To Crouch [К Краучу/Пресмыкаться]

— Что ты здесь делаешь? — Барти свесился из окна, чтобы его мог слышать только Кэмпбелл. Шел дождь, и капли шумно отскакивали от дорожного покрытия. Передняя часть тела Барти быстро вымокла, но он не собирался залезать обратно, пока не выяснит, как Кэмпбеллу удалось спасти самого себя без посторонней помощи и чего ему теперь надо. — Предлагаю твоей скучной заднице весело провести время, что ж еще? — Кэмпбелл стряхнул заливающуюся в глаза воду. — Сейчас ночь. Уходи. — Никуда я не пойду. Сам сказал, дверь выломаешь при надобности — так почему мне нельзя того же? Одежда тяжела от влаги. Повиснув между двумя мирами, Барти лихорадочно соображал. Сзади его манила теплая постель и одобрение родителей, не обрадующихся, если он улизнет. А впереди, точнее, внизу ждал Кэмпбелл — и если его упустить сейчас, они, возможно, никогда больше и не увидятся. Дождь струился по мокрым волосам Барти, мешая анализировать ситуацию. Разве он не заслужил небольшого отрыва перед каторжным третьим курсом? Второй год подряд табель был отличным, почему родители не позволяли ему немного радости? — Сейчас, я быстро переоденусь, — в итоге сказал он Кэмпбеллу. — Нет времени, дружище, — тот замотал головой, разбрызгивая дождевую воду с черных в темноте волос. — Лезь так, нас ждут. — Так? — Ага. В пижаме и носках Барти выбрался из окна и повис на карнизе. Было очень страшно, и пальцы едва держались за скользскую поверхность, но сильный Кэмпбелл поймал его за пояс и как маленького пронес на руках несколько ярдов. — Ну ты тяжелый, конечно, уф-ф! — Барти поставили на грязный тротуар. — Добежишь так? Ребята за углом, мы поедем на байках. — На чем? — переспросил Барти, но Кэмпбелл уже рванул вперед. За углом порыкивали два заведеных мотоцикла, их наездники подпирали кирпичную стену и курили сигареты. Одного Барти видел впервые, но второй походил на парня со статичной маггловской фотографии, присланной Кэмпбеллом с апрельским письмом о побеге. Это был Инрейг. — Садись к Марку, — Кэмпбелл махнул на второго парня с короткими рыжими волосами — короче, чем у Римуса Люпина. — А куда мы поедем? — спросил Барти так, будто мог поменять решение в зависимости от конечной точки и, в неудовлетворительном случае, уйти домой. — К Марку, я сейчас там кантуюсь, — Кэмпбелл перекинул ногу через сидение черного байка и обхватил руками севшего впереди парня. — Подберем тебе шмоток, а там видно будет. Марк оседлал второй мотоцикл и поманил Барти ладонью, помогая пристроиться сзади. Ни на ком из четверых не было шлемов или любой другой защиты, но Барти даже не подозревал, что на этих штуках можно разбиться насмерть, особенно в дождь. То, что делали взрослые, было безоговорочно правильным и не терпело сомнений. Шины взвизгнули, и два заревевших байка понеслилсь вниз по улице. Дороги пустовали, и парни свободно выезжали на встречные полосы, игнорировали светофоры. От дождевой завесы город казался смазанным, а огни фонарей косыми. Барти вжался в кожаную куртку стальными тисками, боясь, что его сорвет и унесет ветер. На крутых поворотах он закрывал глаза, но ко второй половине поездки немного обвыкся и даже завертел головой. Холод пробирал до костей — конечно, он единственный был одет не по погоде; кожу неприятно обветривало, кончик носа оконченел до потери чувствительности. Они затормозили в районе со старыми многоквартирными домами, и Кэмпбелл провел его в подъезд, пока водители отбуксовывали транспорт на стоянку. — И ты здесь живешь? — с опаской спросил Барти, оглядывая обшарпанный лестничный коридор. — Со вчерашнего утра. Пару часов назад вспомнил, что ты, вообще-то, приехал, и уговорил взять тебя погостить, — Кэмпбелл взбежал по лестнице на третий этаж. — На самом деле, они быстро согласились. Барти осторожно переступал битое стекло и странный мусор. Ключей не было, хозяев квартиры пришлось ждать около пяти минут. Все это время он слушал о невероятных приключениях Кэмпбелла этими весной и летом. — …он вытащил меня из речного канала, да, — когда дверь открылась, Кэмпбелл пропустил Барти первым. — Так мы и познакомились. — Ага, — Инрейг прямо в ботинках зашел внутрь, скидывая куртку в ворох верхней одежды на стуле. Он был высоким и широким, выглядел старше своих лет. Глядя на него в неровном свете бра, Барти усомнился, что ему девятнадцать-двадцать — Инрейг выглядел старше Уайта, чей билборд проглядывался через занавеску. Это был один из немногих волшебных билбордов, воспроизводимых для волшебников одно, а для магглов другое — чаще всего их размещали в центре городов и над крупными магистралями, но один такой сумел затеряться в спальном районе. Под движущейся фотографией певца сияла белая дата. Сегодняшняя дата. Ему предложили раздеться и развесить мокрую одежду — все равно скоро спать, надобность пачкать другую отпадала. Узкая прихожая вела в не менее узкую кухню, захламленую грязной посудой и полуживыми электроприборами. Не отлипая от Кэмпбелла, Барти с интересом рассматривал неволшебные приспособления, упрощающие людям жизнь — электрический чайник, железный ящик микроволновки и целый холодильный гроб, в котором хранились полуфабрикаты и пиво. Ему предложили место у окна, и он забрался на стул с ногами — руки обхватили переохлажденные ступни, но тепла все равно не хватало. По кухне летали мухи, все ровные поверхности покрывал жирный налет. Населившие ее люди не были лучше: какие-то сероватые, щербатые и бесконечно уставшие. За квадратным столом четверо умещались с трудом, к тому же из жилой комнаты вышел пятый, в борцовке, с пережжеными обесцвечеными волосами и дохлым видом. — Явление Христа, — прокомментировал Марк на английском. — Думали, ты уже не встанешь. Тощие руки парня будто покусали клопы — цепочка красных точек тянулась от середины предплечья до самой подмыщки. Больной что-то промямлил и присосался к открывшемуся крану с хлорированой водой, а потом упал на колени к Марку и открыл последнюю бутылку пива. Барти от своей не отпивал, только делал вид, что пьет: попробовав на язык кисло-горькую, вонючую жидкость, он решил, что это не для него. Пару раз им вставлялось что-то обобщеное и всегда — смех со всеми, лишь бы не показаться лишним. Кэмпбелл позабыл о приглашенном госте и вовсю ластился к своему парню, игравшему «традиционно-мужскую роль». — Отстань, — Инрейг отхлебнул из бутылки и увел его голову, лезущую за поцелуем, большой пястью. Барти стало неприятно. Может, его родители редко проявляли друг к другу нежные чувства, но отец никогда не относился к матери с таким пренебрежением. Не успел он исполниться неприязнью ко всем присутствующим, как Марк, сидящий к нему ближе всех, согнал полуспящего сидельца с колен и развернулся к Барти вполоборота: — Слышь, малой , фокус хочешь? — О-о-о, опять… — простонал с пола дохлый. Барти неуверенно кивнул. Марк проявлял дружелюбие и меньше остальных отчуждал от себя. Сделав дурашливый жест, тот щелкнул пальцами у Барти под носом и сказал: — Осмотрись . За ухом возникло газетное оригами в форме цветка. Барти вытащил его и повертел в пальцах. — Никто не знает, как ему это удается, — бросил Инрейг, и Марк криво улыбнулся. Один из желтых зубов был сколот. Знакомый с магией Барти не оценил маггловского трюка. Если раскинуть мозгами, у него тоже получится — это точно что-то, достойное восхваления. Парни продолжили распивать алкоголь, а он наконец-то снял промокшие носки, оставшись в одних трусах как и почти все остальные. Стало теплее. С час он смотрел в щель между ситцевой занавеской и стеной, в окно, на флуоресцирующий билборд, лишь частично вслушиваясь в разговор о работе, учебе и гулянках. Кэмпбелл не торопился куда-то собираться и идти, а утренний рассвет подступал ближе и ближе. Скоро Барти обнаружат вне постели и хватятся. Стоили ли эти бессмысленные посиделки того? — Ладно, пошли спать, — Инрейг встал вместе с Кэмпбеллом и потянулся, издавая громогласную пивную отрыжку. — Слышь, малой, Кэмп тебе местечно зарезервировал, так что располагайся. У Барти давно слипались глаза, и он порадовался предложению. В комнатке, куда все переместились, яблоку было негде упасть — пробираться приходилось по журнальным стопкам, разломаной мебели и лежакам, два из которых быстро заняли Марк и его приятель. Инрейг завалился на разложенный продавленный диван, на котором поместились и Кэмпбелл, и забившийся в угол Барти. — Ну что ты тут? — Кэмпбелл не лег рядом с Инрейгом, а сел к Барти. — Как бедный родственник . — Не бедный, — буркнул Барти, устраиваясь к нему под бок. — Ладно, не бедный. Барти так и заснул на его острых ребрах, проснувшись ненадолго, когда он перекладывался к Инрейгу. Подложив локоть вместо подушки, Барти зажал второе ухо, чтобы не слышать шуршание и причмокивания в паре футах от себя. Страшный сон о разгневанных родителях часто прерывался чьими-то хождениями и переговорами, но не отпускал до последнего. Проснулся он ближе к обеду, и в дневном свете комната выглядела еще ужаснее. Инрейг вытянул грязноватые ноги с кривыми ногтями почти Барти под нос, пыльные стопы Кэмпбелла, лежащего на нем, покоились чуть дальше. С отвращением Барти отдернулся и протер глаза. На стенах отсутствовало покрытие, даже краска, всюду лежала пыль и тянулись черные провода, обмотанные скотчем. Каждый клочок пространства занимали ношеная одежда, макулатура, пустые сигаретные пачки и другая ветошь. В воздухе витал сигаретный дым, отдающий чем-то еще помимо табака. Осторожно поднявшись, Барти прошел в туалет, не менее ужасающий и с вырванной с мясом задвижкой. «Что это за место дьявольское? Почему все выглядит, как после десяти «Бомбард?» — думал он, пытаясь прицепить оторванную цепочку к унитазу и спустить воду. Кэмпбелл упоминал, что его друзья состоят в каком-то неформальном псевдообществе , и даже говорил название, но Барти не запомнил — слишком много вчера болтали. Марк и, кажется, Саймон, беседовали на кухне, уминая здоровую порцию яичницы с сосисками и фасолью. Между ними лежала переполненная окурками пепельница, при каждом стоял порционный пакет молока с трубочкой. Белки обоих пар глаз были розоватыми. Увидев Барти в дверях, Марк кивнул ему и отправил в рот оставшуюся половину сосиски, наколотой на погнутую вилку. — Есть будешь? — Да, если можно, — Барти вдруг обратил внимание на свои ноги — от носков остались следы грязи, но к голым стопам налипало куда больше мусора, чем если бы эти носки остались на нем. — Можно, конечно, — усмехнулся Марк. — Глянь, может есть че на сковородке. Или возле. В лучах солнца тусклые рыжие волосы казались немного ярче, да и морщинок будто бы стало меньше, зато бледность его друга до сих пор не сходила с вымученого лица. На сковородке ничего, кроме подгоревшего тоста, не оказалось. Проголодавшийся Барти сгрыз его в мгновение ока и полез искать что-то «возле». — Ты чем по жизни занимаешься вообще? — спросил жующий хлеб Марк, не оборачиваясь. — Да я в школе учусь, — Барти развязал целофанновый пакет с шоколадными кексами и вонзил в один зубы. — В школе? — переспросил Марк. — Ва, — голодный Барти запихал кекс полностью в рот, не обращая внимания на странный привкус. Магглы странные — и их кулинария тоже. — А в какой? Барти искоса посмотрел на двоих парней, подкуривших самокрутки. Поглощая второй кекс, он не мог не отметить выразительный взгляд Саймона, мечущийся с него на кексы и на Марка, закрывшего глаза в процессе вдыхания. «Что, их нельзя было есть?» — испугался Барти, но не смог не проглотить все до последней крошки. Есть хотелось очень сильно. — Да так, в одной частной, — увильнул он, чувствуя невероятную важность из-за своего магического происхождения. Интересно, что сейчас делали его родители? Как скоро они разметут весь Эдинбург в его поисках? Подключится ли Министерство? «Будь я обычным, не подключилось бы. Но папа…» — уныло подумал Барти, но отвлекся на вошедшего Кэмпбелла. Тот подошел к нему, вопросительно изгибая брови, провел большим пальцем по подбородку в коричневых крошках и едко спросил у сожителей: — Вы че, — рука смахнула остатки. — Траву ему скормили? Марк подавился дымом. Кашель разрывал его не меньше минуты, и все это время Кэмпбелл тяжело смотрел на него и беспомощно разводящего руками Сайиона. — В смысле? Какую траву? — Барти оглянулся на самый обыкновенный пакет. — Я кексы ел. Два. — О, Господь, спаси нас, — приложив руку к лицу, простонал Кэмпбелл. Около получаса ничего не происходило. А потом Барти сам приготовился просить у бога спасения. Мир дернулся и поехал, его внутренности исчезли, и тело наполнилось легкой соломой, делавшей его глупым и бесполезным. Он думал обо всем и ни о чем, рассыпаясь на подмножества Барти Краучей-младших и соединяясь обратно: все в этой старой, вонючей комнате. Мысли рекой утекали от него, обмывая образы Ирис, друзей, включая Кэмпбелла, семьи и самого себя. Пальцы правой руки гладили браслет, и эти ощущения приводили его в полный восторг. Его голова лежала на спинке сложенного дивана, чувствуя каждую ворсинку и проваливаясь сквозь них в дальние дали. Это длилось миллионы лет, и пока кто-то где-то там смеялся, он проживал тысячи жизней, рождаясь и умирая по кругу. Барти пытался сбросить оцепенение, пошевелить рукой или ногой, встряхнуть головой, но мышцы с костями больше не принадлежали ему. Стало немного страшно. Его глаза были закрыты, но он видел все как бы сверху — как четверо парней клевали печенье и смеялись с его формы, и как Кэмпбелл, шатаясь, подошел к нему и сел рядом. — Хей, — откликнулось ужасно долгим эхом. Хотелось промыть глаза и уши, сорвать эту пленку, мешающую восприятию, но все, что Барти смог — это немного повернуть к Кэмпбеллу лицо. — Все нормально? Барти промычал что-то, сам не понимая что. Слова стекали по подбородку, одно раз лет в сто, и он ничего не мог с этим поделать. Как под водой, Кэмпбелл медленно приблизился, сталкиваясь своим горбатым носом с Бартиным носом поменьше. Никто из них не моргал, и вскоре у Барти подсохли склеры, и без того мутное изображение окончательно распалось на куски блеклой мозаики. Губам стало жарко и мокро. С одной стороны его мягко приобняли, что-то тяжелое легло на пах. Барти замычал, пытаясь увести лицо, но у него не вышло. Это было ужасно. — Эй, ты че присосался, как пиявка, — заржал чей-то голос. Кэмпбелл отстранился, и оцепенение водопадом скатилось с Барти. Он резко выпрямился, чуть не слетая при этом на пол, и с немой благодарностью вытаращился на говорившего — на Марка. Парень позвал его поесть с ними, и никогда в жизни простая еда не была для Барти такой вкусной. Уплетая печенье за обе щеки, он запивал его терпким растворимым кофе и держался подальше от Кэмпбелла, на островке безопасности между Марком и Саймоном. — Жестко тебя разъебало, малой. Проспись, должно отпустить, — часа через полтора Марк, похлопывая Барти по плечу, провел его к матрасному лежбищу на полу. На трезвую голову ворох пледов и засаленых подушек вызывал отвращение, но сейчас для Барти не было лучшего места. На легшее на бок тело мгновенно напала кататония, снова. Натянувший на него одеяло Марк ушел к остальным на кухню, и Барти постарался заснуть. Его немного вращало, но не сильно — больше внимания привлекали расплывающиеся, неуловимые мысли. За окном мерно накрапывал дождик. Наверняка все, потерявшие Барти, с ног сбились и подумать не могли, где и в каком состоянии он лежит. Сквозь одурманеный сон он почувствовал, как что-то большое и горячее залезло под одеяло и прижалось к спине, положив тяжелую руку поперек груди. Мясистые пальцы немного сжались, как вокруг мяча, но сердцебиение от этого не участилось: расслабление полностью овладело им. Барти бы не смог напрячься, даже если бы это был Кэмпбелл со своими голубыми приколами, к тому же в крепком объятии лежалось намного спокойнее — никто бы не смог достать его оттуда, даже родители. Спокойнее до тех пор, пока широкая лапа не залезла под резинку трусов и не начала трогать там, где нельзя. Действие маггловской травы не прекращалось, и Барти плохо понимал, снится ему это или происходит на самом деле. Узкая спина покрылась испариной, он часто задышал через рот, силясь сказать что-то, но язык будто вырезали вместе со связками. Даже если бы мог пошевилиться, он не сделал бы этого из-за боязни неизвестной реакции человека сзади. О низ спины размеренно терлись, крупные ладонь и пальцы не переставали мять неохотно крепнущее содержимое трусов. В затылок тяжело дышали. Крик рвался из глотки, умоляя, чтобы кто-то обратил на них внимание и вырвал Барти из чудовищного плена, но в комнате никого не было, либо всем было плевать. Лапа стянула остатки одежды ниже, с довольным урчанием сжала и приподняла самый верх бедра. Но, к счастью, худшего не случилось — кошмар прервал тошнотворно-высокий женский визг: — МАРК!!! ОСТАВЬ РЕБЕНКА! Рука убралась, спину сразу обдал холод. «Постоянная бдительность» — напомнил обезличенный голос, — «Никому нельзя доверять». — Нахуй иди, — с этими словами Марк откатился на другой край матраса и, кажется, сел. — Сосалка сраная. — Свали нахер, я спать хочу, — чуть тише сказала женщина. Когда она успела прийти? Почему она легла на прежнее место Марка? Неужели все остальные места заняты? И никто, кроме нее, не захотел прогонять чудовище? На такой мир Кэмпбелл променял дом? — Иди сюда, сладкий, — проворковала женщина, в ближайшем рассмотрении оказавшаяся ровесницей парней или, может, немного младше. — Никто тебя не тронет. Барти окутал запах дешевых вишневых духов с сильной спиртовой отдушкой. Рвано вдохнув, он перекатился на другой бок, подтягивая трусы, и свернулся в ежовый клубок, не позволяющий себя прятинуть. На кухне кто-то кричал на самом грязном шотландском, какой когда-либо слышали его уши. Когда он проснулся через несколько часов, эффект все еще длился . Его все же смогли обнять: нос упирался во что-то мягкое и бесформенное. Открывшиеся глаза узрели скользящую черную ткань и кусочек выглядывающей комбинации с крупным персиковым соском. Совсем не так он представлял себе первый поцелуй, первую девушку, первый... Пойдя на поводу Кэмпбелла, за одни сутки он испортил себе все, что мог. Девушка спала, по-матерински придерживая Барти за затылок. Красная помада была размазана вокруг приоткрытого рта, веки и синяки под ними "украшали" ошметках серых теней и туши. Короткие волосы пятнами были окрашены грязно-синей краской. — Барти, ты проснулся? — раздался шепот Кэмпбелла где-то рядом. — Да, — так же тихо ответил он. — Тогда вставай. Мы уходим отсюда. Барти выскользнул из-под шлепнувшейся руки и огляделся. Вечерело, а его голова не переставала кружиться. «Неужели это навсегда? Я что, сломал себе мозги? Парой кексов?!» — запаниковал он. Нервный Кэмпбелл всучил ему свои джинсы и ремень, белую футболку без надписей и голубую рубашку с длинными рукавами. — Там холодно, — пояснил он. Барти приложил к себе явно огромную футболку, в которой он утонет. — А обувь? — на глаза попались босые ступни, впитывающие холод с пола и распростряняющие к мочевому пузырю. — Возмешь ту, что подойдет. От греха подальше Барти зашел в туалет и, отлив, неуклюже переоделся. Пижаму пришлось оставить на бельевой веревке, среди других вещей, когда-то кому-то принадлежавших. Его штормило, он врезался в стены и незапирающуюся дверь с выломанной задвижкой, внушающей нехорошие подозрения. В прихожей собравшийся Кэмпбелл помог завязать ему шнурки чьей-то спортивной обуви, и вдвоем они сбежали из злого места. На улице сознание немного прояснилось: ровно настолько, чтобы не сеять хаос, а просто нагнетать самого себя странными мыслями. Они не обсуждали произошедшее: Кэмпбелл не поднимал тему от стыда перед своими знакомыми, а Барти хотелось стереть все из памяти. — И куда мы теперь? — тонко спросил он, свернув шею в попытках напоследок полюбоваться красивым билбордом. — Не хочу портить сюрприз. До последнего думал, идти или нет, — признался Кэмпбелл. — Но теперь точно идем. Он подхватил его за руку и ускорил шаг, срываясь на бег. Зачесав вымакивающую челку назад, Барти, за неимением лучшего, принял это. Кэмпбелл снова казался нормальным и нестрашным; пережив более скверное, Барти счел, что в безобидном дружеском поцелуе и не было ничего такого. Правда, теперь чувствительность и восприимчивость обветренных губ чересчур повысилась, реагируя покалыванием на малейшее прикосновение. «Пройдет, наверное» — зациклившийся Барти в очередной раз помотал ватной головой перед тем, как войти в автобус. Они заняли свободные места впереди, так как Барти без обиняков пожаловался на тошноту, и проехались до одной из центральных улиц, где располагалось несколько зданий волшебников, в том числе большой концертный зал. Магглы видели в нем один из незапоминающихся отделов городской админстрации с флагом Шотландии, но для магов открывалась истинная сторона с тремя гигантскими, от земли до крыш, зеленовато-голубыми афишами Сильвестра Уайта с угольно-черными тенями вокруг глаз. Автобус остановился с другой стороны дороги, и мальчики покинули салон с электрически-желтым освещением. Небольшую площадь заполнили гомонящие люди. — Почему мы здесь? Барти затрясся от возбуждения. Подсвечиваемый снизу Сильвестр холодно подмигнул — именно ему, но толпа почему-то взорвалась радостными выкриками. Длинная очередь, тянувшаяся от входа, выбрасывалала щупальце далеко за угол перекрестка. — У тебя есть билеты? — неверяще ахнул он. — Нет, откуда? — фыркнул Кэмпбелл и, нагнувшись, шепнул ему на ухо: — Мы войдем без билетов: еще в апреле я нашел одну лазейку. Серце Барти ушло в пятки: — А если нас поймают? — Ничего не поймают. Если и так — тебе вообще тринадцать, не бойся, — Кэмпбелл хлопнул его по плечу, от чего по Барти пробежали мурашки. — Никакого Азкабана. Погнали! Они обошли здание, проскользнув во внутреннюю часть двора через сдвигаемую часть листожелезной стены — Кэмпбелл похвалился, что сам ее отодрал. Охрана дежурила у ворот и выходной двери, оставив прореху в виде приоткрытого окна над мусорными баками. Прокравшиеся к ним мальчики затаились и вслушались в звуки внутри. Окно вело в один из коридоров для сотрудников, как назло бегавших по нему туда-сюда. — Ебаный черт, — зашипел Кэмпбелл, вдруг осаживаясь на асфальт и хватаясь за голову. — Барти, что мы делаем? — Идем на концерт? — без всякой уверенности Барти присел на корточки рядом. — Или нет? Хочешь, пойдем обратно? — Дело не в… — Кэмпбелл замахал рукой, будто отгонял несуществующих мух. — Дело не в том, хочу или не хочу, понимаешь? — Нет… И вдруг Кэмпбелл сорвался. Барти не заметил этого, ведь продолжал накрапывать дождь, а Кэмпбелл даже не трясся, беззвучно проливая редкие слезы из пустых глаз. — Я понятия не имею, что делаю, представляешь? — с иронией он посмотрел Барти в глаза. Тот сглотнул и неопределенно мотнул головой. — И сейчас, и раньше. Я понятия не имею, почему нахожусь здесь. Одновременно я хочу и не хочу делать все эти вещи... — Как это? — Барти оглянулся на охрану, все еще не замечающую их. — Я не могу объяснить , — вздохнул Кэмпбелл песенной строчкой. — Понимаю, что творю полную хуету, но не могу ей сопротивляться. Я в ее власти, понимаешь? Во власти хуеты, пока она сама не решит уйти до следующего раза. Из открытого окна послышался треск битого стекла и шум персонала. Барти с полуистерической улыбкой взглянул туда, осознавая, что Кэмпбелл перекинул на него ответственность за них двоих в самый неподходящий момент. — Что это, Кэмпбелл? — спросил он напрямую. — Целители говорят, какой-то "психоз", — Кэмпбелл закрыл голову руками, прячась от осуждения. — Я думаю, дело совсем не в этом… Барти убрал их и поднял его лицо за подбородок, призывая вернуться в реальность и сделать уже хоть что-то, пока их не сдали правоохранительным органам. — Оно лечится? Лечится же? — Нет. Не особо. — Прочистив горло, Кэмпбелл привстал, но не высунулся из-за баков полностью, и подал руку: — Ладно, пошли. А то пропустим концерт. Тихо опустив крышку, он забрался на нее и заглянул в окно: все успели разойтись. Знак большого пальца вверх сказал Барти следовать за своим непостоянным, но самым старым другом. Кэмпбелл помог залезть ему, и они перебрались в душное помещение. В одну сторону во внутренний отдел с проводкой вела открытая дверца. А с другой стояла суровая женщина в рабочей одежде и с переносным ящиком инструментов. — А вы еще кто такие?! — возмутилась она, опуская ящик на пол. Хихикнув посреди звенящей тишины, Кэмпбелл подтолкнул Барти и сорвался с места, огибая ее справа и предоставляя ему лево. Так они очутились в следующем коридоре, длинном и со множеством других дверей, ведущих неизвестно куда. Возможно, если бы оба были старше и не вели себя столь неадекватно, их бы засекли не сразу. Но сделанного не воротишь — от бега по извилистым путям, складам, комнатам и металлическим лестницам за ними собрался порядочный хвост. — Держите их! — подгоняли выкрики. — Не дайте им уйти! Ворвавшись в следующий отсек, прямо за сценой, Кэмпбелл с Барти заблокировали дверь стулом и сразу побежали к одному из трех выходов напротив, не думая о том, чтобы попытаться спрятаться. Барти не мог отдышаться, сердце бешено колотилось о ребра. За новым поворотом возникла новая порция охраны: «Ну все, нам конец!» — в панике Барти придумывал оправдательную речь для всех, включая родителей, которых обязательно вызовут прямо сюда. — Беги, я задержу их! — как в маггловском фильме крикнул Кэмпбелл, перегораживая собой коридор. Барти попятился и запрыгнул обратно в комнату за сценой. Стул почти сдвинулся от непрекращающейся бомбежки, сзади тоже нарастали звуки борьбы. Он выбрал одну из двух дверей и переместился в совершенно иной мир. Одинаковые постеры Уайта с промо «Spectrum» окружили Барти, мгновенно забывшего о погоне, со всех сторон. В пустой гримерке царил красноватый полумрак, в котором зловеще поблескивал металл ножек высоких стульев, стекло полупустых треугольных бокалов и бутылок, глянец журналов и фурнитура одежды. Рядом с вентилятором стоял длинный манекен, облаченный в платье с многоярдовым шлейфом, расшитом кристаллами. В воздухе витал дымок, причем приятный, а не как в квартире. На туалетном столике была разложена целая куча разной косметики, кистей, очки-авиаторы и пара бананов. Барти, как в наваждении, приблизился к нему. Вся косметика была закрытой, кроме миниатюрной четверки серо-черных теней и тюбика розовой помады. «О, Господи» — душа Барти оборвалась. — «Я стою там, где стоял он. Я дышу воздухом, которым дышал он. Я…» Трясущиеся пальцы обхватили черный футляр. Где-то за стенами играла музыка — инструментал второго альбома, заставляющий ожидающих людей позабыть о скуке. Барти засунул помаду в карман и сразу достал: когда его поймают, точно обыщут; кража усугубит его незавидное положение. И тогда скошеный край, пахнущий звездным светом, табаком и дорогим алкоголем, коснулся его нижней губы. Мякоть пронзило разрядом молний, разошедшихся по всему телу. Барти закрыл глаза, уносясь в открытый космос. А открыв, увидел не только свое нелепое отражение в зеркале, но и ровный квадрат тонкой пергаментной бумаги с заворачивающимися краями, внутри которой искрились снежинки мелкого белого порошка. Их было совсем немного, и они отчаянно манили его. «Одновременно хочу и не хочу, понимаешь? Понимаю, что творю полную хуету, но не могу ей сопротивляться…» Он не знал, что им двигало. Мозгом все еще правили остатки предыдущего уноса, и переход в следующий представлялся непередаваемо захватывающим — когда еще он сможет попробовать беллазин? Он столько сегодня пережил, разве ему не полагалось... и раз сам Уайт не брезговал этим, значит, в этом нет ничего особенно плохого… «Отрыв, так отрыв» — быстро настроился Барти и, в последний раз посмотрев на себя в зеркале, опустился лицом к столешнице и вдохнул звезды. Мир заледенел в антарктический айсберг и взорвался атомной бомбой. Стоя на месте, Барти проваливался в сверкающую разноцветную пропасть. Руки цеплялись за неосязаемые выросты стен, нос и рот горели морозным огнем, подступающим к легким, как по дымоходу. Страх полностью исчез — пришла безграничная эйфория. Мышцы наполнились энергией, и, когда с другой стороны двери завозились, Барти размашисто отлетел ко второй, неприметной за комнатной перегородкой. Сегодня он прошел через слишком много дверей, и эта, кажется, была последней. Потому что она вела в туалет. Однотонная плитка выкладывала стены, пол и потолок. Горела только одна синяя лампа, подсвечивая закрытую кабинку, раковину с зеркалом и писсуар. И стоящего перед ним Сильвестра Уайта. Натянулась убийственная тишина. Барти замер диким лесным зверем, не отводя больших глаз от кумира, живой вселенской звезды. Лицо Сильвестра вытягивалось с каждой секундой, но оставалось таким же прекрасным, если не прекраснее из-за действия наркотика. Полупрозрачный черный шелк не укрывал тонкого тела, застывшего в мраморную статую времен Ренессанса. Барти медленно опустил взгляд и узрел белый в синем свете пенис, капающий над писсуаром остатками мочи. Уайт закричал самой пронзительной и высокой нотой, на какую был способен, лопая барабанные перепонки всех в радиусе мили. Барти опомнился и выскочил наружу, в трещащую по швам от охраны гримерку. — Ловите его! — гаркали отовсюду широкоплечие мужчины в костюмах. — Держите его! Покажите его лицо! — кричала журналистка с фотоаппаратом. Его хватали сотни рук, но наполненный магической силой Барти извернулся ужом и проскочил между ног одного нерасторопного охранника. Вспыхнула фотоаппаратная вспышка, засвечивая спину. За пределами гримерки он превратился в живой заклинательный всполох, без всяких мантий-неведимок избегающий ловушек. Но одному человеку все-таки удалось схватить его. — Барти! — Кэмпбелл потащил его по незнакомому ответвлению и вытолкнул на пожарную лестницу. — Бежим, быстро! Спустившись по мокрым от усилившегося ливня чугунным ступенькам, они вырвались на свободу через ту же щель и пробежали не меньше мили, пока не убедились, что от них отстали. Ослабевший Барти издал птичий полувсхрип, окликивая Кэмпбелла и сворачивая в темный закоулок, где согнулся и схватился за колени, чтобы вырвать. Легкие и гортань невыносимо жгло, у него раскалывалась голова и выворачивались суставы. Тело мелко дрожало, он был на грани падения в лужу головой вперед. На мокрый асфальт упала капелька крови из носа. — Что… что с тобой? — Кэмпбелл сел на одно колено и посадил рухнувшего Барти на второе. Указательный палец утер кровь. Барти схватился за его предплечье и зажмурился от белой вспышки боли в голове. — Я… я, кажется, нашел немного беллазина. Кэмпбелл промолчал. Наверное, снова потерялся в личностных лабиринтах и не знал, где выход. Все, накопившееся внутри Барти за день, треснуло, и он отчаянно зарыдал. Крупные бусины слез скатывались с лица, и даже дождь не был в силах их спрятать. — Я х-хочу до-до-домой, — хныкал он. — Я-я-а у-у-устал… — Нельзя домой, — забеспокоился Кэмпбелл, обнимая его. Барти рефлекторно сжался и убрал его руки. — Тебе голову оторвут. — Я хо-хочу домой, — повторил Барти. — Я не х-хочу быть з-здесь! — Ладно, ладно. Хорошо. Кэмпбелл кое-как привел его в чувство, и они поковыляли на Кокбёрн-стрит. В планах Кэмпбелла было довести Барти до дома и убежать к кому-нибудь из прошлой компании, предупредив этого человека через городской телефон. Но этому не суждено было сбыться — за ними увязалась маггловская полиция, вещающая о нарушенном коммендантском часе. Еле живой Барти плохо соображал и держался за Кэмпбелла, когда к полиции подключились министерские служащие и вернули их по домам. Мамин плач он услышал на крыльце. Отец без единой эмоции встретил его в прихожей. Барти не смотрел на него, собиая остатки сил для простого удержания вертикального положения. — Ты можешь хотя бы на секунду включить свою несносную голову и вообразить, что мы пережили? — сквозь зубы процедил он, не трогая Барти и пальцем. — В гостиную. Немедленно. Барти-старший остался заполнять документацию, предоставленную социальными работниками, а Барти-младший сделал, что ему велели. Мать бросилась обнимать его, а заметив высохшие дорожки крови под носом, разревелась пуще прежнего. — Зачем ты ругаешь его?! — надрывалась она перед вернувшимся вскоре мужем. — Зачем? Ты не видишь, как он испуган, как ему плохо?! Барти приставил ко рту руку, в надежде сдержать рвоту и не стошнить на ковер. — Он же вообще ни при чем, это все мальчишка Бейнов! «Нет!» — Барти бросился к ближайшему туалету и упал, обхватив унитаз руками. Изо рта полилась желчь. — «Это я виноват! Я соглашался на все! Кэмпбелл не виноват, он не знает, что делает!» После скудного ужина его снова стошнило, температура поднялась на полтора градуса. Завернувшись в несколько одеял — летом — Барти попытался заснуть, но и здесь его ждал крах. Липкое чувство грязи и подбирающегося к пояснице страха сковывало нервы. Ему чудилось, что закрой он глаза, непременно проснется в той ужасной квартире, или в углу комнаты материализуется высокий сильный мужчина в костюме, котрый надругается над ним и задушит его. Страх не позволял лежать на боку или животе, просто лежать — забившись в изголовье кровати, Барти просидел в полусне много часов. В какой-то момент к нему заходила целительница, но он ничего об этом не помнил. Его никто не будил, и он спустился на первый этаж ближе к трем часам дня. Оба родителя были в гостиной и обсуждали произошедшее. Оперевшись на стену, Барти подслушал, о чем они говорили: — Не могу сказать, что мне его не жаль, но они вынесли верное решение… — причитающе высказывалась его мать. — Такие, как он, опасны для общества. Все обосновано. Из их слов Барти понял, что по решению комисси по делам несовершеннолетних Кэмпбелла поместили в больницу Святого Мунго на неопределенный срок. Отец Барти, присутствовавший там и уступивший жене, выставил Барти жертвой обстоятельств, и семье Краучей не назначили даже штрафа. Кажется, Барти-старший и сам поверил в это. На тумбочке лежал свернутый утренний номер «Ежедневного Пророка». Немалую часть первой полосы занимали фотография убегающего Барти и громкий заголовок:

НЕИЗВЕСТНЫЕ ПОДРОСТКИ ЗАСТАЛИ СИЛЬВЕСТРА УАЙТА В НЕЛОВКОМ ПОЛОЖЕНИИ

Не далее, как вчера вечером двое подростков, чьи имена засекречены, без билетов проникли в концертный зал Эдинбурга, где проходило шоу небезызвестного певца Сильвестра Уайта. Спасаясь от правосудия, они вломились в гримерное помещение; один из них имел наглость войти в туалет и обнаружить там справляющего нужду певца. Скорее всего, подростки были под влиянием неизвестных накотиков… Разворачивать газету и читать статью целиком Барти не захотел. Не хотел убеждаться, что его выставили извращенцем и бродяжным наркоманом.