Когти ворона

Когда Синдри, Кратос и Мимир вернулись, то железной стужей молчаливыми шагами несли дурные вести. Сняв шапку, чернобровый гном тяжело вздохнул. Тишина лучше всяких слов выражала обречённость. Кратос вспомнил лес, ветер, что завывал меж деревьями ледяными волнами: глубокая ночь в стенаниях тумана принесла ворон. После мерзких слов Короля Асгарда сероликий тонул в своей ярости. Перед очами шли алые пульсирующие круги, а по вековым равнинам щёк текли горькие слезы. Неудивительно, что сын не спешит обратно в объятия отца, а прижимается всем телом по ночам ко мне. Он прокручивал вновь и вновь ядовитый полушёпот мага. Снедаемый желчью воспоминаний, спартанец вновь хотел что-нибудь разбить, сломать, разнести на куски… — Что этот лжец сказал? Молчание оборвала Фрея. Кратос стоял как изваяние, очнувшись от наваждения. Воин, ощутив колючий холод, задумался. Последние три зимы он представлял, что рано или поздно очнётся среди ночи с лезвием у горла. Отголоски того страха всё ещё звучали. Он боялся не за себя, а за сына, что останется без отца. Но месть богини отныне в прошлом. — Кратос? — Воин только сейчас заметил, что извечный чистюля не оттирал шваброй оставленную сапогами грязь. — Что Один сказал, когда мы с Мимиром оставили вас? — Лицо Синдри стало каменным, словно цверг мучительно сдерживал эмоции. — Сказал, что Атрей не желает возвращаться. Это всё, что грек вымолвил. В голосе звучали едва читаемые недомолвки. Кузнец бледнел, а руки его грубоватого синего братца сжались в кулаки. Мимир что-то неразборчиво бормотал себе под нос. Кратос из-за усталости даже не вслушивался, садясь у стола. — А что, если мальчик придумал план? — Огромные жёлтые глаза прошлись сверху вниз по всем присутствующим. — Ему нужно дать время. Фрея вскинула голову, смело встречая взор высоченной фигуры, и усмехнулась. То был резкий смешок. В нём звенела грусть, но в то же время и упрямство. — Кто, как не ты, знает, что Один способен в два счёта заморочить голову. Босоногий повар тихонько подошёл ближе. — Локи ищет пути, которые не ведут к бойне. — Чутка смуглые руки заботливо поставили Синдри и Кратосу тарелки с похлёбкой. — Неравнодушие — это проявление смелости, но нужно быть настоящим храбрецом, чтобы нести милосердие. А мальчик не только умный, но и… — Храбрости в его сердце не занимать. Он до невозможности добр ко всем… — Лесная ведьма смотрела на бывшего узника, не моргая, пристально. — Но нет, Тюр. Умным его не назвать. Кратос, рыча, бросил на валькирию взор, отравленный собственными гневом и сожалением. — Мелкий засранец слишком уж своеволен. — Брок недовольно глянул на «дылду-повара» и продолжил мысль: — Что ж, поздравляю! Мы умудрились вляпаться в очередное дерьмо и всё просрать. Синий гном встал из-за стола и потопал к точильному камню. Чтобы отвлечься, стал крутить ручку, натачивая и без того острый клинок. Фрея вновь глянула на Кратоса. Мало что оставалось от глубины и взвешенности воина, прошедшего через многовековые мучения. — Скажи, Кратос, ты искренне веришь, что гнев Асов не обрушится на нас? — Молчаливый не перебивал её, не спорил. — Что в ветвях Мирового Древа мы в безопасности? Сердце грела мысль, что сын может стать хорошим, мудрым богом. Всё, что удержит Атрея от ужасов войны, стало бы благословением отцу. Он всегда уходит. Его никогда нет рядом. Я ему не нужен. И не буду нужен… Лучше бы это он умер! Слышишь? Он… а не ты! Тогда, в Альфхейме, Кратосу думалось, что Атрей после смерти Фэй не всерьёз так считал. К тревогам и страхам добавились мысли о том, что мальчик способен на предательство. — Хм-м, — взгляд грека стал сумрачнее, — сколько бы я ни пытался его вразумить… — с каждым словом голос становился тише, — Атрей всегда оставался непреклонен. И это моя вина. Я часто потакал ему. Звон небольшого молота о наковальню мешался со смехом Брока. — Вот-вот! Надо было дубасить взбалмошного пацана… да посильнее. В тихом гоготе кузнеца слышались отзвуки слёз. — Перестань, синий дурень! — Всеобщее уныние жгло усталую душу Мимира. — Эх, остаётся гадать, когда первый шаг сделают либо Асы, либо самим ступить на тропу войны, а возможно и отступить. Через перезвоны дум в голове Кратоса неслись воспоминания. В них он гладил по ночам засыпающего сына: по лбу, щекам, носу. Атрей блаженно прикрывал глаза. До поры до времени подобной лаской неразговорчивый отец с лихвой компенсировал молчание. Мирное прошлое уже позади, настоящее обременяло, а будущее неизвестно. В пламени глаз отразилась неожиданная мысль. Кратос поднялся со стула так быстро, словно сидел на раскалённых углях и был не в силах больше терпеть эту боль. — Норны… ты же их нашла? — В очах ведьмы мелькнула догадка. — Можешь найти снова? Тишина была не естественна для богини. Две пары жёлтых очей Биврёста обменялись тревожными взглядами. Казалось, вокруг сгустился воздух. — Брат, при всём уважении, но провидицы не имеют привычки принимать у себя гостей, — старческий голос звучал обеспокоенно, — сражение с судьбой забирает много жертв. Не принимай спешные решения. — Кратос устремил на Мимира непоколебимый взор. Дикий огонь пылал с новой силой. — Видимо, у меня единственного голова на плечах… Как знаешь, брат. Голос Фреи выдернул всех из мыслей. — Только знай, если сами Норны нарекли чью-то смерть, то вмешательства лишь отсрочат кончину. — Фрея понуро склонила голову, обнимая себя за плечи. Несложно понять, о ком были думы бывшей Королевы Асгарда. — Если они самолично плели нити судеб, то никому их не разорвать. Было ясно, она не приукрашивала молву о трёх прорицательницах.

***

Одинокий глаз жадно ловил каждый вздох спящего юноши. Восхитительное зрелище, коим Всеотец упивался этим утром. Глубокий сон, навеянный чарами, прервали короткими поцелуями в щёку и нос. Шершавые пальцы нежно чертили шрамы, линии которых находили своё начало на челе и следовали до скулы. Вишнёвым цветом красил царство Асов утренний рассвет. Очнувшись ото сна, Локи вспоминал сладкие речи Одина. Колыбель, что ночью унимала беспокойство. Ты всё время обращаешься к страстям. Не в грязном понимании. Отнюдь. В духовном. Страстям к тому, что нас окружает. К знаниям. Со мной не надо странствовать дорогами сумы. Вместе мы сможем перечеркнуть все пророчества, сможем написать собственную историю. Йотун вспомнил, как жжение в собственных очах сменилось блажью. Как одинокая слеза пела, и с этой каплей радуги мальчик засиял, а стоны его сотрясли воздух. Не голоси ты так на луну, сынок. Как мириады звёзд вчера усеяли тёмное полотно за тучами, а ночная вуаль объяла комнату. Ох! Как же я падок на прекрасное… а огонь твоих прядей мне сердце обжигает. Ты должен отрастить волосы. Сейчас паренёк чувствовал мозолистые пальцы на своём животе. Они щекоткой подбирались к груди. — Останешься в моём царстве навсегда? Локи нравился контраст между прохладой утреннего воздуха и жаром от касаний. — Асгард действительно лучше любого из Миров, — щедрый комплимент звучал искренне. —Знаешь, а я был во всех, кроме Ванахейма. Осторожно, словно Один мог разозлиться на неумелые ласки, Локи коснулся его груди. Всеотец поймал ладошку, останавливая. Переместил на скулу. Тонкой руки жемчуг стал играться с седой бородой. Король любовался рыжими огнями ресниц, которые, подобно густому ворсу, огибали бирюзу очей. — Пойдёшь в Ванахейм? Где флора из-за Фимбулвинтера превратились в яд, а дикая фауна нападает на всё живое? Тонкую шею нарочно задевали губами. Ногти йотуна впились в простыни. Атрей шумно вдохнул. — М-может быть, но не сегодня. Мальчишка глядел без отведённого в сторону взгляда от далеко не целомудренной картины обнажённого любовника. Лишь шкуры сбились комком на бёдрах, прикрывая возбуждение Короля Асов. — Или в Свартальхейм, где душные зловонные болота? Где любым Богам не рады. Босая ступня, что возлежала на белом покрывале, будто нечаянно тронула колено Верховного Бога. — Возможно. У меня там есть друзья. Одину нравилось робкое подразнивание. Он сдёрнул с юнца шкуру, скинул её на пол и подмял Локи под себя. Ровно настолько, чтобы мальчик не мог никуда двинуться, но свободно дышал. — Сбежишь? — Одноокий неторопливо, словно загустевший мёд, целовал ключицы, то поднимался до подбородка, то вновь губами опускался к сладости груди. — Тогда беги в Альвхейм, в царство вечного кровопролития. Длинные пальцы скользили по худым бёдрам. Рубиновые губы дрогнули, и Один тронул их кончиком языка. — Может, в Муспельхейм? В Нифльхейм? В бесплодные царства без намёка на осмысленную жизнь. Или обратно в Мидгард? В ледяную пустошь, где дух весны покинул леса и поля? Король Асов мигом стал серьёзнее, когда увидел тень грусти на юном лице. — Не хочу сейчас возвращаться обратно, — в тихих словах различался намёк на стыд. — Отец рассказывал про войны. Я не желаю подобного ни моим родным, ни твоим. Быть может, я непроходимо глуп, но мне хочется раз и навсегда положить конец Рагнарёку… — улыбка с каждым словом угасала, но жар с новой силой расходился по всему телу, примыкая к щекам. — Тут я свободен и… сплю не в одиночку. Раньше любое дуновение холодного воздуха могло свалить меня с жаром. Отец до недавнего времени спал со мной. Ты можешь спать со мной… по ночам? Лёгкая ухмылка, игравшая на губах Всеотца, в конце концов заставила смутившегося Локи молчать. Парень бредил любовью, хотел сделать Миры лучше. Искра чистого огня в больших глазах. Эти детские желания всё ещё хранились внутри. — Конечно. Иссохшей влагой на бледных губах лукавство оживало с терпкой силой. Один коснулся веснушчатых плеч, и мальчик тут же прильнул. Как щенок уткнулся носом в шею, укрываясь, пытаясь отогнать мысли о друзьях и отце. — Пора в Нифльхейм. Нужно работать дальше. Однако у Всеотца было иное мнение. Алые губы йотуна хранили остывающие следы поцелуев. Нужно было снова их разжечь. — Твои мысли заняты совсем другим. Подушечка пальца, ведя вниз, игриво гладила живот, спускаясь ниже. Один будто намеренно не касался плоти мальчишки. Потихоньку, чуть дыша, Атрей двинулся вперёд по неровным складкам покрывала. Всеотец тут же убрал руку, заставляя йотуна обиженно стонать. Старик тронул губы, которые покорно раскрылись, впуская язык. Указательный палец всё же тронул влажную головку юноши. Всеотец обхватил его ладонью. Двигал медленно. Стало практически болезненно игнорировать собственную плоть. Но в пользу сбитого дыхания Локи маг прождал бы до тех пор, пока солнце не коснулось горизонта, а небо не окрасилось в оранжевые да лиловые крапинки. Обнажённых струн мелодичные стоны слетали с уст Атрея. Мальчик не был скуп на эмоции. Шёлковая паутина обвивала молодое сознание, путала нитями. Юноша смотрел с щенячьей преданностью, почти умолял не останавливаться. Бог же глядел синим, как небо, и полным страстью глазом. Всеотец рывком передвинул его ближе. Теперь длинная рука Одина обхватила две плоти, соединив их в своей власти. Желанная разрядка молодого йотуна и старого Бога была столь близка. Всеотец наклонился к пареньку, чтобы его губы коснулись уха: — Приди одновременно со мной, сынок. Локи на каждое его движение отвечал восторженным стоном. Как и желал Всеотец, они забились в лёгких судорогах вместе. Их горячие капли подлетели в душном воздухе. Жар в комнате какое-то время не давал как следует вздохнуть обоим. Один разглядывал мальчишку с улыбкой на лице. Атрей в его руках, с животом, заляпанным их общим семенем, смущённо глядел на давно осиротевший глаз.

***

Холодный металл топора блестел в сумерках. Лезвия клинков пылали в туманной дымке. Норны испытывали их. Забавлялись чужими страхами и болью. Сначала Фрея, потом Мимир. Настала очередь Кратоса. — Мимир? Мимир! Ответ не последовал. Дымчатые тучи потянули бледную луну за собой, тяжёлым грузом восседая в небесах. Сделав первый шаг, спартанец ждал ловушку. Очередная нежить побежала со всех сторон. Когда Бог Войны закончил, кровавые брызги осели на броне, сворачиваясь корочкой на серой коже. Плотный туман загонял в кольцо. Чьи-то приглушённые рыдания отдавались эхом в ушах. Подняв топор, спартанец дёрнулся в сторону звука. Рыжая макушка, что всегда пахла диколесьем, обернулась. В тумане светлый лик был сродни восходу солнца после сумрака. — А-атрей? — Не веря счастью, он встретил два ярких голубых огня. Родные искорки-глаза, открытые всем Девяти Мирам. — Сын! Кратос убрал Левиафан за спину. Вспомнил, как холодными вечерами Атрей аккуратно брал его запястье, молча прося разрешение погреться. Шло время. Мягкая ладонь с заходом солнца всё чаще сжимала большую ручищу, требуя объятий в одной постели. Однажды морозной ночью Кратос вручил большую шкуру убитого медведя. Но Атрей всё равно желал ластиться под боком у отца, и острые коленки согревались о родное тепло. В один вечер юноша робко целовал израненные прошлым руки и сонно шептал: «я люблю тебя, пап…» Отец был в смятение, испугался того как его каменное тело окропили мурашки. Спартанец, рыча, наказал спать в своей кровати, ведь парень вырос, и болезнь исчезла. Атрей тихо в бессменной ночи оборонил слёзы от хладных души льдов отца. С тех пор мальчик не просился к нему. Когда юный лучник ушёл за дичью, то Мимир всё высказал греку. Замечательно, брат! Как только родной сын сказал, что любит своего папу, то этот самый «папа» решил прогнать мальца. Тьфу! Просто великолепно! Надо будет вывеску на дверь прибить: «Здесь живёт самый чёрствый папаша во всём Мидгарде». Сейчас хотелось прижать своего ребёнка, убедиться, что он жив. Кратос бежал навстречу, зная, что сын ринется к нему, налетит, как волчонок, крепко обнимая. В тумане лицо юноши чересчур бледно. Словно паренёк страшился. Едва в сердце Кратоса загорались тёплые огни радости, как им было суждено потухнуть. — Нет! Не подходи ко мне! — Голос надломился, в обычно кристальном взгляде застыл ужас. — Прочь! Лазурные очи были такими испуганными, что Кратос едва мог вынести его взор. Неистовые крики будто лезвиями царапали сердце. Атрей убегал, сжимая в руках лук с тетивой. — Стой! — Но мальчик прицелился. Стрела ранила татуированное плечо. Цикл повторился снова. Кратос тихо рычал, ломая её. — Атрей! Это я… — Скьялфа! Две стрелы почти синхронно взмыли вверх, рассекая воздух зелёным цветом. Остриё первой попало в предплечье, отбросило назад, а вторая пронзила живот и вновь ударной волной подкинула в воздухе. Так Призрак Спарты и впустил в свой разум ядовитое воображение. За спиной мальчика показались бревенчатая стена и фигура, что стояла на пороге своего Чертога. Атрей мчался к ней сломя ноги. — Всеотец, я не хочу к нему! — Падая на колени перед Одином, юнец воздел руки к мудрому Богу. — Мне страшно! Одноокий заботливо поднял йотуна с земли. — Отец не желает сына таким, каким мальчик хочет быть. Таким, какой он есть. Но я приму тебя любого, Локи. Руки Одина легли на хрупкие плечи в защищающем жесте, и мальчик вмиг зашёл за мага. Прижался грудью к спине, обнял старика, да так сильно, что Король наверняка чувствовал сердцебиение через тунику юноши. — Отойди. От моего. Сына. — Возмездие глушило печаль внутри. — Всеотец, я не хочу назад! Он лжец! Он убийца! — Слёзы засыхали на щеках лучника. Казалось, сила этих вскриков эхом разнеслась на многие мили. Кратос бросил гневный взор на их сплетённые руки и, выдернув наконечник последней стрелы, шагнул вперёд, сжимая кулаки до белых костяшек. — Я спасу тебя от этого… чудовища, — шептал юнцу Один. Призрак Спарты хотел умыться кровью лживого Бога. Очи вспыхнули алым племенем, но после очередных стенаний сына померкли. — Всеотец, он убил свою семью! По серой щеке стекла одинокая слеза, исчезая в бороде с редкой проседью. Изо дня в день Кратос обещал себе никогда не открывать своё истинное лицо. Не говорить про Лисандру и Каллеопу. — Атрей… — Хотелось стиснуть мальчика в объятиях. Всё объяснить. — Он плохой Бог! Он меня погубит! Крики, словно раскалённая сталь адских цепей, выжигала новые шрамы. — Атрей… прошу… — хрипло выдохнул любящий отец, опуская глаза, пытаясь совладать с собой. — Его зовут Локи, — произнёс с ухмылкой Владыка Асов. Широкая грудь вздымалась от каждого вдоха. Грусть и сожаление подступили к горлу, застряли тугим комом. — Всеотец! Помоги мне! — Я здесь, сынок. — Легко развернув паренька, Один припал к розовым губам своими. — Не закрывай своё сердце. Открой его для меня. Атрей не был смущён. В морских глазах сияла похоть, не испуг. Юный стон эхом разносился в густоте тумана. — Он пахнет сталью, ненавистью, кровью, а ты пахнешь мёдом, книгами… пониманием. — Голос Локи превратился в шёпот. Казалось, вздохи юноши ведали всему Мидгарду о сокровенных, отнюдь не детских желаниях. О том, как Один, и только он, мог их исполнить. Маг снова углубил свой жадный поцелуй. Родному отцу трудно было сделать хотя бы вдох. Словно змея душила его горло хладной чешуёй. Кошмар во плоти… Родного сына Владыка Девяти Миров забрал себе.

***

Мальчик видел, как руки Верховного Бога тряслись. Он предвкушал скорую разгадку величайшей тайны. — Я так долго этого ждал… — Локи чувствовал наслаждение, пронизывающее Всеотца. Счастье, которое тот испытывал. — Цель наша поистине благородна. Она оправдывает всё, но мы справились. Нет! Ты справился без кровопролития, мирным путём. Я так тобой горжусь, мой мальчик. Держа маску в своих ладонях, юноша понял, что сегодня они наконец познают тайны. — Немного страшно. А что если… — Ничего не бойся! Я тут, я всегда буду с тобой. Ну же! Вперёд! Чемпион йотунов надел маску. Жилище Богов таяло перед глазами. Пространство темнело. Ни дуновение ветра, ни шёпота. Лишь беспросветная тьма. — Что ты видишь? Локи дёрнулся от испуга. Один словно был где-то вдалеке. Слова еле-еле различались. — Тут темно. — Задай же вопрос, сынок. С присущим ему любопытством и азартом Локи взялся распутывать очередную тайну. — Эм… Я хочу узнать правду. Голос Всеотца уже не был слышен. Стало не по себе. Как только глаза Атрея привыкли к темноте, он услышал шорох. — О, я-то знаю, как сладостно манят тайны, сын Призрака Спарты. Дорога твоего отца состоит из бесчисленных трупов. Но твой путь подобен жертвенности. Женщина возникла позади. Голос был низким, почти утробным, но зла в нём не слышалось. Словно кошка она появилась во тьме, излучая зелёно-серый свет от всего своего тела. Атрей увлечённо принялся осматривать незнакомку. Она была похожа на статую, но столь непривычную для его глаз. — З-здравствуй! А ты… — Я не из этого мира и уже давно мертва. Только те, кто помнят меня, поддерживают моё существование, — тон её почти бесцветен, будто она не задумывалась о сказанном. — Я Афина. А у тебя два имени. Одно дала мать, другое отец. Как мне к тебе обращаться? Одеяния её не из Девяти Миров. Сама женщина не была похожа на дев-воительниц — валькирий. — Меня зовут Локи. Этим словом юноша запер дверь в прошлое и отворил совсем иную, от которой не было ключа, как и уверенности, что мальчик сможет закрыть её вновь и вернуться обратно. — Какую правду ты хочешь узреть, дитя? Её сияющие глаза без зрачков с нескрываемым интересном смотрели на полукровку. — Настанет ли час «сумерек богов». Грянет ли Рагнарёк? — Не воцарятся больше иные высшие властители в Девяти Мирах. Ты, сам того не ведая, сделал всё, чтобы миновать конец. Несмотря на слова Афины, голос её всё равно опутывал щупальцами страха. Веяло пугающим холодом. — А мой отец? Он будет жить? Безжизненные глаза оглядели юношу сверху вниз. Богиня за столь долгую жизнь и смерть привыкла к вопросам, но всё равно поразилась чужой глупости. — Не истощай себя погоней за несбыточным. — Теперь очи духа смотрели на юношу с сочувствием и лёгким укором. — Как только Локи родился, то посеял хаос. Всё было предрешено. Кратос падёт от руки Бога с высокими амбициями. От того, кто страшится неизвестности. Его жадность и беспринципность сулят победу. Я покажу тебе, кто на самом деле Владыка Девяти Миров. Призрак взмахнул рукой, и Атрею явилась истина. Пустая темнота рассеивалась, а мальчик наконец узрел многовековую ложь, алчность и лицемерие. От совести ни следа. Ступив на тропу, добрейший Атрей не подозревал, сколь тёмную силу впускал в своё сердце. Тиран, который вырезал целую расу великанов, потому что те не хотели подчиниться. Король, что отправляет в Хельхейм за мирную старость и призывает воинов сражаться за него вечность, стирая воспоминания о своих близких и обо всём, ради чего смертные жили. Маг, который приручил сотни невинных воронов, забрав у них души и тела, дабы птицы рыскали по всем Мирам в качестве следопытов. Владыка, превративший царство гномов в фабрику. Искуситель, совративший не мало столь юных дев и мальчишек. Лукавый муж, жаждущий лишь тайную магию своих извечных врагов. Друг, который слил личного советника с деревом, пытая того день за днём. Любимый папа, сделавший из сына-бастарда послушную собачонку, дав тому надежду на отцовскую любовь. Глава семьи, что превратил добрейшего Аса в бездумную ищейку. Бог, заставивший человечество жить за стеной своего королевства, используя их как инструмент. Царь, который отправил своих внуков в бой. Им суждено было проиграть, но тот не заботился об их смерти. Он по сей день называет их «бесполезными». Родной дед, который чуть что, уговорит единственную внучку постичь ту же судьбу, что и её братьев. Отец, который заставит нелюбимого отпрыска забыться, утопив разум Громовержца в алкоголе. Бог, что эгоистично использует каждый дюйм юного тела, оскверняя Локи потребностью. Стремление Всеотца стать мальчику ближе. Всё это вначале было позой да лукавством. Теперь Локи станет любимой игрушкой. — Один… чудовище. Смех Афины прозвучал безрадостно, но и грусти в нём не было. — Все Девять Миров будут в безопасности, но твоему отцу придётся умереть. Прости, Локи. Хитрец одним глазом видел больше, чем дурачок — двумя. Теперь Атрей смотрел через толщу огня, вдыхал удушающий дым. Песнь стали да крики ярости и боли терзали слух. Мальчишка увидел кровь, пылающие клинки и как они выскользнули из рук отца. Носитель Гьяллархорна практически танцевал с мечом в руке, наслаждаясь последними секундами жизни Кратоса. По щекам юноши бежали слёзы, превращаясь в бисер из солёных жемчугов. Мальчик прощался с собственным разумом и, что хуже, с собственной душой. Маска ведала прошлое, настоящее и… будущее: Всеотец, укравший свет Альвхейма. Король с огненной мощью Муспельхейма. Владыка, забравший лёд Нифльхейма. Колдун со всей магией Ванахейма. Обладатель Гунгира, что похитил все ресурсы Свартальхейма. Бог с жизнью Хельхейма. Лгун, шагающий по костям обманутых людей Мидгарда. Верховный маг, который переписал все пророчества Гроа. Царь Асов, одолевший Призрака Спарты. Один, сумевший поработить юного чемпиона Йотунхейма.