Помнить тебя

      В день назначенной встречи Соня отпросилась сходить в церковь, получила для сопровождения горничную средних лет и отправилась в Казанский собор пешком. Благо он был не так далеко от дома Безуховых, и она не имела ничего против прогулки.       В соборе она находилась уже полчаса, когда увидела входящего Долохова. Он подошёл к ней и поздоровался, небрежно перекрестившись на несколько икон. Потом они поставили несколько свечей, девушка прочитала шёпотом последние молитвы, они вышли из собора в сопровождении горничной и медленным шагом пошли по оживлённой и полной людей улице – кто-то шёл по делам, кто-то просто прогуливался, как и они. Ещё только получив записку от Сони, Долохов уже был рад, что она назначила встречу на улице. Её широкая зимняя одежда ничуть не напоминала откровенно чувственный наряд восточной гурии, который чуть не свёл его с ума на маскараде. По крайней мере, контроль над собой он уж точно сохранит и не наговорит снова Софи тех безумных слов, которые невольно вылетели у него во время танца с ней.       Погода выдалась прекрасная, ничуть не напоминающая обычную для Петербурга сырую зимнюю промозглость. В этот день небо было чистым, с редкими облаками, был лёгкий морозец при абсолютном безветрии. Соня первой нарушила молчание.       – Мне будет жаль уезжать из Петербурга. Я давно не была в этом городе и даже не представляла, как буду скучать по нему.       – Я тоже живу здесь долгое время впервые за последние годы, – поддержал разговор Долохов. – Уехал отсюда ещё десять лет назад. Сначала жил в Москве, а потом отправился на Кавказ, и, наконец, меня занесло в Персию на несколько лет. Когда вернулся в 1811 году, то снова жил в Москве. Там была моя семья, и мне не хотелось снова надолго уезжать от них. Я понял, что матушка очень тосковала и волновалась за меня, пока я был на чужбине. Хотелось как-то успокоить её и поддержать. А вскоре началась война с французами, потом заграничный поход. После моего выхода в отставку я практически безвылазно жил в своём имении. Так что этот мой визит в Петербург – первый за много лет.       – Фёдор Иванович, а что вы делали в Персии? – полюбопытствовала Соня. – Вам было просто интересно съездить туда?       – Не совсем так. Меня послали… – тут Долохов запнулся, видимо, не желая говорить лишнего. – Я не могу вам всего рассказать, но причины поездки не были моим личным желанием. За ними стояли весьма влиятельные люди из Министерства иностранных дел и из Экспедиции секретных дел при военном министерстве [1].       – Значит, вы не по своей воле оказались в Персии? – спросила девушка.       – Я был вынужден это сделать. Проще говоря, мне сделали предложение, от которого я не мог отказаться, – ответил Долохов.       Соня удивлённо подняла брови.       – Вы как-то не производите впечатление человека, которого можно заставить что-то делать.       Долохов рассмеялся.       – Спасибо за столь высокое мнение обо мне, но вы забываете, что тогда я был на военной службе. А там хочешь-не хочешь, но приходится подчиняться приказаниям вышестоящих.       – Если вы были на военной службе, то как на вас вышло Министерство иностранных дел? Это ведь больше статское ведомство, чем военное, – задала вопрос девушка.       – Меня выбрали как подходящего человека. Им нужен был кто-то, про которого можно сказать, что он дезертир из российской армии, поэтому в Россию вернуться не может и готов верно, как пёс, служить новым хозяевам в Персии, – ответил Долохов.       Соня удивилась.       – А вы разве были дезертиром?       – Нет, конечно, нет, – ответил Долохов. – Мне такое и в голову бы не пришло. Я русский офицер и никем другим быть не мог. Всегда служил только России, хоть в офицерах, хоть в солдатах. Присягу давал один раз в жизни, и другой не произнесу. Но тогда я сидел на гауптвахте и ждал нового разжалования в солдаты. Поэтому про меня легко можно было сочинить легенду о том, что я бежал из тюрьмы и стал дезертиром.       – А за что вас снова хотели разжаловать? – спросила Соня.       – За драку в трактире и сопротивление властям, – сказал Долохов.       – А можно с этого места поподробнее? – осторожно заметила девушка.       Долохов внимательно посмотрел на нее.       – Вас так интересуют мои прошлые неприглядные дела?       Соня остановилась и посмотрела ему прямо в глаза.       – Фёдор Иванович, позавчера на маскараде вы сказали, что мы можем быть вместе… Нет, пожалуйста, не надо повторять всего, что вы вчера говорили, – торопливо сказала она, видя, что Долохов хочет ей что-то ответить. – Сейчас не время и не место. Но поймите меня. Я изо всех сил стараюсь понять вас. Понять, что вы за человек. Вы не очень задумывались о положении женщин в нашем мире, пока я не обратила ваше внимание на эту тему. Но я сама много думала об этом. Подумайте и вы вот о чем. При наших законах брак между мужчиной и женщиной практически нерасторжим. И муж имеет в браке абсолютную власть над женой. Поэтому женщина может полностью загубить свою жизнь, если свяжет её с недостойным человеком. Так что я интересуюсь и задаю вам вопросы вовсе не из праздного женского любопытства.       Долохов так же внимательно посмотрел на неё и сказал:       – Не могу не признать, что ваше поведение в данном случае умно и осторожно. А моя прошлая репутация не располагает к тому, чтобы верить мне безоглядно. Поэтому я всё расскажу вам как на духу. Пойдемте дальше.       Они пошли дальше, и Долохов начал рассказывать.       – Тогда мой полк стоял на Кавказе. Мы принимали участие в военных действиях. Но в них наступил перерыв, и наш полк отвели в тыл. Я тогда пил со страшной силой. Начал практически сразу после вашего отказа мне. Заливал горе вином. Конечно, пока мы были на фронте, пить много не приходилось. Зато, когда оказался в тылу, дал себе полную волю. Каждый вечер в компании или в одиночку упивался до положения риз. И вот однажды вечером в трактире мы пили и играли в карты. Разумеется, трезвых там не было, включая и меня. Я играл с офицером другого полка, сумел обыграть его на большую сумму. Он обвинил меня в том, что я передергиваю. Будь мы оба трезвыми, я бы просто вызвал его на дуэль, и этим дело бы кончилось. Но под влиянием вина я впал в ярость и потерял контроль над собой. Недолго думая, я врезал ему изо всех сил. Он упал, на помощь ему кинулись другие офицеры его полка. А меня поддержали мои полковые товарищи. Завязалась страшная драка, мы дрались, как скоты. Разломали столы, стулья, всю мебель. Прибежала полиция нас разнимать. Я ввязался в драку и с полицейскими. Одного так ударил, что он потом попал в больницу. Хотя, к счастью, потом очухался. Подбежали ещё полицейские, меня и других скрутили и отвели на гауптвахту. Но если моих товарищей вскоре выпустили без всяких последствий, то меня, как зачинщика драки, который к тому же чуть не убил полицейского, пообещали снова разжаловать в солдаты. Полковой командир уже даже рапорт об этом написал начальству. Я к тому времени проклинал себя последними словами, сидя на гауптвахте, и давал себе клятвы, что если выберусь и сохраню звание офицера, то перестану напиваться до потери контроля над собой. И вдруг как-то вечером ко мне пришёл один чиновничек из войсковой канцелярии. Что-то вроде полкового писаря. Такая мелкая канцелярская крыса, обычно мы, боевые офицеры, таких презирали. Но оказалось впоследствии, что эта должность – всего лишь его прикрытие. А на самом деле он был чин из Экспедиции секретных дел при военном министерстве, да ещё и не на последнем счету там. Вот он и сделал мне предложение, от которого отказаться было нельзя. Он предложил мне в обмен на помилование и сохранение офицерского звания послужить царю и отечеству, как говорится. Сделать вид, что я бежал с гауптвахты, стал дезертиром и под видом лихого искателя приключений перебрался из небезопасной для меня России в Персию. Я согласился – а какой был выход. Тянуть снова солдатскую лямку, как это было уже однажды, у меня не было ни малейшего желания. Да ещё я был не против новых приключений. Надеялся, что в тех условиях, полных опасностей, я, наконец, перестану думать о вас и избавлюсь от чувств к вам. Ещё было и желание сменить обстановку. В те годы у меня был такой характер, что размеренная жизнь мне часто наскучивала. Хотелось новых острых ощущений. Короче, я дал согласие. Через пару дней инсценировали мой побег, я получил деньги и инструкции и был переправлен через границу в Персию. А вот о том, чем я там занимался, рассказать не могу, уж извините, Софи. Я дал слово чести офицера, что никогда и никому не разглашу этой тайны.       Соня молчала, осмысливая сказанное Долоховым. До неё доходили слухи, что с какими-то разведывательными целями Министерство иностранных дел и разные секретные ведомства при военном министерстве пользуются услугами частных лиц. Они могли быть посланы и под видом путешественников, и под видом искателей приключений. Слухи эти были неопредёленными, зыбкими, точно никто ничего не знал. Тем не менее, из недосказанных слов Долохова Соня поняла, что и он был послан в Персию именно с целями какой-то разведки, налаживания связей или ещё чего-нибудь. Миссии такого рода действительно были очень тайными, и поэтому выпытывать она не стала, решила слегка изменить тему разговора.       – А вы сдержали ваше слово перестать напиваться до потери сознания? – спросила она у Долохова.       Долохов улыбнулся.       – Софи, вы когда-нибудь видели меня мертвецки пьяным? Я летом жил в Лысых Горах и практически на ваших глазах был целыми днями. Первый раз почти неделю жил, а во второй раз дней десять. Если бы я был конченным пьяницей, то я не мог бы обойтись без того, чтобы каждый день напиваться до положения риз. Пьяницы не могут удержать себя от спиртного. Так что можете быть уверены – слово, данное себе, я сдержал.       Соня подумала, что действительно ни разу не то что мертвецки пьяным, но вообще особо пьяным Долохова не видела. Он мог выпить пару бокалов за обедом или ужином, когда подавали к столу вино. Но ровно столько же пили и другие мужчины, например, Николай или Денисов. А они точно пьяницами не были.       – Скажите, а то, чем вы занимались в Персии, было опасным делом? – снова спросила она.       – То, чем я занимался там, всегда и везде опасно. Но на Востоке опасность всегда страшнее, – ответил Долохов. – Если бы я попался в европейской стране за этим занятием, меня бы посадили в тюрьму или, самое большее, расстреляли бы. А вот в Персии мне пришлось бы пережить страшные пытки и нелёгкую смерть. Там до сих пор средневековые порядки. Пытки и мучительные казни, когда человек умирает в страшных страданиях часами и даже сутками, там до сих пор в обыкновении.       Соня почувствовала ужас. Её живое воображение мигом стало рисовать ей страшные картины. Она кое-что читала о восточных пытках и казнях. Её охватил страх при мысли, что Долохов мог бы такое пережить, если бы попался. Он, конечно, никого и ничего бы не выдал даже под самыми страшными пытками, в этом она ни на секунду не сомневалась. Не такой он был человек. Но тем ужаснее были бы его мучения.       Увидев, как девушка изменилась в лице, Долохов успокаивающе дотронулся до её руки.       – Софи, не надо так переживать. Всё в прошлом, я выбрался оттуда благополучно и больше никогда не вернусь. К тому же там не только было опасно, но и интересно. Всё-таки новые земли, экзотика. Я не жалею об этом своём опыте ни на минуту.       – Вам действительно было интересно в Персии? Какие люди там живут? – спросила Соня.       – Да, было интересно. А люди там живут разные, – отвечал Долохов. – На самом деле я видел не только персов. В сопредельных землях, через которые я проезжал, чтоб доехать до этой страны, живут разнообразные народы. Да и в самой Персии не только персы проживают.       Долохов немного рассказал о народах, населяющих Персию – о курдах, гебрах, азербайджанцах, турках, армянах, их обычаях и нравах.       – Не все они магометане, – продолжал он. – Гебры [2], например, поклоняются огню. Курды – это йезиды [3], совершенно особенная религия, ни на что не похожая. Но хуже всех там приходится армянам – это, пожалуй, единственные христиане в чисто магометанском окружении. Режут их там налево и направо – то турки, то персы. А народ оказался стойкий, хранит христианскую веру. И это несмотря на то, что уже несколько веков под властью магометан, и те много раз пытались обратить армян в свою веру. России стоило бы вступиться за армян. Мы ведь самая ближняя христианская страна к ним, а они заступничества нашего заслужили своей преданностью вере отцов.       – Фёдор Иванович, – после недолгого молчания спросила Соня, – а ваша поездка в Персию не была связана с тем, чтобы как-то помочь тамошней армянской общине. Ну, что-то вроде связи с ними наладить?       Долохов покачал головой.       – Может быть, и была. Но не надо больше расспрашивать, я не имею права говорить об этом.       Девушка кивнула:       – Хорошо, я не буду. Вы правы, извините моё любопытство. Но я согласна с вами насчет армян. Этому народу действительно стоит помочь. Ведь Армения когда-то была совершенно отдельным и достаточно большим государством. Более того, это было первое государство в мире, которое сделало христианство своей религией.       – Вот как, – поднял брови Долохов. – Этого я не знал.       – Ну как же, – продолжала Соня. – Ещё в 314 году после Рождества Христова армянский царь Тиридат объявил христианство государственной религией в своём царстве. В это время в Римской империи только-только при императоре Константине Великом христиан перестали преследовать и разрешили свободно исповедовать свою веру. А уж государственной религией христианство в Римской империи стало гораздо позже, только в 380 году, при императоре Феодосии.       – А вы хорошо знаете историю, – заметил Долохов.       – Да, я всегда интересовалась историей, хорошо учила её ещё в детстве, да и сейчас люблю читать и перечитывать книги на темы истории, которые есть в библиотеке Лысых Гор. Жаль, что уже все перечитала, а новых там не достать. Вот здесь, в Петербурге, уже прочитала многие книги из собрания Пьера. Если бы жила здесь постоянно, обязательно записалась в Публичную библиотеку – все говорят, что там просто огромный выбор книг. Однако я здесь всего на два месяца, смысла записываться нет. Но неужели вы действительно ничего не слышали из того, что я вам сейчас рассказала? – спросила Соня.       Долохов покачал головой:       – Боюсь, моё изучение истории было весьма поверхностным. Помните, я вам говорил, что у меня отменная память? Я никогда не забываю практически ничего. Так что, если бы я слышал всё это хотя бы детстве, пока учился, то уж никогда не забыл. А если я сейчас ничего из сказанного вами не помню, значит, меня этому и не учили.       – А почему вы уверены, что ваша память отменная? Вы не преувеличиваете? – поддразнила легонько девушка.       Долохов улыбнулся:       – Поверьте, нет. Я не хвастаюсь. Я уверен в своей памяти из-за карт. Я ведь постоянно играю и почти всегда выигрываю, потому что умею запоминать, какие карты выходят из игры. Именно этим объясняются мои постоянные победы за игорным столом.       – Вот как, – протянула Соня. – Значит, слухи о том… – и тут она прикусила язык. До неё доходили слухи, что Долохов является искусным и никем не пойманным картёжным шулером. Но сказать такое прямо в лицо было оскорблением, и потому она промолчала.       Но Долохов понял, что она имела в виду:       – Софи, я понимаю, о чём вы. Знаю, какие толки обо мне шли, да и сейчас, пожалуй, идут в среде игроков. Но я даю вам слово чести – я никогда не был шулером и не жульничал в карты. Такой слух пустили про меня только потому, что я почти всегда выигрываю. Однако секрет моих выигрышей – не шулерство, а моё умение запоминать карты. Я всегда держал в памяти уже разыгранные карты и поэтому легко просчитывал, какие карты могут находиться на руках соперников. Большинство игроков этого не умеет и надеются на счастье, поэтому чаще проигрывают, чем выигрывают. А я проигрывал только в тех играх, где успех зависит от случая, а не от умения считать и запоминать. Но таких игр я старался избегать. Правда, играл и играю в них временами, но только из желания пощекотать себе нервы и испытать судьбу. А также когда я уверен, что соперник – плохой игрок и его можно чем-то увлечь, отвлечь, поддразнить, чтоб он впал в азарт и потерял голову. Сам я при таких играх никогда головы не теряю. И если чувствую, что начинаю проигрывать, сразу выхожу из игры.       Соня помолчала, обдумывая всё услышанное. Что ж, вполне может быть. Она тоже кое-что слышала о том, что среди игроков есть подобные виртуозы с уникальной памятью, которые могут играть почти наверняка, не прибегая к шулерским приёмам.       Некоторое время они шли молча, только поглядывая друг на друга. Они уже один раз прошли мимо дома Безуховых, но, не сговариваясь, пошли дальше, желая продолжить разговор. Тем более, что девушка чувствовала – они пока молчат о личном, ради чего Долохов и предложил ей встретиться и поговорить. Она решила, что хватит отвлеченных разговоров и пора перейти к теме их отношений. Но сначала она хотела выяснить мучивший её с позавчерашнего дня вопрос.       – Скажите, почему вы так рано покинули маскарад? Я надеялась, что мы можем с вами протанцевать ещё один танец. Но вы уехали.       Прежде чем дать ответ, Долохов слегка обернулся. Горничная, приставленная к Соне, шла немного сзади, как это и полагалось: достаточно близко, чтобы не терять из виду барышню, но и достаточно далеко, чтобы не слышать её разговора с ним. Тем не менее, он решил перейти на французский язык, чтобы она совсем ничего не поняла. Но ответил он не сразу, сначала собирался с мыслями и подбирал слова.       Как и каким образом рассказать Софи, как он отреагировал не её откровенно чувственный наряд восточной гурии? После виде её в этом наряде он провел самую мучительную ночь в своей жизни. Он не мог заснуть, метался по кровати, постоянно вспоминая, какое сумасшедшее желание она пробудила в нём во время танца. В конце концов, ему пришлось помочь себе руками и таким образом избавиться от напряжения, которое сковало его чресла.       – Я уехал с бала и не стал больше приглашать вас, потому что после того, как вы предстали передо мной в вашем феерическом маскарадном костюме, я почувствовал, что больше не могу находиться рядом с вами даже в одной зале. Мне хотелось выкинуть что-то абсолютно неприличное – например, похитить вас на глазах у всех. Поймите и вы меня, наконец, Софи. Я мужчина. Есть вещи, которые мужчина не всегда может контролировать, хотя я стараюсь изо всех сил. Но мне с каждым днём это удаётся все труднее и труднее. Пребывание рядом с вами сводит меня с ума. Не только ваш вид, но даже лёгкий шелест вашего платья, когда я слышу его, доводит меня до состояния полнейшего безумия. Софи, нам надо что-то решать. Помните, вы попросили у меня полгода ожидания. Я ждал. Но эти полгода уже прошли. Пришло время принимать решение. Для этого я и вызвал вас сегодня на разговор. Нам надо как-то определиться в наших отношениях. Быть в подвешенном состоянии я больше не могу. Или мы расстаёмся раз и навсегда, чтобы я больше не мучился вашей близостью и при этом абсолютной недоступностью, или… – он не договорил. Потом продолжил, словно с трудом выталкивая из себя слова. – Вы давно стали для меня самой прекрасной и желанной женщиной в этом мире. Я безумно хочу вас и хотел всегда. Понимаете ли вы это?       – Да, я это знаю, – взволнованная откровенными словами Долохова, ответила Соня, тоже перейдя на французский.       – И что же? Есть ли у меня надежда на этот раз? – Долохов смотрел на неё напряжённо и с нетерпением.       Соня помедлила с ответом       – Да, надежда есть. Но у меня есть сомнения. Остались к вам ещё не разрешённые вопросы, и пока я не получу ответы на них, они будут меня мучать и мешать мне принять решение.       – Какие это вопросы? – спросил Долохов.       Соня вздохнула.       – Ну, вот ещё один вопрос. Вы упомянули, что в прежние годы вам часто наскучивала размеренная жизнь, и вас часто охватывали порывы совершить что-то такое, что вам казалось лихим и молодеческим. Да я и сама это знаю. Когда мы встретились с вами десять лет назад, было много слухов о ваших похождениях. То какой-то кутёж, то какая-то пьяная выходка, то скандальный роман. Вы, можно сказать, были весьма беспокойной личностью. Вам всё время хотелось острых ощущений. Вот почему я до сих пор опасаюсь, когда думаю о возможном будущем. С вами. Я боюсь довериться вам. Боюсь, что стану для вас лишь игрушкой на время, а потом буду брошенной.       Долохов покачал головой:       – Софи, здесь вы несправедливы. Я скорее убил бы себя и тогда, и сейчас, прежде чем причинил вам какое-то зло. Использовать вас так, как я мог использовать других женщин, разрушать вашу репутацию я не стал бы никогда.       Соня неопределённо махнула рукой:       – Я не это имела в виду. Я понимаю, что ваши намерения в отношении меня не заключались в недолгой забаве. Вы с самого начала хотели жениться на мне, а не просто поразвлечься и оставить потом у разбитого корыта. Но вы сами говорите о своих настроениях, которые заставляют вас совершать всякие не слишком достойные поступки просто из-за скуки и поиска острых ощущений. Это, знаете ли, не самое хорошее свойство для семейной жизни. Откуда мне знать, что это настроение снова не накроет вас, если вы, предположим, женитесь. Жена в этом случае покажется вам обузой, а она уже будет прочно связана с вами, и ей некуда будет деваться. Вы снова кинетесь на поиски приключений или вернётесь к прежней разгульной жизни, а жена будет заброшена и забыта. Признаюсь, мне страшновато представить любую женщину в роли надоевшей для вас жены.       Долохов невесело усмехнулся и покачал головой.       – Софи – вы самая удивительная женщина, которую мне когда-либо приходилось встречать. Самая предусмотрительная умница среди всех, кого я знаю. – Соня было вскинулась, но он поднял ладони перед собой примирительным жестом. – Нет, нет, не ощетинивайтесь и не пускайте снова в ход свои коготки. Я не насмехаюсь, поверьте. Это самый искренний и восхищённый комплимент. Не многие женщины на вашем месте думают и раздумывают. – Усмешка сошла с его лица, и он продолжал предельно серьёзно. – Софи, я мог бы сейчас наговорить тысячи клятв о том, что никогда не соскучился с такой женой, как вы. Но слова мало что значат. Никто не может дать гарантии, что жизнь пойдёт так, как намечено. Ни один человек. Но попробуйте рискнуть и поверить в искренность вот таких моих слов: за последние два-три года я уже не замечал за собой подобных порывов. Более того, они сейчас мне кажутся глупым мальчишеством. Я, кстати, из-за этого отчасти и вышел в отставку, не только из-за того, что мне надо заниматься делами своего поместья. Мне надоело ходить по краю пропасти и постоянно рисковать жизнью. И я начал задумываться, чего раньше со мной не случалось. Я почувствовал, что слишком часто в прошлом бросал вызов смерти. И если я сейчас не прекращу это делать, то в самом ближайшем будущем старуха с косой наконец-то посмеётся над моей самоуверенной убеждённостью, что я могу бесконечно обманывать её. Да, у меня появилось вот такое предчувствие, а предчувствия меня никогда не обманывали. Я могу припомнить огромное количество случаев, когда предчувствия спасали мне жизнь. Однажды, когда мне было двадцать лет, мы в компании молодых офицериков, вроде меня, решили прокатиться после кутежа по Финскому заливу на утлой лодочке. Что-то мне шепнуло, что затея опасная, и я отказался ехать. В результате налетел неожиданный, но сильный шквал, лодку перевернуло, и все погибли, а я остался жив. Последний раз предчувствие спасло мне жизнь при Бородино. В разгар боя я внезапно ощутил, что должен отойти с места, на котором стоял. Я так и сделал. Не прошло и нескольких секунд, как на это место прилетела картечь. Меня только слегка зацепило осколком по ноге, но если бы я не отошёл, то меня бы разметало в клочья. И подобное предчувствие было у меня, когда я в начале войны отправлялся в действующую армию и прощался с матушкой и сестрой. Тогда что-то подсказало мне, что я вижу их последний раз. Я подумал, что это касается не их, а, скорее всего, это я погибну на войне. Но судьба решила иначе – я остался жить, а вот мои близкие были убиты. Тем не менее, предчувствие и на тот раз не обмануло меня. Так что я очень серьёзно отнёсся к внутреннему голосу, который зазвучал во мне года три назад о том, что мне пора сменить образ жизни и перестать рисковать на каждом шагу. Иначе моя близкая смерть неизбежна. А умирать мне не хочется. Думаю, со мною произошло то, что называют словом «перебеситься». Я перебесился, не хочу больше дразнить смерть. И потом… помните наш разговор о моей семье в аллее Лысых Гор? Хотя вы тогда пытались утешить меня, но я до сих пор думаю и, наверное, всегда буду думать, что смерть матери и сестры – это наказание за мои прошлые грехи. И если я не хочу испытать ещё раз такую же или даже худшую боль в этой жизни – то мне надо как-то менять мой образ жизни. Иначе расплата за мои новые грехи, если я продолжу их совершать, будет ещё более страшной.       Соня обдумывала эти слова Долохова. Действительно, за последнее время, особенно за два месяца пребывания в Петербурге, она не слышала никаких дурных слухов о Долохове. Это так было не похоже на то, что постоянно приходилось ей слушать о нем десять лет назад, когда они встретились впервые. Тогда вокруг него постоянно витали тёмные слухи: то о его кутежах, то о шальных, чаще пьяных выходках, то о дуэлях, то о каких-то скандальных любовных романах. Теперь единственное, что она слышала о нём – это то, что он довольно часто играет в карты в разных мужских клубах и собраниях. Но картёжничали, кто больше, кто меньше, почти все мужчины высшего общества. Так что в этом он ничем не отличался от них. Действительно, можно было сказать, что он «перебесился» и в настоящее время ведет образ жизни, ничем не отличающийся от образа жизни обычного господина из высшего света. Она вспомнила, как дала себе слово еще в Лысых Горах выяснить, изменился ли в последние годы образ жизни Долохова и он сам, и вынуждена была признать, что изменения действительно произошли, и теперь она может доверить ему свою судьбу.       Соня остановилась и глянула на Долохова.       – Я могу поверить в искренность этих ваших слов. Хорошо. Через неделю, в понедельник, мы покидаем Петербург. Приезжайте к нам за несколько дней до отъезда, в пятницу. Я хочу за это время переговорить о вас со своими родными, чтобы ваш визит и наш разговор не был для них полной неожиданностью. Когда вы приедете, я дам вам ответ на ваш вопрос – можем ли мы быть вместе.       – Софи, – с волнением произнес Долохов, – значит, правда… у меня появилась надежда?       – Да. Определенно появилась, – со смущённой, но ласковой улыбкой ответила ему девушка. – Приезжайте, и мы всё решим между нами окончательно.       – Я обязательно буду, – с радостно-счастливой улыбкой сказал Долохов. Больше всего на свете теперь он жалел, что они оба находятся на людной улице, и он не может обнять и поцеловать Софи. Девушка тоже чувствовала что-то подобное.       Как раз в это время они подошли к дому Безуховых, где им пришлось распрощаться. Оба счастливо улыбались при расставании.       Но встретиться им пришлось немного раньше. Через день после этой встречи Долохов получил от Сони записку, где были только два слова: «Приезжайте немедленно».       День клонился уже к вечеру, но Долохов быстро собрался и поехал к дому Безуховых. Лакей у двери доложил, что хозяев и их гостей Ростовых нет дома, они на каком-то приёме, но барышня Софья Александровна ждёт и специально предупредила, чтоб его впустили. Долохов отдал верхнюю одежду лакею, прошел к лестнице и наверху увидел Соню. Она стояла с каким-то бледным и застывшим лицом, не ответила на его приветствие, когда он поднялся и поздоровался с ней, только кинула пару слов:       – Пойдемте в библиотеку.       И действительно отвела его в комнату, где все стены были уставлены шкафами с книгами до потолка. Соня с тем же застывшим выражением, не приглашая Долохова присесть и не усаживаясь сама, начала сразу и без обиняков. Она встала у окна, держась на расстоянии от Долохова. Тон её был резкий и ломкий.       – Ростовы и Безуховы уехали на вечер, приглашали и меня, но я отговорилась головной болью. Знаю, что слуги будут обязательно сплетничать о том, что я нарушила все правила приличия, принимая в одиночестве вас, но мне всё равно теперь. Вчера вечером к нам заходил ваш друг Макарин и сделал мне предложение.       Долохов почти не удивился этому сообщению. Макарин действительно после знакомства с Софи прилагал все усилия, чтобы встречаться с ней на балах, музыкальных вечерах, театрах, концертах, но Софи не проявляла по отношению к нему ничего, кроме самой обычной светской вежливости. Долохов прекрасно понимал, что низенький, лысенький и не очень умный Макарин никакой ему не соперник, и совершенно не ревновал его. Но сейчас в его душе шевельнулось какое-то дурное предчувствие.       – Вы, что же, приняли его предложение? – спросил он у девушки.       – Разумеется, нет. Я очень вежливо ему отказала, – ответила Соня. – После этого он сказал, что понимает причины моего отказа. Что у него есть более счастливый соперник. Вы. Я не отрицала. И тогда он задал мне вопрос: а знаю ли я, какой вы человек на самом деле и какую роль вы сыграли в одной давней истории. А потом кое-что мне рассказал. Поэтому теперь у меня к вам появились ещё вопросы. Первый вопрос: вы ведь давно знали, что ваш друг Анатоль Курагин женился? Вы узнали это ещё до того, как эта новость стала достоянием всего света после того, как Курагин получил ранение и стал инвалидом?       Долохов ответил:       – Да, я узнал это гораздо раньше, чем весь свет. Курагин рассказал мне о своей вынужденной женитьбе года через два после того, как это несчастное событие свершилось. Тогда я только что вернулся из Персии и в Москве снова встретил Анатоля. Мы в честь нашей новой встречи закатили что-то вроде дружеской пирушки. Набрались оба прилично. И в пьяном виде Анатоль пожаловался на то, что в моё отсутствие его заставили жениться и теперь он несвободный человек.       – Тогда мой второй и главный вопрос, – продолжала девушка. – Если вы давно знали, что ваш друг уже женат, то зачем вы помогали Курагину организовать похищение моей кузины Наташи? Ведь вы не могли не понимать, что он, будучи уже женатым, не может жениться на ней. Что он после похищения, скорее всего, для Наташи разыграет спектакль: организует какое-нибудь фальшивое венчание с каким-нибудь подкупленным расстриженным попом, не имеющим права венчать. Наташу ждала гибель в этом случае. Никто бы не стал слушать её объяснений, что она не знала о том, что у Курагина уже есть жена, и что её венчание с Курагиным было фальшивым. После этого в глазах всего общества она стала бы падшей женщиной. А потом, когда ваш дружок Курагин наигрался бы с ней и бросил, она до конца дней своих должна была жить в изгнании. Ни в одном доме её бы не приняли, а если бы она рискнула появиться, скажем, на балу или в театре, ей в лицо бросали оскорбления. В глазах мужчин она стала бы «порченным товаром». Никто бы не женился на ней, разве что приставали с неприличными предложениями стать любовницей. Знаете, как некоторые мужчины рассуждают? Они рассуждают так: если была любовницей у Курагина, почему бы теперь меня и других не обслужить таким же образом. Надеюсь, я понятно объяснила вам, какая жизнь ожидала бы Наташу после того, как ваш дружок Курагин решил бы, что приключение с ней было забавным, но она надоела, и теперь пусть убирается к своим родным. А это случилось бы рано или поздно. Да вы и сами это понимаете. Тем не менее, зная, что Курагин был уже женат, вы помогали ему похитить мою кузину. А теперь объясните мне мотивы вашей помощи Курагину. Вы хотели таким образом, через позор Наташи отомстить мне и всем Ростовым за мой отказ выйти за вас замуж много лет назад? Или тут было ещё что-нибудь?       Долохов смотрел на неё в полном ошеломлении. Этого он не ожидал.       – А откуда вы знаете, что я ему помогал?       – Мне в подробностях рассказал об этом вчера ваш дружок Макарин, – ответила Соня. – Он, конечно, и сам повинился, что вместе с вами участвовал в этой грязной истории, но ему терять было нечего – я уже отказала ему. Но он, видимо, захотел, чтобы я узнала и о вашем участии в подготовке похищения Наташи.       Лицо Долохова застыло.       – Ну что же, теперь вы знаете всё об этой истории.       – О, я знаю о ней больше, чем вы думаете, – сказала девушка. – Помните, вместо Наташи вашего друга вышли встречать лакеи её крёстной Марьи Дмитриевны, в чьем доме мы тогда жили. Планы Наташи на побег с Курагиным были к тому времени уже разоблачены, и она была заперта в своей комнате. Но Марья Дмитриевна хотела, чтоб лакеи затащили в дом её похитителя, и там уж она отругала бы его по-свойски. Жаль, этого сделать не удалось. Я думаю, ваш друг уже тогда выложил бы всё о том, какую роль вы сыграли в попытке похищения.       – А кто-нибудь ещё в вашей семье, кроме вас, знает о моём участии? – спросил Долохов.       Соня отрицательно покачала головой.       – Никто. Вообще, об этой истории мало кому известно – побег же не состоялся. Родители Наташи и Николай, её брат, так и не узнали ничего о попытке побега. Марья Дмитриевна решила всё это скрыть перед ними. Так что тайну неудавшегося побега знают только сама Наташа, Курагин, вы, Марья Дмитриевна, да ещё Пьер Безухов, нынешний муж Наташи. Ему Марья Дмитриевна была вынуждена всё рассказать, чтобы тот заставил Анатоля уехать из Москвы. И еще я знаю тайну неудавшегося побега. Потому что я тогда тоже жила в доме Марьи Дмитриевны, и вся эта история разворачивалась на моих глазах. Кстати, должна вам сказать, что это только благодаря мне побег не состоялся.       Долохов внимательно посмотрел на девушку.       – Вот как? – спросил он. – А мы с Анатолем думали, что это ваша кузина как-то проболталась.       – Нет, – сказала Соня. – Она ничего никому не говорила о том, что собирается бежать с Курагиным. Об этом я догадалась сама. Я сначала не замечала молниеносного романа Наташи с вашим другом. Всё произошло так стремительно, они ведь всего два раза виделись. Первый раз в театре, а потом на вечере у сестры Курагина – Элен Безуховой. Но после этого вечера я прочитала письмо Курагина, которое Наташа забыла спрятать, и оно лежало на самом виду на столе в её комнате. После этого Наташа и сама призналась мне, что безумно влюбилась в вашего друга и пойдет на всё, на любую глупость и безумие, лишь бы быть с ним. Тогда я и поняла, что они задумали что-то очень скверное, скорее всего, побег. О том, что побег назначен на ту ночь, я догадалась, когда увидела, что горничная вечером передает Наташе ещё одно письмо. Я решила предотвратить побег самостоятельно, не спать и сторожить Наташу под её дверями, чтоб она никуда не ушла. Но под дверями комнаты Наташи, где я собиралась провести ночь, чтоб помешать побегу, меня застала Марья Дмитриевна. И мне пришлось во всем признаться ей. Она заперла Наташу в комнате и сделала попытку захватить вашего друга-похитителя с помощью лакеев. Но он сумел вырваться. А потом Марья Дмитриевна сообщила о попытке побега Пьеру Безухову, и он сказал нам, что Курагин жениться на Наташе не может, потому что уже давно женат.       Долохов покачал головой.       – Значит, это вы помогли вашей кузине не совершить глупость. Я должен был догадаться. Что ж, это ещё раз подтверждает моё высокое мнение о вас. Даже о том, какой вы хороший и внимательный к другим человек. Всегда в первую очередь думаете не о себе, а о других. И здесь то же самое, в этой глупой истории.       – Что вы имеете в виду? – удивлённо спросила Соня.       – Будь на вашем месте более хитрая и расчетливая женщина, она бы позволила кузине сбежать, – пояснил Долохов. – Семейство Ростовых было бы опозорено в глазах всего света, а это означало, что шансы для Николая Ростова получить богатую невесту из респектабельного общества прилично-таки уменьшились. Из-за дурной славы сестры богатые семьи могли бы и не отдать своих дочерей за него – ведь репутация всей семьи Ростовых была бы замарана на долгие-долгие годы. И вот тогда ваши шансы стать женой Николая сильно бы увеличились.       Девушка удивленно и гневно посмотрела на Долохова.       – Да мне даже в голову не мог бы прийти настолько подлый план.       – Он бы пришёл в голову любой на вашем месте, если бы она была хитра и расчетлива и имела в виду только свой интерес в этом мире, – ответил Долохов. – Но вы не такая, Софи. Вот почему я говорил и всегда буду говорить, что вы всегда думаете о других и практически никогда о себе.       Соня невесело усмехнулась.       – Это вроде как комплимент? Я его не принимаю. Не считаю особой добродетелью отказ совершить подлость. По-моему, это вполне естественно – не покупать своего счастья ценой несчастья другого. Но вы так и не ответили на мой вопрос, – после короткой паузы вновь произнесла она. – Почему вы помогали Курагину в его попытке увезти Наташу?       Долохов прошелся по библиотеке, потом обернулся к окну, около которого стояла натянутая, как струна Соня.       – Признаюсь, в той истории я повёл себя не лучшим образом. Сначала, когда Курагин рассказал мне о плане увезти вашу кузину и устроить фиктивное венчание, я поддержал его просто из желания какой-то встряски. Я находился в подходящем настроении – отчаянно скучал в Москве после своих персидских похождений. И первая мысль моя была – развеять скуку таким образом. Я сначала взялся в это дело, но уже на следующий день остыл. Когда я начал обдумывать последствия, я понял, как это глупо, и попытался отговорить Анатоля от этой авантюры. Не ради вашей кузины, признаюсь, я мало думал о ней и вообще о всех Ростовых. Меня больше заботил Анатоль. Ведь после этой истории и он тогда стал бы изгоем. Буйным молодым сорвиголовам вроде меня или Анатоля позволялось многое в отношении женщин. Но при одном условии – это должны быть женщины, которые твёрдо знают, на что идут. То есть замужние женщины или вдовы. А вот обмануть, соблазнить и обесчестить невинную девушку из общества – это считается преступлением. Поэтому больше ни в одном порядочном доме Анатоля не приняли бы как слишком очевидного подлеца и негодяя. Но самое главное – его притянули бы к уголовному суду за двоежёнство. А это означало заключение в монастырь на долгое покаяние или же ссылка в Сибирь. После того, как я все это осмыслил, я начал отговаривать Анатоля от этого нелепого плана. Не сомневаюсь, что отговорил бы, я всегда умел влиять на него. Но когда я начал это делать… тут у меня вдруг мелькнула другая мысль. И она была связана с вами, Софи.       – Со мной? Каким образом? – удивилась Соня.       – Софи, вы помните тот день, когда ваша кузина встретилась с Анатолем в театре? – спросил Долохов.       Соня хорошо помнила этот день. Тогда она с Наташей, графом Ильёй Андреевичем и кузеном старой графини Шиншиным поехали в театр. Они заняли место в ложе бенуара и оглядывали зал.       «Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильёй Андреичем, которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание…       Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачёсанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними. Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.       – Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда-то?       – Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого-то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan [4], да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели».       В тот день, увидев Долохова, Соня снова испытала прежний страх перед ним. От волнения краска бросилась ей в лицо. Она что-то сказала невпопад Наташе, что у неё начинает болеть голова, и пересела во второй ряд из первого, отговариваясь тем, что там свет свечей не так режет глаза. На самом деле Соня хотела спрятаться от него. Вскоре, впрочем, она успокоилась. Началось представление, Долохов сел на место и, как ей показалось, ни разу не обратил на неё внимания и вообще не заметил её. Потом в зал вошёл Курагин, потом в антракте Анатоль вместе с Долоховым стояли у рампы, обращая на себя всеобщее внимание, потом Наташа была приглашена Элен Безуховой в свою ложу, там познакомилась с её братом… И так завязалась история с попыткой побега, которая принесла столько горя и расстройства в семью Ростовых.       Тогда в театре при виде Долохова Соню охватило предчувствие какого-то несчастья. Его новое появление она восприняла как знак беды. В её уме он представлялся ей кем-то вроде буревестника, предвещающего бурю. Первое появление этого человека в жизни семьи Ростовых привело к тяжелейшему проигрышу Николая, который во многом определил будущее разорение семейства. И во второй раз девушка тоже почувствовала, что Долохов появился не к добру. И она не ошиблась. Через несколько дней Наташа чуть не сбежала с Курагиным.       Все эти тягостные воспоминания вихрем пронеслись в уме Сони, и на вопрос Долохова она ответила:       – Да, я отлично помню тот день.       – И я его прекрасно запомнил. Именно в тот день я понял, что всегда помнил вас и никогда не забывал. Хотя много лет убеждал себя в обратном, – тихо сказал Долохов.       – Да вы даже не смотрели на меня. Я была уверена, что вы меня вообще не заметили, – возразила девушка.       Долохов горько усмехнулся.       – О, я вас заметил, да ещё как. Я стоял в партере у рампы и видел, как вы с кузиной заходили в ложу. Вы о чём-то переговаривались, улыбались друг другу и смеялись. Я смотрел на вас только миг, и вы не заметили моего взгляда. Потом я сразу отвернулся и заставил себя больше ни разу не смотреть в вашу сторону. Говорил с кем угодно и о чём угодно. И никто не даже не догадывался, что в эти минуты я чувствовал себя как человек, под ногами которого уплывает земля, а он сам проваливается в бездну. Однажды со мной такое было. В персидском городе Мешхеде я попал в землетрясение. Чудом выжил, но помню, как земля уходила у меня из-под ног и как я боялся провалиться в открывающуюся передо мной пропасть. И точно такое же чувство я пережил, когда снова увидел вас, хотя и не подал виду. До этой встречи я считал, что полностью освободился от моего несчастного чувства к вам. В Персии, среди постоянных опасностей, я почти не вспоминал о вас. Разве что вы иногда мне снились. Только это было так редко, что я уверил себя, что всё забыто и кончено. Но вот вдали прошелестело ваше платье, сверкнула ваша улыбка, я бросил на вас мимолётный взгляд – и всё вернулось ещё острее и больнее для меня, чем в нашу первую встречу, когда я сходил с ума от одного только вашего вида. Я понял, что освободиться от чувства к вам мне не удастся никогда. Что эта жажда будет вечно меня мучить и не давать жить спокойно до конца дней моих. В ту ночь после театра мне не удалось заснуть ни на минуту, мучительные мысли о вас не позволили мне сомкнуть глаз. Я приходил в ужас при мысли о том, что обречён на страдания по вам до конца жизни. Потом Анатоль пришёл ко мне с предложением увезти вашу кузину и организовать фиктивное венчание. Как я говорил раньше, я сначала ввязался в это дело от скуки и желания как-то встряхнуть мою московскую жизнь, которая казалась мне унылой после персидских приключений. Никакого намерения вновь мстить вам или Ростовым за ваш отказ у меня тогда не было. Моя жажда мести была вполне удовлетворена после того, как я обыграл Николая на крупную сумму. Поэтому я согласился на план Анатоля именно от скуки. Но уже на другой день я опомнился и начал отговаривать Анатоля от этой явно глупой авантюры. И тут, как нарочно… В тот же день вечером я оказался в клубе на обеде с вашим родичем Шиншиным. Я решил воспользоваться моим давним знакомством с ним – помните, я познакомился с ним, когда десять лет назад ухаживал за вами. И я начал расспрашивать его, как бы между прочим, про всё ваше семейство и про вас лично. Делал при этом вид, что особо не интересуюсь и это просто болтовня, чтоб скоротать время. Но вызнал тогда я очень и очень много. Шиншин рассказал, что дела семейства Ростовых совсем плохи. И на днях старый граф вынужденно продаёт подмосковное имение, чтоб расплатиться с самыми срочными долгами. А долгов не срочных – ещё больше. Так что окончательное разорение семьи Ростовых – это лишь вопрос времени. И поэтому все семейные давят на Николая, чтобы он как можно скорее нашёл себе богатую невесту. Шиншин сказал, что из-за этого ваше положение в семье стало совершенно ужасным и невыносимым. Вас считают главным препятствием на пути женитьбы Николая на богачке. Поэтому родители Николая, особенно мамаша, уже не скрывают своей ненависти к вам, на каждом шагу оскорбляют вас и называют интриганкой и предательницей интересов семьи. А ваш Николай, вместо того, чтобы защитить вас или поступить решительно – жениться на вас, практически умыл руки, укатил в армию и таким образом бросил вас на растерзание своей семейки. И вот тогда, в ходе беседы с Шиншиным, я подумал, что если ваша кузина сбежит с Анатолем, это даст мне крохотный, совсем мизерный, но шанс снова попробовать заполучить вас.       – Не понимаю, каким образом побег Наташи давал вам шанс заполучить меня снова, – растерянно сказала Соня.       – Всё очень просто, – отвечал Долохов. – Если похищение вашей кузины состоится, а потом весь высший свет поймет, что венчание было фальшивым, и ваша кузина никакая не жена Курагина, а просто его сожительница-любовница, то Ростовы будут опозорены. От их семьи все отвернутся, и они станут изгоями. Надолго, на много-много лет. Им придётся поселиться где-то в деревне и носа не совать в высшее общество. Вы, разумеется, как член этой семьи, тоже станете изгоем. И тогда я рассчитывал вновь появиться перед вами в роли эдакого вашего спасителя, рыцаря на белом коне. Я нашёл бы способ снова проникнуть в вашу семью, как нашёл в прошлом году способ проникнуть в Лысые Горы с помощью Денисова. Сделал бы вам снова предложение. Я надеялся, что на этот раз вы могли бы ответить согласием. Во-первых, потому что тогда, благодаря браку со мной, вы избавлялись от участи изгоя и вновь возвратились бы в высшее общество в качестве респектабельной замужней дамы. А во-вторых, потому что тогда вы избавились бы от ненависти и несправедливого отношения к вам семьи Ростовых, где вас так очевидно не ценят. И знаете, я с самого начала понимал, что мой план весьма шаткий и в нём полным-полно «подводных камней». Вы могли по-прежнему терпеливо ждать предложения от Николая, несмотря на то, что он бросил вас на растерзание своей семьи. Могли бы терпеть и прощать оскорбления его матери, старой графини. Могли бы считать своим долгом разделить с ними участь изгоя, по-прежнему считая их своими «благодетелями». Да и вообще, всяких «подводных камней» в моём плане было столько, что и не сосчитать. Но как утопающий хватается за соломинку, так и я ухватился за этот сомнительный план. Вот почему я перестал отговаривать Анатоля отказаться от похищения вашей кузины и пошёл с ним до конца. А теперь судите меня, как хотите, Софи. Но я всё сказал вам честно, клянусь в этом.       Соня изменилась в лице. Она заранее знала, что разговор будет тяжёлым. Но такого признания она никак не ожидала. Всё, о чем она мечтала и о чём думала в последние месяцы после нового появления Долохова в её жизни, всё это рухнуло в один миг. [1] Экспедиция секретных дел при военном министерстве – одно из названий службы внешней разведки Российской империи в начале 19 века. [2] Гебры – исповедующая зороастризм древнейшая этноконфессиональная группа в Иране. Зороастризм – одна из древнейших религий, берущая своё начало в откровении пророка Заратустры, полученном им от бога Ахуры Мазды. В основе учения Заратустры – свободный нравственный выбор человеком благих мыслей, благих слов и благих деяний. В древности и в раннем средневековье зороастризм был распространён преимущественно на территории Большого Ирана. Большое место в зороастризме занимает поклонение огню. [3] Йезиды – этноконфессиональная группа курдов в Верхней Месопотамии. Религия йезидов сочетает в себе элементы многих религий – ислама, христианства, зороастризма и иудаизма. [4] Dolochoff le Persan (фр.) – Персиянин Долохов.