Код от квартиры набирается на автомате, дверь всё так же распахивается, встречая Джейка тихим шуршанием карандаша о бумагу.
У Шима в руках два пакета с едой, заменившие собой скрипку. На пальцах разноцветные пластыри, приклеенные соседской девочкой, с которой Джейк время от времени сидел, пока её родители были на работе. Она увидела случайно Джейка около лифта и протянула ему парочку пластырей, потом вздохнула разочарованно и покачала головой.
– Тебе столько лет, оппа, а простые вещи делать не умеешь, – Джинсоль тянет его ладонь на себя, не выдержав наблюдения за неудачными попытками.
– А ты умеешь? – Джейку от сосредоточенного личика хочется смеяться.
– Конечно! – она ловко оборачивает пластырь вокруг чужого пальца, – научить тебя, оппа?
Джейку искренне нравятся дети – ему с ними легко. Они в большинстве своём честные до невозможности и такие какие-то простые. Не надо разгадывать то, что у них на уме вертится. Джейк не помнит, был ли он таким же или уже тогда пытался умничать, живя по своим собственным правилам.
Не помнит ничего из своего детства, но очень хотел бы вернуться хоть ненадолго туда и узнать, как это,
не быть взрослым.
– Я поесть принёс! – Шим оставляет пакеты на кухне и сбрасывает кофту на стул.
А с Джеем всё наоборот. Сколько не пытайся, не поймёшь, что в этой голове происходит. Он как искусно сделанная шкатулка с секретом – а мастер умер, не поделившись, как открыть своё творение.
Ящик Пандоры, чёрт бы его побрал.
Пак и в домашнем быту хорош, и в постели, и в универе своём преуспевает, и родителям помогает в центре. Ебучий золотой мальчик, который всем нравится. Только раскрывал бы то, что у него на душе хоть каким-нибудь способом – цены бы ему не было.
– Спасибо, Джейк-и!
У Пака чертежи всякие разложены на столе и полу в комнате – Джейк абсолютно ничего в этом не понимает. Смотрит иногда на сосредоточенное лицо Джея и удивляется его умению концентрироваться на всей этой штуке. Свои задания Шим откладывает до последнего момента, надеясь, что сдавать ему их не придётся. А потом всё равно садится и пытается сделать хоть что-то, чтобы его не отчислили.
Он бы скрипку выбрал, потому что та за столько лет ещё ни разу не подвела. Джейк, может, и не гений вовсе, зато душу в это дело вкладывает. Родители говорят, что этого для будущего мало. Ему на своё будущее уже всё равно – он его наличие отрицает.
– Ты себе зрение посадишь, если будешь в темноте сидеть, – Шим падает на кровать, подтягивает к себе подушку и утыкается туда лицом. От неё Джеем пахнет – приятно.
От Джейка, конечно, тоже так пахнет иногда. Но этого всё равно недостаточно – дело, наверно, в самом Джее.
– Я уже, если ты не заметил, – усмехается Джей, – что-то случилось? Звучишь устало.
Выглядит, наверно, так же. С самого утра на ногах – а он к такому ритму жизни не приспособлен, хоть и пытается привыкнуть уже двадцать лет. Хочется немного замедлить темп и просто плыть по течению. Такой роскоши, увы, Джейку не положено.
– Ничего особенного, просто пар много было.
Джей поворачивает голову, прожигает неверящим взглядом и молчит. Ждёт, пока Джейк снова начнёт болтать. Или предложит рот занять чем-то другим – поцелуями, например, или едой, которая всё ещё в пакетах на кухне обитает. Джейк всегда много говорит. Иногда слишком. А иногда рот раскрывать нет желания совсем.
– Ты можешь сказать мне, – Пак встаёт со стула и садится рядом на кровать, – что тебя беспокоит?
Ты.
Не главная причина переживаний, но одна из. Та, которая тревожит не мозг, а сердце. Это, наверно, даже хуже.
Джей гладит по волосам, переходит на спину и плавно возвращается к волосам. Так нежно, что хочется разрыдаться и вываливать на Пака всё, что жить мешает, чтобы легче стало.
– Я правда просто устал, Джей-я, – вздыхает Джейк и переворачивается на спину, чтобы посмотреть на Пака и убедится в одном.
Легче не станет.
Даже тогда, когда он притягивает Джея к себе и целует, выбивая из себя весь кислород, что позволял хоть немного дышать. У Пака в квартире всегда холодно и дышать есть чем, но то, что душит – фантомное, будто
своя чья-то рука на шее, которая постепенно сжимает всё сильнее и сильнее. Джейк эту руку разжать не в состоянии.
Зато пакову сжимает сам.
– Лжец из тебя так себе, – усмехается в поцелуй Джей, – я бы тебя за правду не стал осуждать.
За такую правду Джей, наверно, выставит Шима из своей жизни.
– Не строй из себя Мать Терезу, – Джейк смотрит на
друга снизу вверх, потому что так, наверно, всегда и будет. Уязвимости заставляют чувствовать себя меньше.
– Слышал, она была той ещё сукой.
– Тогда тебе подходит.
Но мне явно больше.
Джей тихо смеётся и падает на кровать рядом с Джейком. Целует спокойно, давая то, что сейчас нужно. Смотрит пристально – прожигает взглядом дыру в голове, готовую взорваться от мыслей. Приближает к себе, будто скучал сильно, хотя они виделись дня четыре назад.
Вот бы всегда так, а не только время от времени.
– Хочешь что-нибудь посмотреть, пока будем ужинать? – Пак тянется к чужому лицу и заправляет отросшие пряди за ухо.
Джейк мог бы смотреть только в глаза напротив, в которых отражаются лишь огни лампы на столе и он сам. Ему бы хватило.
– Ага, выбор за тобой. Раз уж ты был хорошим мальчиком всю неделю, Джей-я.
Джейк всё равно не умеет делать правильные выборы.
° • 🦢 • °
Ужин протекает в молчании и редком поглядывании на мать – та ни разу так и не подняла головы за весь приём пищи. Она не выглядела раздражённой чем-то или расстроенной, просто, видимо, была не в настроении вести беседы. Отцу пришлось задержаться на работе. Сону думает – к счастью, он бы не выдержал двойного давления.
– Слышала, у вас будут ставить «Лебединое озеро», – женщина наконец поднимает взгляд и смотрит так пристально на сына, что тот просто боится отвести глаза, – я же могу надеяться на главную роль, Сону?
– Конечно, мама, – Ким проглатывает пищу, но та будто специально застревает в горле – прокашляться бы, но слишком страшно делать это сейчас, – разве я могу занять другое место?
Даже пару глотков зелёного чая не помогают избавиться от тяжести в горле.
Вновь хочется всё из себя выкинуть.
– Мне нравится, что ты всё понимаешь, – мать довольно кивает и опускает голову, давая передохнуть.
Вонён волнуется за брата и под столом время от времени легонько задевает его колено, чтобы напомнить – она всё ещё здесь и одного его не оставит. При ней женщина слишком сурово разговаривать не будет. Мама всё-таки пытается их воспитывать, а не запугивать.
Но в глазах слёзы, а рука с ложкой подрагивает, не давая доесть ужин. Впрочем, не хочется. Сону лишь улыбается младшей и складывает остатки еды в рот, надеясь, что они задержатся ненадолго в его организме. Просто для того, чтобы силы хоть какие-нибудь были
отбиваться.
Не может он показывать слабость здесь.
Нигде не может.
Тут – особенно.
– А в школе как? – женщина подцепляет вилкой кусочек мяса и спокойно отправляет его в рот,
а Сону так не может, – всё ещё второй?
– К сожалению, мама.
–
К сожалению, – тихо повторяет она, – я разговаривала с родителями Хон Еын. И вряд ли тебе светит первое. Сейчас от тебя лишь требуется сохранить второе, но никогда не отступай от идеи быть во главе.
Вряд ли тебе светит первое. Будто Сону сам не знает, что он не в состоянии достичь чего-то большего.
– Результаты ещё не объявили, Вонён? – женщина переключается на дочь. У неё даже голос меняется.
Сону, наверно, никогда не поймёт, почему он маму радовать не может так, как это делает сестра. Но всё ещё надеется, что однажды и он заслужит в свою сторону полную гордости улыбку.
– Завтра будут, – Вонён находит под столом руку Сону и сжимает её, – не волнуйся, мама.
Женщина задумчиво кивает.
Сону сжимает руку сестры в ответ.
° • 🦢 • °
hellatired_sss [20:46]
Я был рождён разочаровывать
Разве нет?
flo.owerfairy [20:49]
Мы идеальными быть не можем,
пора признать это
И не пытаться обвинять себя
во всех смертных грехах
hellatired_sss [20:50]
Это слишком сложно
flo.owerfairy [20:50]
Я знаю
Но постоянно нельзя делать лишь то,
что будет радовать остальных
hellatired_sss [20:51]
Я постоянно и не радую остальных
У меня такое не получается
flo.owerfairy [20:51]
Потому что ты должен радовать себя
Делай то, за что сможешь похвалить себя
hellatired_sss [20:52]
Такое вообще возможно?
Я и себя всегда подвожу…
flo.owerfairy [20:53]
Уверена, однажды ты найдёшь то,
что заставит почувствовать гордость за себя
° • 🦢 • °
Сону завидует сестре, даже зная, через что ей приходится проходить. Он не может не.
И, возможно, дело всё же в том, что мама надеется, что Сону, как её единственный
родной сын, будет идеальным. Ей, наверно, тоже хочется оправдать свои ожидания. Может, и не свои вовсе, а тоже навязанные кем-то. Кто бы знал, что у этой женщины в голове творится.
Сону не может быть уверен ни в чём, если речь заходит о его матери.
Не помнит, когда это началось, но точно помнит, когда впервые осознал, как сильно может подвести маму. Тот взгляд навсегда останется в памяти, как самое худшее воспоминание из детства. Кажется, Сону было тогда лет семь.
Дверь тихонько хлопает, а через пару секунд матрас прогибается, позволяя хрупкому тельцу улечься совсем рядом. Вонён всегда так делает, когда уснуть не может.
– Спишь? – шепчет она.
– Нет. Не могу.
– Я тоже, – Вонён вздыхает и кутается в одеяло, – переживаю из-за результатов. Маме сказала не переживать, а себя накручиваю.
Сону поворачивает голову в её сторону и замечает, как в глазах блестят остатки слёз. Вонён ещё совсем ребёнок, которому пришлось повзрослеть, познав цену успеха. Сону не может её ненавидеть, даже если мама относится к ней лучше. Хочется, чтобы в этой семье хоть один ребёнок получал количество любви, приближенное к норме.
Такое вообще есть?
Должно быть, наверно.
– Твои старания окупятся, Ён-и, вот увидишь.
Даже если и не любовь вовсе дарит, то хотя бы поддержку.
– Там были девочки, – Вонён ёрзает на кровати, пытаясь успокоиться, – куда лучше меня.
Сону уверен, что с сестрой сравниться никто не может. Она в его глазах – маленькое дарование, которое должно было сиять на сцене. Такой крошечный бриллиант – но самый дорогой для него.
– Мама будет недовольна, если я окажусь сзади.
– Ты не должна так стараться ради неё, она даже не твоя родная ма…
– Не говори так, оппа, – перебивает его сестра, – я уже давно не думаю о ней, как о чужом человеке. Она растит меня с четырёх лет.
Сону бы хотел, чтобы они однажды с матерью стали друг другу никем. Так, наверно, сбежать будет проще.
– И хорошо ли она это делает? – голос дёргается в усмешке.
– Она хотя бы это делает, мне достаточно.
Справа от себя Сону слышит тихий всхлип, который в давящей тишине кажется до ужаса громким.
– Наверно,
моя мама никогда не хотела быть моей, раз оставила нас с папой и куда-то сбежала, – Вонён поворачивается к брату лицом, – я так долго думала, почему же. Пыталась найти причину, понять её. Сначала даже оправдывала её. Это так глупо, да, оппа? Потом резко возненавидела – потому что у всех
настоящая мама была, а меня начала воспитывать другая женщина.
Чужая. Я так долго пыталась отпустить её, но до сих пор не могу сделать это.
Сестра впервые делится тем, о чём так долго молчала; с чем так долго пытался справиться маленький ребёнок внутри неё, который оказался не нужен родителю.
– Поэтому я благодарна, что могу хоть кого-то называть мамой.
Сону считает это же своим проклятием.
– И что в моей жизни есть ты, оппа. Я…хотела бы, чтобы ты всегда был моим старшим братом. Даже если мы семья по документам, а не по крови.
Забавно, что Вонён, которая ему сестрой только по тем самым документам является, он и считает своей семьёй.
– Я тоже рад, что у меня есть сестра, как ты, Ён-и, – Сону треплет недавно обрезанную чёлку сестры, получая несильный тычок в руку, – просто помни, что я для тебя буду всегда здесь.
– Всегда-всегда? – совсем по-детски переспрашивает Вонён.
– Всегда-всегда, Ён-и.
Даже если для самого себя перестанет существовать.
