Не единственный. Их было чертовски много.
Скарамучча посмотрел на Кадзуху задумчиво, а после и на Дотторе, который, на удивление, спокойно пил чай, никак не вмешиваясь в разговор. Кроваво-красные глаза лишь наблюдали, но вместе с тем так и говорили: он принимал активное, хоть и молчаливое участие в беседе. Даже не вклинивался со своими предположениями, мыслями и эгоцентричными колкостями? Вау. — Зачем проклятию, тёмной и потусторонней материи, искажающей человечное, живое, держать подле себя людей? Скорее даже их образы, как я и выразился ранее, — Кадзуха продолжил сам, не обременяя Скарамуччу лишними размышлениями; не выжидая ответ. Будто бы прекрасно понимая, как сильно он устал, не желая «играться», как тогда, ещё в поместье. — Я задавался этим вопросом, стоило мне впервые заметить их и его присутствие; в первые минуты нашего пребывания. Нечто сплочённое, спутанное, сросшееся, и не постесняюсь сказать вновь: отличная, попавшая прямо в яблочко метафора, Скара. Умница. Ласковый комплимент снова так точно ударил прямо в сердце, вынуждая чуточку смутиться. Скарамучче так нравилась, так льстила любая похвала со стороны хозяина; чёрт, да кого он обманывает: моментами она была ему просто необходима. Окрыляющая, смущающая, распаляющая; дарующая так много. — Ну просто молодчинка, — Дотторе, судя по всему не сдержавшись, бросил с лёгкой ухмылкой.Вклинился. Ну как же «неожиданно», ага.
Лицо Скарамуччи моментально окаменело, а некогда бушующие внутри чувства, словно цветы, увяли в ту же секунду. Так и хотелось взять в руки ложечку, зачерпнуть малинового варенья побольше, вот прям с горочкой, и швырнуть его в сторону этого зубастого раздражающего идиота; причём прямо на его белоснежный, выглядящий ой как соблазнительно дорого рабочий костюм. — Ненавижу тебя. — Наивысший и достойнейший комплимент. Продолжай, Зузу. — Мхм, — Кадзуха вздохнул, почти что прикрывая глаза: как мама, уставшая от проделок своих непоседливых отпрысков. — И я относительно долго думал над ответом на этот свой вопрос, пока оно само не дало мне подсказку. Отнюдь не своим детским видом, нет… — Оно притворялось ребёнком? — Дотторе заинтересованно приподнял бровь. — Да. Я склоняюсь к тому, что считало себя им. Искренне, — Кадзуха учтиво ответил даже несмотря на то, что его перебили. — Ох, пальцев руки даже не хватит: несколько сентиментально держало вокруг себя искажённые души семьи мальчика; притворялось им, примеряя его образ, причём так верно и настойчиво, искренне, как я и выделил; испытало очевидную боль, стоило мне указать на то, что его псевдо семья - лишь образы, что оно и так прекрасно понимало, но не принимало. Они были дороги ему, это очевидно, — заприметив явную заинтересованность Дотторе, Кадзуха прервался, жестом показывая, что он может уточнить заинтересовавший его момент. — Испытало боль? То бишь проявило чувства, хах, как интересно, — Дотторе уложил пальцы на подбородок; его эмоциональность сейчас напоминала личину искушённого, очень заинтересованного слушателя. — Как проявилось? Как ты понял, что оно чувствует? Скарамучча сразу же вспомнил, воссоздавая ту сцену в памяти в деталях: ухмылка, как игра свето-тени, которую оно явно хотело показать; то, как оно впилось пальцами в щёки, надеясь удержать уверенный оскал даже после слов Кадзухи. Как она буквально растаяла, показывая то, как сильно его задели, ткнули туда, где оно явно могло почувствовать боль. — Оно мне показало, — Кадзуха ответил. — И голоса, завопившие в тот момент «нет» в унисон, явно желая заткнуть меня, причём именно по его желанию, лишь подкрепили мой аргумент. Всё его окружение, возможно «любимые» люди - лишь мишура, бегство от реальности. И оно, удивительно, поняло, услышало меня сразу же, демонстрируя свои эмоции, — подперев щёку рукой, он сухо дополнил: — Ему хотелось показать их мне. — Любопытно. Как сентиментально и человечно, в какой-то мере даже эгоистично, — Дотторе уложил кисть на свою лежащую на столе маску, слегка постукивая по ней пальцами. — Как коварно, Зузу, как коварно: так быстро нащупать уязвимость, воспользоваться ею. Умно. И просто прекрасно: вызывает искреннее уважение. Кадзуха, услышав такой неоднозначный комплимент, лишь промолчал, потянувшись руками к своей чайной чашке, но его мягко отвлёк явно особенный для внимания голос: — Теперь мне понятно, — Скарамучча произнёс с задумчивой хмуростью, с умилением замечая, как Кадзу сразу же оживился. — Но зачем ты выводил его на эмоции? Ты ведь явно провоцировал его. И зачем для всего этого цирка нужен был я, как… приманка? — от своих же вопросов Скарамучче снова так захотелось надуться, но уже по-доброму. Без тени реальной обиды. — Правильные вопросы, Скара, ммм, разве что кроме одного, — Кадзуха произнёс, любуясь хмурой мордашкой фамильяра. — Ответ на вопрос с приманкой уже проскальзывал в нашем диалоге, но повторюсь: ты вкусный. Так и заставляешь дичать, потакать своему внутреннему голоду, — алые радужки слегка блеснули; лёгкая полуулыбка окрасила губы. — Проклятия не могут устоять перед тобой, сладость. Обрати на это внимание, намёки на это мелькали и раньше.Сладость…
Едва заметно выдохнув, Скарамучча задумался. Точно. Мелькали. Вытянутые из людей проклятия то и дело проявляли к нему интерес; проклятие поместья - явное, жирнейшее тому подтверждение. Но почему… «Суть в твоей необычной природе», — фраза Кадзухи всплыла в голове, как бы отвечая на вопрос, но вместе с тем притягивая череду новых. Архонты, опять эти раздражающие «почему» и «в каком смысле». — Хорошо, а что касательно остальных моих вопросов? — Скарамучча спросил, проводя подушечками пальцев по горлышку чашки. Какая тёплая, приятная на ощупь керамика. — Мы перешли к самому важному, — опустив взгляд ниже, Кадзуха принялся следить за движением чужих пальцев с лёгким интересом, неким любованием. — Ты прав, я провоцировал и выводил его на… — небольшая заминка, — эмоции. И причина этому лежит на самой поверхности, — он поднял взгляд, восстанавливая между ними зрительный, тёплый, совсем не неловкий контакт. — Мне нужно было увести его за собой, заманить в начало начал. Совокупность тебя, как приманки, и раззадоренных «чувств» - прекрасная комбинация, превратившая его в безмозглый комок ярости и голода. — Начало начал? — Дотторе уточнил, стоило Кадзухе договорить. Их динамика так забавно разнилась: Доктор вытягивал конкретику, как самый настоящий сухо мыслящий логик, задавая наводящие вопросы, а Кадзуха, словно поэт, игрался с формулировками, растягивая каждый вопрос. Дуэт мечты. И ведь они прекрасно находили язык друг с другом, что просто поражало Скарамуччу, который вряд ли бы смог поймать волну что одного, что другого на все сто процентов. — Мхм, — сделав глоточек чая, Кадзуха кивнул, обращаясь уже к Дотторе: — Видишь ли, его настоящую суть, реальное «тело» легко сравнить с корнями, опутавшими весь дом: каждую стенку, каждую плитку пола. Ты словно бы гуляешь по оголённым венам и нервам, зная, что абсолютно каждая - нечто живое, пульсирующее, наблюдающее, чувствующее тебя, — он бросил мимолётный взгляд на Скарамуччу, после возвращая его к внимательно слушающему Дотторе. — И все они произрастали из одного места: начала начал. Понимание ситуации выстроилось. Теперь всё, наконец, стало понятно. Каждое действие Кадзухи, его мысли, речи, намерения, даже постоянные сосредоточенные взгляды в стены - всё имело смысл. Всегда бы так. Скарамучче хотелось понимать его во всём, следовать ходу его мыслей, а не волочиться позади, мучаясь от непонимания и... явной одышки. — Одной единственной крохотной детской комнаты, где это проклятие и родилось, вгрызаясь в тело ребёнка. Место, где и пряталось его тёмное, но всё же сердце; единственная уязвимость… — Место, куда ты его и заманил, — Скарамучча подытоживающе дополнил. — Прекрасная работа. Кадзуха слегка застыл, едва заметно впиваясь пальцами в чашку. — Ох, — он слегка выдохнул, так плюшево реагируя: мягко хмурясь, бросая на Скарамуччу тёплый-тёплый взгляд. — Спасибо. Без тебя я бы не смог, и дело вовсе не в том, что ты был приманкой, нет… — Ммм, да, действительно бы не смог, — Дотторе ухмыльнулся, чуть прищуриваясь, наблюдая за парочкой с явным интересом. — И как же я рад, — он взглянул на Кадзуху, выражая явное довольство, — что такая ценная сила оказалась в нужных и умелых руках. Пробивает меня на гордость и чистейшее восхищение… — Ой, заткнись ради бога. Звучишь как ископаемое, — Скарамучча прищурился в ответ, преисполняясь наигранным отвращением. — Хах, — Дотторе лишь усмехнулся, принимая колкость, словно некий комплимент. Только вот спустя пару мгновений его улыбка растаяла, а с губ сорвалось строгое и холодное: — Какое глупое ребячество. Берегите друг друга, ваш симбиоз бесценен. Ах да, — улыбка вернулась, — как тебе оладушки, Скара? Вкусные, правда? Особенно со сметанкой. Скарамуччу пилил мужчину взглядом минуту точно, держа в руках маленькую-маленькую вилочку с насаженным ломтиком оладушка. Вздохнув, он бросил лишь короткое: — Иди к чёрту.Вкусные. Чертовски вкусные.
ㅤ──────── ✦ ────────
— Вряд ли я смогу помочь… Тихий, заметно меланхоличный голос Кадзухи держал молчаливо наблюдающего фамильяра на плаву, помогая сконцентрироваться. Красивый в каждом своём оттенке, о, как много он об этом думал. Блекло-синие глаза старались следить за гостем так же внимательно, как и обычно, но получалось откровенно говоря так себе. Как же сильно хотелось спать. Ночные кошмары словно высушили Скарамуччу досуха: бессвязные, тревожные; не привносящие ничего нового. Существующие будто бы только ради того, чтобы превращать его мозг в кашу из тревожности и непонимания; тысячи сомнений. — Скара, — Кадзуха повернул голову в сторону парня, наблюдающего за ними с дивана, закинув ногу на ногу. — Пожалуйста, если тебе так плохо - отдохни, ты не обязан присутствовать, — тихий вздох и лёгкая хмурость. — Я ведь говорил тебе. Так легко отвлёкся, замечая то, что Скарамучча столь старательно прятал; сухая усмешка соскочила с губ сама по себе. Ничего не ответив, фамильяр бросил холодный взгляд на гостя, вызывавшего множество противоречивых чувств: туповато-прожигающие, пустоватые глаза, моментами то и дело следящие за ним; бессвязный говор, отдающий суетливостью, подобием агрессии. Нет, он не мог оставить Кадзуху с ним наедине: и не сильно важно, что его хозяин способен постоять за себя, совершенно не важно. Не мог и всё. И он останется здесь, пока этот мужчина не выкатится вон. Вздохнув, Кадзуха вернул внимание к гостю, произнося ещё заметно меланхоличнее: — Оно проникло слишком глубоко, — маг нахмурился, прикладывая руку ко лбу; он впервые показывал своё бессилие столь явно. — Срослось с тем, что делает тебя собой. Буквально посягнуло на тебя, понятие твоего собственного «я», ты ведь прекрасно это чувствуешь, верно? Мужчина кивнул, поджимая искусанные в кровь губы. — Как часто ты ловишь себя на дезориентации, выпадении из реальности? Может, внутренний зуд, ощущение постороннего присутствия, навязчивые мысли… — Каждый божий день, — мужчина перебил, будто бы отвечая на все вопросы разом. И Скарамучча мысленно подтвердил один из «симптомов»: гость действительно выпадал из реальности, превращаясь в нечто бессознательно-глупое; куклу из человеческой кожи с такими вот глазами-бусинками, которые то и дело будто бы поблескивали, поглощая своей глубокой тёмной пустотой. Вероятно, Кадзуха тоже это заметил, нет, он не мог не заметить. — Плохо, — Кадзуха нахмурился сильнее, — очень плохо. Особенно на фоне того, что я увидел. Скарамучча перевёл взгляд на хозяина, ожидая подробностей; некогда колющий всё живое холод сменился терпением и яным интересом. — М? — с губ фамильяра сорвалось тихо-тихо. — Если совсем прямолинейно, — радужки Кадзухи засияли, словно ему хотелось убедиться в своих выводах вновь. Он не отрывал взгляда от лица гостя, — его заживо пожирает паразит. Проклятие, очевидно, с другими сюрпризами к нам не приходят, — взгляд заскользил выше, останавливаясь в районе нахмуренного лба. — И остановилось оно прямо тут: в месте, где и прячешься ты, — он обратился к мужчине. — Самое вкусное и желанное, но вместе с тем не бесконечное. Потому оно лакомится медленно. — Ты хочешь сказать… — Скарамучча нахмурился, пытаясь подобрать слова, но хозяин быстро перехватил инициативу. — Хочу. Оно ест его, Скара, — Кадзуха всматривался в лицо гостя с явным отвращением, но не к нему самому, нет. Алые глаза смотрели сквозь кожный покров, сквозь все мешающие слои. — Пожирает мозг в буквальном смысле; оплело его, моментами влияя на его «я» напрямую. Как жестоко, отвратительно жестоко. И мне кажется, что уже слишком поздно, но… Не договорив и прикрыв глаза, Кадзуха вздохнул, поглаживая переносицу и откидываясь на спинку кресла головой. Он думал. Думал над чем-то дилеммным, что было просто прекрасно видно: некогда уравновешенный, проницательный, даже озорной к своему делу маг, щёлкающий любую проблему, словно орешки, прямо сейчас тонул в собственных мыслях. Как же прекрасно и наглядно Скарамучча видел его эмоции; читал его в ответ, не до конца понимая, почему. Почему он понимал его моментами настолько хорошо, столь чутко.Ведь он… Никогда не мог назвать себя по-настоящему чутким.
— Но я могу попробовать помочь, — Кадзуха произнёс, не убирая руки; лишь слегка выглядывая меж разведённых пальцев кисти. — Правда, это займёт много сил: что моих, что твоих. — К-Как я могу отказаться, меня ждёт семья, дочка, понимаете, — гость слегка заелозил на стуле, выбивая из груди Кадзухи ещё один отяжелённый вздох. — Меня ждут дома. Всё что угодно, лишь бы… Мужчина резко замолчал, утыкаясь стеклянным взглядом в глянцевую поверхность стола. Неотрывно наблюдающий за ним Кадзуха слегка сомкнул веки, тяжело выдыхая и медленно опуская руку: взгляд слегка охладел, наполняясь заметной решимостью. Щелчок пальцами и мужчина, шумно цыкнув от боли, забегал глазами по помещению, возвращаясь в реальность вновь. — Надолго таких фокусов не хватит, скоро оно перестанет бояться моих лёгких прикосновений, — привстав с кресла, Кадзуха принялся закатывать рукава своей рубашки. — И, возможно, слетит с катушек, стоит мне надавить чуть сильнее; откусит кусок побольше из страха или ещё чего похуже. Так просто оно тебя не отпустит, — ещё один тихий вздох, — и мы оба это понимаем. Пожалуйста, встань, боюсь, более затягивать нельзя. Гость послушно встал, несколько несуразно сжимая заметно дрожащие руки. Его взгляд так и тянулся к внимательно следящему за ним Скарамучче, но он упорно держался, стараясь не отводить его от Кадзухи. — Как бы оно не требовало - не смотри на него, — маг произнёс по-мягкому строго, заставляя мужчину вздрогнуть и замельтешить глазами. — Не слушай и смотри только на меня. Всё, что тебя волнует - лишь я, и перед тобой только я. Гость впился в глаза Кадзухи неуверенным взглядом, более не отводя его в сторону. Скарамучча уложил руки на колени, складывая их в замочек. Так быстро настроился? Точно не без помощи его хозяина, нет. — Прекрасно, вот так, — Кадзуха чуть нахмурился, поддерживая зрительный контакт. — А теперь попробуем избавиться от этой гадости. М-Мм, — он слегка запнулся, вынуждая запнуться и мысли Скарамуччи. — Что? — он моментально спросил. — Что такое? — Нет-нет, просто, — Кадзуха приложил ладонь к лицу, всеми силами стараясь спрятать эмоции; отдающая болью улыбка мелькнула через видимые уголки губ, — навевает на воспоминания. Гость, уже явно отлученный от мира, не отрывал взгляда от мага, совершенно не участвуя в разговоре. Судя по всему, даже в качестве слушателя. — Болезненные воспоминания, так глупо скрывать это от тебя, — Кадзуха произнёс ещё тише, и Скарамучча так ярко почувствовал… укол боли в собственном сердце спустя мгновение. — Я отдал бы всё, чтобы не повторять этот опыт вновь, но я просто не могу. Не могу отказать ему, зная, что его ждёт семья; люди, которые его любят. И как же я понимаю ту боль, что они испытают, стоит мне оставить всё как есть, — убрав ладонь, он, глубоко вздохнув, покачал головой, будто бы прогоняя из головы всё лишнее. — Я сказал себе однажды: пытаться восстановить сознание, собрать его по крупицам, изменить или переписать, просто лезть туда, куда не стоит - опасная игра, и как же легко обжечь руки, не выучив её правила. Если бы только их. Она так легко ломает то, что ты так сильно любишь, потому что руки твои всё равно столь предательски дрожат, как бы ты не старался сделать всё как можно аккуратнее…Укол ревности, защекотавший прямо за рёбрами, в самом чутком месте. Глупый, совершенно неуместный, вцепившийся в это болезненно отзывающееся «любишь».
— Кадзуха… Прогнав эгоистичные чувства явно не к месту, Скарамучча сжал руки в слабые-слабые кулаки. Кадзуха опять забыл то, что он так старался ласково вбить в его голову в ту ночь под открытым небом: не всех можно спасти, не всем можно помочь. Это невозможно, это неправильно; эта ответственность ломает, приносит незаслуженную боль. — А мозг этого человека, некий вместитель его сознания, окутан этой паутинкой; высушен почти досуха, — Кадзуха продолжил, будто бы не услышав обращение к себе. — Одна ошибка, одно неправильное движение, и я могу сломать его. Это операция в самом прямом понимании, настоящая лоботомия, и я обещал себе не вмешиваться в дела подобного плана… — Тогда не вмешивайся, Кадзуха, — Скарамучча повысил голос, намереваясь привлечь к себе внимание любым возможным способом. — Я говорил тебе и готов повторять бесконечное множество раз: не всем людям можно помо— — Но я не прощу себя, если не попробую, — Кадзуха тоже слегка повысил тон, вытягивая руку вперёд, принимаясь настраиваться на работу. — И будет лучше, если ты уйдёшь, Скарамучча, — так строго, так сухо, а после уже тише, почти что просяще: — Пожалуйста. Ты ведь знаешь, почему тебе лучше уйти. Говорить «пожалуйста» после того, как он не захотел его услышать? Даже попытаться хоть капельку, Скарамучча ведь искренне переживал; переживал и переживает так сильно, моментами просто невыносимо ещё и от своего же явного бессилия. Альтруизм, изводящий любимого человека так легко; внушающий вину так просто. Ответственность, способная раздробить своей тяжестью. «Это займёт много сил», — недавняя фраза всплыла в голове, отбрасывая Скарамуччу назад, к тому самому разговору на Празднике морских фонарей. Нет, чтобы ни произошло, каким бы Кадзуха не стал после... — Я никуда не уйду, — Скарамучча впервые ответил так холодно, как бы ставя точку в разговоре. — Не обожгись снова, Кадзу.Колко. Но сколько же переживаний эта колкость в себе таила.
Кадзуха вздрогнул, моментально отводя взгляд в сторону, но Скарамучча успел. Успел увидеть ту болезненную мрачность, которую хозяин так хотел от него спрятать.Вынуждая моментально пожалеть о своих словах, а сердце - болезненно сжаться.
Ничего не сказав более, Кадзуха вернул всё своё внимание к гостю; радужки слегка засияли вновь, впиваясь в замыленные глаза гостя. Лицо мага быстро приобрело собранное выражение, избавляясь от всего лишнего; глубоко вдохнув и выдохнув, он произнёс тихо-тихо: — Не закрывайся от меня, ничего не бойся; не убегай от света, — мягкий тембр ласкал даже слух Скарамуччи, всё ещё переживающего за свои слова. — Как бы оно не пыталось вытеснить, поглотить и оттеснить - я постараюсь найти тебя. Верь мне; шагай навстречу, попробуй докричаться, найти меня в ответ. Всё будет хорошо, мы оба должны постараться… Ветер угрожающе засвистел за окнами, противореча тёплым, даже ласковым словам мага; некогда пробивающиеся сквозь чистые стёкла солнечные зайчики разбежались, покидая уютную гостиную. Погода за окнами стремительно менялась: солнечный день превращался в облачный, так и норовящий смениться грозой в конечном счёте; тучи казались слишком тяжёлыми. Потоки штормового воздуха, судя по всему, пригнали их сюда. И как же ярко горели радужки Кадзухи, опаляя даже издалека, словно тлеющие в очаге угли. Скарамучча заранее притянул к себе тёплый плед, готовясь к тому, что комнату вот-вот окутает холодный ветер, как это бывало до этого, но… Но будто бы вся сила Кадзухи резвилась где-то вне помещения, и очевидно сосредоточенные алые глаза проворачивали что-то сложное в голове то и дело морщащегося от сильной боли мужчины, не выводя это за пределы. Минуты тянулись так долго. Гость вздрогнул, закричав так болезненно и отчаянно, ударяя по слуху навострившегося всем телом фамильяра. Кадзуха же даже не дрогнул, не отрывая собранного взгляда. — Шшш, — маг произнёс бархатно-сухо, поражая Скарамуччу таким новым окрасом. — Не сопротивляйся, мы ведь не хотим оставить парочку новых ноющих ранок, верно? — глубокий холодно-серьёзный голос прошёлся по комнате. — Не стоит дёргаться на нашем импровизированном операционном столе, я могу промахнуться. В голову Скарамуччи пришла забавная метафора (понабрался привычек, называется), которая прекрасно описывала Кадзуху и его заметные перемены: солнышко скрывалось за тучами. Видеть, как его хозяин гаснет прямо на глазах, становясь холоднее и безразличнее, - странное, пробивающее на переживания чувство. Почему это вообще происходило с ним? Почему его мимика, взгляд, общий образ будто бы слегка искажались, лишаясь тёплых оттенков, стоило ему прибегнуть к тяжёлому колдовству? Как много вопросов… — Как крепко вгрызся, хах, — сухой смешок соскочил с губ, — и такой колючий, словно сухой тёрн. Сейчас будет больно, — глаза блеснули тёмно-алым. — Терпи. Скарамучча неосознанно прижал к себе скомканный плед, хмурясь, стоило гостю завопить от боли. Тревожил не столько этот крик, нет. Тревожил совершенно безразличный взгляд Кадзухи, прожигающий своим почти что бордовым, глубоким и поглощающим сиянием. Приподняв руку, маг впился ею в воздух, пальцем поддевая что-то незримое; прямо сейчас его фантомные кисти рылись в чужой голове, а настоящие, словно поверхностная водная рябь, отражали все его действия. Самое «интересное» пряталось от его глаз и, возможно, к лучшему. Приподнимая указательный палец вверх, будто бы натягивая нечто упругое всё выше и выше, проверяя на прочность, Кадзуха внимательно следил за каждым отражением боли на лице мужчины. — Нашёл, как прекрасно. И вот он, важнейший шаг, — он произнёс, укладывая большой палец поверх указательного, сдавливая нечто в голове гостя. — Первая хрупкая ниточка. Только вот… Руки бедолаги впились в рубашку мага, но Кадзуха, не шелохнувшись, лишь наблюдал, слегка надавливая подушечкой большого пальца на невидимую ниточку: связь между проклятием и почти что поглощённым им человеком. — Только вот не единственная. Клубок вашей связи настолько запутанный и крепкий, запущенный, — тёмно-алые радужки чуть блеснули и гость, глубоко выдохнув, вернулся в реальность, принимаясь бегать по лицу Кадзухи глазами, а последний, наклонив голову, продолжил, завлекая своим монотонно-бархатным тембром. — Что разрыв даже одной петельки может привести к непоправимым последствиям, и я хотел бы узнать: ты готов? Очевидно, принять столь тягостное решения за тебя я не могу. — Д-Да… Да-да-да, прошу вас, — мужчина забормотал, выкручивая тонкую ткань белоснежной рубашки между пальцами, заглядывая в глаза Кадзухи. — Всё, что угодно… — Не смею отказывать. Не выжидая более, Кадзуха дёрнул рукой вверх, с видимым сопротивлением разрывая то, что пряталось от глаз Скарамуччи. Заметив, как хватка на рубашке ослабла, он опустил взгляд, внимательно наблюдая за обессиленно плюхнувшимся в кресло гостем. Ни слова, ни стона боли, ничего. Фамильяр слегка прищурился, будто бы это точно могло помочь разглядеть хоть чуточку больше; понять, справился ли Кадзуха с проблемой этого человека. Желание привстать так и чесалось, руки почти что неосознанно отложили плед в сторону… Кадзуха перевёл на него взгляд, моментально ловя в цепкие лапы: — Оставайся на месте, ещё не всё, — повернув голову, он вновь перевёл всё своё внимание на уже притихшего гостя. — Прямо сейчас перед нами ящик Пандоры, и я понятия не имею, что именно он может выкинуть. — В каком смысле? — фамильяр спросил, в свою очередь одаривая повышенным вниманием самого Кадзуху: холодного в эмоциях; собранного, но вместе с тем такого безучастного, даже безразличного на вид. Даже алые солнышки не грели, не обжигали, как ранее, наоборот: привлекали глубиной и насыщенностью своего холодно-алого оттенка. — Всё это время я пытался пробраться внутрь его мозга, удаляя мешающие тернии проклятия, перегораживающие путь к его настоящему «я», — Кадзуха объяснял, неотрывно наблюдая, следя за каждым движением опустившего голову мужчины. — И нашёл, как ты мог заметить. То, что я оборвал у тебя на глазах - лишь малая часть всего этого сложно сплетённого полотна, а вытянутая столь грубо ниточка… Хриплый выдох моментально привлёк внимание Скарамуччи, отвлекая его от рассматривания хозяина и его эмоциональных перемен. Резко приподняв голову, мужчина впился в наблюдающего со стороны фамильяра тем самым стеклянно-пустым взглядом, моментально пробивая на холодок. — Может привести к некрасивым зацепкам, нарушая целостность и структуру ткани, — отойдя от стола, Кадзуха неспешно зашагал к Скарамучче, от чего последний вопросительно приподнял бровь, так стараясь слушать внимательно. Маг лишь спокойно продолжал свой монолог, раскатывая рукава рубашки обратно. — Осевшее в разуме проклятие требует грубого вмешательства, но вместе с тем именно оно способно привести к несколько… нежелательным последствиям. А если попытаться разорвать то, что так крепко срослось с мозгом человека, отчасти, его личностью, почти что каждой клеточкой тела… Подойдя к Скарамучче поближе, но не слишком, словно бы не переступая лишь ему ведомой черты, Кадзуха слегка опустил голову, заглядывая фамильяру прямо в глаза. Уложив руки в карманы брюк, он спокойно продолжил, более будто бы не обращая на гостя внимания: — Это может привести к, как я и сказал, непредсказуемым и непоправимым последствиям, — тёмно-алый оглаживал хмурое лицо подопечного, а голос вновь приобрёл лёгкие бархатистые нотки. — Иногда симбиоз просто необходим, и жизнь без него почти что невозможна, разуму этого мужчины придётся пройти долгий пусть восстановления. Даже всё происходящее сейчас сводится к банальнейшей удаче: отреагирует ли проклятие на моё вмешательство, или же не заметит, продолжая лакомиться в силу своей примитивной природы. Выглянув из-за Кадзухи, Скарамучча тут же сбился с дыхания: гость всё так же смотрел на него, широко раскрыв глаза; неотрывно, пронзительно, тревожа пустотой, стеклянностью своего взгляда. Бездушный, лишённый некогда красящего его жизненного огонька…Скарамучча уже видел нечто подобное, его разум так и вторил: знакомо. Знакомо-знакомо-знакомо. Опять.
— Первый вариант, Кадзу. Низко усмехнувшись, Кадзуха слегка наклонил голову вбок, одаривая фамильяра таким… хвалящим взглядом; едва заметная улыбка расплылась на губах, окрашивая его эмоции, образ новыми оттенками, которые Скарамучча никогда ранее не видел. Как неловко, но……Как красиво.
— Верно, очевиднейший первый. Тихий хруст послышался со стороны столика, моментально провоцируя в груди фамильяра чувство весьма оправданной… тревоги. Как же неестественно гость склонил голову: туловище сидело прямо, почти что ровно, но голова смотрела прямиком в их сторону, изгибаясь так неправильно, так чертовски пугающе, под совершенно невозможным в понимании человеческих возможностей градусом… — Тебя так много, мальчишка, — мужчина хрипло забормотал, с трудом выговаривая каждое слово, каждую буковку; уровень лепета учащегося говорить ребёнка, — тебя так много внутри, ты так ярко сияешь. Я хочу… Кадзуха тут же обернулся, моментально навостряя всё своё внимание, отгораживая фамильяра собой. Скарамучча напрягся точно так же, следуя примеру хозяина, привставая и становясь рядом, чтобы видеть что эмоции Кадзухи, что «гостя».А ведь… Их дом ослаблял силу и влияние многих проклятий и проказ. Удивительная сила воли у такой противной гадости.
— Я хочу сожрать тебя, — гость, нет, уже нечто совершенно иное агрессивно прорычало, впиваясь в обивку подлокотника пальцами. Голова, слава Архонтам, вернулась в более-менее естественное положение. — Ты ярко светишь, много. Сильно. С тобой я долго смогу… Фамильяр пришёл к любопытной мысли: казалось, что управлять «оно» могло лишь головой прямо сейчас. Неудивительно, ведь оседала, паразитировала эта мерзость именно там, прямиком в черепной коробке. Да и какое ему дело до человеческой боли? Он мог вертеть ею как угодно, ничуть не сковываясь в движениях, пока это не мешало ей удерживаться на плечах; как самой настоящей куклой, это раннее сравнение вновь так идеально описывало происходящее. — Нет. Не сможешь, — Кадзуха сухо отрезал, делая шаг вперёд. Холодная ухмылка немного скрасила некогда безразличную в сторону гостя мимику. — Ты поглотил своего носителя до конца? Как необдуманно, без подпитки ты долго не протянешь. Впрочем, не столь важно, — радужки блеснули. — Пора бы от тебя избавиться, я не потерплю такую грязь в собственном же доме. Кисть мага вытянулась вперёд, грубым движением хватаясь за воздух. Зажав нечто незримое в кулаке, он смотрел на начавшее корчиться от боли тело некогда живого человека с холодным, но вместе с тем внимательным взглядом, ловя каждую гримасу боли, каждое движение, заминку в попытках бормотать. Кулак сжимался всё крепче и крепче несмотря на явное сопротивление; глаза загорались всё ярче и ярче, но не чистым и нежным, потусторонним, но красивым алым, нет: тёмным и пугающим; глубоким кровавым оттенком. Угрожающий свист ветра послышался за окнами вновь; что-то громоздкое врезалось в стекло откуда-то снаружи, отображая буйство природы за пределами их дома. — Грязь, желающую посягнуть на то, что я тронуть не позволю, — тембр Кадзухи обжёг слух фамильяра уже морозным холодом, пробегающимся по костям. Не сухим, не чёрствым. Пугающе безэмоциональным. Лишившиеся любых некогда хоть и тусклых, но видимых человеческих оттенков лицо внимательно следило за тем, как «существо» рычало и выкручивало руки от явной боли. — Как жалко. Ты жалок. Скарамучча наблюдал за происходящим с собранным, но всё же непониманием. Он бросал взгляд то на Кадзуху, то на мужчину, корчащегося и будто бы сопротивляющегося, пытающегося встать; некогда цельная обивка кресла разорвалась под давлением чужих пальцев. Казалось, что они буквально вот-вот сломаются, словно хрупкие веточки, причём от прилагаемых же гостем усилий вырваться. Пробивающий на дрожь ветер кружил по комнате, идеально описывая состояние Кадзухи: леденящий, но такой изящный в движениях, завораживающий в своей плавности; не хаотичный, не беснующийся или озорной, как бывало ранее, нет. Воздух, окутывающий окружение невидимой, но ощутимой лёгкой дымкой; словно бы желающий контролировать каждый участок, каждый уголок комнаты… …Столь учтиво перебирающий белоснежные волосы Кадзухи; притягивающийся к нему и концентрирующийся вокруг него, что Скарамучча прекрасно чувствовал в фантомных леденящих укусах оголённых участков кожи. — Отдай… Чуть вздрогнув, фамильяр нахмурился, так ярко вспоминая то злополучное проклятие из поместья. Нет, он не какое-то угощение, и никогда им не станет. Электрический ток заплясал в тёмно-синих радужках, выражая всю смуту, всю неприязнь и повышенную степень раздражения, так и норовя соскочить, заскользить по волосам и коже, прямо к ладоням.Он, чёрт возьми, сейчас от него и мокрого места не оставит, если Кадзуха не поторопит—
Стоило Скарамучче поддаться эмоциям, стоило его силе найти малое высвобождение - гость застыл, впиваясь в темноволосого пронзительным взглядом. Голодный оскал, совершенно пустые, кажущиеся почти что чёрными замыленные радужки с расширенными зрачками - последнее, что фамильяр успел разглядеть перед тем как… Тело сорвалось с кресла, падая на пол с громким хлопком. Голова ударилась о пол, пачкая некогда чистые доски тёмными, маслянистыми на вид разводами. Не кровь. Это была не кровь. Секунда - оно затряслось, пытаясь опереться на руки, будто бы пытаясь понять, как правильнее передвигаться. Вывернув руки, наверняка растягивая парочку сухожилий и заставляя кости почти что трещать, тело застыло. Вторая - оно подняло голову, выворачивая шею; заляпанное тёмной жижой лицо некогда живого, чувствующего, мучающегося от несправедливости человека сейчас было лишь пугающей маской. Маской из плоти и совсем не крови, скрывающей за собой нечто более ужасное. Третья - оно сорвалось с места, сокращая и так небольшое между собой и парочкой расстояние пугающе быстро, так настойчиво пытаясь встать на ноги, отталкиваясь от пола неестественно вывернутыми кистями.Ток заскользил по телу, пульсируя и потрескивая. Чёрт! Неужели оно так сорвалось, почувствовав капельку его силы?
Сбившись с дыхания, Скарамучча не успел даже осознать, до конца уловить момент, когда Кадзуха утянул его за руку в сторону, перегораживая собой напрямую. Всё, что он видел прямо сейчас - глаза. Выглядывающие из-за плеча стоящего к нему спиной хозяина стеклянные глаза. Приковывающие к себе, пугающие тем, что таилось за ними. Так чертовски близко… — Я недооценил тебя. Прекрасная попытка. Металлический запах ярко ударил в нос, погружая разум Скарамуччи в мёртвую тишину. — Только вот я не человек, — Кадзуха безэмоционально произнёс, каждым своим словом, каждым слогом замедляя сердцебиение Скарамуччи, теряющего всякую связь с реальностью. — Стоило целиться лучше. Сместив оцепеневший взгляд чуть ниже, Скарамучча увидел пальцы. Тянувшиеся к нему окровавленные почерневшие пальцы руки, глубоко пробившей бок, разрывая кожный покров его хозяина с пугающей лёгкостью. Кровь пропитала некогда белоснежную и чистую ткань рубашки Кадзухи; густые капельки запачкали носочки обуви, неспешно стекая на пол. Взгляд не хотел цепляться за рану, она была тем, чего фамильяр боялся увидеть больше всего на свете. Обхватив рукой запястье уже лишённого сил, вновь пойманного под контроль мужчины, Кадзуха, более не проронив и слова, не издав и звука, отстранил её от себя. Ни стона боли, ни утяжелённого дыхания. Ничего. Чистейшая безэмоциональность и отрешённость.Лишь тихое, словно бы останавливающее время, вгоняющее в панику…
Кап.
— Кадзуха… Пропитанная кровью рубашка, которую Скарамучча так старательно накрахмаливал для него и только; рубашка, в которую ещё утром ему так хотелось вжаться лицом, дабы почувствовать его тепло, его аромат. Запятнанная кровью того, чью улыбку он вспоминал каждый раз, стоило кошмарам вновь постучаться без стука; того, к кому он так мечтал прикоснуться, обходя любые препятствия и недомолвки. Человек, которого он так сильно любил, утопая в глубинах своих чувств каждый божий день.Кадзуха-Кадзуха-Кадзуха.
Одно единственное имя, повторяемое напуганным внутренним голосом на манер мантры.
Угрожающие раскаты грома грубо нарушили тишину; пугающе холодные синие глаза впились в лицо мужчины. Множество эмоций вгрызались в самую суть стоящего перед ним создания: злость, презрение, ненависть, отвращение. Крупные капельки дождя, переходящие в ливень, забарабанили по стёклам, погружая комнату во мрак. Тучки поглотили некогда старающиеся пробиться сквозь толщи лучики солнца. Разряд молнии ударил за спину мага, оглушая своим яростным треском; ярко-фиолетовый свет залил комнату, прогоняя любой мрак и темень. Ещё одна секунда, и от тела гостя не осталось и следа: электричество испепелило его, не оставив и праха, учтиво не задевая любимого человека. — Покойся с миром, — Скарамучча тихо прошептал в качестве прощания; фиолетовые искорки соскакивали с рук, разбиваясь о пол. Налитые слабостью пальцы впились в рубашку хозяина; парочка подушечек измазались в крови, до чего темноволосому совершенно не было дела. Вжавшись лицом в спину Кадзухи, он лишь дрожал, стараясь оправиться от шока. Такой холодный, но этот родной и любимый запах… мята и персики. Глубокий вдох, ресницы казались такими тяжёлыми от влаги, а сердце - таким беспокойным, словно бы опухшим, слишком большим и давящим изнутри. Как же ему было страшно, страшно-страшно-страшно. Впервые так сильно страшно.Тяжёлая тишина воцарилась спустя ещё пару мгновений.
— Шшш. Тише, Скара. Твоё сердце бьётся слишком громко, — прохладный ветерок потрепал Скарамуччу по макушке. Но сам маг, в противоречие мягкому жесту, отстранился и отошёл подальше, прикладывая руку к ране, как бы пряча её от глаз фамильяра. Получилось, мягко говоря, так себе: ладонь не закрывала её полностью. — Свяжись и сообщи о произошедшем Дотторе, пожалуйста. Позови его ворона по имени, я называл его при тебе.Что...
— Нет, Кадзуха, ты же не уйдёшь вот так, — Скарамучча, сделал шаг вперёд, смотря на хозяина с явным неверием, болезненно хмурясь. — Ты не можешь, не сейчас… — Нет, — Кадзуха отрезал, прожигая холодным тёмно-алым, — не подходи. Но фамильяр, умирая от десятка чувств, от страха и переживаний, шагал вперёд, не слушаясь. В его голове так ярко звучало: «стоит Кадзухе уйти прямо сейчас - он потеряет его навсегда». Его любимый человек истекал кровью, его любимый человек ранен, он не мог его оставить, он не мог отпустить его сейчас; впервые не мог позволить ему уйти. — Не смей, — Кадзуха повторил. — Скарамучча, я предупреждаю. Стоило Скарамучче не прислушаться вновь - в его голову пробрался до боли знакомый голос, обжигая своими морозными прикосновениями: десятки фраз, десятки утверждений и вопросов, спорящие друг с другом, бегающие и отскакивающие от его черепной коробки. Голос Кадзухи:Так близко, стоит мне только вытянуть руку...
Разум фамильяра словно бы погрузили в прорубь грубым движением, удерживая в ледяной воде давящей рукой.
Могу ли я? Нет. Нельзя…
Ради кого весь этот спектакль… Я так слаб и наивен.
Какова цена всей этой лжи?
Сколько ещё я буду убегать...
Скарамучча. Скарамучча… Скара…
Ты мне нужен.
⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀Как же сильно ты мне нужен.⠀⠀⠀⠀⠀Мне нужны твои чувства. Все. Мне нужен ты. Весь.⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀Ты ведь не откажешь, я знаю, так почему же я…⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀…Прикоснуться, как я хочу к тебе прикоснуться.⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀
⠀⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀Взять, овладеть, сделать тебя своим…⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀Обладать каждой клеточкой твоего тела и сознания…⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀
⠀⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀…Увидеть, во что ты превратишься в моих руках.⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀ ⠀Я так голоден.
Потому...
Избегай меня.
— Исполни мою просьбу, я не восстановлюсь без его помощи, — заметив, как Скарамучча застыл, возвращаясь в реальность и замешкавшись, глазами бегая по его лицу, Кадзуха тут же отвернулся, удаляясь на второй этаж. — И не переживай лишний раз, не мучай сердце. Я ведь просил тебя относиться к нему внимательней. Как холодно, как сухо. Почему. Что всё это значит. Как можно уйти с такой раной, как можно вести себя так, словно бы ничего такого не произошло. Оставить после себя лишь капли крови на полу и ступеньках, будто всё произошедшее - не требующая переживаний обыденность. Закусив губу от страха и подступающей злости, Скарамучча глубоко вдохнул и выдохнул, собираясь с чувствами.Рана была чертовски глубокой, он всё же заметил, и если он не поторопится...
Кадзуха, какого чёрта. Почему.