•••
Учитывая состояние дорог, они доехали достаточно быстро. Весь многоэтажный комплекс был огорожен, проезд перекрыт. Оставив машину, парни шли в тишине. На половине пути их встретил Хироцу. — Дазай-сан, — он кивнул и, кажется, с сожалением посмотрел на шатена. — мои соболезнования. Осаму безучастно отмахнулся. — Мне их высказывать не нужно, старик все равно когда-нибудь бы умер. Он мог умело показывать свое безразличие, но Чуя видел, что это всего лишь маска. Пусть они знакомы не так уж и много, он отлично изучил своего напарника и сейчас уверенно мог сказать, что тому далеко не все равно. У главного здания стояла Кое, обсуждая что-то с работником скорой помощи. Выглядела она как всегда: собранно, серьезно и бесстрастно. Только стеклянный взгляд и побледневшее лицо выдавали её состояние. Договорив с человеком, она обратилась к прибывшим: — Эта новость потрясла нас всех, не так ли? — Дазай только пожал плечами. Озаки продолжила. — В момент происшествия я по приказу Мори-сана находилась в офисе агентства. Мы обсуждали с Фукудзавой-саном некоторые аспекты… перемирия и подписывали кое-какие документы. Узнав о случившемся, я сразу поспешила сюда. Удар пришелся по верхней части здания… спастись было почти невозможно. Хигучи, Каджи, Кью… тоже были там. Тела увезли. Похороны состоятся через два дня. — прервав повисшую тишину она добавила, — Рюноске и Накаджима получили травмы при сражении с Фрэнсисом и во время крушения корабля. Сейчас они находятся в больнице. Жив ли Фицджеральд, неизвестно. Немой вопрос о том, кто займет место босса, летал в воздухе, но его никто не задавал, ведь все знали ответ.•••
После короткого и неприятного разговора было принято решение разойтись по домам и завтра встретиться для обсуждения дальнейших действий. Уже начинало вечереть, сил никаких не осталось. Проводив взглядом машину, на которой уехала Коё, и попрощавшись с Хироцу, парни остались одни. С момента объявления о смерти Мори прошло чуть больше часа, и за все это время Чуя почти не сводил глаз с Осаму. Он прекрасно видел все его натянутые ухмылки, напряженные движения и стеклянный взгляд. Возможно, не знай он его достаточно хорошо, не выучи его реакции и не научившись читать на немом лице эмоции, Накахара ничего бы не заметил. Но Чуя цеплялся за мелочи, и все было очевидно. До квартиры они дошли в тишине и даже там, скинув с себя верхнюю одежду, умывшись и выйдя курить на балкон, никто не проронил ни слова. Выдохнув сигаретный дым, Чуя заговорил первый: — Я не был хорошо знаком с Мори, но проработав с ним какое-то время, могу сказать, что иногда он был тем ещё говнюком. Однако тебя он воспитал, и я знаю, какого терять близких, даже если они — редкостные засранцы. Дазай молчал какое-то время, и только докурив уже вторую по счету сигарету, спокойно ответил: — Если Овцы были тебе семьей, то Мори мне никем не был, — и, пожав плечами, добавил. — По крайней мере, не тем, по кому я бы скорбил. — с этими словами он выбросил окурок и вышел с балкона, оставив Чую одного. Вернувшись в комнату, рыжий застал Осаму сидящим на кухне и играющим в какую-то игру. — Да какого черта? — Накахара нахмурился, делая шаг вперед и забирая телефон из холодных рук, встречаясь взглядом с равнодушным лицом, — Какого черта, Дазай? Не делай из меня идиота… — Я и не делаю, Чуя, — Осаму смотрел на него так, что в пору было застрелиться. Улыбался с холодной злобой, которой рыжий раньше у него не наблюдал. Ее было мало, но эта скупая, мрачная злоба ощущалась во всем, и Чуя чувствовал, что еще немного, и он в ней захлебнется. — Давай оставим эту тему. Накахара напрягся всем телом от накатившего раздражения и, громко выдохнув, прищурил глаза. — И долго же ты будешь строить из себя гребаный бездушный камень? Когда-то это погубит тебя. — Чуя, и давно ты заделался ко мне в психотерапевты? Я, кажется, не просил, — сказал Осаму с ехидной ухмылкой. — Ты… — зашипел рыжий, но его прервали. — Вопрос с Гильдией решен, тебе больше нет нужды здесь оставаться. Если это всё, то можешь ехать домой. Какое-то время они сверлили друг друга взглядами. Чуя молча собрал свои вещи, которые три дня назад также молча раскладывал, раздосадованный вынужденным сожительством, и ушел. По дороге домой он не мог ни о чем думать. Так много событий произошло за эти три дня, что голова казалась до невозможности тяжелой. Единственное, что хотелось сделать, это смыть все с себя и завалиться спать.•••
На следующий день Дазай не явился, проигнорировав все звонки от Коё и Чуи. В конечном итоге Озаки сказала его не трогать и дать время прийти в себя. Занимаясь обустройством кабинета в соседнем небоскребе, Чуя не мог избавиться от тревожного чувства. Он встретился с Акутагавой, который отказался лежать в лазарете, и хромой пришел помогать с макулатурой. Они почти не разговаривали. Никому не хотелось разговаривать. Более менее разобравшись с бумагами, оставшуюся часть дня Накахара потратил на помощь в разгребании завалов и к вечеру едва держался на ногах от усталости. Подъезжая к дому, он еще несколько раз набрал Дазая и после пятого неотвеченного звонка, повинуясь странному порыву, развернул машину. В планах было ударить чем-нибудь этого ублюдка. За то, что оставил их разбираться со всем одних. За то, что игнорирует почти сутки. За то, что Чуя переживает. Он стучался минут пять, прежде чем, разозлившись, дернул ручку и обнаружил, что дверь открыта. Квартира встретила его темнотой и гуляющим сквозняком. Сбросив ботинки, он прошел через коридор и замер, схватившись за дверной косяк. Его прошиб ледяной пот. — Твою мать. Подойдя ближе, он подумал: должно быть, это какая-то глупая шутка. Все наверняка не по настоящему. Однако в воздухе пахло соленым металлом, на столе стояла пустая бутылка виски, а на полу лежал нож, ручку которого Чуя случайно задел ногой. Нож, как и бессознательный Осаму, был настоящим. Под столешницей растекалась красная лужа, и там же в ломаной позе лежал Дазай, лицо которого наполовину закрывала челка. За свою жизнь Чуя не раз становился свидетелем ужасающих картин, но сейчас, впившись ошалелым взглядом в вспоротое кровавое запястье, он почувствовал, как подступается к горлу тошнота. Из-за валящегося под ногами испачканного ножа, из-за запаха, из-за накатившего необъяснимого ужаса. Из-за Дазая, который безвольно лежал в луже собственной крови. Накахара через спазм сглотнул привкус желчи и метнулся к телу, чтобы деревянными пальцами на целом запястье замерить слабый пульс. Откинув челку с чужого лица, он почти больно дернул за волосы и, видимо, это было достаточно неприятно, потому что Осаму приоткрыл мутные глаза, уставившись на Чую ненормально широкими зрачками. — Конченный ты идиот, не смей засыпать, слышишь?! Не закрывай глаза! — в ответ громко скрипнули зубами, и Накахара, схватив стоящий на столе полупустой стакан воды, вылил её на чужой горячий лоб, похлопав по мокрым бледным щекам. Осаму болезненно вдохнул тяжелый воздух. Чуя со звоном опустил стакан на пол и быстрым шагом добрался до ванной. Чуть не уронив, достал аптечку, хватая бинты, кусок ваты и перекись. Нужно было наложить швы, и Чуя бы так и поступил, если бы дома у Осаму имелось хоть что-нибудь для проведения операции. Скорая помощь будет ехать долго, учитывая разбитые дороги и полную загруженность больниц, так что, приняв решение, он подорвался обратно на кухню со всем необходимым. Дазай лежал все в той же позе: кровь лениво сочилась из продольного глубокого пореза, только теперь Осаму сам сжимал испачканное запястье здоровой рукой, неприязненно морщась. В голове ужасно гудело. Накахара крепко ударил себя по щеке, оставляя горящий ярко-красный след на коже и опустился на колени перед Осаму, надавливая ему на плечо и в спешке капая перекисью на вату. Он ещё никогда так не нервничал при оказании помощи. Осаму, мертвенно-бледный, послушно приоткрыл глаза, уставившись на Чую. Тот подтянул его кровоточащую руку к себе, заляпывая густой темной кровью рубашку и брюки, вскипая от злости. Когда проспиртованная вата коснулась края пореза, Дазай дернулся, но Чуя удержал его холодными от нервов пальцами и зашипел: — Дазай, мать твою — он посмотрел в темные глаза, пытаясь уловить там хоть малую долю осмысленности, — лежи, блять, и не двигайся! Смотри на меня! Он еще раз прижал вату, и Дазай, казалось, успокоился, просто глубоко втянув воздух, пока Чуя касался изувеченной руки. Когда он посмотрел на напарника, его снова накрыла паника: Осаму начал медленно отключаться, закрывая тяжелые веки. — Блять. Накахара дернул его за футболку, но никакой реакции не последовало. Чуя, даже не думая, со всей дури ударил его наотмашь по щеке. Звук резкой пощечины еще эхом отдавался в голове, а покрасневшие от второго за несколько минут удара пальцы горели, но важно было другое: Дазай наконец-то приоткрыл глаза, скрипнув зубами. — Еще раз заснешь, я тебе голову оторву, можешь быть уверен! Руки, откровенно говоря, не слушались, но Накахара, хватаясь за остатки самообладания, наконец обработал рану, наложил большой кусок марли сверху, подкладывая вниз полоску бинтов и делая несколько мотков. — Ненавижу тебя. Он потянул конец на себя, затягивая как можно туже, почти до треска ниток, стреляя взглядом в лицо напротив. — Как только все закончится, я сам тебя уебу. Наблюдая, как сквозь новые слои неизменно просачиваются багровые пятна, Чуя со злостью посмотрел в бледное лицо. — Ненавижу, слышишь?! Ненавижу тебя! Молниеносно обувшись и закинув на плечо плащ Дазая, он вернулся на кухню и поднял почти бессознательное тело. Дорога от лифта до машины прошла как в тумане. Усадив шатена на пассажирское сидение и заведя мотор, Чуя невольно вспомнил день их знакомства. Когда он по душевной доброте решил помочь незнакомцу, пострадавшему после неудачной попытки суицида. И сейчас все повторялось, за исключением того, что прежде упомянутый незнакомец не пойми как стал дорог Чуе.•••
Уложив Дазая на кровать, рыжий потратил меньше трех минут на подготовление всего необходимого для проведения операции. Переодевшись в чистую одежду, размотав побагровевшие бинты и надев перчатки, борясь с желанием еще раз зарядить себе по лицу, чтобы унять дрожь в пальцах, он выдохнул и принялся шить. Благодаря хорошо отточенным навыкам и большому опыту работы с подобными ранениями (конечно ему еще не приходилось зашивать вскрытые от отчаяния и дурных мозгов вены, но в Овцах именно Чуя всех штопал) он быстро справился, заключительный раз все обработав и туго намотав бинты сверху. Он принял горячий душ и написал Акутагаве с просьбой утром навести порядок в квартире Осаму (потому что лужу крови на полу отмывать времени не было) и, сделав несколько больших глотков вина, вернулся в комнату, где лежал мертвенно-бледный, но все же живой Дазай. Он накинул на него плед и устроился рядом, почти яростным взглядом изучая раздражающее лицо.•••
Накахара открыл глаза, чувствуя, как ноет каждая мышца в затекшем теле. Вяло окинув взглядом комнату, он вспомнил, что уснул совершенно убитый и вымотанный, сидя рядом с Осаму. В квартире стояла тишина, кровать пустовала. Дазая не было. Он обреченно взъерошил без того спутанные рыжие волосы и совсем беспомощно уткнулся лицом в подушку. Ночью этот придурок вспорол себе вены, а сейчас шатается не пойми где. Найдя телефон и с ужасом увидев время, которое большими цифрами показывало два часа дня, он пролистал уведомления. Акутагава отписался, что в квартире навели порядок, пропущенный звонок от Коё и смс к нему, говорящее о том, чтобы Чуя оставался сегодня дома, и сообщение от самого Осаму с весьма скудным содержанием: «В мафии. Буду вечером.» Неужели кто-то решил поработать. Фыркнув, Накахара отправился в душ. Теплая вода немного помогла снять напряжение. Разморенный, он завалился на кровать и проспал до наступления темноты. Он заставил себя подняться, только когда услышал поворот ключей во входной двери. В коридоре показался Дазай со спортивной сумкой. Чуя в удивлении выгнул бровь: — Ты что, решил ко мне переехать? Ответ не заставил себя долго ждать. — Да. Не найдя, как это комментировать, рыжий молча прошел на кухню и облокотился о столешницу, скрестив руки на груди. Когда Осаму подошел к нему, приняв такую же позу, Накахара заговорил: — Ты объяснишь, что происходит? — Все в порядке. Чуя вспыхнул. Услышать этот непринужденный, полный напускного спокойствия голос было равноценно тому, что показать быку красную тряпку. — Ты пришел ко мне в квартиру с вещами после того, как я тебе заштопал вены, и говоришь, что все в порядке?! — Чуя чувствовал, как нехороший жар все больше приливал к лицу: ему сейчас отчаянно хотелось разбить чужую голову о кафель. — Чуя, — Дазай медленно выдохнул и вдруг положил руку на плечо, сжав его. — давай без истерик. Я признаю, что облажался, и мне жаль, что ты стал свидетелем всего этого, — голос был серьезный, а взгляд почти ледяной. — Поэтому давай больше не будем продолжать этот бессмысленный разговор. — Бессмысленный, блять, разговор?— Накахара сжал кулаки. Костяшки пальцев больно натянули кожу, ногти впились в ладони. Он вскипал от невероятного количества эмоций, которые сворачивались и плавились где-то в грудной клетке, — Я нашел тебя в ебучей луже крови и думал, что ты нахуй откинешься прямо там, на чертовой кухне! И ты говоришь это бессмысленно? — Чуя, может я не хочу об этом говорить, потому что это не твое дело? — Дазай выдавил из себя острую кривую улыбку, хотя взбешённый взгляд говорил об обратном, и опустил руку, сжав пальцы на чужом локте. Накахара чувствовал, как в голове все плавится, как мышцы рук неконтролируемо тяжелеют. Они дико смотрели друг на друга. От раздражения и злости Чуя до хруста в костяшках сжал пальцы. — Не моё дело? — Хватит истерить. — Я, блять, не истерю, — Накахара сжал ладонь в кулак, не отводя взгляда от карих глаз, — а волнуюсь за тебя. И ударил в челюсть. Не во всю силу, но достаточно, чтобы Дазай отшатнулся из-за удара, качнув головой. Ещё секунду он стоял без движения, а затем подошел к раковине и сплюнул кровавую слюну. Он посмотрел остро и терпко. Чуя видел в темных глазах желание ударить в ответ и слабое сопротивление этому желанию. У Накахары ныли глухой болью пальцы, которая немного отдавала в локоть, но ему нравилось. Это была приятная и долгожданная боль. Чуя занес руку для второго удара, но его резко прижали к стене. Так быстро, что он даже не успел понять. Понял только когда острая боль пронзила затылок и в ушах оглушительно зазвенело. Чуя издал сдавленный звук, почувствовав, что его схватили за горло. Прохрипев, он вцепился в забинтованные руки, которые держали с такой силой, будто на одну из них не были днем ранее наложены швы. Он со всей силы пнул ногой в колено, и хватку на шее ощутимо ослабили, но не успел Чуя хоть что-то предпринять, как ему в челюсть прилетел кулак. Накахару пошатнуло, и он не упал только благодаря тому, что опирался о стену. Выровнявшись, он вскинул взгляд на Осаму. На бешеного Осаму. У них обоих были красные глаза, полные ярости. Чуя поморщился, стирая пальцем с порванной губы кровь: — Я тебя убью. Осаму улыбнулся, сверкнув кровавыми зубами. — Попробуй. Накахара подался вперед, прицелившись в живот, но не успел ударить, как его повалили на пол. От удара из глаз полетели искры, и он бы гарантировано разбил голову, если бы под нее не подложили руку. Чуя пнул коленом в живот и услышал шипение, увидел, как зажмурилось лицо напротив, и этого было достаточно, чтобы опрокинуть Осаму на спину и со всей дури наброситься сверху. Чуя остервенело схватил его за ворот футболки и невольно вспомнил такую же сцену на этом же полу в первый день их знакомства. Этого промедления было достаточно, чтобы он снова ощутил резкую смену положения и почувствовал, как в голове зазвенело. Спустя секунду Чуя понял, что Дазай опять прижал его к полу железной хваткой, коленом больно фиксируя бедро, чтобы не дрыгался. Накахара зло выдохнул через сжатые зубы, пытаясь хоть как-то освободить руки или ноги, безуспешно трепыхаясь. Осаму смотрел на него, нависая сверху, и, подняв взгляд, Накахара заметил, что кровь из носа у Дазая уже остановилась. Рыжий поймал себя на мысли, что он с удовольствием врезал бы еще пару десятков раз по этому красивому лицу. Осаму был спокоен, и когда Чуя оставил попытки освободиться, то с издевательским тоном спросил: — Успокоился? — Успокоюсь, когда размажу твои тупые мозги, — прошипел Накахара, облизнув соленые опухшие губы. Осаму отзеркалил этот жест, сверля взглядом чужое лицо. Дазай настолько резко отпустил его, что Чуя даже подавился воздухом от того, как легко стало дышать. Увидев, как стремительно тот куда-то идет, рыжий поднялся, последовав за ним и, борясь с головокружением, настиг его при входе. Накинув свой плащ, Дазай молча покинул квартиру, хлопнув дверью. Ушел. Посверлив дверь взглядом ещё пару минут, Чуя с гудящей головой пошел в душ, задерживая внимание на оставленной сумке. Что ж, он с радостью её сожжет. Неизвестно, сколько времени он провел в ванне, смывая с себя свою и чужую кровь, распутывая волосы в попытках вернуть человеческий вид. Чувствовал он себя отвратительно: все тело болело, разбитая губа неприятно щипала, и сердце стучало с невероятной скоростью, не желая успокаиваться. Пока чистил зубы, он поймал себя на мысли, что ничего сегодня не ел. Да и если попытался бы, наверняка и проглотить толком ничего не смог. В горле стоял ком, мешающий нормально дышать. Переодевшись в чистую одежду, он вышел из ванны и в который раз за последние сутки застыл на месте. В квартире пахло чем-то сладким, было прибрано, никаких следов драки не осталось. По комнатам гулял прохладный воздух, прогоняя давящую духоту. Но это не так сильно привлекло его внимание, как то, что за столом с бутылкой красного вина и двумя бокалами сидел Осаму, измучено улыбаясь. Теперь его удалось рассмотреть получше: растрепанные волосы, синяк на скуле, разбитая губа, поцарапанная шея и покрасневший нос. Они пилили друг друга затуманенными взглядами несколько минут, прежде чем Осаму, поднявшись, подошел почти вплотную. Чуя вздрогнул, почувствовав, как устало и почти безжизненно ему ткнулись лбом в плечо, глубоко вздыхая. Щеку щекотала кудрявая челка, шея покрывалась мурашками от чужого горячего дыхания. Ком, который появился в горле в тот момент, когда он нашел бессознательного Дазая в луже собственной крови, исчез. Только сейчас, уткнувшись носом в чужую макушку, он смог, будто впервые за эти несколько дней, полноценно выдохнуть и также беспрепятственно вдохнуть. Они так и стояли, потеряв счет времени, в объятиях друг друга, пока шепот Осаму не прервал тишину: — Прости, — это звучало почти как раскаяние, как спасение, как последний шанс, за который он хватался, повторяя, задыхаясь в изгибе чужой шеи. — прости, прости, прости… Чуя почувствовал легкий поцелуй на ключице, а потом ещё один, чуть выше, на быстро бьющейся жилке, на кадыке, под скулой. Осаму поднял на него взгляд, и у Чуи замерло сердце. В его глазах было столько тоски, что, казалось, можно было бы отравить ею всех людей мира. Безразличие и спокойствие этого человека поражало людей, наводило ужас и животный страх. Смотря на него, часто возникал вопрос: Человек ли это? Чуя без сомнений может ответить: да. Неполноценный, но человек. Потерянный, скрывающий чувства, утративший когда-то смысл жизни. И смотря на него, Накахара готов сделать что угодно, лишь бы увидеть искру счастья в этих бездонных карих глазах. Теперь уже самостоятельно подавшись вперед, Чуя снова растворяется в его объятиях, шепча в ответ: — Ты тоже меня прости, — и снова тишина: успокаивающая, хоть и полная недосказанности. Та, в которой хочется открыть друг другу сердце. — Я вино купил, — говорит Осаму, устроив подбородок на рыжей макушке. Чуя хмыкает. — Лучше бы курс психотерапии на двоих. Они смеются, все же подходя к столу. Рыжий только сейчас заметил крафтовый пакет с логотипом его любимой пекарни. — Ты купил выпечку? К вину? Дазай утвердительно кивнул, разливая напиток по бокалам. Прихватив с собой бутылку, они переместились на диван. Пока Чуя жевал булку с вишневой начинкой, Осаму коснулся ссадины на его лице и под шипение рыжего начал легко массировать. Было слышно только дыхание друг друга. Дазай выглядел сосредоточенным и немного встревоженным. — Ты, наверное, думаешь, что я сумасшедший, — проговорил он, нанося последний слой заживляющей мази. — Да, — Чуя почти агрессивно сунул оставшийся кусок булки в рот Осаму, чтобы тот заткнулся, и посмотрел на побитое им самим лицо. — Ты просто чертов психопат, который вскрыл себе вены, а потом избил меня, даже не поблагодарив за спасение. Накахара налил перекись на вату и почти со злостью прижал к чужой скуле. — Ты тоже меня избил. — немного поморщившись, когда защипало кожу, проговорил Осаму. — Мы все обязательно обсудим, но точно не сегодня, — вынес вердикт Чуя, складывая обратно аптечку и собирая мусор. — Сейчас мы идем спать, — будто вспомнив, он добавил, — завтра похороны. Добродушно расстелив диван и даже поделившись подушкой, Накахара потушил в квартире свет и, запретив приближаться шатену к кухне, отправился спать. Наконец-то спокойно.•••
С момента происшествия прошло уже несколько дней, но землю будто все ещё потряхивало. Город тусклый, пыльный, с десятком изувеченных многоэтажных зданий, ребрами арматуры, торчащими из земли, изрытыми дорогами. Некоторые жители, чьи дома были разрушены или родственники которых погибли под завалами, с пустым взглядом бродили по улицам. Несомненно, масштаб бедствия был намного снижен благодаря работе эсперов. Чуе удалось остановить особенно крупные объекты, которые при столкновении с землей нанесли бы колоссальный ущерб. Общими условиями разгребание завалов заняло меньше трех дней. Продовольствие и медикаменты доставлялись в необходимых количествах из хранилищ правительственных складов, в нескольких крупных больницах города были организованы пункты оказания помощи, где Йосано на протяжении всего времени лечила тяжело раненых. Похороны прошли спокойно, без лишней роскоши, но с достаточным размахом, чтобы выразить уважение к людям, которые на протяжении многих лет верно служили организации, и к лидеру, который делал все на её благо, отдавая себя работе. Почтить память босса Портовой Мафии пришло огромное количество человек, и, отстояв процессию храмовой службы у алтаря, каждый возложил цветы под массивный памятник, в котором уже была запечатана урна с прахом. Чуть дальше находилась удлиненная плита, обложенная цветами, на которой в ряд были высечены имена: Мотоджиро Каджи, Ичиё Хигучи, Кюсаку Юмено. Со временем кладбище опустело, люди разошлись, и только одинокая фигура высокого мужчины в темно-зеленом кимоно ещё долго стояла напротив богато украшенного монумента, на плите которого ровными буквами было написано имя: Мори Огай.•••
Весь день было пасмурно, и к вечеру начался сильный ливень. Чуя, который уже третьи сутки подряд помогал разгребать завалы, валился с ног от усталости. Зайдя в квартиру, он почувствовал вкусный аромат еды, и живот предательски заурчал. Пока рыжий снимал верхнюю одежду, в коридоре показался Осаму. — А я говорил взять зонт. Ты так промок, хоть выжимай, — сказал он, улыбаясь уголком губ. — Отвали, — буркнул Чуя, сам недовольный своим положением. В прихожей вокруг него действительно образовалась лужа. — Ну конечно, голодный, промокший и замерзший пес огрызается на хозяина. Ничего страшного, сейчас я тебя накормлю и согрею, — с ухмылкой проговорил шатен, уворачиваясь от летящего в него ботинка. Три дня они живут вместе. Дазай почти никуда не ходил, весь день находясь в квартире, в то время как Чуя уходил рано утром и возвращался поздно вечером. В таком бешеном ритме он едва ли чувствовал себя живым и был невероятно рад тому, что завтра наконец-то у него выходной. Приняв душ и переодевшись в домашнюю одежду, он зашел на кухню, где его с накрытым столом и бутылкой дорогого красного вина ждал Осаму. — Что празднуем? — садясь за стол, спросил рыжий, вдыхая вкусный запах карри. — Конец рабочей недели! Завтра, наконец, отдых. — весело отозвался шатен, разливая вино по бокалам. Они точно скоро сопьются. Чуя едва не подавился рисом. Уж кому, но точно не Дазаю, который лишь пару раз выбирался из квартиры, говорить об отдыхе. Он целые сутки только этим и занимается. Закончив с ужином, парни прибрались на кухне и вместе с бутылкой переместились в зал. В квартире было темно, только приглушенный свет настольной лампы разбавлял мглу, позволяя что-то увидеть. Из открытого окна дул ветер, создавая приятную прохладу. — Чуя, помнишь пятнадцать пунктов из моего плана? —спросил шатен, рассматривая вино в бокале. — Конечно. Вся часть с Гильдией у тебя с треском провалилась, — он усмехнулся, — И сколько же теперь на твоем счету желаний? — Четырнадцать, — невозмутимо проговорил Осаму. — Чего?! — Накахара едва ли не подпрыгнул. — Ты за кого меня принимаешь, ублюдок?! — прорычал он, смотря в наглые глаза напротив, — неси свой план, будем вместе считать. Устало вздохнув, Дазай скрылся где-то в глубине квартиры и через несколько минут вернулся на диван, держа в руках ту самую папку. Пересчитать все не составило труда, и вскоре после недолгих споров шатен по-доброму улыбнулся: — У меня девять, у тебя — шесть. Большая часть всё же за мной. — Ясно, — нахмурился Чуя и, помолчав, все-таки спросил, — и что же ты хочешь? Осаму ещё какое-то время пристально разглядывал бордовую жидкость в бокале, и, тяжело вздохнув, поднял взгляд, посмотрев каким-то странным выражением. — Знаешь, Чуя, ещё с того дня, как я предложил этот спор, у меня было только одно желание. Рыжий напрягся всем телом. Он хорошо знал Дазая, но непредсказуемость этого человека была чем-то, что разгадать просто невозможно. И у Накахары, казалось, весь воздух вышел из легких, когда после затяжной паузы Осаму проговорил: — Поцелуй меня, Чуя. Накахара сначала краснеет, потом бледнеет, пытаясь унять утяжелившееся дыхание, не видя в лице напротив хотя бы малейшего намека на шутку. Он касается чужих губ своими всего на долю секунды. Поцелуй получился легким и едва ощутимым. Отстранившись, но продолжая краснеть, рыжий потянулся за бокалом. Хотя после такого даже бутылки будет мало. Он все пытался унять бешено бьющееся сердце, как вдруг Осаму абсолютно спокойным голосом, но с таким же румянцем на щеках, позвал его: — У меня девять желаний, Чуя. Ты исполнил только одно, так что можешь продолжить. Чуя от этого заявления чуть не свалился с дивана. — Ты… хочешь, чтобы я поцеловал тебя… девять раз? В ответ послышалось совершенно невозмутимое «Да» После нескольких секунд абсолютного бездействия Чуя неторопливо подается вперед и оставляет еще несколько невесомых поцелуев, неосознанно каждый раз все дольше задерживаясь на чужих губах. Ему нравится. Он не хочет останавливаться. От неудобного положения у обоих быстро затекает шея, и рыжий без каких либо раздумий поворачивается на диване, перекидывая ногу через Осаму, оказываясь у него на коленях. Его сразу притягивают ближе за талию. Чуя зарывается пальцами в мягкие волосы и снова целует. Ловит короткий вздох, проскальзывая языком меж приоткрытых губ и мягко прикусывает нижнюю, Дазай почти уверен, что от поцелуев Чуи можно умереть. От остановки сердца как минимум. — Пять, — тихо говорит он, отстраняясь от раскрасневшихся губ, опаляя жарким шепотом покрывшуюся мурашками шею. Рваный вздох сам срывается с уст Чуи, когда он чувствует поцелуй на бьющейся жилке, а грудь тяжело вздымается, когда чужая рука аккуратно забирается под рубашку, проводя вдоль позвоночника. Потянув за волосы, рыжий заставляет Осаму поднять голову. Проведя языком по его скуле и дойдя до губ, Чуя жадно льнет к ним, целуя глубоко и мокро, посасывая язык. Дазай отстраняется на долю секунды и, смотря в такие же потемневшие глаза, хрипло шепчет: — Ты сладкий. А затем их губы снова сливаются, будто добравшись до того, что так долго желали. Они больше не считают. Каждый поцелуй длиннее, тягучей и требовательнее предыдущего. Шатен аккуратно обхватывает чужую шею, большим пальцем щекотно проводя вдоль скулы, задевая рыжие волосы. Накахара судорожно вздохнул, когда Осаму, прикрыв глаза, горячо коснулся ртом выступающей ключицы, сначала коротко, потом нагло и влажно, обхватывая губами тонкую кожу, оставляя покрасневший след. Они целовались, пока губы не онемели, пока кожа вокруг них не покраснела от постоянного трения, пока языки не устали биться друг о друга. Они трогали, кусали, вдыхали запах, зарываясь в волосы, смотрели в глаза и все никак не могли насытиться прикосновениями, которых оба так давно желали. Тяжело дыша, Чуя прижался к груди Осаму, растекшись по нему бесформенной лужицей. Дазай гладил его спину, и оба молчали, наслаждаясь объятиями. Они до сих пор были возбуждены, ощущая вставшие члены друг друга через тонкую ткань домашней одежды, и несдержанно вздыхали, когда от малейшего движения они соприкасались. Выровняв дыхание, Чуя поцеловал Осаму в щеку. — И когда же ты соизволишь выйти на работу? Ему долго не отвечали, и рыжий уже смирился с тем, что вопрос проигнорировали, как вдруг Дазай проговорил: — Давай уедем, Чуя. — Но ты же- Осаму прервал его. — Я не стану боссом мафии, — он зарылся пальцами в рыжие локоны — и уйду в любом случае, — подцепив свободной рукой подбородок, заставил Накахару посмотреть прямо в глаза. — Ты поедешь со мной? Его взгляд был серьезный, в нем было видно давно принятое решение. — Ты решил это ещё до смерти Мори. — не разрывая зрительный контакт, сказал Чуя, — Как давно? Осаму ответил сразу, почти не задумываясь: — Около восьми месяцев назад. — И чего ты ждал? Шатен пожал плечами. — Подходящего момента. Я бы ушел раньше, но появился ты, — он провел большим пальцем по Чуиной скуле, надавив на губу, — И я заинтересовался. После этих слов Дазай подался вперед, целуя нежно, осторожно сминая чужие губы, почти не касаясь языком. Почувствовав новый прилив возбуждения, которое только начало сходить, Накахара хитро сверкнул глазами. Поднимаясь с колен Осаму он нарочно очень ощутимо задел чужую эрекцию и, довольный услышанным вздохом, собирался отстраниться, как вдруг его схватили за ногу и, повалив на диван, нависли сверху. В карих глазах вспыхнули озорные огоньки. Растянув игривую ухмылку, он прошептал Чуе на самое ухо, слегка прикусывая: — И куда это ты собрался? Смотри-ка, ноги совсем тебя не слушаются. С этими словами он перекинул правую ногу Чуи через свое плечо, незаметно пробираясь под резинку домашних штанов. Накахара вскрикнул и задрожал, когда его стоящий колом член сжали в руке. На ухо опять зашептали, начиная медленные движения: — Ты что, не надел после душа белье? А я то думаю, чего ты так сильно об меня трешься. Задыхаясь, Чуя нахмурил брови. — Я, черт возьми, у себя дома и собирался идти спать. Возмущенную речь прервал громкий стон, когда член сжали сильнее. Схватив Дазая за волосы, он притянул самодовольное лицо ближе и с ухмылкой проговорил: — Ты что, так сильно возбудился от поцелуев? А я то думаю, зачем ты заставил целовать тебя целых девять раз. — он впился в губы, ловя громкий стон шатена, проникнув под натянутую ткань его белья. Держать член Дазая в руке по ощущениям — великолепно. Чуя водит ладонью сначала медленно, и сам растекается в блаженстве, когда Осаму усиливает хватку на нем. Они стонут одновременно, постепенно ускоряя темп, толкаясь навстречу друг другу. — Я тебя трахну, Чуя — говорит шатен в самые губы, тяжело дыша, задавая бешеный ритм. — Это я тебя трахну, Дазай — выгибаясь всем телом и сильнее сжимая чужой член в руке, выдыхает Накахара. Они сливаются в страстном поцелуе, когда Чуя громко кончает, почувствовав, как набухший соскок сильно сжали, и Осаму изливается следом, бессильно заваливаясь на разморенного партнера, отдаваясь волнам наслаждения. Раскрасневшиеся и тяжело дышащие, они лежат в объятиях друг друга, лениво целуясь. — И куда мы поедем? — неожиданно спрашивает Чуя, перебирая пальцами каштановые пряди. Дазай поднимает голову, пару раз удивленно моргает, а потом шепчет, расплываясь в улыбке: — Во Францию, — и снова припадает к желанным губам.