я настоятельно (не) рекомендую

У художника и тело как холст. Тайлер, о ирония, обожает ломать что-то красивое. Хотел Уэнсдей, но та сама кому угодно хребет переломает. Да и красота её субъективна, — мало кого привлекает абсолютная чернота. То ли дело Ксавье. Сплошная экспрессия, ни грамма выверенности, хоть линии его рисунков всегда чёткие и прямые, но сам Ксавье — нервная, ломаная линия. Гнуть его так легко что твой пластилин, но никогда не выходит доломать окончательно. Тайлер старался. Честно. Изо всех сил. У них были только эти встречи — концентрированное соперничество на грани ненависти, любовно разлитое по баночкам для красок. И какой цвет ни возьми, — все красные. Бордовый, артериальный, венозный. Кое-где с примесью чёрного, который толчками выходит из Тайлера каждый раз, когда Лорел наведывается к нему в пещеру с очередным полным яда шприцом. Не думай о чокнутой нормиске. Думай о нём. Как больше нравились те оттенки, что красили полный рот Ксавье, когда Тайлер вгрызался ему в губы, пока руки блуждали по ключицам, костлявым плечам, впалой груди и чувствительной зоне безволосого паха. Иногда они выступали крошкой рубин на его длинной шее, под ярко выраженным адамовым яблоком, и бледных маленьких сосках, вкусных и твёрдых между губами. Там Ксавье так нравится, если его касаются языком зверя, размашисто и шершаво; скользят ниже, оставляя скользкий тёплый путь, от которого по коже водной рябью растекаются мурашки; проводят от подвздошных линий до пупка и в самом низу, где довершают на полупрозрачном теле дьяволово клеймо. На каждой картине должна стоять роспись творца, не так ли? На случай, если кто-то забудет, кому она принадлежит. Ксавье податлив и тонок, но вертлявый до ужаса, — приходилось побороться перед тем, как покорить его и вдавить силой одичавшего после яда и пыток тела в сухие доски сарая. Мускулы пылали, горели, отвечая на ненависть чужака (чужака ли?) под ними; непокорность, пусть и чья-то, хайду противна, ведь сама суть его существа завязана на услужении. Жар давил, и Ксавье отчаянно лягался, хотя стояк под заляпанными краской штанами выдавал мнимость его сопротивлений; в нём давно осела эта обида задетого романтика вместо честного отвращения к Тайлеру, его больной голове, аморальности их связи. Сперва этот, потом Бьянка, потом Уэнсдей — о, бедное, бедное, вечно обманутое, вечно страдающее чернильное сердце! Тайлеру почти его жаль. Именно поэтому каждое свидание он надеется, что не рассчитает силы и испортит Ксавье Торпа окончательно, закончит в один хруст костей его бескрайние творческие мучения. И свои заодно. Тюрьма всяко лучше грёбаной суки Гейтс и её сказок о проблемах с мамочкой. — Зачем ты здесь? — Ксавье смотрел с лёгким испугом, но старательно прятал его, беспокойно прыгая взглядом от лица до одетого в мятую домашнюю одежду тела. — Пришёл взглянуть на, — Тайлер кивнул на рисунки, которыми увешана мастерская — с листов на него глядит он сам, та часть его, что всегда жаждет больше красного цвета, — работы. — Тебе не нравится искусство. — Твоё — вполне, — успокоил. — У тебя интересная муза. — Уэнсдей сказала то же самое, — поморщился Ксавье. — Она тебе нравится. — А ты нравишься ей. Пришёл ради этого? Поиздеваться, что ты наконец-то выиграл? Тайлер молчит, лишь уголок губ царапает маленький осколок печали. Кто тут над кем издевается — вопрос для большой дискуссии, но Ксавье необязательно об этом знать. Они говорят долго. В основном о хайде, о том, что пора зарыть топор войны и их странной, никому не облегчающей жизнь связи. Ксавье совестно за измены Бьянке и окончательно запутали голову уловки Уэнсдей; Тайлер же просто пытается выжить любой ценой. Их проблемы настолько на разных весовых категориях, что относиться к беседе серьёзно не получается. И тогда Тайлер выбирает по своему, — действовать, сыро, инстинктивно, грязно; как умеет только хайд. Задирать Торпа легко, — избалованный мальчик заводится с пол оборота. Одно хлесткое слово за другим, напомнить об их прошлых стычках, о том, как Ксавье позорно в них проигрывал, упомянуть Аддамс, и вот — цепкие пальцы держат его за грудки, ноздри на длинном узком лице раздуты, глаза бы могли порезать этой болотной яростью. Тайлер в ответ улыбается и проводит тёплой ладонью по холодной ровной челюсти, чуть притягивает к себе. Они ни разу не целовались — он кусает нижнюю губу Ксавье, пуская первую цветную ноту в их меланхоличную чёрно-белую композицию. Тот шарахается, но вместо омерзения во взгляде мелькает боль. Дальше затылок встречается с полом: Ксавье толкает его кулаками в грудь, его лицо перекошено от гнева и одиночества, затем он судорожно пытается снять с Тайлера одежду. Тому некогда смотреть за его пожалейкой; Тайлер ему не мамочка, чтобы подтирать сопли и проявлять бескорыстную заботу. Тайлер здесь за другим. Разрушить. Что-то красивое. Одежды нет с лёгким рывком, они меняют положение, меняются местами с неправильных на необходимые. Тайлер вылизывает грудь Ксавье вдоль линии, чувствуя, как под языком распускается ошеломляющая гамма вкуса чужой жизни: соль пота, пульс крови, тонкость и податливость кожи, дрожь мышц, жажда не бояться, но всё равно боится. В голову лезет навязчивая цепочка мыслей, продиктованная второй сущность — надави сильнее, выпусти клыки, вырви из реберной клетки тёплый мокрый комок, закончи страдания несчастного мученика. Тайлер не всегда в состоянии подавить этот голос, но когда Ксавье задушено всхлипывает от удовольствия, жажда крови уходит на второй план. Ещё не время. Не время. Субтильный художник под ним как деревянная игрушка на шарнирах. Крути, дави, он не сможет тебя победить, он не может победить собственную голову, ради Бога; проведи пальцами по рёбрам, представь, как рвешь тонкую кожу, пробираешься внутрь всеми пятью пальцами в мягкую плоть, как ищешь, ищешь… Что-то. Чего тебя самого лишили ещё там, давно, в той пещере. — Не тяни время. Давай просто покончим со всем этим сегодня, раз и навсегда, — кривит рот Ксавье, русые волосы растрепались из пучка и рассыпались вокруг головы по доскам. — Звучит неплохо, — соглашается Тайлер, а на душе скребут кошки, пока он ныряет вниз лицом, где ртом окутывает эрекцию Торпа медленным движением вниз, заставляя последнего вымученно подавиться вдохом и вцепиться тонкопалой пятерней в шапку кудрей. Ксавье — это бледно-голубые вены по порозовевшей длине и гладкая чувствительная кожа; так просто было вызубрить каждую родинку, каждую морщинку; долго лизать с него секрет, смакуя его, и наблюдать, как он мучительно пытается растянуть их прощание, или смерть отсрочить, Тайлер не берётся судить. К счастью или к сожалению, но плотина даёт трещину, и во рту появляется густое, горячее и горьковатое, немного проливаясь с уголков губ. Тайлер поднимает голову, вытирая рот, смотрит на покрывшееся потом тело под собой. Ухватив Ксавье за кисть, он тянется вверх, нависает над ним, вжав собой в пол до синяков, и обхватывает его влажной ладонью свой член. Ксавье не сопротивляется, да и не смог бы, — после последнего введения сыворотки, что специально для Тайлера создала Лорел, мощь хайда не уходит даже после перевоплощения. Его суставы изнывают по действию, его кровь травит адреналин, рефлексы зверя готовы вырваться наружу и захлестнуть ту лобную долю, отвечающую за рассудок. Ещё не время. Ещё не время; рывок руки вверх, по твёрдому толстому стволу; не время; мякоть ладони трет основание, жёсткие волоски паха царапают фаланги пальцев, а Ксавье густо сглатывает, завороженно глядя на их соединенные тела; не время, — свободная рука хватает Тайлера за волосы и тянет вниз, и они целуются, впервые, с упоением, судорожно прихватывая воздух между укусами, втирая краски друг друга в царапины на губах, в зубы, в полости ртов. Там оно растворится, чтоб даже судмедэкспертиза не обнаружила. Даже сучка Аддамс, с её нездоровой тягой совать свой нос в чужие дела. — Ты… — вздыхает ему в поцелуй Ксавье, теперь двигая рукой полностью инициативно. Тайлер давит животный рык, что приходит к нему вместе с приливами растущего горячего удовольствия, и сдавленно отвечает: — Почти. Обхвати крепче. Ксавье повинуется, рывки становятся частыми и резкими; влажный хлюп кожи между ними соответствует звуку едва соприкоснувшихся губ. Чем ближе оргазм, тем труднее себя контролировать: Тайлер чувствует, как огнём полыхают его мышцы, как обычно бывает перед обращением, и как дрожат и дёргаются они под покрасневшей кожей. Ещё несколько движений, и по телу проходит рябь, заставляя его изогнуться и выпустить рык, от которого Ксавье вздрагивает, но не отстраняется. Просто не может. Тайлер открывает заплывшие алым заревом глаза: на растянутом под ним теле полоски его спермы, на плоском подтянутом животе, линиям рёбер, вздутых венах под запястьем, тяжело вздымающейся и опадающей грудной клетке. Ксавье — бледный рассвет в пасмурную погоду, все оттенки его красоты приглушены, чтобы не ослеплять так сильно, и даже запачканным облик его по-прежнему перехватывает дыхание. Их взгляды встречаются; Ксавье открывает рот, чтобы что-то сказать. — Я буду ску… Время пришло.