Inseparable

Таким крайне простым понятием, как лучшие друзья, невозможно описать взаимоотношения Дазая и Накахары.                                                                                                 Хотя казалось бы, они знакомы с самого детства и оба у друг-друга занимают почетные первые места в списках Snapchat-друзей. Вдобавок, Чуя запредельное количество раз был замечен окружающими в чужих толстовках, а музой для своего увлечения фотографией Дазай избирал именно рыжего. Тем не менее, малое количество людей сочтут правильным их любовь одаривать друг друга очередными претензиями, нелестными комментариями, а стремление раскрасить другому лицо, да как можно поярче — хоть и последнее можно больше заметить за Чуей — и подавно. Назвать их еженедельные розыгрыши дружескими, в коих нет и намека на жалость — лишь неприкрытая жестокость, осмелятся ещё куда более меньшая группа. Однако, если сейчас кому-то и покажется, что подобное поведение вполне приемлемо для товарищей, вроде Чуи и Дазая, этому бедолаге остаётся лишь посочувствовать, ибо узнай они об этом — всыпят точно по первое число. Причем сообща. Пожалуй, это был бы один из немногих случаев, когда возможно наблюдать их поистине настоящее единение. Неизвестно с чего бы быть такой реакции. Известно лишь то, что для этих двоих использование понятия лучшие друзья в их отношениях — крайне оскорбительно. Суть такова, что их подобным образом больше не называют. Больше. Ведь раньше только так их и звали, но с течением времени было принято решение переименовать их с друзей во врагов. Однако и этот термин не особо таки прижился. Ведь были те, кто стал свидетелем однажды проявленной Накахарой заботы в сторону Дазая. Когда последний был непреклонен в том, чтобы взобраться на одно из деревьев, в последствии чего и заработал вывихнутое запястье, а также и в край взволнованного Чую, наспех вызвавшего скорую помощь. Однако школьная медсестра среагировала быстрее, чем те успели приехать, забрав с собой Осаму. Тогда Чуя категорически отказывался покидать его. Так что, да. До окружающих вскоре дошло, что звать их врагами не совсем корректно, поэтому они пришли к общему консенсусу ... Не враги. Больше нет. Статус возлюбленных — именно то, что было оценено большинством. И всё только потому, что одна из первокурсниц обмолвилась в сети о новом полюбившемся ей "шипе". Что и вызвало целую волну разросшихся слухов. Всё привело к тому, что один достаточно храбрый субъект осмелился сфотошоппить изображение двоих парней, на котором Дазай любовно поглаживал пряди Накахары. Чуть позже фото было удалено. Ведь один весьма разгоряченный рыжик, не будем показывать пальцем, решил устроить личную, крышесносную, беседу с его создателем. В итоге его, Чую, конечно же, отстранили, но не сказать, что он пожалел о содеянном. Ведь он даже не мог определиться, на что зол в большей степени; на то, что существуют настолько отбитые выродки, готовые заниматься сводничеством двух парней, попутно распространяя о них лживые слухи и омерзительные, отредактированные картинки или же всё таки тем, что один из жертв массового отупения никак не прокомментировал инцидент, кроме как не дал словесную рецензию изображению, на котором неестественно падал свет, а сам подтекст фото, Дазая словно и не волновал вовсе.       Да, возлюбленными их более никто не звал. По понятным рыжим причинам, ни у кого не хватало духу поднимать эту тему в очередной раз. На смену трем предыдущим названием пришло новое — соперники. Невзирая на то, что в этот раз оно как можно точно описывало динамику отношений Осаму и Чуи, про него быстро забыли, ибо не возымело популярности в связи со своим неблагозвучием.       Со временем все осознали, что их дуэт не соответствует ни одним из предложенных ранее вариантам понятий. Его невозможно было подогнать под какие-то рамки, даже наоборот он рьяно их разламывал и выбирался из них. Даже "ненавидящие-друг-друга-но-порой-заботящиеся-о-друг-друге-недодрузья" не подходило. Народ просто навсего утомился, и с каких-то пор они стали просто ... Дазай и Чуя. Чуя и Дазай. Вне зависимости от порядка, смысл не меняется. «Поторопись, мать твою!» — громко кричит Чуя, поднимая с пола еще один камень и швыряя его в окно Дазая, оставляя на стекле очередную царапину. На самом деле, с годами окно шатена настолько покрылось ими, что с трудом удавалось найти участок стекла, через которое можно было бы спокойно лицезреть мир за пределами квартиры.       Невольно в памяти всплывает один эпизод, когда Чуя совершил оплошность, выбрав чересчур тяжёлый и, чересчур большой камень, что оставил небольшую дыру красоваться на окне Дазая. Дыру, что пришлось заклеивать Мори скотчем, пока рыжий стыдливо отводил взгляд, стоя в углу комнаты. Дазай и вся его семья, а быть точнее его отец и младшая сестра, уже привыкли к шумному и злому Накахаре. Всё обернулось тем, что они нашли его крикам более практичное применение. Дело было в том, что однажды они сделали открытие. Чуя начинал кричать под их окнами спустя 5 минут, как отзвенят их собственные, настоящие будильники и вскоре надобность в них отпала. Теперь они не были вынуждены слышать неприятный звон перед пробуждением, и хотя вопли Чуи так же резали слух, они были ... Терпимее Да и вдобавок, Дазай слишком самонадеян, чтоб ставить себе будильник. Ранее, он уповал на свою внутренние часы и, конечно же, просыпал. А теперь же, с Накахарой, что не успокоится, пока не встанешь, шанса опоздать меньше.       — Дазай! — кричит Чуя, поднимая с земли ещё один снаряд, то есть камень. — Подъем! Если из-за тебя, оболтуса, я опоздаю...       — Заткнись уже! — кричит одна из соседок, высовываясь из окна, свирепо глядя на Чую, что прерывает её сон каждый божий день. Услышав её, Чуя замирает и разворачивается, чтоб разглядеть негодующую.       — Может лучше тебе! — Он хватает ещё несколько камней и подносит их в её сторону, давая шанс хорошенько их рассмотреть. — Или мне и с тобой поделиться, а, Маргарет?! Женщина, чье имя определенно не Маргарет, вытаращилась на Чую. — Не угрожай мне, мальчик! — кричит она. Чуя замечает мешки под ее глазами, и его действительно почти одолевает стыд, но он сделал, что сделал и отступать не намерен. — Если не хочешь, чтоб я натравила на тебя копов!       Чуя фыркает и закатывает глаза. — Мне не впервой, — огрызается он, прежде чем снова повернуться к окну Дазая и швырнуть в него камень. — Дазай!       — Клянусь… — Кричит не-Маргарет, тут же прервав поток ругани, повернувшись, чтобы посмотреть в окно отца Дазая. — Мори! Мори! Будь добр, спровадь это рыжее недоразумение со своего крыльца. Мне нужен сон! Через несколько мгновений окно в комнате Мори открывается, и из него высовывается очень сонный сорокалетний мужчина. Несколько секунд он наблюдает за Чуей, а затем поворачивается, чтобы взглянуть на не-Маргарет, высунувшую голову из своей спальни.       — Чего ты хочешь, Маргарет? — спрашивает Мори грубым и низким голосом, с ноткой усталости. Лицо женщины побагровело от злости. — Меня зовут не Маргарет, Мори! И ты прекрасно это знаешь. Убери мальчика с крыльца немедленно! Мори смотрит на Чую, который вздергивает на него свои брови, а затем старший усмехается. — Поверь мне, я пытался, — говорит он, откидываясь назад и закрывая окно. Пока Мори зашто́ривает окно, не-Маргарет подмечает чересчур очевидную уклончивость Мори, а затем бросает взгляд на рыжеволосого.       — Ты у меня ещё попляшешь! — рявкает она, с грохотом закрывая окно. Чуя раздраженно вздыхает и снова поворачивается к окну Дазая. Он делает паузу на мгновение, когда обнаруживает, что брюнет уже стоит у него и пялит на Чую свой взгляд. Его непослушные каштановые пряди, как всегда, запутаны, а толстовка с капюшоном облегает его тело. Закатанные до локтей рукава открывают вид на его бинты, а сам он похабно ухмыляется. Пока Дазай открывает окно, рыжеволосый смотрит на его толстовку. «Бирюзовая значит, да?» Насколько Чуя помнит, в его коллекции толстовок Дазая ещё не было бирюзового худи.       Не было? Значит будет. Не беда. Стоит признать, что в сочетании с темным цветом глаз и волос Дазая, бирюзовый на нем выглядит превосходно. Однако Чую это особо не заботит, ведь какая ему разница. Очевидно же, что на Накахаре он будет выглядеть ещё лучше.       — Ничего себе, Чиби-и~, — протягивает Дазай, все еще скривив губы в ухмылке, когда он кладет руки на подоконник и высовывается. — Вот досада, ты всё ещё не вырос с нашей последней встречи, да? Чуя стискивает челюсти, а в его груди полыхает огонь чистой ярости. — Может быть, потому что ты только вчера меня видел, глупая Скумбрия! — рявкает он, бросая камень и намеренно промахиваясь, наблюдая, как он врезается в кирпичную стену рядом с окном Дазая, а затем падает в кусты. — И я ещё молод, я всё ещё расту!       — Серьезно, что ли? — Дазай театрально выгибает бровь, изображая удивление. — Потому что, знаешь, за последние три года я вырос почти на двадцать сантиметров, а в тебе даже и двух не прибавилось.       — Это у тебя скачки роста происходят чаще, чем у кроликов потомство, грёбаный фрик, — Вопит Чуя. На самом деле, они заводили этот разговор — или, точнее, спор — уже около миллиарда раз. Однако для обоих каждый из них ощущался, как первый. Чуя всегда так же заводился, а Дазай неизменно получал от его реакции запредельное удовольствие. — Живей давай, блядь, сейчас уже половина первого; у нас в запасе всего десять минут. Однако после последнего комментария Чуи, Дазай не торопится следовать его совету, постояв ещё немного. Можно было подумать, что его это всё крайне раздражает. Каждое утро вставать в мертвецком состоянии от того, что какой-то рыжий гном решил послужить ему петухом, с всё время льющимися оскорблениями, и с всё время одним и тем же ростом. Да, это точно должно было его бесить. Но не бесит. Что-то во всем этом будоражит и заставляет Дазая соскочить с постели лучше, чем любой будильник, чей звон без труда можно проигнорировать. Но вот Чуя. Он точно не даст тебе себя игнорировать. Что иногда и может выводить из себя, но зачастую лишь забавляет.       — Постой там ещё немного, Слизняк, — бросает Дазай, — я спущусь через пару секунд. Чуя рычит и поднимает еще один камень, швыряя его в окно, пока брюнет закрывает его. «Настоящий слизняк — это ты !» — кричит он. Затем он просто прислоняется к воротам и запрокидывает голову, устремив взор к небу, ожидая, пока Дазай спустится. Бирюзовое худи. Оно должно быть новым. У Чуи есть все старые толстовки Дазая, помимо этой, и всякий раз, когда он покупает еще одну, Чуя ставит перед собой просто жизненно-необходимую цель заполучить её. А когда он полон решимости что-то сделать, он действительно добивается цели. Даже если это что-то в урон самому Дазаю Осаму.       И теперь бирюзовая толстовка с капюшоном — его новая цель. Его новый трофей.       И совершенно очевидно, что Дазай просто соблазняет его. Потому что сейчас почти лето, следовательно, что на улице достаточно жарко, а значит в толстовке нет необходимости, и уж точно не нужно в ней спать. Он знал, что делает, когда подходил к окну в ней.       Чуя получит её несмотря ни на что.       Дазаю требуется двенадцать минут, чтобы выйти из дома. Что весьма не кстати, потому что у них было всего десять минут, а теперь они опоздают, даже если окажутся в школе по щелчку пальцами. А учитывая, что до школы идти пешком двадцать минут, немудрено, что они пропустят классную комнату.       — Если ты так злишься из-за опоздания, — говорит Дазай с сумкой на плече и камерой на шее, идя, как обычно, медленнее, поскольку короткие ноги рыжеволосого не позволяют ходить так же быстро, как Осаму, — То я могу попросить отца подбросить нас. Тебе необязательно начинать бить меня.       — Я не бью тебя, — заявляет Чуя. И он действительно не бил. Просто, знаете… легкие похлопывания сжатым кулаком. — Ты ведь в курсе, что я заметил твою дурацкую толстовку, да? Мне она нужна. Дазай фыркает.       — Правила всё те же. Выиграй и можешь забрать себе.       — Окей. Когда?       Брюнет смотрит на него, а затем ухмыляется. — Я свободен в любое время. — говорит он. Он всегда так говорит. Даже когда в действительности это не так. У него может быть ночная терапевтическая сессия или операция на сердце, и он все равно скажет, что свободен. И он действительно появится, хотя и поздно. Чуя вздыхает.       — Я тоже свободен, — говорит он. — Где-то на пол недели, около того. Выполняем обычное задание, так? Немного поразмыслив, Дазай кивает. — Слыхал о недавно открывшемся магазине. Отправимся туда?       — Не слишком ли это далеко? Дазай взирает на него со своей высоты, одарив озорной, наглой улыбкой.       — Это ведь ещё интереснее! Чуя закатывает глаза.       — Неважно, псих. Встретимся там в семь.       Дазай тупо на него уставился: — Пожалуй, здесь я должен спросить свидание ли это? В итоге весь их путь занял вдвое меньше обычного, а всё потому, что Дазай прошел его, удирая от Чуи, что благоволило последнему, ведь он всё же успел к классной работе. Ну или к меньшей её половине.                         *** Чуя ни за что бы не признал, что считает Дазая своим другом. Хоть убей, ни-ког-да.       Однако были и те, которых Накахара не прочь прозвать таковыми. Как тот светловолосый мальчик, который стоял с ним в очереди, с широкой добродушной улыбкой и не менее добрыми глазами. — Чуя-сан, ты сегодня очень хорошо выглядишь! — восклицает Ацуши.       И хотя Чуя слышит эту фразу от него чуть ли не каждый день, рыжий не видит в этом ничего зазорного, потому что, скажем прямо, Чуя чертовски красив. И он это знает. Даже несмотря на эту убогую школьную форму, унылого голубого оттенка, ему прельщает мысль, что он всё равно выглядят достаточно сносно.       — О… спасибо, Ацуши, — отвечает ему Чуя, так же улыбаясь. — Ты тоже неплох сегодня.       Видали? Все заметили? Чуя — сама доброта во плоти. Он умеет быть любезным. Не стоит недооценивать его и считать маленьким гневным карликом, только и умеющим, что плеваться ядом на всех подряд. На самом деле, его внутреннего токсика способен пробудить лишь один человек. Надоедливый мудак, если быть точнее. Остальные же могут разглядеть в нем его весьма хорошую сторону.       Ацуши улыбается и поворачивается к официантке, которая кладет ему на поднос шарики чипсов и рыбу. Он берет одну из пластиковых вилок и ножей, затем покидает очередь. Чуя повторяет его действия, но мягко уговаривает официантку положить ему в тарелку еще одну ложку чипсов. Под мягкостью он, очевидно, имел в виду приятный, дружелюбный взгляд в сочетании с милым рычанием и легкой угрозой. Чуя вздыхает и берет две пластиковые вилки и пластиковый нож, кладя их на свой поднос. И хотя запрещено уходить из закусочной с подносом, Чуя с годами заставил всех привыкнуть к тому, что он может нарушить правила подобным образом. Поэтому никто больше и не препятствует ему в этом и не останавливает его. Ведь как никак, а он, Чуя, человек чести и все знают, что он точно вернёт свой поднос, как минимум, пошлет кого-нибудь сделать это за него. Таким образом все остаются удовлетворены и сохранны от его гнева, с которым им несомненно пришлось бы столкнуться, вздумай они перечить ему.       — Скоро летние каникулы, — говорит Ацуши, когда они с подносами в руках подходят к полю, под палящими лучами солнца, — волнуешься?       Чуя усмехается. Летние каникулы всегда одинаковы — отсиживаешься дома с родителями, убиваешь время в гаджете, а затем встречаешься с Дазаем хотя бы раз в пару дней, чтобы снова посеять хаос. Неудивительно, что мачеха Чуи никогда не любила его. Конечно, он ей нравится как человек, и она даже смеется над его шутками, но она бы предпочла, чтобы Дазай не «влиял плохо» на Чую. Что смешно, потому что они оба плохо влияют друг на друга. Чуя ничем не лучше.       — Да не особо, всё будет по-старому. — отвечает рыжий. — А у тебя есть какие-то планы? Ацуши улыбается и качает головой. — Не совсем. Хотя я могу погулять по городу с семьей. Мы здесь уже три месяца и почти ничего не видели.       — Звучит неплохо, — говорит Чуя. — Я живу здесь всю свою жизнь. Если понадобится, могу подкинуть пару идеек, какие места стоит посетить.       — Да? Я был бы очень признателен! — Ацуши одаривает его широкой улыбкой.       Как и стоило того ожидать, на поле было ужасное столпотворение. Всякий раз, как погода становилась более чем благоприятной, все принимались отгрызть себе место под солнцем, как в прямом, так и в переносном смысле. Благо, что у Чуи и его компании имелось их собственное идеальное пристанище, место под большим дубом, на которое никто не посмеет позариться. Оно и понятно, никто в здравом уме не пойдет против Дазая, Накахары и остальной части их шайки.       Они вдвоем пробираются к дубу, обходя и даже переступая через нескольких человек, когда уже едва ли возможно было найти, куда ступить. Большинство из них просто уходят с дороги; либо потому, что у них есть манеры, либо потому, что они боятся Накахару Чую. Чую совершенно не парит, что это за люди.       У дуба они все сидят неровным кругом. Дазай, как всегда, прислонившись к дереву, занимает самое «доминирующее» место, как будто оно принадлежит ему. Там же сидит Акутагава, рядом с ним Ёсано, а рядом с ней Куникида. Единственного пропавшего идиота отстранили... снова. Чуя прежде всего замечает двух девушек, цепляющихся за руки Дазая. Он не помнит имени ни одной из них. Но они симпатичные — достаточно симпатичные, чтобы заинтересовать Дазая.       — Чуя-сан, — говорит Ацуши, уже севшего рядом с Куникидой. — Здесь есть место. Чуя смотрит на пространство между Ацуши и Куникидой, прежде чем ответить:        — Нет, — говорит он, оглядываясь на девушек. — Я сижу там. Ацуши не понимает, где именно «там», потому что кажется, что везде уже занято. Чуя входит в круг и подходит к Дазаю. Брюнет усмехается чему-то, что говорит одна из девушек, а затем замечает, что рыжик стоит перед ним и стоически взирает на него сверху.       — О, карлик пришел! — восклицает Дазай, его улыбка превращается в самодовольную ухмылку. Девочки поворачиваются, чтобы посмотреть на Чую, но тот не удостаивает их и толикой своего внимания. Вместо этого он рычит на Дазая, — Раздвинь ноги, — раздраженно огрызается он. Дазай вздергивает брови, не сумев сдержать смешка.       — Ого, Чуя, неужто это твой каминг-аут? Чуя оторопело смотрит на брюнета. Когда до него доходит смысл сказанного и то, как звучит его же собственное требование, лицо рыжего моментально багровеет, а сам он теряется, опуская взгляд на газон. Вернув себе самообладание, после минутной заминки, его не может не вывести из себя физиономия Дазая, в чьих глазах так и поблескивает веселье на пару с раздражающим высокомерием, или так лишь кажется из за солнечных лучей, что аккурат падают на его лицо сквозь листья.       — Ты у меня сейчас получишь, мудак. — Не выдерживает Чуя. Дазай только намеревается открыть рот, само собой, чтоб выкинуть что-нибудь более провокационное, но Чуя действует на опережение, бесцеремонно раздвигая чужие ноги и удобно устраиваясь на своем месте. Чуе не впервой такое проворачивать, и все, кроме Ацуши — нового ученика по обмену, уже привыкли к их подобным выходкам. Однако Накахару всё ещё не отпускает мысль о том, как жёстко он ступил с ранее неправильно сформулированной фразой. Он ведь действительно мог сказать что-то менее смущающее...       И, наконец, немного растерянные девушки отпустили Дазая.       — Ребята, а вы довольно близки, — говорит та, что слева. Чуя поворачивается, чтобы посмотреть на нее, как раз в тот момент, когда он снова прислоняется к Дазаю.       — Заткнись, — говорит он, не в силах скрыть отвращение. — Лучше уходи, как можно скорее. Накахара не сторонник насилия по отношению к прекрасному полу, но даже такие пустые угрозы и грубости достаточно тяжело сдерживать в плохом настроении. Дазай устало вздыхает и понуро отпускает плечи, взглядом провожая удаляющихся девушек, которые уже нашли себе иной объект обожания, что точно сможет проявить к ним должное внимание.       — Знаешь, Слизень, — начинает он, — тебе вовсе необязательно отнимать у меня все шансы попытать счастье с дамой. Чуя сверлит его своим свирепым голубым взглядом, что не может не позабавить Дазая.       — Пожинай плоды своего кретинизма, Дазай. Ты ведь руинил каждое моё свидание с Юан, а теперь ждёшь, что я позволю тебе наслаждаться обществом бедных девушек, незнающих какой ты придурок? Мечтай. — Через мгновение Чуя пихает в его сторону поднос. — Ешь давай. И так не завтракал. Ещё немного и твои толстовки перестанут быть мне оверсайз. Дазай не может перестать улыбаться. Его глаза слегка сверкают, и он наклоняется ближе к рыжеволосому, так близко, что Чуя может заметить небольшой выцветший шрам под его левым глазом, который он получил, когда поскользнулся на горке и упал лицом в камни. Он сильно истекал кровью, и, поскольку им было всего семь, Чуя запаниковал, уже готовый покупать цветы на его могилу. Но нет. Вот он рядом с ним, целехонький и здоровенький. Порой, Чуе взаправду хочется вспоминать о нем, лишь проходя мимо камня, с высеченным на нем именем Дазая, а то есть его надгробья.       — Откуда такая уверенность в том, что я не завтракал? — Интересуется Осаму. Рыжий закатывает глаза и поворачивается, чтобы ему не пришлось тратить ни секунды, смотря на этого бесстыдника.       — Сегодня утром у тебя изо рта пахло зубной пастой, — просто заявляет он, беря чипсы и кладя их в рот. — Ты всегда чистишь зубы перед завтраком. Значит, ты не ел. И Ацуши не в силах отвести глаз от этих двоих, в то время как остальные научились заниматься своими делами. Он никогда не видел друга, сидящего между ног другого друга. Разве это не то, что делают парочки? Но он достаточно узнал их за последние три месяца, чтобы понимать, что его убьют, если он скажет это вслух. Однако ... Ацуши прищуривается, наблюдая за лицом Дазая. …Он никогда никому так не улыбается. Дазай вообще когда-нибудь улыбался? Он привык видеть Дазая с пугающим оскалом или нахальной ухмылкой. Но вовсе не с искренней улыбкой.       — Ты стал отвратительно наблюдательным, — говорит Дазай. Он наклоняется еще дальше вперед, пока его лицо не оказывается прямо над лицом Чуи, а затем берет пригоршню чипсов. — Но я съем немного для тебя, Чиби. Рыжий усмехается и пододвигает поднос ближе к Дазаю. — Ага, давай. И половину рыбы тоже. В меня столько не влезет.       — А если я не захочу? — с любопытством спрашивает Дазай, его глаза прикованы к небольшому боковому профилю Чуи, который он может видеть, когда тот глотает чипсы.       — Тогда я набью тебе твое идиотски смазливое личико. Дазай строит гримасу удивления.        — Это «идиотски смазливое личико » привлекает столько девушек, что тебе и не снилось, — дразнит он, слегка ухмыляясь, когда Чуя чуть ли не начинает рычать.       — Да, ведь ты даже во сне мне всё портишь! — рявкает Чуя. Брюнет какое-то время наблюдает за ним, а затем пожимает одним плечом.        — Как и ты, — просто заявляет он. Дазай не лжёт — Чуя тоже так делает. Но исключительно в качестве мести. Он не начинал этого и, вероятно, никогда не стал бы начинать. Во всем виноват Дазай. Впервые это случилось, когда им было по одиннадцать, и девочка назвала волосы Чуи красивыми. Ему стало приятно и он даже что-то почувствовал в её сторону, потому что он любит комплименты, а получать комплименты от девушки казалось весьма милым и очаровательным. Он даже набрался смелости, чтобы в конце концов поговорить с ней, примерно через две недели после комплимента, но когда он приблизился к ней и она увидела, что он приближается, она убежала. Излишне говорить, что Чуя был действительно сбит с толку. Дазаю потребовалась неделя, но в конце концов он сознался, что это он был причиной такой реакции. Он сказал ей, что Чуя ковыряется в носу и не принимает душ до тех пор, пока не пройдет несколько недель, и что его волосы — парик. Конечно, это было ужасно абсурдно и лживо, Чуя никогда не пренебрегал личной гигиеной. За такую свою выходку, Осаму был награждён порцией царских пиздюлей, а ещё как бонус — Чуя не разговаривал с ним целый день. Что далось Рыжику крайне тяжело. Дазай не извинялся, но Чуя очень надеялся, что тому до одури стыдно. По крайней мере, он ожидал, что Дазай больше никогда так не сделает. Но все его надежды было жестоко разбиты. Ведь Дазай повторил свою пакость. Чуе было шестнадцать, когда это произошло в следующий раз. Они только что перешли во второй класс старшей школы, и Юан пригласила Накахару на свидание, и он, очевидно, согласился, ибо Юан — красивая, добрая девушка с красивыми розовыми волосами и милой улыбкой. И еще один плюс: она ниже Чуи. Также она очень забавная. Иногда. Возможно, Чуя и сам отчасти виноват в том, что начал хвастаться этим перед Дазаем, намеренно тыча ему в лицо этой новостью. В конце концов, брюнет не выдержал и ушел. В тот момент Чуя испытал невообразимое удовольствие, наблюдать за вытянувшимся лицом Дазая, за этой его гримасой явно стоило того. Думал он, что стоило того, пока Дазай не нанес ответный удар. Видимо, тому не пришлись по душе подтрунивание Чуи или же он просто напросто хотел ему лишний раз насолить. Чтоб жизнь малиной не казалась. Затащил в гараж и запер, забрав ключи и мобильник, оставив его одного. Так и сорвалось его свидание. Дазай все это время сидел возле гаража, прислонившись к ставням, и слушал, как Чуя ругает его. Он отпустил его через два часа. Рыжий был ужасно зол. Однако он не поднял на Дазая руку. Нет, он просто ругал его. Лучше бы уж всё-таки ударил. Но Дазай не жалеет об этом. Он сделал бы это снова, если бы пришлось. Потребовалось немало усилий, чтобы Юан поверила, что Чуя вовсе не намерено её кинул. Когда она все же убедилась и приняла извинения, они официально начали встречаться. ... Сроком в четыре дня. Юан бросила Чую спустя четыре дня, потому что, цитирую:       — Ты слишком близок с Дазаем. Чуя был подавлен на протяжении нескольких дней. Но вскоре оправился, когда Дазай одолжил ему толстовку, которую Чуя, конечно же, не вернул. В итоге ... Они останутся одинокими холостяками до конца дней своих, если так и не сумеют отвязаться друг от друга. Но Чуя никогда и не думал отвязываться. Даже когда Юан заявила об этом, он не подумал: «О, может быть, мне стоит отдалиться от Дазая». Нет, он позволил ей расстаться с ним, а потом пошел к Дазаю, чтобы излить душу. Оба понимают, что даже чисто гипотетически, не смогут отделаться друг от друга. Оба понимают, но не знают почему. Будто это то, что никогда не сможет случиться.       — Это ты начал, — рявкает Чуя, используя одну из вилок, чтобы проткнуть чипсы, прежде чем с силой запихнуть другую вилку в глупо идеальные руки Дазая, потому что наблюдая за тем, как кто-то ест голыми руками, предварительно не помыв их, заставляет его невольно скорчиться от омерзения. Брюнет пожимает плечами и кладет чипс в рот.       — Твоё счастье печалит меня, Чиби-и~ Чуя зевает, выглядя слегка обиженно. Он немного поворачивается, казалось бы, чтобы лучше рассмотреть брюнета, но а также и для того, чтобы они могли есть, не позволяя длинной руке Дазая каждый раз касаться его.       — А меня печалит отсутствие твоей могилы. — Огрызается он. Дазай закатывает глаза. «Тогда позволь же мне откинуть коньки», — бормочет он. Единственная причина, по которой он старается выражаться тише, заключается в том, чтобы никто другой не услышал его слов — и, конечно же, брюнет довольно откровенно говорит о своих суицидальных наклонностях, но для всех это что-то вроде шуток, чем что-то серьезное. Но Чуя вспоминает, как пару месяцев назад перевязывал его окровавленные, жутко истерзанные запястья и ... Для него это не кажется чем-то несерьёзным.       — Нет, — говорит Чуя, но его сердце сжимается, и ему приходится отвести взгляд от лица брюнета. — Если вздумаешь спрятаться от меня на том свете, я последую за тобой и мало тебе не покажется. Дазай делает паузу, а затем нахально усмехается, слегка прищурившись.       — Это ты приглашаешь меня на двойное самоубийство? Чуя усмехается. — Мечтай, — отрезает он. — Заткнись и ешь уже. Ты меня раздражаешь.       — Как будто тебя хоть что-то не раздражает.       — Мне тебе вилкой врезать?       — Если это меня убьет ...       — Не дождешься.       — В таком случае, воздержусь.       — Завали свой рот, Дазай.       — У-у~, маленький гномик ругается,— елейно произносит Дазай, слегка припадая корпусом вперёд, чтоб в следующее мгновение ущипнуть рыжего. Чуя отмахивается от его руки.       — Это меньшее, чего ты заслуживаешь, урод. Боже, чего бы я только не отдал, чтобы ты заткнулся хотя бы на две секунды.       — Ты сам виноват. Я бы даже не взглянул в твою сторону, не дай ты этим двум леди уйти, — говорит Дазай, слегка улыбаясь, его голова наклонилась достаточно близко, чтобы Чуя снова увидел этот шрам.       — Ну да, — говорит Чуя, закатывая глаза. — Не жди, что я позволю тебе вести личную жизнь, если ты не позволяешь мне, кусок дерьма. Дазай секунду смотрит на него; и Чуя не может не взглянуть в ответ, это длится слишком долго, прежде чем брюнет наконец отводит взгляд, и он тут же обращается к подносу, на котором до сих пор лежит его половина еды.       — Личная жизнь с кем-то меня не особо заботит, — просто заявляет он. Чуя поднимает брови.       — Как это понимать «не заботит»?       — Всё просто, — говорит Дазай. Он отламывает кусок рыбы и ест его, потому что Чуя действительно не солгал, когда сказал, что не сможет доесть ее сам. — Никогда не встречал никого, кто вызывал бы у меня интерес. Рыжий усмехается.       — Ну да, как ещё тебе, ублюдку, не иметь завышенных стандартов.       — Не такие они и завышенные. Чуя ожидает, что он продолжит, но он этого не делает. Вскоре Чуя вспоминает, что он и Дазай не единственные люди в этом мире. Как всегда, ему требуется много времени, чтобы заметить это, но как только он это понимает, то поворачивается к своим друзьям и вступает в небольшой разговор с Ацуши, когда тот спрашивает его, какое место лучше всего посетить. Дазай улыбается. Он берет свою полароидную камеру и быстро снимает профиль Чуи, пока тот рассказывает об одном месте в порту, где лучше всего видны закаты. Каждый раз, когда Чуя увлеченно о чем-то рассказывает, его глаза начинают светиться, а сам он словно вышел из обложки какого-нибудь журнала. Невероятен. И каждый такой раз, Давай старается запечатлеть на своей камере. Позже, как только фотография распечатана, брюнет встряхивает ее и ждет появления картинки. Чуя замечает фото. Он просто смотрит на Дазая. Не бьет его и не ругает, а всё потому, что он уже привык к внезапным фотосъемкам. Точно так же, как он привык к подколам Дазая по поводу своего роста, поэтому уже не сильно обращает внимание на надоедливые прозвища. Но фотографии, которые делает Дазай... Что ж, все-таки они оказались самыми красивыми фотографиями, которые Чуя когда-либо видел. И они оба знают, что, когда они снова вместе пойдут в гараж Чуи, эта самая фотография, вероятно, окажется в ящике для ещё целой кучи подобных фото. Или, если ее посчитают достаточно красивой, то изображение может даже получить привилегию красоваться где-нибудь на стене.