black swan

– Оппа! – в трубке раздаётся встревоженный голос сестры, – оппа, кажется, я забыла пуанты дома. Хотя, клянусь, я проверяла сумку несколько раз! Забыла, как же. Она никогда их не забывала, а тут, прямо в день прослушивания, оставила самую важную вещь дома. Сону в такие совпадения не верит. – Успокойся, Ён-и, – Ким старательно корчит из себя взрослого, который умеет не поддаваться панике. Но это только для сестры, – давай, сейчас не время для этого. – Я…я…ты ещё дома? – голос Вонён дрожит. Сестра всегда старалась контролировать себя, не расклеивалась по пустякам и стойко держалась перед важными событиями. А тут ситуация s.o.s, из-за которой могло пошатнуться хрупкое доверие матери. Сону не может осуждать Вонён за это – его самого в такие моменты трясёт, хоть он это и не показывает на людях. – Пока да. Найти тебе запасные? – Да! Они в шкафу на последней полке. Спасибо, оппа! – Сейчас привезу, ты только не нервничай, хорошо? – Я постараюсь, – но Сону слышит тихий всхлип, – я тебя подожду. Они разрешили мне поменяться местами с Хван Ынсо. Сону отчего-то уверен, что она всё и подстроила. Не первый раз в разговорах с Вонён всплывает её имя – и всегда в негативном ключе. Не надо далеко ходить, чтобы узнать, почему у кого-то что-то случилось, а нужная вещь сломалась или исчезла прямо перед выходом на сцену, когда настоящие враги занимают место рядом с тобой, хлопают по плечу и улыбаются, поздравляя с получением роли. Не все, но. Многие. Хочется очистить своё имя и сказать, что Сону таким не грешит, но тогда он вновь не скажет правду. Ким тоже не святой – в нём полно всякого неправильного, которое он тщательно прячет. Зависть; желание подставить других, чтобы быть первым; умение манипулировать и изворачиваться; и неумение доверять людям или прощать их. Искусство должно оставаться искусством, чтобы лечить душу. А оно Сону лишь калечит, вынуждая заклеивать раны и идти дальше, будто совсем не больно. Зачем-то же были придуманы маски. Для Сону театр – поле боя. Он выходит туда, ставя на кон абсолютно всё: мечты, желание, своё будущее, себя самого. Дальше остаётся лишь сражаться за право находиться в центре, а не смириться с ролью в массовке. За лучшее приходится бороться. Ничего и никогда не даётся просто так. Поэтому Ким старается из последних сил, не жалеет себя и часто забивает на боль. Папа говорил, что боль закаляет. Мама утверждает, что болью наказывают недостаточно сильных провинившихся. В руках оказываются пуанты, которые сестра хранила на всякий случай в коробке, обклеенной старыми наклейками – они с Сону покупали их в детстве после школы. Вонён нравилось выбирать самую красивую наклейку и дарить её брату. После первой встречи она вручила Киму одну из своих игрушек – самую любимую – потому что он ей понравился. Вонён никогда для брата не жалела самого дорогого, несмотря на то, что настоящей семьёй они стали не сразу. Сону старается отвечать ей тем же. Изношенные пуанты для Сону сейчас дороже самых новых и красивых, потому что они Вонён нужны. Пускай не в дорогих (которые чудесным образом найдутся сразу после прослушивания), но сестра вновь окажется лучшей. Сону всегда восхищался ею, как никто другой: маме важен результат, отец далёк от искусства, а зрители не видят всю картину, которая предстаёт перед Кимом. Он знает, сколько труда вложено в плавные движения, в сильные ноги, которые могут танцевать столько часов подряд, в выученную улыбку, за которой скрываются слёзы от усталости. И в ту самую несгибаемую девочку, что вдохновляет других. Сону даже не замечает, как оказывается на пороге академии – у него счёт на секунды. А те ускользают, будто ничего ценного из себя и не представляют. Вонён нервно постукивает ногой по полу, перекладывает телефон из руки в руку, и выглядывает брата, который должен успеть. Сону её никогда не подводил (только её и не), вот и сейчас – не исключение. – Оппа! Тонкие ручки сестры обвивают тело, пытаясь немного найти родного тепла. Сону слышит, как стучит её сердце, как дрожит тело. И как мысленно она пытается оставаться в реальности. Порой всё же не удаётся. – Ты справишься, Ён-и, – Сону гладит младшую по спине. У той тоже можно прощупать все позвонки даже через наспех накинутую кофту, чтобы не мёрзнуть. Только они с Сону будут ощущать холод всегда. Он не снаружи, всё внутри. То пламя, что разгорается для сцены – ледяное. – А если нет? – Вонён поднимает глаза с застывшими там слезами. – Я всё равно буду тобой гордиться. Не мама, не отец, а брат, который на себя такую родительскую ответственность брать не должен. Но Сону берёт, потому что хочет, чтобы у Вонён был кто-то, кто сможет стать поддержкой; не хочет, чтобы она семью находила в посторонних людях, когда есть хотя бы один родственник, который мог бы оставаться таковым не только в документах. – Правда-правда? Так хочется заверить её, сказать, что правда-правда, но – она всё уже знает. Достаточно лишь кивка. А потом на губах расцветает самая нежная улыбка, которую видит только Сону, и маленькие ладони цепляются за кимовские запястья. – Ты придёшь за мной вечером, оппа? – Постараюсь, Ён-и. Сону не может не.

° • 🦢 • °

Игра совершенно скучная. Рики даже крутит в руках карандаш, иногда постукивает им по столу, стараясь хоть так сфокусироваться, рисует на черновиках всё, что попадает в поле его зрения, и думает о том, как бы им выиграть, чтобы Хисын гордился им своими учениками. Это ведь, наверно, хороший показатель для учителя. – Рики, не засыпай, – шепчет Сонджин, – ты нам тоже нужен. Всем нужен: родителям, брату, одноклассникам, друзьям, Сону. А ему – нет. И то ли судьба издевается, продолжая сводить их вместе, то ли Рики постоянно испытывает судьбу и сам портит ситуацию, но всё остаётся на своих местах. Их положение с Хисыном – константа. Они как две параллельные прямые, что никогда не пересекутся. Смотрят друг на друга, видят, знают, читают мысли, говорят, но ближе не становятся. – В первом ответ «а», во втором – «д», – также шёпотом отвечает Нишимура. – Думаешь? – одноклассник задумчиво смотрит на листок, – хотя ты всегда думаешь. Не видел, чтобы ты не думал. – Потому что некоторые умеют это делать, Сонджин-а, – фыркает Юнхи, – посмотри лучше на восьмой номер. Не уверена, что смогу ответить там. Рики всё готов сделать, чтобы иногда не думать. Ему хочется заткнуть свои мысли, чтобы в голове стало пусто. Чтоб эмоции и чувства притупились. Не испытывать ничего, наверно, классно. Временами, однако, хочется чувствовать всё. – Снова ответ «а», – подсказывает Рики и кидает взгляд на окно. На улице тоже ничего не меняется. Одна серость. Нишимура поэтому простой карандаш и не меняет, не желая добавлять цвета в свои рисунки. Его чувства яркие (возможно, какие-нибудь неоновые), но именно они заставляют его сливаться с серыми пейзажами. Рики смотрит, как в воздух поднимается такой же серый дым, крутит в руках сигарету и садится на мокрую от дождя скамейку, которую хорошо скрывают пожелтевшие кроны деревьев. Тут так спокойно и неспокойно одновременно. Это последняя. Джей дал ему три – Сонхуну он не соврал. Теперь пачка пустая, а Рики всё ещё заполнен сомнениями и размышлениями. Ему хочется больше, а больше и нет. Он кашляет, снова затягивается и снова кашляет – порочный круг, пока сигарета не истлеет до конца. Рики понимает, что ему мало, понимает, что Джей-хён больше не даст, а самому пока купить не получится. Хочется выдохнуть вместе с едким дымом свои внутренности и почувствовать долгожданную свободу. – Я только похвалить тебя хотел за хорошие результаты, а ты… – Снова всё испортил? – усмехается Рики. – Ты не портишь, – спорит Хисын. Он подходит ближе, поправляет своё пальто и садится совсем рядом. Настолько, что его парфюм перебивает запах сигареты, а колено касается чужого. Было бы приятно, если бы вот это наоборот не заполняло всё внутри, а выходило наружу, чтобы не уничтожать Рики. – Но я усложняю. – Это не одно и то же. Рики думает, что Хисын здесь не прав. Возможно, впервые слова старшего хочется оспорить. Потому что Рики полностью разъебал то, что хотелось бы сохранить. – Даже ничего не скажете, учитель? – Нишимура тушит сигарету, – не попытаетесь убедить меня перестать? Не заставите бросить? – Разве моё слово имеет такую силу, Рики? Ещё как имеет. Слово Ли Хисына для младшего – негласный закон, который нарушать никто не имеет права. И если Рики ослушается, он готов нести наказание. – И ты же знаешь, что можешь называть меня хёном вне школы. Разрешение на это получено давным-давно, но Рики этим не пользуется, опасаясь иллюзии близости. Ведь «хён» к Хисыну будет для него последней каплей, после которой все границы сотрутся окончательно. – Для нас меня лучше будет соблюдать формальности. Не согласны? Чем дальше, тем больше соблазна прижаться. Чем ближе, тем больше желания отдалиться. Тупик. Рики никогда не понимал, почему человеческий мозг устроен настолько сложно, что нельзя спрогнозировать дальнейшие действия, казалось бы, тех людей, которых ты знаешь давно. Почему иногда нельзя понять себя и перестать допускать старые ошибки из раза в раз, если человек – существо разумное. Он ведь может себя контролировать. Так почему? – Если тебе так будет проще, то можешь и дальше называть меня учителем, а не хёном, – Хисын устало улыбается, – хотя раньше тебя это не тяготило. Всегда было тяжело, просто вместе с взрослением приходит осознание своей неправильности, а вера в хэппи энд угасает. – Возможно, чуть позже станет легче. И я смогу вновь обращаться к вам по-другому. Или нет. Жизнь, всё-таки, штука непредсказуемая.

° • 🦢 • °

Тренировка на почти голодный желудок выбивает из Сону последние силы, хотя после общего прогона он остаётся ещё на час, чтобы выучить отрывок для прослушивания на главную роль. Не только он, здесь ещё шесть человек с похожей целью. Сону никогда не задумывался: делают ли они это для себя или кто-то на них тоже давит, заставляя достигать невозможного идеала. Возможно, прозвучит абсурдно, но. Сону вообще мало думает о других; он думает о том, как о нём подумают другие. А это разные вещи, которые Ким иногда не умеет разграничивать. Даже если бы Сону залез кому-нибудь в голову и увидел оценку своей персоны, смог бы с ней смириться? Сону не замечает, как пролетает час, как уходят другие из зала, оставляя его одного. Как Джихон прощается, обещая увидеться завтра в школе, и шутливо грозится побить его, если он вновь появится сонным. – Ещё минут пятнадцать, Джихон-а, – заверяет её Сону. – Я позвоню через двадцать и проверю, – Мун Джихон машет рукой и скрывается за дверью. – Как скажешь, госпожа староста! – летит ей в ответ. А потом Сону отключает телефон, зная, что девушка ему всё равно не поверила, и продлевает свою тренировку на час. И ещё минут на тридцать. Он не смотрит на часы – ориентируется на внутренние, которые время от времени дают сбой. Танцы, в которые он погружается с головой, немного отвлекают от чувства голода, но не избавляют от него совсем. Сону выпивает всю воду из бутылки – не помогает. Мир вокруг вдруг перестаёт ощущаться, погружаясь на пару секунд в темноту, собственное тело отказывается слушаться, поэтому Сону летит на пол вслед за пустой бутылкой. Сзади слышатся знакомые шаги, которые, хочется надеяться, являются всего лишь последствием звона в ушах, но нет. Только бы ближе не подошёл, только бы остался там, где стоит сейчас. Сону выставляет правую руку вперёд, прося оставить его одного, но чувствует прикосновения к ноге, на которую так неудачно приземлился. – Сону, тебе надо быть аккуратнее, – чужие руки растирают ушибленное место, а Ким готов сделать всё, чтобы вернуться на час назад и послушать Джихон. Ему хочется исчезнуть, – необходимо иногда отдыхать. Вставай. Его руки помогают подняться с холодного пола и ведут на выход из зала, потом по тёмным коридорам в ту самую комнату, чтобы крепко сжать талию, потому что ноги Сону совсем не слушаются. Хочется кричать, сбросить с себя его руки, убежать, в конце концов, но Ким не может сопротивляться ему. Вместе с ним тело становится неподвластным собственному разуму, продолжая подчиняться только чужим прикосновениям. В комнате привычный тёмно-синий диванчик и эти дурацкие белые подушки с эмблемой их театральной студии, лампы, которые почти не светят, создавая неприятную атмосферу, и стол с кучей бумаг, на котором стоит включенный ноутбук. Он вновь наблюдал. По телу пробегает мелкая дрожь. Мерзко. Мерзко. Мерзко. От себя; от него; от этой комнаты. От всей ситуации, которая происходить вновь и вновь. И ведь сегодняшний день – не исключение, хотя можно было этого избежать. Сону считает себя слабым. Лучше бы он шёл сейчас навстречу Вонён, чтобы послушать её рассказы о прослушивании, отправился бы с ней до дома, зная, что та не любит ходить одна в тёмное время суток (да и Сону так будет спокойнее), помог бы ей с математикой, которая ей не так хорошо даётся, а после сел бы за свою домашку или лёг спать, потому что всё равно бы встал посреди ночи. Он бы сделал всё, чтобы оказаться где угодно, но не здесь. – Не переживай, – его руки задирают штанину и касаются ушибленного колена, нанося мазь, – я всего лишь помогу тебе, чтобы ты дальше смог тренироваться. Ты же хочешь получить главную роль? – Х-хочу, – голос предательски дрожит. Он поднимается и заходит за диванчик. Ладони опускаются на плечи, начиная массировать, а потом постепенно спускаются ниже – обвивают тонкую талию, не давая уйти. Дыхание обжигает щёку Сону. Ещё чуть-чуть и он точно начнёт плакать. – Просто расслабься, Сону. Я тебе помогу, – его голос похож на шипение змей, которое не даёт пошевелиться из-за страха. Или из-за яда, который течёт у него в крови. Сону чувствует вину, раз позволяет отравлять себя.

° • 🦢 • °

Ён-и [21:06] Оппа, ты где?

кимсон [21:07]

Я немного задерживаюсь на репетиции

Доедешь до дома одна?

Или я могу попросить Рики тебя встретить

Ён-и [21:08] Нет, всё нормально Я и сама могу Просто с тобой хотелось 😔

кимсон [21:08]

Я знаю, извини

Напиши мне, когда придёшь

Я тоже скоро буду