Помнить тебя

      Вечером того дня, когда Соня впервые испытала близость с Фёдором, Николай за ужином объявил, что со дня на день ожидает приезда Безуховых. Так-так, подумала Соня, Николай подтягивает тяжёлую артиллерию. Наверняка, он послал им известие о её будущей свадьбе сразу же после того, как они с Фёдором об этом объявили, и решил вызвать Безуховых в Лысые Горы. Девушка практически не сомневалась, что Николай их тоже подключит к уговорам не выходить замуж за Долохова, которыми неустанно занималась семья Ростовых в последние дни. Наверняка рассчитывает, что Соня лучше прислушается к словам Наташи, которая долгие годы считалась её лучшей подругой, и к словам Пьера, который всегда относился к Соне по-доброму.       Если бы Николай только знал, насколько всё это бесполезно, на следующее утро с улыбкой думала Соня, отправляясь к воротам имения, где её уже поджидал Фёдор. Она села к нему в коляску, и они неспешно поехали по дороге, как это делали в прошлые дни, когда он навещал её. Девушка со смехом рассказала Долохову, что Николай ожидает подкрепления – приезда Безуховых, в смешной надежде, что они тоже будут уговаривать её отменить свадьбу, и она их послушает.       Но реакция Фёдора оказалась резкой. Он тормознул лошадей, слегка отвернулся от неё, пробормотал вполголоса какое-то ругательство и сильно стукнул рукой, сжатой в кулак, по сиденью.       Соня дотронулась до его плеча.       – Я не буду слушать никого. Я дала тебе слово, к нашей свадьбе почти всё готово, осталось дождаться моего свадебного наряда и дня венчания. Я не передумаю, как бы они не старались.       – Если бы я был уверен в этом, – сквозь зубы процедил Долохов. – Прости моё недоверие, но я не могу справиться со страхом, что им всё-таки удастся уговорить тебя. Я боюсь снова тебя потерять. Второй раз… это будет невыносимо!       – Да как им это удастся? – озадаченно спросила девушка. – Я уже выслушала всё, что они могли мне сказать, и никто их них ничуть не повлиял на мою решимость выйти за тебя замуж.       Долохов покачал головой.       – Я много лет назад видел, как они убеждали тебя в том, что ты всем обязана их семье. И поэтому должна служить им, как рабыня. Отказаться от всех своих мечтаний и желаний ради их счастья и благополучия. Софи, ведь ты уже принесла им однажды огромную жертву – отказалась от Николая, от своей многолетней любви к нему. Что, если они опять сумеют провернуть с тобой ту же штуку, только в отношении меня. И ты откажешься от меня так же, как отказалась от него. Я не могу выбросить эту мысль из головы.       – А что они могут сказать или сделать, чтоб заставить меня передумать? – спросила Соня. – Я убеждена, что все аргументы они уже выложили, а на меня они никак не повлияли.       – Да мало ли что, – на лице у Долохова было злобно-отчаянное выражение. Девушка видела, что он действительно боится того, что её уговорят отказаться от свадьбы. – Николай придумает и расскажет про меня ещё какую-нибудь гадость. Его мамаша-графиня будет заламывать руки, что без тебя не обойдется. Твоя кузина на правах старой дружбы тоже будет убеждать тебя, что я последний негодяй на земле, ведь она всегда меня не любила. С них станется даже подослать к тебе Николеньку, чтобы он расплакался перед тобой и начал умолять, чтобы ты его не покидала. Это будет нечестная игра, но она может сработать, ведь ты всегда думаешь прежде всего о других, а не о себе.       Соня покачала головой:       – Я не поддамся ни на какие уговоры, – и после паузы отчаянно сказала, видя по-прежнему безнадёжное выражение на лице Долохова. – Что я должна сказать или сделать, чтобы ты, наконец, поверил мне – моё решение быть твоей женой незыблемо.       Долохов какое-то время смотрел на неё, словно решаясь на что-то, и внезапно выпалил:       – Поехали сейчас со мной в К-в, где я живу. Не надо отпрашиваться, брать горничную и прочие глупости. Просто поедем. Как будто мы уже женаты. И никто и ничто уже не может встать между нами. К вечеру я привезу тебя обратно.       Соня сглотнула. Задавать глупые вопросы вроде «зачем мы туда поедем» не имело смысла. Она всё поняла. Фёдор хочет овладеть ею и сделать своей окончательно. Чтобы отрезать ей все дороги к отступлению. И именно сейчас она должна решиться. Правила благопристойности, которые внушались ей с детства, и собственная рассудительность противились страстному призыву, который она видела в глазах Фёдора. Но кроме рассудка в ней уже жила и другая сила. Она хотела доказать Фёдору, что уже полностью принадлежит ему, что сомневаться в ней он не должен. И ещё она вспомнила вчерашнее – жгучие ласки, жар его поцелуев и прикосновений к её полуобнажённому телу, наслаждение, пережитое с ним… По её телу прокатилась волна страстного желания, и, глубоко вздохнув, она решилась:       – Я согласна. Поедем.       Фёдор радостно улыбнулся, быстро поцеловал её глубоким, но коротким поцелуем и подстегнул лошадей. Коляска покатила к городу.       Два часа спустя они въехали в двор дома, где снял квартиру Долохов. Он выпрыгнул из коляски, помог выйти Соне, кинул приказ подбежавшему мальчику из конюшни позаботиться о лошадях и повёл девушку в дом. У него был отдельный вход в комнаты, которые он снял, и он отпер дверь своим ключом.       Войдя внутрь, Соня с любопытством оглядела помещение. Долохов снял две смежные комнаты, одна из которых представляла из себя что-то вроде прихожей и гостиной одновременно, а вторая была спальней. Он провел её в спальню, запер дверь на засов изнутри и обернулся к Соне, глядя на неё горящими глазами. Она уже снимала свою шляпку. Фёдор обнял её и долго-долго целовал. У девушки от этих поцелуев кружилась голова, было трудно стоять. Долохов распустил её волосы, повернул спиной к себе, расстегнул платье и спустил его к ногам Сони. Она переступила через него и молча стояла, порывисто дыша, пока он расшнуровывал её нетуго затянутый корсет. Когда она вновь повернулась к нему, она увидела, как Фёдор резким движением сбросил на пол с широкой кровати покрывало вместе с одеялом. Затем подвел её к кровати, усадил на край и снял с её стройных ножек уличные ботиночки, потом стащил чулки с подвязками, покрывая поцелуями каждый кусочек обнажавшейся кожи. Теперь на Соне была только рубашка и панталоны, но скоро и их он буквально сорвал с неё резкими нетерпеливыми движениями. Она осталась совершенно обнажённой.       Когда Фёдор уложил её на кровать, Соня не пыталась прикрыться, словно отдавая себя жадным глазам Долохова, которыми он осматривал всё её тело, пока раздевался сам. Вскоре его одежда тоже смятой грудой валялась на полу. Он подошёл к кровати, полностью обнажённый и великолепный, как греческий бог, и вытянулся рядом с Соней, привлекая девушку к себе. Он ещё и ещё раз поцеловал её губы, потом шею, ключицу, опустил голову к её груди и начал ласкать ртом её соски, целуя и легонько покусывая. Тело Сони таяло в немыслимом удовольствии. Ещё немного – и он спустился ниже, осыпая поцелуями её вздрагивающий живот, пока она задыхалась от наслаждения. Оно было так велико, что она едва заметила, что руки Фёдора широко раздвигают её ноги, а его язык… Когда до неё дошло, что он начал целовать и ласкать её лоно, она потрясённо подняла голову и спросила его:       – Что ты делаешь?       Фёдор поднял голову, лежащую между её раскинутых ног, и с усмешкой сказал:       – Занимаюсь с тобой любовью.       Так же потрясённо Соня пробормотала в полной растерянности:       – А разве это делается так?       Фёдор улыбнулся ещё шире, потом подтянулся повыше и, коснувшись поцелуем её полураскрытых губ, произнёс:       – Не мешай мне, прошу тебя. Я знаю, что делаю.       Закинул руки девушки за голову и сказал:       – Держись за спинку кровати и лежи спокойно.       Соня послушно вцепилась в железные поручни, а Фёдор опять спустился ниже и вернулся к прежнему занятию. От его горячего дыхания и прикосновений языка там девушку бросало и в жар, и в холод. Скоро Соня почувствовала, как постепенно её охватывает блаженство, которое росло в ней и доводило до края. Наконец, со стоном она достигла экстаза, чувствуя, как волны удовольствия расходятся по всему телу.       Фёдор снова подтянулся выше, лёг рядом с Соней и начал опять целовать её, пока она приходила в себя после пережитого. Рука его гладила её волосы. Постепенно неистовство покидало тело девушки, оставляя после себя расслабление и истому.       – Ну вот, – сказал Фёдор, – теперь пришёл мой черед. Держись.       С этим предупреждением он раздвинул её ноги так широко, как возможно, согнул их в коленях и сам расположился между ними. Подсунув руки под её бёдра, он слегка приподнял их и прижался своим копьём к тугому входу в её тело между ног. А потом начал медленное проникновение, слегка двигая членом туда-сюда, тяжело дыша и не отрывая от лица девушки пылающего взора. Соня сначала почувствовала что-то вроде жжения и невольно сжалась. На несколько секунд ей показалось, что она не сможет впустить его в себя – он был таким большим, а у неё все так узко. В этот момент Фёдор сказал ей:       – Расслабься. Постарайся расслабиться.       Соня не знала, как это сделать, но потом глубоко вздохнула и слегка двинула бёдрами навстречу ему. Она хотела, чтоб он вошёл и заполнил её, чтоб его сила и власть над её телом победили сопротивление её девственной плоти.       Движения Фёдора становились всё шире и размашистее, и в какой-то момент тело девушки уступило его мужскому напору. Она почувствовала, что её как будто сильно укололи там, вздрогнула и негромко застонала от этой боли. В этот миг он вошёл в неё наполовину и начал пробиваться ещё глубже. Боль немного отпустила Соню, но неудобство ей доставляло теперь чувство распирания. Однако, чем дольше продолжались движения Фёдора внутри её тела, тем меньше она ощущала это неудобство. Острая боль прошла совсем, сменившись на небольшую и тупую. Вскоре Фёдор полностью погрузил свой мужской орган в её тело и начал двигаться размашисто и вольно, сопровождая движения негромкими стонами сквозь сжатые зубы. Он сильнее подхватил её под ягодицы, поднял выше, чтоб проникнуть как можно глубже в тело любимой. Соня уже не ощущала ни неудобства, ни особой боли, хотя и удовольствия тоже. Но ей доставляла радость мысль о том, что она сейчас доставляет своим телом наслаждение Фёдору, который двигался всё быстрее. Вскоре он вздрогнул и застонал. В этот миг девушка почувствовала, как что-то горячее пролилось в глубины её тела. Сделав ещё несколько движений внутри Сони, Долохов расслабился и медленно лёг на неё сверху всем своим телом. Ей было приятно ощущать его мужскую тяжесть на себе, и она медленно гладила его по плечам и спине, пока он приходил в себя и выравнивал дыхание.       Лёжа сверху Софи, Долохов чувствовал, как постепенно он выходит из состояния полной потери себя, которое обрушилось на него, пока он занимался любовью с ней. Никогда ему ещё не удавалось чувствовать ничего более сильного в постели с женщиной. Это было не просто физическое удовольствие: он пережил состояние, при котором, казалось, исчезли и пространство, и время. Оргазм был почти болезненным в своей мощи и длился гораздо дольше, чем с другими. Внутри тела столь желанной женщины, как Софи, он освобождался долго и упоительно. И истома, овладевшая им после того, как всё завершилось, отличалась от того, что он испытывал с другими: ему не хотелось поскорее оторваться от женского тела после полученного удовольствия, как это постоянно случалось с ним раньше. С Софи ему хотелось лежать вечно, не выпуская её из своих объятий.       На какое-то время они оба впали в лёгкое забытье, но вскоре Долохов почувствовал, как девушка легонько пошевелилась под ним – наверное, начала ощущать неудобство от его немалого веса. Фёдор поднял голову, слегка сдвинулся в сторону, чтоб немного освободить её, и спросил:       – Милая, с тобой всё в порядке?       Соня кивнула:       – Да, всё хорошо.       – Прости, я причинил тебе боль, – продолжал Фёдор, поглаживая её лицо и целуя полуоткрытые сладкие губы, – но так всегда бывает в первый раз. Дальше будет гораздо лучше, обещаю.       Соня отрицательно покачала головой:       – Да я особенно и не почувствовала боли. Какой-то недолгий момент, а потом она прошла.       Фёдор ещё раз поцеловал её и встал с кровати. Потом, как был обнажённый, направился в угол комнаты, где на небольшом столике стоял тазик для умывания и кувшин воды. Налив немного воды в тазик, он взял небольшое полотенце и вернулся на кровать. Соня немного сдвинула ноги после того, как они закончили заниматься любовью, но он снова широко раздвинул их. На лоне девушки были небольшие следы крови, и несколько капель виднелись на простыне. Фёдор намочил полотенце и приложил мокрую ткань к её промежности. Соня вздрогнула, но его заботу приняла. Смыв кровь намоченной частью полотенца, он потом вытер её промежность оставшейся сухой половиной и осмотрел её. Больше кровь не шла. Он отнес таз с водой обратно, долил ещё воды и быстро обмыл себя.       Когда он возвращался обратно к постели, он видел, что глаза девушки внимательно осматривают его тело. Зрелище, очевидно, доставляло ей немалое удовольствие. Он и сам залюбовался ею. Соня была сложена прекрасно, её словно выточенная из слоновой кости фигура напоминала песочные часы: изящные плечи и руки, высокие груди с нежно розовыми сосками, очень тонкая талия и по сравнению с нею широкие округлые бёдра, длинные стройные ножки с небольшими, идеальной формы ступнями. Её тело словно было создано для чувственной любви. А сейчас она лежала перед ним, словно нимфа, залюбленная до полного изнеможения похотливым сатиром, с припухшими от страстных поцелуев губами, со следами его поцелуев на груди, с раскинутыми ногами. Впрочем, заметив его взгляд, она тотчас же смутилась и ноги сдвинула, а рукой прикрыла грудь. Фёдор улыбнулся, сел рядом с ней на край кровати и нежно отвел её руку. А потом обхватил своей сильной большой ладонью одну из её упругих грудей и начал легонько сжимать и поглаживать её.       – Не жалеешь? – спросил он.       – Жалею, – с лёгкой улыбкой ответила Соня.       В груди Фёдора тяжело заворочалось неприятное чувство, но тут девушка звонко рассмеялась и, погладив его по щеке, прибавила:       – Жалею только об одном – что не позволила тебе сделать это раньше.       Фёдор облегченно выдохнул и сам рассмеялся в ответ.       Потом они просто лежали на боку лицом друг к другу, держась за руки и любуясь друг другом. Им было хорошо.       В эти минуты полного расслабления и довольства Фёдор сказал:       – Ты знаешь, а ты первая девственница у меня.       – Правда? – переспросила Соня.       – Да. До тебя у меня не было невинных девушек.       Соня засмеялась и обняла его:       – Ну вот видишь, в чём-то мы оказались первыми друг для друга. Я очень этому рада.       Фёдор тоже сжал её в объятиях и внезапно почувствовал, что его член снова готов налиться мужской силой. Но Соню он только недавно лишил невинности и не думал, что второй раз так скоро доставит ей удовольствие. Кроме того, ему уже было пора отвезти её обратно в Лысые Горы. Поэтому он решительно разжал руки, ещё раз поцеловал её и сказал:       – Я бы мог вечно заниматься с тобой любовью, но нам уже пора. Очень жаль, но давай будем одеваться.       Соня согласно кивнула головой. Они начали одеваться. Фёдор справился быстрее и, попросив девушку подождать немного, куда-то вышел. Соня надела сорочку, панталончики, чулки с подвязками и ботиночки, но решила подождать Фёдора, чтобы он помог ей затянуть корсет и застегнуть сзади платье. Она подошла к прикроватному столику, чтобы взять щётку для волос и расчесать спутавшиеся волосы. Невольно глаза её уставились на небольшие кровавые разводы на белой простыне – словно символ заключенного ими брака. Эта мысль доставила ей немалое удовольствие. Она быстро расчесала волосы и заколола их в простой пучок. В это время вернулся Фёдор и на её вопрос, где он был, сказал, что ходил к кухарке хозяев и попросил её что-нибудь прислать им, потому как сам проголодался, словно волк, да и Соне наверняка хочется есть – с завтрака прошло уже много времени. Девушка действительно при этих словах почувствовала голод. Она попросила Фёдора помочь ей с корсетом и платьем, а пока они этим занимались, кухарка с ещё одним слугой что-то внесла в соседнюю комнату. Фёдор вышел, отдал ей и слуге деньги, а когда они ушли, позвал Соню из спальни. Они сели за стол и пообедали тем, что принесли по заказу Фёдора. Еда была простая, но сытная: щи и жаркое. После обеда они сразу же вышли на двор, где их ожидали отдохнувшие кони, сели в коляску, и Фёдор повёз их в Лысые Горы. Всю дорогу Соня сидела, прижимаясь к Долохову, положив ему голову на плечо и обнимая его руку. Глаза её были закрыты, на губах играла лёгкая улыбка, и ей было хорошо, как никогда.       Солнце стояло ещё высоко, но приближался вечер, когда они подъехали к господскому дому в Лысых Горах. Фёдор вышел из коляски, помог спуститься Соне и решительно вместе с ней вошёл в дом. Он ещё в дороге предупредил, что объясняться с её домашними будет сам. Девушка понимала, что сейчас в доме и имении полный переполох: прошло уже больше семи часов с того времени, как она исчезла. И она не ошиблась.       Когда они вошли в дом и прошли в гостиную, там уже были Николай и Марья. Слуги по дороге смотрели на Соню и Долохова, идущих рядом, потрясёнными взорами. Сами Николай и Марья что-то живо обсуждали перед тем, как Соня и Долохов вошли. Глаза Марьи были заплаканы, а в руках она терзала платочек. Оба вытаращили глаза на вошедших и, видимо, не знали, что сказать.       Долохов извинился перед Николаем за то, что позволил себе увезти Соню. Но накануне портниха, которая шила свадебный наряд Сони в К-ве, попросила его привезти свою невесту, чтобы кое-что примерить и уточнить. Он понимает, что всё это вызвало беспокойство в семье, сожалеет, что они не предупредили об отъезде, но ничего особо страшного не случилось, и больше такого до свадьбы не повторится. Всё это он произнёс весьма весомым голосом, твёрдо и прямо глядя в глаза Николая и всем своим видом предупреждая – любое сомнение в высказанных им словах обернётся для Николая очень плохо.       Николай внял этому предупреждению и угрозе, которая читалась в лице Долохова, и не стал опровергать его слова, зато решился обрушиться на Соню:       – Как ты себя ведешь? – злобно напустился он на неё. – Это неслыханно. Уехать, не предупредив, не взяв с собой горничную. Такое поведение допустимо лишь… – тут он запнулся, видимо, приискивая подходящие слова… – лишь для особы, совершенно не знающей правил приличия.       – Осторожно, граф, – тихо, но с угрозой в голосе прервал его излияния Долохов. – Я уже извинился за себя и Софи. Тем более, что она особо и не виновата – это был только мой порыв. Вынужден напомнить вам моё предупреждение – Софи до свадьбы не должна подвергаться обидам в этом доме. Всё равно она скоро его покинет.       – Пока она живёт в этом доме, она должна соблюдать его правила! – злобно огрызнулся Николай.       – Так и будет. Ещё раз повторяю – подобного не повторится, – так же чётко и внушительно, как прежде, сказал Долохов. – А теперь простите, мне пора ехать обратно, а Софи пойдет к себе. Прошу вас сегодня больше не тревожить мою невесту.       После этих слов он взял руку Сони в свою и вывел из гостиной. Когда они подошли к её комнате, он быстро поцеловал её и сказал:       – Думаю, будет ещё буря. Но ты держись.       Девушка с готовностью ответила на поцелуй и улыбнулась в ответ на его слова:       – Мне всё равно. Теперь я твоя и ничего не боюсь. Пусть покричат и посплетничают.       Они поцеловались ещё раз, и Долохов ушёл, предупредив её, что приедет через день. Соня вошла в свою комнату и устало присела на кровать, счастливо вздыхая. Она решила не ходить к ужину, а попросить кого-то из слуг принести ей поднос с едой, как всегда делала, когда болела.       Через некоторое время, однако, в дверь послышался осторожный стук. Девушка подошла к двери, распахнула её и, к своему удивлению, увидела на пороге Марью. Она догадалась, что, скорее всего, её прислал Николай, чтобы прочитать Соне очередную нотацию. Марья и забормотала что-то о приличиях, о бесстыдном поведении Сони, о необходимости соблюдать правила жизни в этом доме. Соня решила не слушать. Прервав Марью на полуслове, она резко сказала:       – Через несколько дней я выйду замуж и покину ваш дом навсегда. За случившееся сегодня мы уже извинились и обещали, что подобное не повторится. Не вижу смысла повторять одно и то же много раз. Больше мне сказать нечего. А теперь извините, но я очень устала и хочу отдохнуть.       И захлопнула дверь перед носом Марьи.       Через пару часов служанка, которую Соня попросила принести ей ужин, доставила в её комнату поднос. Девушка в одиночестве поужинала, выставила поднос с посудой за дверь, заперлась изнутри и стала готовиться ко сну. Прежде чем лечь в постель, она подошла к зеркалу и, движимая каким-то порывом, расстегнула ворот ночной сорочки и сбросила её на пол, оставшись совершенно обнажённой. Она разглядывала своё тело в зеркале, проводя по нему руками, как будто искала невидимые глазу изменения в нем. Изменений не было видно, но она чувствовала себя какой-то перерожденной и обновлённой. «Теперь я женщина, женщина Фёдора, его жена», думала она, продолжая разглядывать себя, и от этой мысли голова у неё кружилась от счастья и какой-то гордости.       На следующий день в Лысые Горы к ужину прибыли Пьер и Наташа. Соня старалась все последние дни как можно меньше выходить из своей комнаты, разве что в столовую да на прогулки по саду. Она сидела и читала в своей каморке, когда услышала шум подъезжающих экипажей. Выглянув в окно, она увидела, что Пьер помогает выходить Наташе из открытой коляски с кучером, в которой они сидели. В двух других закрытых каретах, очевидно, были слуги и дети.       Девушка вышла, чтобы поприветствовать вновь прибывших, и снова ушла в свою комнату. Через полчаса в двери её комнаты раздался стук, дверь отворилась, и вошла Наташа.       – Соня, – с ходу начала она. – Николай писал нам про удивительные новости: ты согласилась выйти замуж за Долохова.       – Да, это правда, – отвечала Соня, отложив в сторону книгу, которую читала. – Через пять дней мы венчаемся, а потом поедем в его имение.       – Но… но… как же так, – продолжала Наташа, присаживаясь на диван. – Ты отказала ему десять лет назад наотрез. Тогда он тебе не нравился, и ты его даже боялась. Почему ты согласилась сейчас?       – Обстоятельства переменились, – спокойно ответила девушка. – В первый раз я отказала ему по большей части потому, что любила другого – ты это знаешь. Что касается того, что я его боялась – да, такое было. Он был весьма… весьма беспокойным человеком десять лет назад, если можно так выразиться. Меня это пугало в нем. Вечные слухи вокруг его имени: то кутежи, то пьяные выходки, то дуэли, то скандальные любовные романы… Но когда я встретила его прошлым летом, а потом ещё раз в Петербурге, я нашла, что он переменился за эти годы. Теперь у меня нет страха перед ним. Я верю, что за последние годы он избавился от слишком уж скандальных привычек своей буйной молодости.       Наташа пожала плечами:       – Я замечала в нём кое-какие перемены, но лично у меня нет уверенности, что подобный господин может полностью оставить все свои скверные привычки в прошлом. Такие люди не меняются.       – Почему же не меняются? Долохов и твой муж были в одной компании в молодости. Вместе с Курагиным творили такое, что полиция вынуждена была вмешаться. И если Пьера и Курагина не наказали за все эти дикие выходки, то только потому, что они были богаты. Но твой муж переменился и стал вполне степенным семейным человеком. Почему же ты не веришь, что такое может произойти и с Долоховым? – спросила Соня.       – Пьер никогда не был авантюристом, подобно этому господину! – вспыхнула от возмущения Наташа.       – Авантюризм Долохова во многом объясняется тем, что он был военным, офицером, а это занятие подразумевает риск и опасность. Пьер никогда не был военным, вёл спокойную жизнь богатого и обеспеченного господина, но и ему авантюризм не чужд. Я бы сказала, что тут они не так сильно отличаются друг от друга, – продолжала Соня.       – Что ты имеешь в виду? – Наташа выглядела поражённой.       – Я имею в виду их поведение во время войны, – сказала девушка. – Долохов воевал и был командиром партизан, но и Пьер, который имел все возможности подальше уехать от войны, что было ему прилично по его положению, не сделал этого. Помнишь, он рассказывал, как присутствовал на битве при Бородино, а потом не уехал, как все, из Москвы, а остался с безумным планом убить императора Наполеона. Что это, как не авантюризм чистой воды?       Наташа промолчала, видимо, обдумывая всё сказанное, но не нашла, что возразить на слова Сони.       – Но Долохов дрался с Пьером на дуэли! – наконец нашла она ещё один аргумент.       Соня пожала плечами.       – Напоминаю тебе, что это Пьер вызвал его на дуэль, а не Долохов Пьера. И именно Пьер чуть не убил Долохова во время этой дуэли, а не наоборот. Причём, Пьер вызвал Долохова на дуэль, не умея стрелять. Не умея даже держать толком в руках пистолета! И зная при этом, что Долохов хорошо стреляет и с пистолетом умеет обращаться. Николай об этом нам рассказывал в своё время. Так что и тут встает вопрос – кто больше авантюрист.       Наташа разгорячилась:       – Ты же знаешь причину, по которой Пьер вызвал его – Долохов соблазнил его первую жену.       Соня улыбнулась:       – Наташа, мы ведь знаем неплохо первую жену твоего мужа. Элен жить не могла без любовников. Нам абсолютно неизвестно – кто и кого соблазнял в этой ситуации.       – Всё равно он поступил непорядочно, вступив в связь с женой друга, даже если это она соблазняла его, – продолжала упорствовать Наташа. – Тогда Пьер принял твоего драгоценного Долохова в своём доме как друга, как брата. Долохов не должен был поддаваться соблазну, даже если Элен была соблазнительницей. Хотя бы из благодарности к Пьеру, приютившему его.       Соня снова пожала плечами:       – Я думаю, тогда в нём взыграла обида на Пьера. Они вместе провернули эту дикую шутку – помнишь, привязали полицейского к медведю и пустили медведя плавать в Мойку. Но Пьеру всё сошло с рук, а Долохов расплатился несколькими месяцами солдатчины. Это показалось ему ужасно несправедливым. Делали оба, а наказан только он один. В любом случае, – продолжала она решительно, – все недоразумения у них в прошлом. Ты знаешь прекрасно, что они простили друг друга за все обиды, которые друг другу нанесли. Это случилось при Бородино. И тогда именно Долохов первый подошёл к Пьеру и первый публично, на глазах у всех попросил прощения у него. Уже этот поступок говорит о том, что он тогда и начал меняться. Если бы он оставался прежним безответственным сорвиголовой – никогда бы и не вздумал просить прощения ни за какую свою выходку.       Наташа помолчала немного, а потом спросила:       – Хорошо, предположим, он изменился. Но вот что касается… ты говорила, что в первый раз отказала ему по причине твоей любви к Николаю. Теперь ты уже его не любишь? Я помню, как ты была расстроена его свадьбой с Мари. Это было каких-то полтора года назад, может, чуть больше. Мне тогда казалось, что ты продолжаешь любить его и будешь любить всегда.       Соня отрицательно покачала головой:       – Нет, я больше не люблю Николая. Мне действительно когда-то казалось, что моё чувство к нему останется со мной навсегда. Но я ошиблась. Всё прошло.       – Что же, теперь ты любишь Долохова? – спросила Наташа.       Соня помолчала, как будто ища в себе ответ на этот вопрос, а потом тихо сказала:       – Да, теперь я люблю его. Очень сильно люблю.       Наташа тоже помолчала, а потом пожала плечами:       – Что ж, с этим ничего не поделаешь. Николай в своём письме к нам просил приехать и убедить тебя не выходить замуж за Долохова, но теперь я вижу, что это невозможно. А Пьер, как только прочитал письмо, сразу сказал, что совершенно не видит причин отговаривать тебя. Сейчас они разговаривают с Николаем. Думаю, Николай убеждает Пьера тоже поговорить с тобой, но вряд ли что получится.       Соня усмехнулась:       – Даже если твой муж и попытается, у него ничего не выйдет. Меня уговаривают уже несколько дней подряд, но моё решение остаётся неизменным.       Наташа решила сменить тему разговора:       – А что это была за выходка вчера? Николай рассказал нам с Пьером, что ты совершенно скандально, не предупредив никого и не взяв сопровождения, укатила с Долоховым в городок, где он сейчас живёт. И тебя не было много часов, – глаза Наташи округлились от любопытства, она ожидала, что Соня смутится и, возможно, раскроет перед ней какие-то неприличные подробности.       Но Соня твёрдо держала взгляд, не краснела и не отводила глаз. Пусть Наташа не надеется, Соня не станет сплетнями и ложным стыдом пачкать свою брачную постель (а она именно так относилась ко всему, что произошло между ней и Фёдором вчера в его доме – как к заключённому браку). Ей ничуть не было стыдно за то, что она позволила Долохову овладеть ею и что она отдала ему свою невинность до официальной свадьбы.       Поэтому она просто сказала:       – Думаю, Николай рассказал вам, как мы объяснили причины своей неожиданной поездки. Мне к этому прибавить нечего, – всем своим видом она давала понять Наташе, что дальнейшего обсуждения этой темы не будет.       Наташа решила отступить:       – Хорошо, – сказала она, поднимаясь. – Не будем об этом. Действительно, через несколько дней у вас свадьба, да и к тому же в деревенской глуши вполне допустимо отступление от слишком строгих правил. Я пойду – надо присмотреть как слуги устроили детей, мы привезли их с собой. Ты выйдешь к ужину? – спросила она уже у двери. – Николай говорил что-то вроде того, что после вчерашнего ты прячешься.       – Я выйду к ужину как всегда, – отвечала Соня. – И я совершенно не прячусь. Сегодня я была за общим столом и во время завтрака, и во время обеда. Просто вчера я очень устала после поездки и потому попросила принести ужин в мою комнату.       Наташа кивнула и вышла.       Во время ужина Николай сидел со злым лицом – Соня подумала, что уговорить Пьера надавить на неё у него не получилось. Так оно и вышло. После ужина Пьер попросил Соню зайти вместе с ним в маленькую диванную комнату рядом со столовой. Наташа пошла с ними. Когда они вошли и уселись, Пьер несколько смущённо поглядел на Соню и начал:       – Софья Александровна, ваш кузен Николай попросил меня поговорить с вами и отговорить от брака с господином Долоховым. Но я отвечал ему и хочу сказать вам теперь, что не вижу причин, по которым я должен вас отговаривать. Да, у нас много лет были сложные отношения с вашим женихом. Но всё это в прошлом. Когда мы возобновили знакомство около года назад, я нашёл, что господин Долохов очень переменился. У меня есть все основания считать, что он станет достойным мужем для такой прекрасной девушки, как вы.       Соня посмотрела на него с искренней признательностью и ответила:       – Я очень благодарна вам, Пётр Кириллович, за то, что вы единственный из семьи не отнеслись ко мне, как к неразумному ребёнку, которого надо опекать и уговаривать. И что вы признали за мной право принимать решения самой. Я знаю, что между вами и моим женихом в прошлом были недоразумения, но уверена, что всё это осталось в тех давних днях.       Пьер кивнул:       – Да, это так. – И он широко улыбнулся своей обычной доброй улыбкой. – Мне остаётся только поздравить вас с предстоящей свадьбой и пожелать вам счастья.       Соня поблагодарила его от всей души.       Наташа во время этого короткого разговора сидела рядом с Пьером с каким-то пасмурным выражением на своём красивом лице, и по ней было заметно, что в этот раз она не совсем согласна с мужем. И что разговор с Соней её тоже полностью не убедил. Но Соне было все равно. Она давно знала, что оба – и Долохов, и Наташа – взаимно недолюбливают друг друга. Очевидно, это не исправить, да и не надо: у них будут совершенно отличные и независимые друг от друга семьи. А неприязнь на расстоянии ничего не значит.       Утром после этого разговора Долохов приехал к Соне снова. Он хотел сразу же посадить её в свою коляску и поехать с ней кататься по окрестностям, как они уже делали раньше. Но вышедший слуга передал Долохову, чтобы он зашёл в дом, потому что приехавший граф Безухов желает с ним поговорить в библиотеке. Долохов с Соней вошли в дом, он прошел в библиотеку, а она осталась поджидать его в маленькой гостиной, расположенной рядом. Разговор длился всего несколько минут. Вскоре двери библиотеки растворились, и на пороге показались Пьер и Фёдор. Очевидно, разговор удовлетворил их обоих, потому что они пожали друг другу руки. Долохов подошёл к Соне и сказал ей:       – Поехали.       Когда они сели в его коляску и уже отъехали от дома на приличное расстояние, девушка спросила Долохова:       – О чём вы говорили с Пьером?       Долохов ответил:       – Он просто сказал мне, что не будет отговаривать тебя от свадьбы и надеется, что в будущем я окажусь настолько хорошим мужем для тебя, что он никогда не раскается в таком своём решении. Я со своей стороны постарался убедить его, что твоё счастье в браке со мной будет всегда главной моей целью. И это правда, милая, – он нагнулся к ней и нежно поцеловал ее. – Я сделаю всё возможное и невозможное на этой земле, чтобы ты была счастлива со мной.       Соня прижалась к Долохову, обняла его за руку и заметила:       – Я рада, что Пьер отказался меня уговаривать. А Николай за это смертельно обиделся на него. Он вчера сообщил за ужином, что даже на наше венчание в церкви не поедет. И старая графиня тоже наотрез отказалась ехать. Я попросила двух старших сыновей нашего садовника Ивана Родионовича быть нашими дру́жками. Его жена сыграет роль моей посажённой матери, а сам Иван Родионович – моего посажённого отца. Так что у нас будет свадьба, как полагается.       – Вот и отлично, – Долохов подстегнул коня.       Соня сидела, по-прежнему прижавшись к его сильному плечу и обнимая его за руку. Она закрыла глаза, наслаждаясь близостью Фёдора и чувством полного единения с ним. Внезапно она почувствовала, что он затормозил и остановил лошадь. Она открыла глаза и увидела, что Долохов спрыгивает на землю, в одной руке держа шерстяное покрывало, на котором они несколько дней назад сидели на их любимом пригорке, а другую протягивает ей, чтобы помочь сойти.       – Пойдём со мной, – сказал он.       – Куда? – озадаченно спросила Соня.       – Прогуляемся. Тут недалеко, – ухмыльнулся Фёдор.       Девушка огляделась. Они стояли у опушки небольшого лесочка, где больше росло кустов, чем деревьев. Первая зелень уже пробилась на ветках, и за кустами уже невозможно было рассмотреть, что делается в глубине леса. Поглядев на какую-то многозначительную и распутную ухмылку на лице Фёдора, она поняла, что он хочет завести её в глубь леса и там, под каким-нибудь кустом, снова овладеть ею, как два дня назад. Она посмотрела на его сильную, протянутую к ней руку, и желание вновь отдаться ему прокатилось горячей волной по её телу. Ах, будь что будет… она решительно вложила свою маленькую ладонь в руку Фёдора.       Когда они пробрались через кусты, растущие на опушке, и вошли глубже в лес, Фёдор нашёл место, где с дороги их было совершенно не видно. Он расстелил покрывало на уже пробившейся травке, увлёк Соню за собой и стащил с неё шляпку, когда они сели рядом. Потом начал быстро расстегивать её корсаж и стягивать платье с плеч, обнажая её груди. Положив её на покрывало, он нагнулся над ней и начал целовать губы, шею, грудь.       – Как хорошо, что ты не стала спорить и отказываться, – говорил он при этом. – Какая ты послушная, моя прелесть. Незаменимое качество для жены. Только сегодня нам придётся поторопиться.       Соня и сама понимала, что сегодня долгих ласк не будет. Но она сама изнывала в нетерпении и не была против спешки. Ей казалось, что она уже готова. Во всяком случае, грудь ее напряглась, а внизу живота она ощутила пульсацию ещё тогда, когда Фёдор в коляске протянул ей руку, и она поняла, что он хочет снова ею овладеть. Теперь же, когда он начал её ласкать, она вообще почувствовала, как повлажнело всё у неё внутри. Она уже знала это ощущение, когда начинала истекать горячей влагой в ожидании проникновения Фёдора.       В это время дерзкая рука Фёдора высоко задрала её юбку, скользнула в разрез панталон и начала ласкать лоно девушки. Она стонала от подкатывающего наслаждения. Впрочем, очень уж долго это не длилось – Фёдор сразу же понял, что Соня вся влажная и готовая для него, и движениями пальцев быстро довел её до оргазма. Потом он раздвинул ей ноги, расстегнул брюки и вытащил болезненно напряжённый, набухший член. Расширив прорезь в её панталонах, он начал входить и двигаться. Сначала его движения были плавными и медленными, он боялся причинить Соне боль и неудобство – ведь это был для неё всего лишь второй раз. Но, убедившись в том, что ей ничуть не больно, он ускорил темп и начал вбивать свой член в тело Сони более сильными толчками. Потом он подхватил широко раскинутые ноги девушки под колени и закинул себе за спину. Соня послушно обвила его бёдра своими стройными ножками, находя какую-то особую сладость в этой позе. Вскоре Фёдор достиг пика, изливаясь внутри её тела в сладостном оргазме. Хотя Соне во второй раз не удалось кончить, она была вполне довольна и тем, что получила от ласк Фёдора.       Полежав немного и кое-как придя в себя, Фёдор поднялся, снова крепко поцеловал Соню и сказал:       – Ты самая возбуждающая женщина в мире. Другой такой настолько горячей и сладкой женщины я никогда не встречал.       – Правда? – спросила Соня, широко раскрыв глаза.       – Истинная правда, – он погладил девушку по щеке. – С другими я умел хоть как-то контролировать себя. И когда всё кончалось, хотел поскорее уйти. Но когда я с тобой, я не то что себя контролировать, я думать перестаю. И я не могу оторваться от твоего сладкого тела. Мне только хочется трахать, трахать и трахать тебя – и так до бесконечности.       Соня была польщена его словами, и даже грубоватое словцо её не смутило. Она поцеловала его, но в то же время чувствовала какую-то неловкость за то бесстыдство, с которым она отдавала ему своё тело всего несколько минут назад. Одно дело было на постели в его комнате, запертой на засов, где точно не было лишних глаз. Но отдаваться даже безумно желанному ей Фёдору, без малейшего стеснения в лесу, где любой мог увидеть их, словно она простая крестьянская девчонка, которая бесстыдно предается любви с деревенским парнем в лесу под кусточком, потому что больше негде… Внушённые ей с детства правила приличия буквально кричали ей, что это поведение совершенно не пристало благонравной барышне из общества, как бы ни было это приятно для неё. Фёдор почувствовал её смущение по тому, как Соня прятала взгляд. Он поднял её за подбородок, заглянул в глаза и спросил:       – В чём дело, моя сладкая кошечка?       Соня поколебалась и сказала:       – Мне кажется, что я веду себя… ну, как-то… как-то не так. Никогда не думала, что могу быть такой распутной.       Фёдор расхохотался.       – Софи, нет никакого распутства в том, что ты занимаешься любовью с одним мужчиной, который к тому же почти твой муж. А я уж несколько дней, как считаю себя твоим мужем, а тебя – моей женой. С того дня, как впервые овладел тобой. Распутство начинается там, где люди имеют мужа или жену, но при этом заводят себе любовников. И меняют их одного за другим, словно это перчатки. Вот это настоящий разврат. А то, что мы с тобой занимаемся любовью друг с другом – так все женатые пары этим занимаются. И никакого греха в этом нет.       Его слова убедили девушку, и она благодарно приникла к его губам поцелуем. Фёдор страстно ответил на него, но продолжать не стал. Им следовало поторопиться. На этот раз всё прошло быстро и неистово, но время уже близилось к той поре, когда им надо было возвращаться, чтоб не было скандала, как два дня назад. Фёдор помог Соне поправить беспорядок в одежде, и сам привел себя в порядок. Потом они вышли из лесочка и осторожно осмотрели окрестности – никого не было, а лошади, запряжённые в коляску, спокойно стояли на обочине. Они снова сели в коляску, и Долохов направил лошадь по дороге к дому.       «До свадьбы осталось всего четыре дня», подумала Соня и счастливо вздохнула.