Когти ворона

Он ожидал царственного Короля. Жестокого и надменного. Атрею думалось, в Асгарде он станет шпионом. Что будет сравни грязи, которая прилипла к золоту колец его Величества. Но Верховный маг не соткан из величавости и уж тем более ненависти. Один внимал, когда лучник говорил, сумел понять. Не просто мычал, а давал ответы на любые вопросы. Дома интересы Локи часто упирались в стену бесконечного непонимания, и молодое сердце полнилось болезненным отчуждением. Кратос порой находил беспокойное поведение сына утомительным. Но не Всеотец. Он не отмахивался. Неторопливо проникая в сердце, твердил, насколько юноша талантлив. Старик мог утешить всякую печаль. Атрей привязался к Одину. Несмотря на все ужасы, которые тот сотворил с Фрейей, Мимиром и Тюром.

***

За большими дверьми в изящной резьбе кипела работа. Стол в кабинете завален раскрытыми книгами в кожаных переплётах, листами, заметками и набросками. Тем не менее они каким-то образом разобрались в этом хаосе. Локи чувствовал, как жаркий взгляд время от времени ласкал его без стеснения. Шелест страниц весь день был приятной музыкой. Фолианты хоть и казались увлекательными, но к вечеру, после долгого чтения, у Атрея уже шла кругом голова. Всеотец смотрел на него с десяток секунд, а потом спросил: — И какие же думы закрались у моего ученика? Мозолистые длинные пальцы тронули небольшую ладошку. Грубоватая кожа подушечек щекотала запястье. Небрежно склонясь над столом Всеотца, Локи опустил голову, силясь прогнать непрошеный румянец. — Ничего особенного, — усталым голосом шептал парень, морща веснушчатый нос. — Думаю о всех твоих книгах. Спасать чужой труд, различные истории — это благородно. Седой Бог гладил Атрея по руке. Пальцы тянулись выше, коснулись острого подбородка. Всеотец обнажил зубы в снисходительной ухмылке. — Причудливый ты мой… Я, конечно, не Хеймдалль, однако прекрасно слышу, что кое-кто вместо страниц перебирает совсем иное в своей пытливой головушке. Не молчи, тебе явно есть что сказать, — С некой гордостью сказал он, направляя парня рукой к себе. Тихий властный смех мурашками бежал по спине Атрея. К щекам снова прилил жар. — Хотел спросить. Ты считаешь меня своим другом? Лаконичный кивок послужил ответом. Всеотец пил слова йотуна, как пьют добротный мёд. — О, да, — тихо сказал хозяин воронов, словно делясь секретом, — ты яркий, остроумный, не такой, как все, — мечтательно обольщал с загадочной улыбкой, оглядывая юнца. — Признаю, я попал под твои чары. Вспомнив привычную прямоту Одина в их разговорах, молодой полубог недовольно фыркнул и убрал чужую руку от своего лица. — Один, я серьёзно. Старик одним движением захлопнул в другой руке книгу и картинно закатил глаз. Мимолётная злость от нежелания юноши поддаться флирту сверкнула в зрачке Всеотца. — Я абсолютно серьёзен, Локи. — Он долго глядел на паренька, не выказывая эмоций, но позже едва заметно ухмыльнулся. — У тебя есть всё, что я желаю видеть в своих отпрысках. Смелость, ум, талант, желание работать и помогать. Иногда ты слишком добр. Но, возможно, доброта сейчас нужна Асгарду. Твои оптимизм, доброжелательность… очаровательны. Они вдохновляют. Ты много друзей приобрёл в моём царстве за столь короткое время благодаря открытости. Тебе не чужды беспокойства о других. Атрей слегка растерялся, не ожидая подобных слов. Но что-то не вязалось с откровением Владыки. — Говоришь так, будто я — недостающий инструмент. Ты ищешь в сыновьях лишь полезное? Один переменился в лице, однако вопрос не поставил его в тупик. Улыбка Короля Асов превратилась в беззлобный смех. — Ох, не пойми неправильно. Я люблю своих детей, но скудоумие Тора и заносчивость Хеймдалля изрядно надоели. И не мне одному. Мальчишка призадумался. Он не раз замечал, как одноокий обращался со своими сыновьями. Будто те не стоили внимания. И о внуках говорил прохладно, словно мёртвые не значились роднёй. Три зимы назад к Атрею относились схожим образом. — Как ты и сказал, у каждого родителя забота проявляется… по-своему. Локи бурчал. Сказал это как-то странно. Скомкано. Быстро. Будто задели его самого. Всеотец прищурился, взгляд тяжёлой нитью вязал мальчишку. — Способности Тора не требуют ума, да и в принципе мыслить такой громадной туше без надобности. А вот умения Хеймдалля поистине уникальны. Только он не замечает возможностей своего дара. Иной раз смотрит, но не видит, а бахвальство и фиглярство застят цветные глаза. При всём своём уме Хеймдалль остаётся поразительно глупым. Хорохориться богам не следует. Нужно, чтобы одновременно уважали и боялись. — По-твоему, власть требует страха? Почитания? Истинная власть не нуждается в подобном. Почему ты так считаешь? — Потому что я знаю, о чём говорю, — без тени самодовольства ответил Всеотец. Единственный глаз сверкнул холодным блеском. Он посмотрел на Атрея, словно на ребёнка, чьи маленькие шалости лишь веселят. — Когда знаешь больше остальных, тебя либо страшатся, либо преклоняются. — Но… хмм… — Размышляя над словами, Атрей хотел поспорить, однако нашёл долю правды, которую медленно усваивал. — Войны чаще всего начинаются из-за глупостей правителей. Многие не умеют сдерживать чужие страх и благоговение. Не понимают, как предупреждать шаги врагов. А какой толк от власти, если её могут забрать? Необходим контроль. Нужно тесно переплести боязнь и почитание. Вот это правильная власть, сынок. От последнего слова внутри Атрея всё запылало жарким огнём Муспельхейма. В лучистых глазах теперь дёготь. Чëрное солнце, которое взошло на небосклоне постыдных желаний. Чернота зрачков тушила благоразумие, а тёмные ростки пустили свои корни, что зрели под вуалью ресниц. — Т-ты был своим детям учителем как и мне? — Да, но боль, ошибки и разочарование — лучшие учителя для них по сей день. — Один говорил почти равнодушно, однако в голосе сквозила тоска. Взгляд казался мудрым, пронизывающим. — Через сотню лет ты забудешь большинство моих наставлений, но навсегда запомнишь, как разочаровал отца. Ты, наверное, поругался с Кратосом перед побегом, не так ли? Взгляд полукровки стал тяжёлым и осмысленным. — Да. Как ты угадал, что я сбежал? Спартанец, несомненно, рыскал по Мирам в поисках сына. Отец сердился, и поэтому лучник не мог уйти. Он столкнётся только с гневом. В Асгарде Локи чувствовал себя иначе. В безопасности. — По глазам увидел. — Слишком много грусти в светлых очах напротив. Один это использовал. — Утраченное доверие вернётся, но прежних отношений не будет. Но Кратос, должно быть, волнуется. Я бы беспокоился, будь ты моим сыном. Я не против пригласить его, если… — Не надо! Он снова разорётся. Атрей резко мотнул головой. Нет. Паренёк не хотел, чтобы Кратос был в Асгарде. Рядом с ним. Рядом с Одином. В памяти уже как несколько дней застыло искажённое гневом серое лицо. — Хорошо. Но я не сторонник бесполезных распрей, если ты захочешь, то… — Всеотец заметил блеск в глазах напротив. Слёзы. В них обида. — Ладно. Сейчас важно узреть плоды наших стараний. Я так долго этого ждал, сынок… Тёплое касание заветным словом и нежность в чужом взгляде прогнали грусть на юном лице, не позволили Атрею изводить себя. — А если бы я был твоим сыном, ты… ты бы… любил меня? Один заинтересовано глядел на своего ученика. Во всей острой фигуре Атрея читалось желание подойти ближе. — Отец у тебя уже есть. — Голос тонул, становился тихим, гипнотическим. — Но я погляжу, ты всю жизнь хочешь… папу? — Шумно отодвинув кресло от стола, Всеотец закрыл книги, убрал их в сторону. Он встал с места, опёрся о стол руками, задумчиво стучал пальцами по дереву. — Подойди ближе. Глаза Локи большие, глубокие. Два бездонных океана. Кристально чистые воды глядели с любопытством. Атрей сделал, как было велено. — Кто-нибудь может зайти и… Он прижал мальчишку своими бёдрами к деревянной поверхности. Атрей охнул от неожиданности, а руки Одина легли на стол по обе стороны от лучника. Дыхание мага коснулось розовых губ, по спине йотуна забегали мурашки. — Верно. Нас тут могут прервать. Могут увидеть… — шептал Король Асов, вскинув бровь. Ладонь, точно змея, оказалась под рубахой. Скользила по животу. Кольца холодом царапали выпирающие рёбра. — Ты хочешь этого. Мальчишка смущённо облизал губы, которые молили о поцелуе, а игриво приподнятая бровь копировала Одина. — Чтобы нас увидели? Или ты о другом? Прежде Атрей не смел дозволить себе подобного даже в грёзах. В мыслях он всего-то брался за отцовскую ладонь, целовал её до исступления, а позже спал в крепких объятиях. — Хитрый мальчик… Всеотец глянул на Локи странным выражением, словно восхитился игривой дерзости. Толкнув юнца на себя, учитель грубо схватил его талию. Сердце паренька учащённо билось, норовя выпрыгнуть. Губы Правителя целовали шею. Не выводимым алкоголем Один сочился внутри Локи. Маленькие пальцы взяли бледное запястье. Король Асов довольно мурлыкал от вида мальчишки, который целовал его руку. Ощущение подушечек пальцев, блуждающих по шрамам, разжигали возбуждение. Кабинет давил, казался душным. Вокруг двоих закружили сотни воронов. Вихрем взмывая, они унесли их подальше от всего и скрылись. В комнате Локи свежо, мало света. Тёмный небосвод в тумане облаков водил с царством Асов лёгкую игру, а звёзды наблюдали из-за туч. Один сел на кровать, усадил паренька на свои колени. Аккуратно снял рубаху, обнажая парня. Синева глаза огладила худое тело. Остановилась на земляничного оттенка сосках. Заскорузлая ладонь тронула грудь. Медленные круговые движения и ареолы становились твёрже. Один слегка сжал их. Громкий стон Атрея волнами расходился по комнате. Йотун положил голову на плечо Всеотца. Пряча лицо, уткнулся лбом в жилистую шею. Дышал запахом старых книг, вдыхал глубже, дабы почувствовать лёгкий шлейф утреннего вина. Один прижал мальчишку крепче, словно полукровка мог просочиться сквозь пальцы. Атрей дрожал, млел. После долгой тишины шелестящий голос зазвучал вновь: — Всё ещё думаешь об отце? — Я… — ком в горле едва позволял лучнику произнести хоть что-то, — сейчас нет, но… Ему не дали договорить. Бог аккуратно накрыл губы своими, наслаждаясь растерянностью мальчика. — Тшш… помоги себе. Дотронься до меня, хорошо? Он уйдёт из мыслей, обещаю. Лучник кивнул, всецело доверия величественному Богу. Грубая ткань зашуршала под руками. Он избавлял Всеотца от тесёмок на талии, ремней, а вышитая позолотой одежда от нетерпения летела в сторону. Атрею показалось, что он припал к устам под чёрной бородою, и они натянуты от неуёмной злобы. Но перед Локи бледные губы, уголки которых дрогнули в улыбке. Йотун вёл рукой отнюдь не по мощной груди, а по слегка грубым волосам чуть ниже шеи. Во мраке комнаты трогал не крепкие мышцы, а длинные предплечья. Его не прожигали два глаза, полных гнева. Взгляд давно осиротевшего ока был до того ласков, что Атрей, как заворожённый глядел на синеву. У Кратоса ледяные руки под стать характеру, который жёг холодностью. — У тебя ладони приятные, но кольца… — Я их сниму. Несколько движений, и пальцы Одина грели, словно летние дни. Щекоткой кололи поясницу, а Локи реагировал на каждое касание. Полукровка открыл рот в так и не сорвавшимся стоне. Образ Кратоса рассеялся. Под покрывалами туч луна больше не пряталась. Сияние окрасило всё серебром. При свете парень глядел на мага иначе. Прожитые зимы отпечатались морщинами и сединой, но осанка и резкие движения выдали борьбу со старостью. Владыка Девяти Миров вновь стал таинством. Мальчишка принялся гадать, каким был Один в давние времена. Возможно, золото волос, ещё не перешедших в седость, украшало Всеотца. Наверное, у волнистых прядей был цвет меди. А может, кудри, словно яркие огни, переливались с солнцем и его лучами. Атрей мог легко вести рукой по бороде. Худые пальцы с обожанием чертили бы насыщенные краски. Увы, но серый цвет забрал их все. Касания юнца подобны дуновению ветра. Смелое, невинное, столь милое любопытство. Оно читалось в искрящихся глазах. — У тебя через несколько зим тоже будет, мальчик мой. Йотун убрал руку с окладистой бороды, тронул волосы на груди. — И тут? — Конечно. — Маг знал, что спокойствие текло внутри юнца блаженством. — Ты видишь его? Стиснутый чужим руками, юноша ответил: — Только ты. — Локи думал лишь о новом учителе. — Какими раньше были твои волосы? Чутко ловя каждый перелив ломающегося голоса, Всеотец уверился, что мальчик не лгал, и любопытство его шло от сердца. Отныне Атрей будет заласкан. — Позолоченные. Они спадали с плеч. — Один поцелуем словил верхнюю, потом и нижнюю губу. — Это было так давно… Поцелуи юноши целомудренны, скучны, но в них искренность. Понаблюдав за неумелыми движениями, маг взял татуированную ладонь. Нежно целовал подушечки, иногда дразнил, прикусывая, а Локи пел ему. — О-один… Песнь из благодарных стонов лилась музыкой по комнате. Бог изучал его, одурманивая, лишая рассудка. Игрой языка и губ ласкал шею, чувствительное место за ушком. Такая ненасытная сладость — и теперь полностью его. Владыка Девяти Миров спустился ниже. Окладистая борода защекотала грудь. Мальчик связан прочными жгутами добрых слов. Околдован шёпотом. Дотронувшись губами до живота, Один развёл худые бёдра. Безумство, похоть, блажь. Удачная смесь из уродства желаний асгардского Короля и красоты доверия сына Призрака Спарты. Глаза мальчика больше не становились необъятными морями и небесными просторами. Их поглощала чернота. Молодая плоть горела от прикосновений. Рука Всеотца двигалась вверх-вниз. Вверх-вниз. — Не голоси ты так на луну, сынок. Атрей создал музыку из стонов, а ноты, как утренняя роса, впитались в воздух. — Ты всё время обращаешься к страстям. Не в грязном понимании. Отнюдь. В духовном. Страстям к тому, что нас окружает. К знаниям. Со мной не надо странствовать дорогами сумы. Вместе мы сможем перечеркнуть все пророчества, сможем написать собственную историю. Теперь Один вёл руками по ягодицам. Запустил пальцы, неторопливо подготовил для себя. Магия текла внутри, а губы Локи приоткрылись, рождая на свет шёпот. — Ещё… Ещё… Когда тела соединились, по юному лицу скатилась одинока слеза, но через несколько движений мальчишка обвивал ногами спину Всеотца. Никакой боли. Бог разрывал эту ночь пополам. Первый опыт, чужая власть и молодость обостряли ощущения. А после золотая пряжа Всеотца магией сплела для Локи дивный сон.