43

Ни один молодой человек, полный энергии и смелых желаний, не откажется побывать доме, где можно завести знакомство хотя бы с двумя-тремя хорошенькими барышнями и выйти оттуда, не обременëнным обязательствами. Другое дело, суметь избежать этих обязательств при том, что каждый неосторожный взгляд будет расцениваться дамой как l'amour, [1] а повторное приглашение на танец — равно как предложение руки и сердца. — Maman [2] не нарадуется гостям, — признался граф Николай Ростов, немного заскучав от молчания своего товарища. Конный экипаж двигался медленнее обычного, и он, будучи склонным к дружеской беседе, сделал попытку завести её самостоятельно. — Прежде у нас никогда не бывало столько народу, разве что на именины, а теперь ей скучать не приходится: чего уж один Денисов стоит! Вот она счастлива будет, ежели я и тебя представлю. У тебя, Долохов, и наружность приятная, и манеры светские, maman это любит. Долохов изобразил на лице подобие улыбки, насильно натянутой на него и не особенно гармонировавшей с холодным выражением небесно-голубых глаз. Он сидел напротив друга, подперев рукой белокурую голову, но, очевидно, не был заинтересован в разговоре. — Что же, Денисов теперь часто бывает? — небрежно бросил он первый пришедший на ум бессмысленный вопрос, заданный для того лишь, чтобы не промолчать. Большего от него не требовалось. Николай, со свойственной ему эмоциональностью, стал рассказывать, как изменилась обстановка в имении Отрадное, с тех пор как его стали посещать новые друзья Ростова, преимущественно холостые офицеры. Каждому из них, несомненно, нравилось проводить время в компании милых девушек, и в комнатах ощущалась атмосфера невинной влюблëнности, мимолëтных и страстных увлечений. «А уж пение Наташи послушать — одно удовольствие! — утверждал Николай. — Веришь али нет, как начнёт романс, так и прослезиться можно...» Граф Ростов был уже не юношей, но ещё и не вполне зрелым мужчиной. Чёрные усики, пробившиеся над верхней губой, он с гордостью носил, стараясь подражать другим. Высокий, курчавый, с добрыми и нежными чертами лица, он с первых минут знакомства нравился людям своей симпатичной, вызывавшей доверие внешностью и искренностью в поведении. Николай быстро попал под влияние Долохова — человека постарше и поопытнее, потому воспринимаемого им как друга-наставника. Вообще, с Долоховым графа связала война, и говорить о том, что их дружба могла вдруг возникнуть вне условий войны, ни один из них бы не решился: честный и порядочный Николай предпочитал проводить вечера в приличных светских компаниях, в то время как его товарищ обладал репутацией карточного шулера и кутилы, часто становившегося участником скандалов, о которых не имели представления только глухие. Впрочем, — рассудил Николай, — слухов о нём всё равно было куда меньше, чем о том же Анатоле Курагине, и опасаться за предвзятость к нему со стороны семьи Ростовых не стоило. — Фёдор Иванович — офицер Семëновского полка, маменька, — объяснил молодой граф, решив начать с козырей, дабы пресечь любые воспоминания о городских сплетнях, связанных с именем Долохова. — Он мой хороший друг, так что прошу любить и жаловать. Долохов окинул взглядом помещение, оценивая собравшуюся в нём публику. Старая графиня вызвала у него противоречивые чувства: несмотря на её вежливые улыбки, не излучалось от неё в полной мере того бесконечного тепла, что всегда исходило от его собственной матери, однако взаимное уважение установилось между ними практически сразу. Веру, старшую дочь, Долохов запомнил по презрительному выражению лица; младшая, Наташа, оказалась брюнеткой с большим ртом и длинными худыми конечностями. Красавицей от природы назвать её было сложно, однако буря чувств, отражëнная в тёмных глазках, чем-то выделяла Наташу среди сверстниц, привыкших скорее изображать, чем в самом деле ощущать. Простота и добродушие достались ей в том же объëме, что и брату. Остальных членов семьи Долохов мог припомнить только по именам. — Что за шум у вас, маменька? В комнату тихими шагами вошла миниатюрная девушка с густой косой цвета воронова крыла. Она подняла на незнакомца робкий взгляд, оттенëнный ресницами, и её желтоватая кожа слегка порозовела на щеках при смущении. — Прошу прощения за моё внезапное вторжение. Я и знать не знала, маменька, что в вашем доме гость. — Ma chère [3] Sophie, — снисходительно покачала головой графиня, — мы простим вас за эту неловкость, не так ли, Фёдор Иванович? Софья Александровна — моя племянница. Николай вновь представил товарища, который не мог не заметить, с каким благоговением хрупкая девушка смотрела на своего cousin. [4] Казалось, все лучшие, благородные чувства собрались воедино в её мягком, направленном на него взоре. Она внимала его словам, немножко наклоняясь вперёд, словно послушная служанка, и гибкие полудвижения тела делали её похожей на изящную кошечку, готовую прыгнуть и заиграть, коли позволить ей остаться наедине с Николаем. Что-то дьявольски прекрасное скрывалось в этой Sophie, с виду скромной и трепещущей от малейшего дуновения ветра. Позже в дом прибыли и другие гости, в том числе Денисов, маленький усатый человечек с красным лицом, который, как вскоре понял Долохов, ездил ради Наташи. Никогда не имевший таланта к сочинительству, Денисов, неожиданно для всех, написал для неё весёлую — в своём репертуаре — песенку, нечто среднее между романсом, частушкой и детским стихотворением. Наташа, однако, пришла в восторг и вызвалась исполнить её перед присутствующими, а сам Денисов сел за пианино. — Маменька, помилуйте, разве это не clownerie? [5] — пробормотала Вера в отчаянии, но графиня пропустила её слова мимо ушей. Долохов же, уловивший её фразу, отметил про себя, что с Верой нельзя было не согласиться: развлечения на вечере становились весьма специфическими. — Ты не заскучал? — спросил у него отделившийся от танцующих пар Николай. Он определённо получал удовольствие от всех тех глупостей, что затевал Денисов. — Ты единственный, кто ещё не танцевал сегодня, хотя, не сомневаюсь, найдутся дамы, ожидающие приглашения. — Увы, я не поклонник светских вечеров. К тому же, кое-кто здесь ждёт приглашения явно не от меня. — Долохов кивнул в сторону тихой красавицы, стоявшей у стены и молча наблюдавшей за Ростовым. — Ах, Соня? Я ведь раз уже пригласил её, а больше одного раза мы условились не танцевать. Всё о maman забота: ей не совсем по нраву наши тёплые отношения. — Достаточно тёплые, дабы у графини возникли поводы для беспокойства? — кисло улыбнулся Долохов, и Николай, нахмурившись, густо покраснел. — Ты, как всегда, рубишь с плеча, но я попрошу не забываться... — Будет тебе сердиться. Ростов, задетый за живое, ничего не ответил и вернулся к гостям. Долохов лишь презрительно фыркнул, когда ощутил на себе неотрывный взгляд. Искоса посмотрев на Соню, он увидел, как та мгновенно отвела глаза, недовольно поджала губки, и всё её существо, казалось, сжалось в колючий ядовитый комок. «Поняла, небось, что я чем-то обидел Ростова. Оба эдакие любители показать характер. Не развлечься ли и мне с ними?» Эта внезапная мысль позабавила его больше, чем весь затянувшийся вечер. — Разрешите пригласить вас, Софья Александровна. Соня вздрогнула от неожиданности предложения. Видя, как к ней приближается новый гость их дома, она догадалась, что у него возникнет к ней какая-либо просьба, и приготовилась к вежливому, но сухому ответу. Тем не менее, предположить, что ему просто охота потанцевать, ей и в голову не пришло. — Благодарю, Фёдор Иванович. Прошу простить, я не танцую. — Какая досада! Напротив, извиняться следует мне: похоже, я не тот, чьë предложение вы могли бы принять. Вспыхнув, Соня смело заглянула в наглые глаза, которые почти открыто насмехались над ней. «До чего прожигающий взор, — не без иронии подумал Долохов. — А ещё притворяется мышонком! Прелестная фурия». — Сожалею, что не имею чести уразуметь суть ваших слов. — Неужто? Теперь ясно, почему мне бесповоротно отказано, ведь недопонимание между партнёрами всегда приводит к dissonance [6] в танце. Вы такого же мнения? — Я предпочитаю танцевать под другую музыку, не воспринимайте причину отказа на свой счёт. — Тогда могу ли я задать нескромный вопрос о ваших предпочтениях в музыке? Не получив ответа от растерявшейся Сони, Долохов ухмыльнулся и подошёл к Денисову, который, судя по всему, выпил достаточно шампанского, чтобы с радостью поддержать любую идею гостей. — Василий Дмитриевич, не окажете ли услугу? — Он так спокойно облокотился на пианино, словно инструмент являлся его собственностью. — Софья Александровна желает услышать в вашем исполнении вальс, что сумеете сыграть, но боится спросить. Соня едва не ахнула от возмущения и стыда, вовремя прикрыв рот рукой. Побоявшись увидеть реакцию Николая, она не решилась смотреть на него. А присутствующие одобрительно заголосили: мол, почему бы не сыграть и вальс? — Вот и славно, — Долохов вернулся к девушке и почтительно поклонился, — я буду счастлив повторить мою просьбу. Оглянувшись вокруг, Соня в ужасе осознала, что все смотрят лишь на них двоих. Отказать в подобной ситуации значило бы проявить грубость на публику, и её чувствительная натура никогда не выдержала бы осуждающего шёпота за спиной. Сделав шаг навстречу, Соня дала понять, что принимает предложение. Теперь на пару уже никто не обращал особенного внимания, и Соня даже мысленно поругала себя за то, что испугалась сплетен. Пожалуй, никто и не обвинил бы её в невежливости, а сейчас бы все уже забыли о небольшом конфузе. Танцевать с человеком, который одним своим насмешливым взглядом заставлял признать свою безоговорочную победу, ей было противно. Какой ему вообще прок от танца с нею? Уж верно, решил поиздеваться над Николаем за какую-то личную обиду, недаром тот ушёл от него в негодовании. — Вы не намерены получить и малейшего удовольствия? — продолжал Долохов. — Некоторые люди, негативно настроившись против человека, не признают за ним ни единой добродетели; так и вы, рассердившись на мою выходку, собираетесь воспринимать времяпровождение со мной исключительно как пытку. — Чего же вы ждали от меня, когда принудили к вашему обществу? — Принудил? Помилуйте, вы были свободны в действиях! Разве не согласились вы потому, что на второй танец с молодым графом рассчитывать вряд ли придётся? Соня вырвалась из цепких пальцев, сдавивших тонкий стан, и, приподняв края платья, выбежала из зала. Её душили слëзы, подступившие к горлу при неосторожно брошенной фразе, которая была подобно ножу по сердцу. Сам ли Долохов догадался об их с Николаем положении, или Николай ему рассказал? В любом случае, она больше не в силах была слушать позорящие её речи. — Соня! Соня! — Ростов нашёл кузину, плачущей в одиночестве в одной из комнат. — Я и не сразу обнаружил твоё отсутствие, ты так внезапно ушла... — Ах, оставь! Иди к ней, она ждёт! — отмахнулась Соня, под «нею» подразумевая Жюли Карагину, богатую дворянку, что часто навещала Ростовых и не упускала случая с невинной улыбкой заговорить с Николаем на интересную ему тему, которую тот, не замечая лёгкого флирта, с радостью подхватывал. — Что ж ты это, Соня? — насупился Николай. — Я с ней и словом сегодня не обмолвился, а ты-то, вон, не скучала... — Nicolas! Этот твой Долохов, бесчестный человек, вынудил меня с ним танцевать. Я же видела, что ссора у вас была, вот он, верно, и захотел тебя позлить. Грубый, жестокий человек... Всё-то он выдумал про мою просьбу, я и не просила вальса. Ростов задумался. Соня никогда не обманывала его, и повода сомневаться в её порядочности у него не имелось. — Прости, я во всём виноват, бросил тебя одну... А на Долохова зла не держи: правда, что мы немного повздорили, только он не мог тебя для мести использовать, ты уж поверь: не настолько мы разругались с ним, чтобы ему мстить захотелось. Если он и пригласил тебя, так затем, должно быть, чтобы развлечь. — Нет же, нет! Он нарочно сказал, что ты меня дважды не пригласишь. — Со-о-оня! Нельзя же воспринимать всё в столь тёмных тонах. Я, признаться, ненароком упомянул при нём о нашем с тобой положении — ты уж прости мне эту глупость, — но лишь в общих чертах. Да и не стал бы Долохов играть на твоих чувствах; коли он и сказал, что я тебя не приглашу, так явно лишь имея в виду, мол, «вам, Софья Александровна, ни к чему весь вечер стоять в сторонке, пока другие танцуют». Это он исключительно из доброты душевной, Соня, знала бы ты, какое у него золотое сердце... — Тебя не переубедишь, Николенька, — вздохнула Соня, — ну, будь по-твоему, тебе виднее. — Долохов — человек хороший, но понять его не каждый может, — Ростов притянул её к себе и поцеловал. — Возвратимся в зал. — Я не могу, нет, у меня ведь глаза заплаканные, припухшие. Увидят — судачить начнут. Ты один возвращайся, тебя, небось, потеряли. — Хорошо, Соня. Только уж больше не плачь, — предупредил Николай и покинул помещение. В тот миг, когда Соня кинулась прочь, Долохов застыл на месте, вдруг ощутив себя неловко. Всё представление предназначалось лишь для неё и Николая, дабы поставить на место этих задравших носы детей. Разумеется, прежде ему много раз приходилось пускаться с дамами в подобные игры слов, где он всегда одерживал верх, стоило тем втянуться в непосильное для них соревнование. Будучи уверенным, что Соня — в самом деле маленькая фурия, Долохов готов был поймать её в эту ловушку и заставить почувствовать себя нелепо, а заодно посмотреть на реакцию Николая. Однако Соня бросилась в слëзы — никогда ещё игра не заканчивалась слезами. Дамы, которых он встречал в своей жизни, вообще, кажется, не способны были плакать, оттого и злить их становилось забавным. Делая наглый ход вперёд, Долохов всегда ожидал ответного хода, а вовсе не слëз быстрого поражения. «Может, я перестарался? — подумал он. — Надо бы замять это дело». — Чего тебе угодно? — буркнул Ростов, когда тот приблизился к нему. Наверное, решил, что приятель подошёл извиниться. — Софья Александровна расплакалась и сбежала от гостей. Николай вытаращил глаза, анализируя услышанное. «Значит, не видел этого», — рассудил Долохов. — Объяснись, как так — расплакалась? Отчего? — Я, пока ты характер показывал, решил, что надо бы её скуку развеять, позвать на танец, раз никто больше не зовёт. Она не сразу согласилась, но потом, как помнишь, я велел Денисову сыграть вальс, и мы начали танцевать. А там уж она в слезах сбежала. — Просто так, мол, хочешь сказать? — напрягся Ростов. — Уж не знаю правдивой причины, я женщин до сих пор с трудом понимаю... Может, я словом каким задел Софью Александровну? — Голос Долохова чуточку надломился. — Мы с нею о разном говорили, да только я предположить не могу, чем обидел. Иногда говорю одно, а людям совсем иное кажется... Ты прости, Ростов, я более бывать в вашем доме не буду, слишком уж много от меня неприятностей в этот вечер... И столько сожаления проскользнуло в его интонациях, что Николай, оставаясь по характеру своему простодушным и доверчивым, рассерженно хлопнул друга по плечу. — Будет тебе! Помню, что повздорили, да с кем не бывает? А Соня такая ранимая, её и впрямь что угодно задеть могло. Пойду к ней, утешу и растолкую, что ты дурного не хотел. Она долго злиться не станет, она прелесть! У неё сердце, как у тебя, золотое. После разговора с Соней Ростов во всех подробностях передал его содержание Долохову, в то время как тот, театрально покачивая головой, повторял, что по глупости своей потерял уважение дорогой Софьи Александровны. «Сколько же в нём благородства, — подумал расчувствовавшийся Николай, — а ещё говорят, что обманщик и подлец... Долохов, конечно, порой острый на язык, но не таков демон, каким его описывают». Вслух же он посоветовал пойти к Соне да самому с ней поговорить, чтобы не было между ними обид. Соня вышла во двор, желая умыться колодезной водой. Опуская руки в прохладную жидкость, она раздумывала над тем, как же убедить Николая, что этот резкий и пошлый человек ему не товарищ. «Чем же он его так покорил? — не понимала она. — Nicolas такой доверчивый. Сначала Жюли водит его вокруг пальца, теперь вот...» — Вы в порядке, Софья Александровна? Соня оглянулась и увидела за спиной Долохова, который глядел на неё с таким выражением честных глаз, будто по меньшей мере собирался совершить покаяние. «Издевается надо мною, что ли? Прежде он иначе смотрел...» — Я в порядке, Фёдор Иванович. Ни к чему вам отказываться от удовольствия быть в обществе и тратить время на меня, — ответила Соня, отворачиваясь от него. — Я, верно, неосторожно обидел? — Ни в коем случае. Это я излишне восприимчивая ко всему, не думайте обо мне. — Пожалуй, я действительно был резок с вами. Клянусь, мне хотелось развеселить вас, взбодрить... — Я оценила ваши старания, но, будьте добры, впредь не пытаться этого делать. — И в мыслях не было задеть вас. Всё, что я говорил, — обыкновенная шутка, и мне жаль, что она оказалась неуместной. Более подобного не повторится, — Долохов поклонился, намереваясь уйти, однако нарочно сбавил шаг, зная, что произойдёт в следующее мгновение. — Фёдор Иванович! Я, пожалуй, и впрямь неверно истолковала ваш поступок. Сдерживая победную улыбку, он вновь обернулся к Соне и, прочитав робкое сомнение на девичьем личике, серьёзно заверил, что большего счастья, чем её понимание, быть для него не может, и что он готов стать достойным другом Ростовых, если ему окажут подобную честь. «Возможно ли, что это не обман? — подумала Соня. — Может, я погорячилась, а Nicolas прав насчёт него?» — Само собой, никаких возражений. Буду рада, ежели станете навещать нас чаще. — Вы само очарование! — усмехнулся Долохов, про себя отметив, что, наверное, так оно и есть.