пришлось выйти в коридор. Другие песни Джона были без слов или только с припевами, а потом он взялся показывать Дейву, как правильно брать базовые аккорды. К этому времени в комнату обратно ворвался Уолт, ведя под руки Пандору и недовольную всем Джинджер, чьи волосы были не такими яркими, как у Джона, но куда более буйными и неуправляемыми. Иногда Барти находил их, закрученных в сложные завитки, даже рядом со своей кроватью. «Мадам бы могла свить из них гнездо» — думал он тогда. — Вот он, певун, — предствил Джона Уолт. — Садитесь, где хотите! Его не волновал ни спертый воздух, ни дикий бардак, хотя девочек, по-видимому, волновал. Переглянувшись, они негласно переступили вытянутые в разных направлениях мальчишеские ноги и присели рядом с Винни, держась друг к другу так близко, будто их могли съесть живьем. Вспыхнув в цвет волос, Джон отобрал гитару назад и завел новую песню, тоже бессловесную. Лишь в конце он запел: — Спутник любви, спутник любви… а, а, о-о-ох! Эта песня была полностью понятной, потому понравилась Барти больше всех. Он знал и что такое любовь, и что такое спутник — они проходили это на астрономии. В их спальне никогда не было столько народу: восемь душ, не считая птичьей. Они совсем забыли о времени. Отведенный час давно кончился, но Тагвуд не вырастал над ними злым куском рафинада, значит, все было в порядке. Во всяком случае, Джон заверял их, что все под контролем. — Как же жарко у вас, — отпихивая подальше от себя волосы Джинджер, Пандора встала и подошла к окну. — Я открою? — Ага, — на автомате отозвались все. Пока Джон довывал песню, она настежь открыла створки, впуская колючие снежинки и стелющийся по полу холод. Барти вздрогнул и запахнул мантию, ежась в тонкой ткани. — Фуф, — Джон откинул со лба длинную челку. — Давно пора было это сделать. Эй, Дейв, можешь принести мне воды? Горло разва… Джинджер вскрикнула. Спикировавшая со шкафа Мадам пролетела точно над ее головой и выпорхнула в темнеющее небо. Барти в страхе повернулся на звук, но застал лишь побелевшее лицо Пандоры. — Простите, пожалуйста, — прошептала она. — Да ничего страшного, — сказал Уолт, безмятежно откидываясь на деревянное изножье. — Все равно ее надо было выпустить. Барти опустил взгляд, потом перевел его на пустую клетку, обмотанную пологом, которую давно было пора вернуть хозяину, и стиснул зубы. Они не могли держать Мадам в комнате вечно, Уолт был прав. Тем более птица давно всем надоела своими криками, и ее не выбрасывали только из-за Барти. — Да, — поддержал он Пандору, на которой все равно не было лица. — Все нормально. — Врешь, — насупилась она. — Вижу же, что нет. — У меня мимика не соответствует внутренним эмоциям, страшное заболевание на самом деле, — Барти натянуто улыбнулся. Пандора скрестила руки на груди. Она всегда так делала, когда была в себе неуверена. Стоя напротив окна, девочка вместе с волосами, перекидываемыми на лицо ветром, постепенно заметалась снежинками. Ее потрескавшиеся губы открылись, чтобы сказать что-то не менее острое, но Джон оказался первее: — Я, наверное, пойду верну гитару. Дейв, ты со мной? — Я тоже с вами, —Дамокл подорвался первее Дэвида. Почувствовав нарастающее напряжение, Винни забился в угол, хотя Уолт, растянувшийся на освободившемся месте морской звездой, и бровью не повел. Барти напустил на себя скучающий вид, из последних сил сражаясь с желанием раскричаться. Выбросить глупых Уолта и Пандору из этого же окна, а потом спрыгнуть самому. Обида жгла сердце, и, ввиду возраста, он не мог с ней адекватно справиться. — Посиделки, очевидно, окончены, — мрачно заключил он, вставая и перебираясь на кровать. — Прости еще раз, — Пандора потянула за локоть застывшую Джинджер с комьями снега в волосах. — Увидимся на ужине. На ужин Барти не пошел. Принципиально, чтобы всех позлить и показать, как ему плохо. Он задернул повешенный полог и до ночи читал новую книгу при свете палочки, не реагируя на оклики. Уж кто-кто, а книга точно никак не могла его задеть. Страдая от бессонницы, до самого утра он варился в обрывках мыслей и нелепых снов. Сюжеты книг переплетались с реальностью, и он долго пересчитывал все моменты, когда Нарцисса Блэк смотрела на него или как-то еще обращала свое внимание, но кроме случайных переглядок в Большом Зале ничего и не вспомнилось. Потом он задумался о том, как при помощи волшебства повесил полог обратно, полностью самостоятельно, и грудь пронзил слабый укол гордости. Еще позже мысли сосредоточились на пустой клетке, которую забрал Дамокл, и на сове, о которой он так и не намекнул родителям. Следующий день оказался не лучше. Несмотря на тщательную подготовку к зельеварению, Барти все-таки схлопотал «Выше ожидаемого» и теперь страшился неизбежного серьезного разговора дома. На Рождество в Хогвартсе почти никто не оставался — только Ванесса, которая должна была отправиться домой вместе со своей тетей прямо в сочельник, и Джинджер с братом, не желающие ехать к родственникам в Корнуолл. В унылом расположении духа Барти собирал чемодан, успокаивая себя встречей с мамой и с Кэмпбеллом, ведь тот все-таки согласился на прослушивание пластинки. Если первого сентября Хогвартс-экспресс вез его в компании одного лишь Регулуса Блэка, то теперь группа первокурсников Рейвенкло завалились в купе вшестером. Барти все еще куксился, большую часть поездки глядя в окно или листая последний номер «Magic-music», пока остальные играли в шарады. Уолт мучился больше пяти минут, отгадывая персонажа: — Мерлин, да кто?! — он вцепился в торчащие во все стороны грязноватые волосы. — О, нет… — его лицо вдруг изменилось. — Я лысый? — Да! — хрюкнул от смеха Дейв. — Черт, я Миранда Крейг? Вы издеваетесь? Барти закрыл глаза, отчаянно сдерживая улыбку. Всеобщий смех бил по ушам, и ему резко захотелось прогуляться до туалета, чтобы освежить голову. — Я скоро вернусь, — скупо сообщил он присутствующим, не придавшим реплике никакого значения. «Черт, они сами начали меня игнорировать» — подумал он, любуясь проплывающими в коридорных окнах заснеженными полями. «Пора возвращаться. Но сначала…» Туалет оказался занят. Не утруждаясь ожиданием, Барти прошел в следующий вагон. В одном из купе в полном одиночестве сидела Женевьева Старки, с ногами забравшаяся на сидение и читавшая толстенный фолиант. Задержавшись на долю секунды, Барти отвернулся и разлохматил волосы, пытаясь прикрыть отчего-то порозовевшие верхушки ушей. Колеса поезда громко стучали, но еще громче бухало его сердце. «Надеюсь, она не видела, как я пялился» — ругал он сам себя. Умывшись ледяной водой, Барти посмотрел на мокрое отражение. Узкий острый нос, пока еще маленький, тонкие губы над круглым подбородком. Нависающие над карими глазами веки, пшеничные брови и родинка над одной из них. У Барти родинок было мало, в отличие от Уолта, чья спина красовалась гигантским родимым пятном. Зато у Уолта не было веснушек, хотя Барти не считал их предметом красоты. Он вообще не считал себя особо красивым, как, например, Гордон Тагвуд или даже миловидный Винни. Решив возвращаться без разливающихся волн негатива, Барти глубоко вздохнул, скорчил рожу и напялил на себя идиотскую ухмылку, какая возникала на его лице во время дружеских проделок. — Ой, — натолкнувшийся на открывающуюся дверь Регулус Блэк схватился за плечо. — Ой, извини, — улыбка Барти тут же померкла. — Случайно. — Не знал, что ты тоже едешь в этом вагоне. Регулус отошел к стене, будто бы забыв о своих намерениях. Или он тоже шел в туалет уединиться от компании, а не по природной нужде. Его волосы немного отросли, завиваясь на концах в колечки — сегодня на них не было геля, а под мантией чернел однотонный джемпер. Аляпистый свитер грубой вязки, присланный бабушкой Барти в качестве подарка ко дню святого Андре, ярким пятном выделялся рядом с ним. Его обладатель кашлянул в кулак и постарался забыть о вывязанных наивно-детских пчелках. — Я и не еду. То есть, я просто шел мимо. Еду в другом вагоне. — Понятно. — Как триместр? — спросил Барти, поддержая разговор. — Слышал, ты закончил на отлично. — Да, а ты? — Одна «В», по зельям. Регулус скривился, но ничего не сказал. Бледнее обычного, он не выглядел как человек, радующийся приближающемуся Рождеству. Опустив голову, он прошмыгнул мимо и закрыл за собой дверь в туалет. Барти ему слегка соболезновал — на Слизерине учились сплошные змеи, а если туда и попадали люди, те кусали их или перевоспитывали в себе подобных, и только избранным, вроде Сильвестра Уайта, удавалось этого избежать. Поэтому Барти в сердцах благодарил Распределяющую Шляпу, уберегшую его неопытную голову от неминуемой смерти. Проходя через вагон обратно, Барти заметил в одном из купе кучку Слизеринцев, размеренно что-то обсуждавших — там были не только первокурсники. «Бедняга Рег» — посетовал Барти и скрылся, пока его не рассекретили. — Эй, моя очередь угадывать! — воскликнул он, сдвигая дверь в свое купе. На покрытом ледяной коркой перроне его встретил один отец. Барти ловко спрыгнул из вагона и принял от Уолта чемодан; осмотревшись, он заприметил высокую фигуру в твидовом пальто и котелке, и покатил багаж в ее сторону. — Привет, пап. Сильнее натянув шапку на лоб — чтобы мать не подняла шума —, он выпрямился и заглянул в безучастное лицо. — Здравствуй, сын, — тот выставил согнутую в локте руку. — Мы будем трансгрессировать, приготовься. Барти сглоткнул. Трансгрессия нравилась ему больше метел: вместе с отцом он проделывал такой трюк не в первый раз, но это все равно оставалось неприятной процедурой. Вцепившись в чемодан одной рукой, второй он крепко схватил отца за локоть. — На счет три, — предупредил отец. — Раз… два… Мир схлопнулся и протянул их через суженное до пластиковой трубочки пространство, выплевывая в безлюдном проулке неподалеку от дома. Вечерний Эдинбург был бесснежен, и температура, по ощущением, опустилась не ниже сорока градусов по Фаренгейту . Чемодан стучал колесиками по вымощенной брусчастой дороге, мокрой и бликующей светом фонарных столбов. В занавешенных окнах их дома горел желтый свет, и Барти расцвел, предвкушая скорый семейный ужин. С самого завтрака живот не посещало ничего, питательнее фруктовых пирожков. — Давай, — отец положил руку ему на плечо и остановил перед крыльцом. — Помогу занести по ступенькам. Барти послушно отпустил ручку, позволяя взрослому переместить чемодан наверх. Он заметил, что отец взмахнул спрятанной в рукаве палочкой, облегчая вес поклажи, а, оглянувшись, увидел одинокую магглу, спешащую по своим делам. «Почему он не сделал этого раньше? Тащил всю дорогу!» — мысленно ругнулся Барти, открывая ему дверь. Едва он оказался в прихожей, с объятиями и охами на него налетела мать, даже не дав снять куртку. Избежав переполоха, отец молча повесил влажные пальто и шляпу на вешалку и сбежал вглубь дома. — Похудел, побледнел, — с силой осматривала его мать. — Совсем без нас осунулся... — Я даже не разделся, как ты видишь? — пробурчал Барти. — Материнская интуиция, Барти, — она похлопала его по щеке. — Раздевайся скорее, Винки приготовила твою любимую говядину. Он втянул носом воздух, и рот наполнился слюной от запаха картофельного пюре, горошка и запеченого мяса. За четыре месяца в его комнате ровным счетом ничего не изменилось, только ощущалась она немного запустевшей. Домовушка прибралась в ней перед его приездом, и ему оставалось только раскидать свои вещи по ящикам на ближайшие две недели, но так, чтобы это не вышло за рамки семейных приличий. Все-таки дом — это не Хогвартс. За ужином никто не поднимал речь о случае с Громовещателем, обсуждая лишь учебу Барти и последние волшебные новости. — Профессор Флитвик прислал письмо с достойным отзывом о тебе, — сказал отец, промокнув салфеткой губы. — Я старался, — Барти приковал глаза к еде, не смея взглянуть в его сторону. — Ты молодец, — тепло улыбнулась сидящая напротив мать. — Образцовые оценки, мы гордимся тобой. Барти поперхнулся. Кажется, профессор не приложил табель, раз она так сияла. — У меня одна «В», — просипел он. — По зельеварению. — Мы знаем, это очень похвально. Не каждый может достигнуть даже такого результата. «А вот Пандора и Регулус…» — хмуро подумал Барти и все же решился посмотреть на отца. Тот как ни в чем не бывало препарировал мясо ножом и вилкой. Светски переговариваясь, они закончили трапезу, и тогда у стола хлопнула маленькая эльфийка в пушистом бело-синем полотенце. — Хозяева желают чая? — спросила она высоким голоском. — Да, Винки, будь добра, — кивнула ей Мария. Пустые тарелки сменились фарфоровым сервизом с полным заварки чайником и чашечками, а на маленьком подносе горкой возвысились сладкие сконы. Вечер проходил куда лучше, чем ожидал Барти. Пожелав всем спокойной ночи после долгого ужина (и с трудом отделавшись от прилипшей матери), он быстро принял ванну, о которой мечтал с сентября, и растянулся на кровати личной комнаты, где никто не топал, не орал и ничего не взрывал. Тишина была жутко непривычной, и поначалу он ощущал сильный дискомфорт, озираясь в поисках привычных лиц. И не только настоящих — голые стены давили пустотой, и Барти чувствовал себя как никогда одиноко. Ругался ли сейчас Уолт со своими сестрами? Ему предстоял неблизкий путь через портал. Может, Винни уже слушает новый альбом? А Джон, наверное, тоже грустит один в своем Манчестере. Пандора и Регулус, живущие в Лондоне, должны была давно добраться до дома, но Акселю и его родителям приходилось решать немало загвоздок, чтобы вернуться в Финляндию. Билл и Джинджер наверняка веселились в Хогвартсе, насколько вообще было возможно представить их совместное времяпрепровождение. Слишком уж они были разными, несмотря на внешнее сходство. Дочитав до середины, Барти вложил в книгу, перечитанную им не меньше трех раз, закладку и отложил на тумбочку. В его комнате не было часов из-за раздражающего тиканья, но он мог предположить, что уже перевалило за полночь — глаза слипались намертво. И все же он поднялся, вставив ноги в тапочки, потому что ему сильно хотелось пить. Тревожить спящую Винки таким пустяком было бы верхом эгоизма, тем более спуск на кухню — дело одной минуты. Тише сахарной мышки, которых он так любил, он приоткрыл дверь и выбрался в коридор. На цифербрат напольных часов падал косой уличный свет, давая понять, что стрелки не добрались и до половины двенадцатого. Надо же, Барти и забыл, каково жить вблизи электрической городской иллюминации. Мышечная память подсказывала, какие половицы и ступеньки могут скрипнуть, и он ловко их переступал, сосредотачивая всю энергию в ногах и корпусе для балансировки. Но проходя мимо двери в родительскую спальню, он заслышал голоса и не смог не превратиться в слух. — Мне кажется, ты немного, совсем слегка завысил ожидания, понимаешь. Он же всего лишь ребенок. — Уже не ребенок, Мария, он взрослеет. И если упустить это, из него обязательно вырастет неизвестно что. — Именно, Барти, ты совсем не интересуешься его жизнью. Тебя волнуют одни оценки и поведение. — Но это ведь фундамент, основание, разве ты не понимаешь? Что могло быть сложного в зельеварении первого курса? Если он отстает уже сейчас, что будет потом? Барти отшатнулся, но тут же приник ухом к щели. Было странно слышать, как родители обращаются друг к другу по именам, нет, вообще так долго разговаривают друг с другом. Хотя Барти редко проводил с ними время: может, между родителями все было не так плохо, как казалось на первый взгляд? Но сейчас это воловало его меньше всего. — Он не отстает! Разве ты не читал, что писал профессор Флитвик? Он один из преуспевающих учеников. — И настолько же невоспитанных. Ты забыла о его выходках? Столкнул мальчика с лестницы! Они могли посворачивать шеи! И это только то, о чем мы знаем — я уверен, проступков куда больше. Верхушка айсберга, если ты понимаешь, о чем я. — И что ты предлагаешь? Пусть учится дома, как мальчишка Бейнов? И что же из этого получится? В Хогвартсе собраны лучшие преподаватели Великобритании. — Ты права, это недопустимо. Без аттестата его не возьмут ни на одну приличную должность. Честно говоря, я пока не знаю, что с ним делать. Разве что серьезно поговорить, объяснить… Барти отпрыгнул от двери кошкой — ему показалось, что к ней кто-то подходит. Улизнув за угол, он замер рядом с напольной цветочной кадкой, как ночной воришка, и попытался отдышаться. Ребра грозили треснуть от слишком активного сердцебиения, глаза предательски защипало. «Не знаю, что с ним делать». ОНи ни разу не назвали его по имени, будто речь шла о бродячей собаке, прибившейся к дому. Радушие, которому он так радовался, оказалось поддельным — уж лучше бы они все высказали в лицо за ужином. Спустившись вниз, Барти залпом осушил целый стакан холодной воды. Несколько раз вымыл трясущиеся руки, затем лицо, вымачивая и челку. Уже завтра ее отстригут — мать заранее записала его в нормальную парикмахерскую. Слезы мешались с водой и утекали в слив, будто их и не было. Теперь жизнь предлагала ему крутую развилку: исполнить пожелание родителей, став предметом гордости, или воспротивиться, как, например, брат Регулуса. Если пойти прямо, можно постараться совместить все и сразу, ведя двойную жизнь, утаивая одно от другого… Но Барти ненавидел вранье. И не знал, что делать.