***
Мы сели за небольшой обеденный стол, пока Джессика нарезала салат, а Фара уже доготавливала пасту, мы с Блум, поудобнее устроившись у окна, начали внимательно слушать историю, обнажающие все их секреты. Розалинда же безэмоционально стояла около нас, смотря куда-то мимо. — Мы знаем, что вы спустили заклятие на город, где погибло много невинных людей, — начала я, но даже не успев закончить, меня резко перебили. — Ты начинаешь не с того места, — голос отрешенный и холодный. — Началось все за два года до Астер Делла. Если уж хочешь разбираться, то начинай с истоков. С того, как мы вообще оказались в той деревушке. — Нет, — голос Фары бескомпромиссно остановил Розалинду, на что та лишь усмехнулась и продолжила. — Мы хотели ребенка. Дело было не в передачи силы, не в рождении наследника. Мы просто хотели стать семьей. От этих слов по моей коже пошли мурашки. Я не понимала, говорит она это, просто потому что это очередная манипуляция или это правда. Как распознать, если эти люди так погрязли в своей лжи, что сами начали в нее верить?Девушка стояла в кабинете Розалинды, пару лет назад закончив Алфею, она с завидной регулярностью появлялась здесь.
— Фара, — имя слетевшее с губ наставницы, заставило фею моментально прикрыть глаза, прежде, чем она успела обернуться, Розалинда уже обхватила ее шею ладонями.
Глубоко вдохнув, в нос ударил облачный, пудровый, едва заметный аромат. Ощущение легкости. Всего и ничего одновременно.
Её руки инстинктивно обхватили девушку за талию, Розалинда аккуратно положила голову ей на плечо.
— Роз, мне хочется большего, — она звучала тихо, едва слышно. — Я устала от вечных сражений, битв, я хочу приходить домой и видеть тебя, а не пустую кровать. Хейл повела пальцами по изгибу шеи, заставляя фею замереть. Полностью поглощенная моментом, она выдохнула. — Давай обсудим, — рука потянулась к пуговицам на рубашке Даулинг, ловко расстегивая одну за другой, женщина продолжила: — Как насчет ребенка? Даулинг замерла. Она посмотрела на женщину, и впервые за последние месяцы выдала искреннюю, настоящую улыбку. Пальцы Розалинды пробежали по спине девушки, медленно стягивая с нее рубашку, она взяла руки Фары в свои, чувствуя, как ее пальцы задрожали, ощущая, что от переизбытка эмоций магия готова вот-вот вырваться наружу. — Это невозможно, — больше всего на свете Фара мечтала о семье. О доме. О месте, куда она сможет вернуться, зная, что ее ждут и любят. Просто по факту ее существования. Безусловно, неистово, до дрожи. — Я договорюсь с Луной, это не станет проблемой. Не для нас.
Естественно Хейл рассказывала без подробностей, убирая сокровенные моменты, которые навсегда остались лишь в памяти Хейл и Даулинг. Рассказ получился сухим, безжизненным, как будто читаешь скучную статью. Факты, факты и еще раз факты. — Судя по тому, что я сижу здесь, ты договорилась с королевой. Какова цена? — я была настойчива, но по взгляду Даулинг я осознала, что та даже не задумывалась, что придется заплатить. И даже не подразумевала, что цена окажется столь велика.Луна вальяжно расположилась в кресле напротив директрисы. Вчерашняя студентка, которая до сих пор боялась собственной наставницы, пыталась перекрыть страх наглостью, напускной самоуверенностью и властью.
Надев на себя корону несколько месяцев назад, она сама того не понимая развязала руки Розалинде. Та до сих пор имела власть над бывшей ученицей. — Вижу, ты времени зря не теряла, — Хейл кивнула на едва округлившийся живот девушки. — Мне нужен наследник. — Боюсь, я вам в этом не помощница, — рассмеялась юная королева, но даже в столь неформальной обстановке, месте, где можно снять маску, Луна выглядела высокомерно. — Как раз наоборот. Я все расскажу, а пока взамен могу пообещать свою поддержку. И, если все получится, я буду должна.
Последние три слова имели пьянящий эффект для молодой, неопытной королевы. Иметь в должницах одну из самых могущественный фей Иного Мира — очень заманчивая перспектива. Женщина согласно кивнула. Она даже не предполагала, чем же обернется эта сделка, и как в будущем она подставит себя и собственную дочь. Но неосведомленная о корнях Розалинды, не задумываясь о том, почему та всю жизнь была так приближена к королевской семье. Все это меркло, перед призрачной властью над бывшей директрисой.
— Я спросила про цену. Какой долг тебе пришлось вернуть за меня? — настаивала я, ожидая ответ. — Астер Делл и был ценой за тебя. Я пожертвовала всем, ради того, чтобы ты жила. Своей семьей, любовью, властью, жизнью. Всем. Ради тебя. В маленькой комнате повисла тишина. Тягучая, липкая, вязкая. Правда открывалась совершенно с иных сторон. Все шестнадцать лет, считавших, что Роз, просто сошла с ума, охваченная властью, пелена словно упала с глаз Даулинг и Сильвы. Другая история. Иной конец. Все могло бы быть иначе, если бы тогда она просто выслушала её. Но и Фара, и Розалинда знали — она бы не открылась ей в тот вечер, не рассказала бы о том, что это расплата за их дочь. Она приняла решение, приняла все последствия и оставила призрачный шанс на счастливую жизнь для Фары. Шанс, которым она так и не воспользовалась. — Это было не мое решение, я не считаю его разумным, но и не считаю себя твоей должницей, — я нарушила молчание, явно удивив своим ответом присутствующих. Это читалось в их глазах: непонимание и осуждение, вызванные моим безразличием. А что они ожидали? Слез, истерик и горячих семейных объятий? Мне было дико, оттого, что ради своей семьи она погубила множество других, но и осуждать ее за это — глупо. Это их жизнь, их ошибки, их расплаты. Все то, обо что я совершенно не собираюсь марать руки. Кивок и холодная улыбка в мой адрес, Хейл приняла правила игры. — Сила. Почему все уверены в том, что я связана с Сожженными? — я знала, что ей известно все. Всё, до мельчайших подробностей. Ветер задувал сквозь щели, заставив поежиться. Блум сидела отстраненно, она не сводила взгляда с Джессики, которой уже становилось некомфортно, пропуская мимо ушей части рассказа, она ожидала, когда же мы дойдем до истории её рождения и объяснения причин, почему ее отправили в Первый Мир. Хотелось закурить, успокоиться, сбежать от этого напряжения. Сильва расставляла тарелки, а мне лишь думалось о том, что здесь собрались психи, которые не понимают, что чувствуют друг к другу. Любовь или ненависть? Самые близкие люди, которые таковыми друг другу не являются. Семьи, погрязшие в хитросплетенной лжи. Фара опустила на середину стола большую тарелку, внутри которой лежали макароны, выглядевшие, как произведение искусства, особенно после того, чем нас кормила Дорис. Когда все удобно расположились за столом и начали есть обжигающую язык пасту, Розалинда продолжила: — Луна не учла одного факта, разрешая нам применить заклинание. Она не знала, что мой род правит Полярисом. Я скрывала это всеми возможными способами. Мне хотелось добиться всего самой, а не потому что я — наследная принцесса. А это значило лишь одно: сила всегда передается первенцу. У брата детей не было. Вся сила нашего рода очутилась у тебя. Могущественная, требующая контроля со стороны извне. И здесь, мы медленно приближаемся к Сильве, род которой обладал противоположной, но не менее превосходной магией. Испокон веков, Огонь Дракона был призван служить королевской семье и охранять наследников. У Джессики не было выбора. Её с младенчества выращивали, готовой служить нам. И главное условие сделки: умирает наследник — погибает хранитель. — То есть, если Эмма умрет, это значит, что Джессика тоже погибнет? — в никуда комментирует Блум. Я не смотрю в глаза, не смотрю на них. Прожигаю взглядом тарелку. Но по моему лицу видно многое: страх, осознание, потерянность, обреченность. Закусив губу, мне хочется выть, кричать, рыдать. Выплеснуть все то, что внутри. Служба? Договор? Все это лишь задание? Я не спрашиваю ничего. Они сами дадут ответы. Сами продолжат этот безумный рассказ, вскрывая все подробности скальпелем по коже, без анестезии. Разрывая, убивая, уничтожая. Забирая последнее, что оставалось неприкосновенным. Я была готова простить Сильву за побег, за этот жалкий спектакль с ней в роли трупа. Думала, что она просто устала. Оправдала, простила, уверовала в ее невиновность. А на деле оказалась лишь частью договора, к которому ее готовили с рождения, упорно промывая мозги. — Что касается Сожженных, вопрос спорный. Они, как и Огонь Дракона, призваны защищать тебя. Но кто их вызвал и зачем, это мне пока неизвестно, — будто бы не замечая моего пограничного состояния, продолжила Розалинда. — Но сегодня, он был готов растерзать тебя. Где твоя сила, Эмма? Почему ты лишилась магии? Она дура или издевается? Может быть потому что ты, дорогая мамочка, вытрахала остатки моих мозгов? Сделала из них фарш? Разрезала все нейронные связи, мучая меня, показывая собственную смерть дохуя сотен раз? Нет? Ну ладно, сделаю вид, что поверила. Ты же у нас сама жертвенность и невиновность. Вслух, я, разумеется, ничего не сказала. Даулинг не сводила с меня глаз. Я не сводила глаз с ее запястий. Кровоточащие раны, которые вот-вот загноятся. Она настолько свыклась с этой болью, что организм перестал посылать сигналы. — Сними ограничители, — я кивнула в сторону рук Фары. Ну и где же твоя всепрощающая натура, м а м о ч к а? Давай, продемонстрируй нам, какая ты не сука. От этой обстановки хотелось выть и пить. Пить хотелось больше. Набухаться, забыться, забыть, что эти истерзанные друг другом женщины — моя семья. И другой у меня нет. Хейл не отреагировала. Не шелохнулась, не повела взглядом. Разумеется. Другого я и не ожидала. — Ей же больно, — не выдержала Блум, молчавшая до этого, она находилась на грани истерики. Ей не терпелось послушать, что же будет дальше. Но смотреть на кровоточащие руки Даулинг у феи не было сил. Слишком по-человечному. — Всё в порядке, — тихо проговорила Фара. Голос был успокаивающим, спокойным и до тошноты лживым. Она врала даже сейчас. В таком простом действии. Не могла честно сказать: " Мне чертовски больно.» Ничего удивительного. Все во благо. Святая мученица. — Потерпит, — холодно сказала я, слишком жестоко и бесчувственно, как будто говорю о ком-то постороннем. Джесс опустила на меня вопросительный взгляд, но мне было наплевать. Иконостас Джессики Сильвы внутри меня рухнул несколько минут назад, когда Роз озвучила, что это все было просто иллюзией, договором, заданием. Блум пнула мою ногу под столом, но я проигнорировала это действие. Могли бы настоять, сломать, отвоевать. Но ради чего? Зачем бороться за ту, которая самолично сдалась в руки своей мучительницы. Они стоят друг друга каждым своим действием, взглядом, мотивом. — Хорошо, вы пришли в Астер Делл. Уничтожили город. А дальше? По моим подсчетам Сильва была уже беременна. Как получилось, что Блум оказалась в Первом Мире, а я у Джессики? От этого вопроса Питерс сжала мою ладонь под столом. Крепко, обжигающе настолько, что я буквально ощущала, как вырывается наружу ее огненный дракон. Фея была готова вскочить, выбежать, исчезнуть, лишь бы не услышать, что она была не нужна. Мне уже было глубоко плевать. Я все равно ничего не понимала. Я сидела ровно, чувствуя, как отнимается ладонь от того, насколько за нее ухватилась Блум. Чувствуя, что мой привычный мир рухнул в сотый раз, а сил на то чтобы его заново отстроить просто нет. Внутри нет ничего, что способно меня заставить воспрянуть и захотеть просто существовать. — Джессика родила Блум за несколько дней до событий в Астер Делле. Она не отказывалась от тебя, Питерс. Это сделал твой отец. Сильва практически обезумела, сошла с ума от боли и потери.Закат алел за окном. Декабрь. Большие хлопья снега опускаются на подоконник. В комнате жарко настолько, что кажется, здесь просто невозможно находиться.
Молодая, совсем юная девчонка, сидит на больничной койке, обхватывая руками ноги и расходится в животном крике.
Ей больно. Невыносимо больно. Она закусывает кулаки. И рыдает, кричит, буквально находится в агонии. Неизбежность. Отчаянье.
— Она не была мертвой. Не была, Фара. — Джессика говорит это на исходе, на последнем выдохе, кажется, что ее затолкнули под воду, лишили кислорода, не оставили шанса на то, чтобы выжить.
Даулинг не знает, как правильно поступить. Что сделать, как успокоить. Хотя, как можно успокоить мать, потерявшую ребенка? Что нужно сказать человеку, который воет от безысходности и готов лечь прямо здесь и умереть?
Восемнадцатилетняя девчонка, натерпевшаяся слишком многого, для её хрупких плеч. Как ей сказать, что все будет хорошо? Как соврать, глядя в ее глаза? Как убедить даже саму себя, что Джессику будет ждать жизнь, где она не будет вспоминать о дочери?
— Когда ты узнала, что Блум жива? — я смотрела на Сильву, задавая вопрос, который Питерс не решалась озвучить. — Когда её сила вышла из-под контроля. Блум, — она обратилась к беспокойной фее напротив. — Если бы я допустила хоть один шанс о том, что ты жива, я бы выгрызла эту землю, обошла весь Первый Мир, но нашла бы тебя. Клянусь. Последняя фраза вызвала мой смешок. Клянешься, Джессика? Серьезно? Тогда, как же ты из своей безумной материнской любви, не появилась перед ней раньше? Не рассказала, не исповедалась, не воссоединилась с дочерью? А лишь сегодня, когда мы сами отыскали вас. Но Блум прониклась. Она услышала то, что хотела. Хотела быть нужной своей матери. Хотела, чтобы та приняла её и не оттолкнула. Получите — распишитесь. Видимо, Санта Клаус пробегал мимо, забросил Питерс пару рождественских запоздалых подарков, иначе и не описать улыбку на ее лице, и то, как незаметно она успокоившись разжала мою руку. Тогда, Мистер Клаус, можно мне пару тысяч долларов, бутылку хорошего виски и чтобы эти полоумные знакомые, огромной кучей записались на сеанс к психотерапевту? — Кто отец Блум? — я прервала идиллию своим любопытством. Покажите мне человека, который так легко наебал Сильву, Даулинг и даже Хейл. Я поаплодирую ему стоя, отвешу пару поклонов в знак уважения, и врежу за то, что он так поступил с Питерс. Ни себе, ни людям, как говорится. И вновь до боли знакомая, гнетущая тишина. Заинтересованный взгляд Блум, который сейчас дополнился нотками гнева и ненависти. Фара, прикрывающая ладонями лицо, явно уставшая от этих обличающих разговоров. И Джессика, переглядывающаяся с Розалиндой, возможно, впервые за этот диалог. — Это была моя первая влюбленность. Его звали Себастьян. Специалист, учившийся со мной на одном курсе, — вспоминая, рассказывала Сильва. — Влюбленность, секс, ребенок. Ребенок, который был не нужен подростку, парень испугался. Отправил Блум в Первый Мир, а после исчез сам. Думаю, он мертв, — перебивая, резко озвучила Хейл. Отбивая все несущие вопросы. Закрывая тему под названием «Себастьян», даже имя идиотское. Как будто вечно брюзжащий слюной старый краб, портящий русалочке жизнь. Питерс устроил ответ на этот вопрос. Тема действительно была закрыта. Так просто и легко, но видя мечтающий взгляд подруги, я поняла, что она мысленно уже ходит на шоппинг с матерью, выбирает платье на выпускной и празднует все оставшиеся дни рождения. Поплыла, словно маршмеллоу над костром. — Допустим, — снова спустя несколько минут молчания, проговорила я. — Но как же я оказалась у Джессики. Почему было принято это решение? Как можно было отдать меня той, кто только потерял собственного ребенка? Пожертвовать целым городом, чтобы потом спихнуть меня на Сильву? — вот и настал черед вопроса, который волновал меня больше всего. Розалинда многозначительно посмотрела на Фару. Это была ее часть рассказа. История, которая так не нравилась Розалинде. И вряд-ли понравится мне. — Вернувшись домой, разбитая, понимающая, что мы натворили…Розалинда сидела у кровати и напевала колыбельную, словно не было того вечера, словно они не убили несколько сотен людей, спустив заклятье на город.
Безжизненное спокойствие на лице Хейл, едва заметная улыбка, когда она видит, как в детскую зашла Фара.
Девушка буквально была разбита. Убита, собственным поступком.
— Отойди от нее, — строго, пугающе, она никогда не разговаривала так раньше. По-крайней мере, не с ней. — Из-за тебя наши руки по локоть в крови. Крови невинных семей. Людей, которые хотели жить.
— Так было нужно. Я никогда не буду жалеть о том, что сделала, — слова звучали набатом в голове Даулинг. Как она может не сожалеть?
Что за чудовище скрывается за личиной человека? Безжалостная, бескомпромиссная, даже сейчас — уверенная в своей правоте. Сидит около кровати их дочери, смотрит на нее, взглядом наполненным любовью, но при этом до тла сжегшая чужих детей.
— Это не может остаться безнаказанным. Ты должна понести наказание за содеянное. Мы все должны.
Должны ли?
Розалинда поднимается, подходит так близко, что Фара отступает на несколько шагов назад. Как она могла не разглядеть этого в ней раньше? Почему спускала с рук каждый жестокий поступок, каждый неверный шаг. Как можно смотреть в эти глаза, в которых утопаешь, ненавидеть человека, стоящего так близко. И все равно любить? Болезненной, неправильной, ломающей тебя любовью?
И она любит. Ненавидит до боли в горле. До крика, которому так и не суждено вырваться. Любит. Но делает то, что должна.
Даулинг будет жалеть. Каждый последующий день. Выть до сорванного голоса, пить до беспамятства, умирать около стазиса. Но не выпустит. Не посмеет. Лишит дочь матери. А затем и второй. Но поступит так, как будет лучше для Иного Мира. А не для себя самой.
— Я была не в состоянии взять себя в руки после Астер Делла. Семья Розалинды почти спустя год узнала о твоем рождении. Им была нужна наследница. А мне был нужен ребенок, которого не сломали жестокостью и властью. Я не хотела, чтобы ты стала очередной пешкой в руках Поляриса.Она пришла к Джессике. Обе разбитые. Сломанные. Вымотанные настолько, что казалось, эта буря никогда не закончится.
Слишком тихо, обе молились о том, чтобы эта гнетущая тишина прекратилась, оставила их и они смогли бы выдохнуть.
Истекло время пытаться кого-то из них спасти. Они умирали, обе проклятые и обессиленные.
— Они заберут ее у меня. Отберут, не оставят выбора, — кивнув в сторону спящей на диване годовалой девочки, проговорила Фара. — И так копают слишком сильно, порой кажется, что они найдут этот чертов стазис и выпустят Розалинду, — она устало потерла переносицу, облокачиваясь на плечо Джесс.
— Это заметно облегчит твои мучения. Действие сделанное не твоими руками, — Сильва тяжело вздохнула, перебирая футболку пальцами, думая о чем-то своем. — Мы не отдадим им твою дочь. Ты же знаешь, меня буквально выращивали для того, чтобы защищать наследников. Пускай даже от них самих. Я лишилась своей девочки, твою мы им не отдадим, — Джессика поднялась и подошла к Эмме. Она до сих пор не отошла от потери, но позволить семейной династии издеваться над ребенком ради власти, девушка позволить не могла.
А Фара понимала, что есть только два человека, которые смогут защитить девочку, лучше нее самой: первая — находится в импровизированной тюрьме, а вторая стоит сейчас напротив, держа в руках спящую Эмму.
— Она так похожа на свою мать, у нее твое лицо, Фа, видимо Боги все-таки существуют, — услышать подобное от Сильвы, которая верит исключительно в науку, было неожиданно. — Но чертята в ее глазах, явно от Розалинды, — усмехнулась подруга.
А потом случился Первый Мир, сначала Фара приезжала часто. Несколько дней в неделю она навещала дочь, напоминающую о любви, которой она собственноручно себя лишила.
Малышка росла, становилась старше.
В какой-то из дней, она даже не пошла на руки к Даулинг, устроив истерику, не выдержав которой Фара впервые ушла, громко хлопнув дверью.
Она понимала, что самостоятельно лишила себя и дочери, но каждая попытка забрать девочку чуть дольше, чем на несколько дней заканчивались провалом. Эмма слишком привязалась к Джессике. Та, стала для нее матерью. Сильва, сама того не желая, буквально вычеркнула Даулинг из жизни Эммы.
Взрослея, девушка перестала отвечать на звонки, напоминая о себе сообщениями с просьбами пополнить карту, перестала звать мать на выступления, праздники, даже дни рождения.
Если и нуждалась в ней, то не показывала этого ни одним из доступных человечеству способом. Они сами вырыли себе яму. Сами себя в нее закопали. И теперь понятия не имели, что с этим делать. Стояли и смотрели друг на друга перепачканные в грязи.
— Призрачная опасность? Серьезно? — я за все семнадцать лет не встретила ни одного родственника Розалинды, что уж говорить, я и про корону слышу впервые. Ощущение, что меня разводят, словно пятилетнюю не покидало мысли. — Ты слишком увлечена собой, чтобы заметить происходящее вокруг, — прервала меня Розалинда и встала из-за стола. — Сегодня ты много говорила и мало делала, мытье посуды за тобой. Она совсем из ума выжила? Несдержанный смех Джессики и Фары заставил меня вздрогнуть и недовольно посмотреть на них. Блум тоже заулыбалась, зная, что я слишком брезглива, даже для того, чтобы есть чипсы из одной пачки с кем-то другим. Про чужие объедки можно даже не комментировать. Явно наслаждаясь зрелищем, на их глазах разворачивалась очередная драма, плавно перетекающая в цирк. — Я не буду этого делать, — достаточно серьезно сказала я. — Будешь, — коротко и не принимая возражений прилетело мне в ответ. — Здесь всего одна кровать и диван. Ночью возвращаться в школу мы не станем, переночуем тут. Как расположимся? — Диван меньше, чем кровать, поэтому предлагаю, чтобы Джессика и Блум легли на диване, а мы устроимся на кровати, — заключила Даулинг. Это было самое разумное из предложений, никто не стал возражать и все согласно разбрелись. Оставив чертову кучу посуды на столе. Судя по всему для меня. Хочешь поиграть, Розалинда? Боюсь, мои правила тебе не понравятся. Пока Блум с интересом устроилась на подоконнике и наблюдала за моими движениями и лицом, Даулинг была в ванной, Розалинда читала книгу, которая лежала на тумбе в спальне, а Джессика вышла на улицу проветриться. У меня было не больше десяти минут и маленькое мусорное ведро. — Она убьет тебя, — едва слышно, сквозь смех пробормотала Питерс. Я же включила воду, чтобы создать видимость усердной домработницы. Надев на руки кожаные перчатки, в которых пришла Роз, я с обреченным лицом выбрасывала тарелки в мусорное ведро, подавляя признаки рвоты. Если бы я знала, что меня заставят разбираться с посудой, вообще бы отказалась от ужина. Через десять минут, я выключила воду, сняла с себя испачканные в соусе перчатки, отправила их вслед за грязными тарелками, и довольная собой сидела, невозмутимо болтая с Питерс о сериалах. Джессика, вернувшаяся с улицы, была неподдельно удивлена моему порыву посудомойщицы. Она ожидала чего угодно, но явно не убранного стола по своему возвращению. Думала, что тут будет скандал, истерика, убийство Эммы Даулинг, но увы и ах, ее ждала покорная девушка, которая судя по всему научилась выполнять поручения. — Знала бы, что ты так быстро справишься, попросила Роз, заставить тебя вымыть пол, — улыбнулась Сильва. Ох, Джессика, боюсь, тогда можно было бы сжигать эту избушку, ведь, я бы не посмела разочаровать матушку, играя в Золушку. Подожгла бы ей пол. Нет пола — нет проблем. Верно? Как раз, Фара выходила из душа, явно не ожидавшая, что я стала столь покорной, она подошла ближе и заглянула в мои глаза, улыбаясь. — Умница, Эмма, завтра посуду будет мыть кто-нибудь другой, — немного взъерошив волосы, проговорила мама. Ага, только сначала, придется купить новую. Я лишь многозначительно улыбнулась, предвкушая увидеть лицо Розалинды, когда правда всплывет наружу. Питерс уже не могла сдерживать смешки, эмоции готовы были вот-вот вырваться из тела феи. А если она сорвет сюрприз раньше времени, я убью ее собственными руками. — С тебя двадцать баксов, — падая на кровать рядом с читающей Розалиндой, говорю я. — Раскрывай бумажник, но наша служба мытья посуды принимает и безналичный перевод, — улыбаясь, махая перед ее лицом, говорю я. — Расценки завышены, — коротко говорит она. — В Алфее, посудомойщицы получают десять долларов за час, Эмма. А ты провела на кухне не дольше десяти минут. Двух долларов будет достаточно. Я недовольно фыркнула, сложив руки на груди. Но мысль о завтрашнем выражении лица Роз, грела мою душу побольше самого теплого свитера. В гостиной выключили свет, а значит, что Джессика и Блум уже легли спать, и если мы сейчас не заснем, потом мы не сможем сделать этого и вовсе, ведь я уже слышала храп Питерс. Развалившись посреди кровати, моя рука лежала на Розалинде, а места для Фары не осталось вовсе. Повернувшись не меньше десяти раз, я явно раздражала читающую рядом Хейл, но она молчала, а я ворочалась все больше, ища удобное положение на этом жестком матрасе, пружины которого буквально впивались в мой позвоночник. Фара пришла спустя несколько минут, двигая меня с едва наметившегося удобного расположения. Её запястья были смазаны гелем, который подсушивал раны. — Меняю свои два доллара на снятие блокаторов, — нависая над Хейл, говорю я. — Меняю десятиминутную тишину на снятие блокаторов, — отвечает Розалинда, не шелохнувшись от моего резкого действия. Я согласно кивнула, под непонимающий взгляд Фары, Роз протянула ей ладонь. Я видела, как дрогнула рука Даулинг, когда пальцы Хейл сжали её запястья. Не от боли. Нет. Скорее от близости, которой не было столько лет. Вычерчивая пальцем руны. Один за одним, шипы переставали впиваться в оливковую кожу. Видела, как мама выдохнула. Расслабленно, спокойно, по-настоящему. Я же, мысленно отсчитывала в голове десять минут, чтобы потом с новыми силами можно было доставать Хейл. Фара не поднимала глаз, смотрела куда угодно, кроме меня. Конечно, это же до одурения сложно, просто сказать: «Спасибо.» Её глаза засветились, магия возвращалась. Теперь, до кончиков пальцев, она снова была собой — Фарой Даулинг. Той непоколебимой, могущественной и надломленной. Закончив с наручниками, Хейл молча вышла из комнаты, приоткрыв дверь которой, у нас разошелся дикий храп. Ну что, Сильва, и твоя расплата не заставила себя ждать. Удачного не сна, Джессика. Вернувшись, Роз плотно прикрыла дверь, чтобы эти звуковые волны не проникали к нам, она присела на край кровати и достала из кармана баночку, открыв которую, комнату наполнил травяной запах: календула, ромашка, немного ели. Медленными, мягкими движениями, она обрабатывала каждую рану, дуя на них, чтобы не щипало. Я никогда не видела их такими. Розалинду: заботливой, переживающей, открытой, словно обнажившей свою душу. Фару: расслабленной, полностью доверяющей, приближенной и не отталкивающей. Спустя столько лет боли, страданий, неосознанных мучений, они сидели рядом, негласно готовые пойти на все ради друг друга. Даулинг была готова сложить весь мир к ногам Хейл, а та в свою очередь была готова его сжечь, ради Фары. Они не признаются. Но этого и не нужно. Женщины проросли так плотно, прочно и навсегда, что подтверждение уже не требуется. Я упала на спину, наконец подбирая удобное положение, пока обе мамы слишком заняты собой, чтобы занять достойное место на кровати. Уверена, в их мыслях, они уже давно заняли достойное место друг у друга на коленях. Десять минут прошли. Отсчитав еще тридцать секунд, чтобы точно не нарушить условия сделки, я наконец поняла, что могу нарушить тишину, ведь, эти обе явно соскучились по моему чудесному голосу. — Мне жарко. — А вот и оно, — ухмыльнулась Хейл. — Чудесные мгновения миновали, — она хлопнула Даулинг по колену и легла с другой стороны, выключая прикроватную лампу. Фара немного приоткрыла окно, запуская морозный воздух в комнату. — Мне холодно. — Укройся, — накинув мне на лицо колючее одеяло, пробормотала Розалинда. — Мне неудобно. — Терпи, — ответила Роз, под смешок Фары. — Мне скучно. — Обещаю, свожу тебя в цирк, хотя, ты и сама прекрасно справляешься с ролью клоуна, — Роз хотела спать, я хотела бесить Роз, а Даулинг просто радовалась, что теперь я вывожу не только ее. — Давайте поговорим, — не унималась я. — Я тебя сейчас отправлю к Питерс, — накрывая мой рот ладонью, пробормотала она. Пальцы все еще пахли травами, запах был резким и не самым приятным, но вырваться не получалось. — Идеальная комбинация: одна говорящая, другая храпящая. Промычав что-то в ответ, я сдалась. Но лежать было неудобно. Я повернулась на бок. На живот. На спину. Ничего не устраивало. — Может быть ты поспишь на полу? — спросила я, от моего вопроса Фара прыснула смехом, заставив Джессику подняться и зайти к нам в комнату. — А что? Вы часто ночевали в палатках, вспомните молодость и дайте мне мое законное право на сон. Джессика стояла в дверях и внимательно слушала мой импровизированный стендап. Храп Блум не давал женщине даже прикрыть глаза. И здесь, она выдохнула от громкого звука, который, казалось бы за это короткое время, уже успел вывести Сильву из себя. — Я даю тебе десять минут, чтобы ты улеглась, наболталась и уснула. Если этого не случится, мы возвращаемся и на полу спишь ты, — накинув пальто, она бросила Фаре ее верхнюю одежду, подождав, пока та оденется, Розалинда вышла из дома. Как только входная дверь захлопнулась, на удивление не разбудив спящую Блум, Джессика легла рядом, как раньше, несколько лет назад. Мы часто валялись вместе, я говорила, рассказывала, сочиняла, а она улыбалась и слушала. — Они спят? — в лоб спросила я у Сильвы, которая медленно поглаживала мою макушку. — Вопрос нескольких дней, — Джессика никогда не стеснялась подобных разговоров, открыто обсуждала разного рода интригующие темы. — Они любят друг друга, — немного помолчав она продолжила. — И тебя тоже. Ты излишне максималистично настроена, чтобы заметить это. Тебя послушать, так ничто не истина, кроме твоего мнения. И разочаровываешься потом, потому что люди не такие как ты. Есть не только черное и белое, Эмма. Я прикрыла глаза, невольно прижимаясь к ней ближе. Такой родной, близкой, разрушившей все, что было истиной и основой. — Почему вы соврали? Зачем этот спектакль с тобой в главной роли? — Мы думали, что они все-таки нашли тебя. Отыскали и готовы забрать. Любой ценой. Все факты буквально кричали о том, что семья Розалинды пришла, чтобы усадить тебя на трон. Они никогда не знали, как ты выглядишь, не знали, даже твоего имени. Устроив пожар, отыграв мою смерть на высшем уровне, королевская семья, должна была убедиться в том, что ты тоже сгорела заживо. Поэтому Фара прекратила выходить с тобой на связь, приезжать, отправила тебя в самую дальнюю школу из всех возможных. Это был единственный шанс на твою свободную жизнь, которым мы воспользовались, — она приподняла мое лицо, чтобы даже в этой кромешной тьме, заглянуть в мои глаза. — Хоть ты и была моим заданием, ты стала моим смыслом жизни. Дочерью, которой я лишилась. Но даже обретя Блум сейчас, ничего не поменялось. Я вырастила тебя, заботилась о тебе, и ты стала частью меня, той самой частью, которую уже не вырвать, не испепелить. Мы с Фа сходили с ума, видя, что собственными руками сделали с тобой, — она медленно поглаживала по спине, а я слушала, ловя каждое ее слово. — Ты задыхалась от одиночества и горя, а мы сидели на том чертовом чердаке и думали, как же тебя вытащить, спасти, уберечь. А потом твоя магия вышла из-под контроля. Ты стала мишенью. Слухи побежали с невероятной скоростью. И они, можешь не сомневаться, дошли до королевской семьи. Вопрос времени, когда придут за тобой. Засыпай, мартышка, все будет хорошо, пока мы будем рядом. Я не знала во что верить, кому доверять и стоит ли вообще это делать. Раньше у меня не было никого. А сейчас? Вот они, рядом, но нужно ли оно мне? Какова расплата, ведь за все в этой чертовой жизни есть цена? Морозный воздух, сквозь открытую форточку холодит кожу, но Джессика не дает замерзнуть, с помощью магии она укрывает, словно едва заметным, дарящим тепло одеялом. — Забирай, готовую, — улыбнулась Сильва Даулинг, в детстве, всегда не вовремя засыпавшую Эмму, они именно так и передавали друг другу. Привстав, медленно, чтобы не разбудить девушку, она пропустила Фару, которая легла на ее место. — Спасибо, — одними губами промолвила женщина, убирая падающие пряди с лица Эммы. Розалинда прикрыла окно и опустилась на кровать. Места было явно больше, чем когда дочь беспокойно крутилась на матрасе, выбирая удобное положение. Джессика всегда умела находить подход, даже к тем, с кем казалось невозможно найти общего языка. И пусть, Хейл это совершенно не нравилось, Сильва даже сейчас сумела снести баррикаду, выстроенную Эммой. Легко, одним разговором, парой движений, так, как возможно, сама Роз никогда не научится. Женщина слышала, как уснула Даулинг. Размеренное дыхание, спокойствие и рука дочери, которая неожиданно оказалась на теле Розалинды. Внезапно, словно сильный цунами, эта девчонка снова разрушила все устои и правила, и сама, явно того не осознавая, прижималась своим телом к матери, разрушала барьеры и возвращала близость, которая казалось безнадежно утрачена между ними двумя. Хейл не шевелилась, рука затекла, нога болела, но Эмма и не думала отпускать мать, захваченную во сне, а женщина не сопротивлялась. Сдалась, боялась лишь того, что она отвернется, проснется, уйдет. Снова сбежит, не позволяя себя догнать. Она слушала ее сопение, дыхание, и могла думать лишь о том, сколько же она упустила и потеряла за эти шестнадцать лет. Привыкшая ни о чем не сожалеть, сейчас она жалела. Была готова сдаться, упасть на колени, умолять за прощение того, что делала и чего не делала. Но это минутная слабость. Завтра она проснется, умоется и будет плохой мамой, которая учит, наказывает, строит, показывает, что жизнь — это сплошное дерьмо, а не карамельки, висящие на дереве. Но этой ночью, она заснет в объятиях дочери, на которые даже не надеялась, считая, что подобное нужно заслужить, отвоевать, вымолить, словно прощение. Но порой, дети удивляют. Эмма удивила ее сейчас, удивит ее завтра с утра, когда Хейл проснется к завтраку, а есть будет неоткуда, потому что девчонка столь же строптива, непокорна, прущая напролом. Её уверенность не сломить, а собственные правила, она не перепишет даже под дулом пистолета. Так похожа на Розалинду и Фару, словно списанная с них под копирку. Их дочь, получающая желаемое, потому что ничего не боится, идиотка, которая прет напролом, там, где другие испугались, обосрались от страха, она идет вперед, потому что думать ей некогда, незачем, и вообще она не тратит на это свою драгоценную жизнь. Она — их главное наказание и главная награда. Та, ради которой Хейл сожжет сотни городов и распластается в лепешку. Но ради самой же Эммы, она поломает, покажет, что та ничтожество, заставит ее учиться и превзойти саму себя, самыми изощренными мучениями, Роз докажет дочери, что та намного сильнее, чем думает сама. И она защитит ее, от семьи, от Сожженных, от самой себя.***
Ночь, выдалась на редкость спокойной. Никто не пинал Фару, не толкал, даже не отнимал одеяло. Можно сказать, что женщина даже выспалась. Приоткрыв глаза, она заметила картину, греющую сердце, сознание и понимание, в какой ярости будет Эмма, если узнает, что всю ночь, проспала в обнимку с матерью, которую всеми правдами и неправдами заставляет выйти из себя. Аккуратно разблокировав смартфон Хейл, Даулинг стараясь быть тише воды и ветра, задувающего сквозь щели, сделала несколько удачных, чуть смазанных, фотографий. И вернулась обратно в теплую кровать, наслаждаясь зрелищем, в ожидании, когда же эти двое наконец проснутся. — Приготовь вафли с соленой карамелью, — сквозь сон бубню я, слыша, как за моей спиной разносится хохот. Разлепляю глаза и понимаю. Что я, блять, лежу на Розалинде. И, что самое непонятное, мне было чертовски удобно! Хейл лежит не шевелясь и улыбается. — Твою мать, почему ты не давала мне спать? — уже членораздельнее говорю я, какие вафли, если враги ворвались на мои территории и так насмешливо покушаются на мое тело, сон, сознание. И плевать, что это я расположилась на ней, пусть ищет пути отступления. — Твоя мать и с одной стороны, и с другой, — сквозь смех отвечает Фара. — Доброе утро, — я медленно переворачиваюсь к Даулинг и прожигаю ее взглядом, от этого она начинает лишь больше смеяться. Все признаки сумасшествия на лицо, надеюсь, что оно не передается по наследству, иначе имея такой генофонд, я точно обречена. — А вафли я тебе приготовлю, — целуя меня в висок отвечает женщина. Такое простое, машинальное действие. В то же время такое разрушающее, ломающее, родное. Вот оно. То, чего меня лишили, решив за меня. Вот, какая она может быть. Спокойная, не суетящаяся, размеренная. — Нас ждет чудесный завтрак, с неповторимой мелодией, — мечтательно говорю я и выдвигаюсь за Фарой. Падаю на разложенный диван, где уже сидела Блум явно увлеченно о чем-то задумавшаяся. — Ну что, храпящий дракон, — я кивнула в сторону Сильвы и Даулинг, которые начали готовить завтрак, но пока еще не до конца осознали, почему не хватает посуды. — Нас ждет незабываемое утро, — улыбнулась я. — Принцесса, которую сегодня нужно будет обязательно спасать, — проговорила Питерс, смотря в сторону комнаты из которой медленно выходила Роз, подходя к готовящим женщинам, она поинтересовалась, где все тарелки и вилки, на что те лишь пожали плечами. — Мартышка, где ты вчера оставила всю посуду, которую помыла, — не оборачиваясь поинтересовалась Джессика. Заметив, как Фара собирает упаковки от творога и муки, я шепнула Блум: — Готовься к шоу, сейчас будет весело. Один, два, три, — я загибала пальцы, пока считала. — Эмма, — раздался наигранно возмущенный вздох Даулинг и смех Джессики, когда она заглянула, что же так удивило подругу в мусорном ведре. Моя ошеломительная улыбка и чувство победы. — Я же сказала, что не буду мыть посуду, мамочка, — смотря прямо в ее голубые глаза, произношу я. «Девчонка, которая не умеет играть по чужим правилам. Живая, упрямая, достигающая своего», но вслух она сказала лишь: — Ты станешь главной помощницей Дорис на ближайшую неделю, отработаешь мои новые перчатки, — и еле заметно улыбнулась, принимая Эмму такой, какая она есть.