***
Впервые им довелось встретиться в далёком 1860 году. Возможно, и раньше, но этого он уже не помнил. Со временем в голове остались только гулкие отблески прошлого. Стояла знойная жара, совсем непривычная для сентября. В прочем, его это совершенно не волновало, пока сквозь свежий чернозём проходила приятная вода, тут же проникающая в корни. Его, в целом, ничего не волновало, ведь и сознания у него как такового и не было. Лишь иногда, в такие тёплые дни, как этот, он мог почувствовать некий дискомфорт, по человеческим меркам, вполне себе смиряемый с обычным обезвоживанием. Он не знал не то, как выглядел, не то, что он вообще такое. Просто продолжал расти и наслаждаться необычайно приятным ветром, покачивающим листья. Иногда на его многочисленные ветви садилась различная живность, точно моложе, но от этого не глупее его. Ещё он ощущал, как самая широкая ветка, растущая в сторону севера, начинала грозно шататься из-за проворных детских ножек. Вернее, не то чтобы он действительно это ощущал или чем-то наслаждался… Но будь он чем-то более сознательным, определенно испытывал бы нечто подобное. А вот Роксана точно знала, что этот дуб, посаженный задолго до её рождения, являлся самым безопасным местом на всей территории поместья. В последний год она часто взбиралась на него, чтобы изучать латинский в полной тишине. Она никогда не возвращалась обратно без ссадин или порванного платья после неудачного приземления. Пару раз, правда, довелось отделаться только пятнами грязи на кружевах. — Ну не сумасшедшая я, как они не поймут? — Роксана особенно любила задавать этот вопрос, почёсывая тёмный затылок зелёными листьями, свисающими сверху. Больше всего на свете девочке нравилось читать. Она читала даже ночью, скрываясь под плотным одеялом. Роксана хотела изучать математику и другие точные науки, которыми обучались её старшие братья. Хотела знать несколько языков и выйти замуж за иностранного герцога, только не в юности, а тогда, когда сама пожелает. Она много чего хотела, но ни родители, ни няня не разделяли её взглядов, порой опасаясь за ясный рассудок девочки. Вот и сложилось так, что ей приходилось идти в самый конец небольшого сада и скрываться за высокими головами тополей на громоздком дубе. Роксана могла так проводить время часами, удобно усевшись на широкую крону, изредка выслушивая притупленные ветром крики няни. Когда её крохотный мозг впитывал достаточное количество информации, она и вовсе дремала, нежными ладошками обвивая ветку с двух сторон. В этот день она заснула раньше обычного, где-то на час, может, два. Разморённая непривычной жарой, девочка прикрыла глаза, обещая себе обязательно потом дочитать последний абзац. К ним приехала погостить престарелая тётушка Эли, достаточно неприятная не только на вид, но и по характеру. Она являлась главной сплетницей Лондона: знала обо всех всё и сразу. Взяла с собой тётушка в поездку и двух близнецов, погодок Роксаны. От них она и улизнула в первую очередь, не желая поддерживать беседу с недорослями. Да и им, честно говоря, особо её компания была и ненужна. В саду играть без девчонок куда интереснее. Так они считали. Пока взрослые были заняты банкетом, а няня безудержно искала Роксану, нашли мальчишки себе новую забаву. Интересно им стало: «До каких масштабов трава загорится, если её поджечь». Вот и украли у тетушки зажигалку, пока та о чём-то с графиней болтала. Дошли до самых высоких тополей, чтобы скрыться от назойливых высоких окон и принялись за дело. Подожгли немного, чуть-чуть совсем, как заслышали, что их на трапезу позвали. Так и убежали, ничего не потушив. Казалось им, что за полчаса ничего не разгорится. А ветер, несмотря на особо засушливую погоду, дул сильный. Так и травинки начали разгораться быстрее, усерднее. Гляди, первый тополь загорелся, а вот второй. Прошло совсем немного и огонь проложил себе дорогу до самого дуба, на котором спала Роксана. Могло бы дерево что-то предпринять, непременно девчонку с себя столкнуло. Но дуб на то и дуб, что ничего поделать с пожаром был не в силах. Первым загорелся ствол, медленно обвивая всю свою ширину языками пламени, затем пламя дошло и до листвы. Роксана проснулась тогда, почувствовав, что задыхается. Только раскрыла глаза, так сразу закричала, истошно, жалобно. От дыма слезились её голубые глаза, а копоть скапливалась в лёгких. Огонь орудовал повсюду и не было ни места, в которое она могла бы спрыгнуть. Вместе с ней кричала и няня, наконец, нашедшая беднягу. Ступать дальше боялась, зная, что и её огонь поглотит, а как Роксану увидела, так сразу зарыдала. Огонь оказался беспощаден по отношению к ребёнку. Не было ему дело ни до чего. А дуб, хоть и пытался на себя весь урон принять, не смог, — загорелся подол платья, медленно переходящий всё выше. Роксана испугалась, стараясь руками пламя потушить, не выдержала, вниз упала. Готова она была и больше латинский не учить и безграмотной до конца дней своих остаться; замуж выйти, как и подобало и неважно за иностранного герцога или нет… Готова она была на всё, только не чувствовать этой разъедающей плоть боли, не видеть пред глазами оранжевую пелену. А ведь последний абзац Роксана так и не дочитала, не успела. Да и дуб в последний раз не сумел насытиться свежим поливом и маленькими ножками, взбирающимися кверху. Ничего они не успели. Так и сгинули, не мечтая, что встретятся вновь.***
Ромашковый чай, который должен успокаивать, вызывал некую нервозность. Правда, дело было вовсе не в чае, а миниатюрной ложке из подарочного сервиза. Звук бьющейся ложки о керамические бортики, невыносимо раздражал Роксану. Она думала поменять психотерапевта, но привыкать к новому специалисту казалось ещё сложнее, чем свыкнуться с чёртовым кубиком сахара, слишком медленно растворяющимся в горячей жидкости. Да и, вроде, терапия ей помогала периодами. Миссис Дуглас умела мотивировать. И, главное, ничего не рассказывала отцу, даже за большую сумму. Хотя скрывать было особо нечего. Всё окружение знало о том, что Роксана Адамс, подающая надежды веб-художница, тянулась ко дну. — Что ты чувствуешь смотря на эту фотографию? — тихо, будто совсем не интересуясь, спросила миссис Дуглас. Тонкие пальцы крепко сжали деревянную рамку, едва дотрагиваясь до стекла. На изображении, скрытом под слоем глянца, стояли две девушки, молодые, с первого взгляда, счастливые. Две белокурые косички у одной и тёмные у второй. Обе высокие, худощавые, голубоглазые, только улыбка отличалась: у блондинки имелись брекеты. Роксана хорошо помнила тот день. Она защитила диплом, и отец отвез их в парк аттракционов в Бруклине, в юго-западной части Лонг-Айленда. Не то чтобы ей сильно хотелось туда поехать, вместо того, чтобы отмечать окончание университета с друзьями… Просто день совпал с пятилетней годовщиной смерти их матери, а Аврил, её младшая сестра, так мечтала туда попасть. Да и погода стояла чудесная. Совместных фотографий у них почти не было — Роксана постоянно воротила носом, вот отец и уговорил сделать фото на память. Сёстры тогда поссорились, в очередной раз по пустякам. Но для снимка улыбнулись, даже обнялись. Почти, как в детстве. — Отвращение, — ответила Роксана. — Сладкая вата Ави запуталась в моих волосах, и я чуть ли не ударила её от злости. Я не должна была себя так вести. — Это абсолютно нормальная ситуация, Роксана. Почти каждый почувствовал бы злобу на твоем месте. — Наверное. Она пожала плечами, откладывая фотографию на журнальный столик, стоящий между двумя бежевыми креслами. В этом миссис Дуглас ошибалась. Роксана вряд ли бы отреагировала так, будь этим человеком, запутавшим сладкую вату в её волосах, кто-то другой, а не Аврил. Сестра невыносимо раздражала. — Мне пора идти. Нужно встретиться кое с кем, — промямлила Роксана, начиная копошиться в небольшой сумочке. — Конечно, — психолог улыбнулась. — Хорошо отдохнуть. Помни, что ты всегда можешь мне позвонить, — Миссис Дуглас провела ладонью по панели кнопочного телефона. — Непременно, — скрип тяжелой двери, пара белых коридоров и вот она находилась на шумной улице. Роксане абсолютно все напоминали о поездке в Испанию. Честно говоря, она и сама хотела поскорее туда полететь. Ещё больше этого хотела Аврил, пока была жива. В семейном доме, стоявшем на побережье маленького испанского городка, остались все воспоминания об их маме. Они находились где-то там, в темноте комнат с голубыми обоями или под вечно отклеивавшейся плиткой в ванной. А, может, в глубине каркасного бассейна на заднем дворе. Запах горячих оладушков и акриловой краски тоже принадлежал забытому дому. Как и счастливая Аврил. Не такая, как здесь. У них имелось много моментов, разделенных вместе. Но только там белокурая конопатая девчонка с озорными голубыми глазами выглядела счастливой. Точно не в Нью-Йорке. И точно не тогда, когда они выросли. Загорелся зелёный и человечек на светофоре игриво побежал, разрешая движение. Роксана размеренно зашагала, наслаждаясь подступающими осенними холодами. Нырнув носом вглубь красного шарфа, подаренного Миком на девятнадцатый день рождения, она слушала музыку в наушниках, пытаясь откреститься от неминуемого желания напиться. Потирая ладони из-за ледяного ветра, стоя в самом центре Мэдисон Сквер, её ожидал Мик, немного растерянно оглядывая прохожих. Он выглядел, как и всегда, хорошо, чего нельзя сказать о Роксане. Стильное трикотажное пальто в клетку, округлые очки для вождения и брендовые кроссовки. В его правой руке расположились сразу два бумажных пакета. Один с хирургическим костюмом, второй — с сэндвичами из ближайшего кафе. Он знал, что Роксана не поест сама, поэтому планировал затолкать булку в неё силком. — Не долго ждал? — спросила она, потирая раскрасневшийся нос. Ей не было холодно, по пути просто не выдержала, расплакалась. — Да хоть два часа. — он улыбнулся, вручая ей небольшой букетик, который так старательно прятал за спиной. Роксана любила подарки. Точнее, она всей душой обожала чужое внимание. В подростковом возрасте её никто им не одаривал. Теперь же его казалось слишком много. Но она всё равно улыбнулась и отблагодарила, желая поскорее усесться на ближайшую лавочку. — Как терапия? — Мик попытался подловить её, взять за руку. — Сегодня мы рассматривали фотографии… — Роксана положила руки по карманам белой куртки. — С Ави? — Да. Между ними пронеслась небольшая пауза. Ещё пару месяцев назад они могли болтать без умолку. В основном говорила Роксана. Она не скрывала от него ничего, даже самого потаенного. Ей нравилось говорить с Миком; нравилось смотреть в его зелёные, с хитрым прищуром глаза и трогать вьющиеся каштановые волосы. Теперь было тяжелее. И нет, она не разлюбила, ни в коем случае, просто сломалась. И ломала его. — Помнишь время, когда мы жили за городом? — Кажется, нам тогда и девяти не было, — кивнул Мик, доставая последнюю сигарету из пачки. — Мне сегодня снилось то время. В нашем доме ещё случился пожар… Тогда сгорело дерево, стоящее во дворе. Кажется, это был дуб. Я любила на него взбираться, — от табачного дыма у неё начинала кружиться голова. Она бросила пару месяцев назад. Хотела, чтобы бросил и Мик, но не смогла отказаться от привычки любоваться им. Осторожно касаясь пальцами сигареты, он едва задевал её губами, напрягая острую челюсть. А затем выдыхал, заслоняя белоснежное лицо дымной пеленой. Роксана знала, что Мик начал курить после смерти отца, в шестнадцать лет. Уже тогда она смотрела на него с неприкрытым восхищением, из-за угла школьного коридора. Микаэль Фишер или просто Мик, всегда находился у всех на виду. Его прекрасные внешние данные и невероятно добрые глаза манили каждого, кто хоть раз на него смотрел. Исключением не была и она. И всё равно продолжала чувствовать себя особенной. Мик и Рокси, Микаэль и Роксана. Они росли по-соседству. Их семьи переехали в центр одна за другой. Всем казалось, что им суждено быть вместе. По крайней мере, так считала мама Мика. Так считала и её мама. А вот Роксана считала это полным абсурдом. До лет шестнадцати она была жутко не красивой: пухлой, с кривыми зубами и непослушными чёрными волосами, вечно закрывающими лицо. Она знала, что не способна кому-либо понравиться. Тем более, кому-то вроде Мика, хоть он и озарял её тёплой улыбкой каждый день. — Не помню такого. Да и никакого дерева у вас не было, — нахмурился Микаэль, вручая ей тот самый сэндвич с курицей и соусом «Цезарь». — Шутишь что ли? Я ведь тогда чуть не погибла! — Рокси… Мик потушил сигарету, не докурив её и до половины. После обхватил тёплые щеки ладонями и растерянно улыбнулся, шутливо зажимая ей нос пальцами. — Это просто сон. А теперь кушай. — Сто тридцать шесть калорий в девять вечера? Её лицо выглядело удивленным на мгновенье, затем она встрепенулась, махнула рукой и послушно откусила небольшой кусок. Роксана знала, что не способна кому-либо понравиться раньше. Не сейчас. И не тогда, когда выискивала среди множества людей высокую каштановую макушку в школьном коридоре. Потому что в тот день Роксана уже была уверена, что заполучит его любыми способами. — Какая умница! Вся измазалась, — Мик рассмеялся и вытер большим пальцем соус, задевая уголок её губы. — Ты позвал меня в парк, чтобы вручить гребаный сэндвич? — Мы просто давно никуда не выходили. А я соскучился по твоей вязаной шапке. Ветер растрепал её длинные волосы, выкладывая на куртке подобие узора. Они никуда не выходили три месяца и шесть дней. Семь, если считать похороны. Десять, если считать день смерти Аврил. — Так надел бы её дома и посмотрелся в зеркало, — отшутилась Роксана, усердно комкая обёртку. — Ну уж нет. Тебе она идёт куда больше. Роксана давно поняла, что как прежде не будет ещё долго. Может, в целом, не будет. Однако, в такие моменты, как этот… Когда они просто сидели в безлюдном парке в центре Нью-Йорка, дрыгали ногами от холода, кушали сэндвичи со вкусом пластмассы и говорили обо всякой ерунде, ей хотелось, чтобы время остановилось. Но с очередным ветреным порывом она возвращалась в реальность. Вспоминала о смерти сестры. О её стеклянных глазах, смотрящих куда-то в пустоту и взбухших конечностях. О мокром полу в ванной и едва держащихся на нём ногах, измазанных в крови. Она не заслуживала такого. Больше нет. — Уже решила, в чём полетишь? — Мик всегда замечал, когда ей становилось хуже. Роксана отрицательно мотнула головой, думая о том, что и правда стоило бы. Уже стукнуло первое октября, а четвёртого утром планировался вылет. — Эми всё равно заставит меня одеться в её бренд. — Тоже верно. Она забылась вновь. Их диалог неожиданно затянулся. Роксана в последний раз столько много говорила, если не брать сессии с миссис Дуглас, недели две назад, будучи в пьяном угаре. Мик тогда нёс её на руках вплоть до кровати, а затем на протяжении полутора часа выслушивал всякий бред, иногда переходящий в истерику. Видимо, верно говорят о том, что свежий воздух оказывает положительный эффект. По-другому объяснить себе собственную разговорчивость она никак не могла. Прошло около пары часов, может, больше, когда Роксана почувствовала, что её веки потяжелели. Она не страдала бессонницей. Наоборот, спала чересчур много. Иногда и вовсе просыпала целые сутки. Могла бы и двое, если только не Мик. Даже сейчас она прилегла на его плечо, скрытое под плотной тканью и закрыла глаза, ощущая неожиданное тепло, распространяющееся по всему телу. Сквозь дымку желанного сна она чувствовала ледяные капли, падающие на её лицо. А затем будто и вовсе взлетела, запорхала. Но крыльев у неё не было. Роксана очнулась, застав себя сидящей на спине у Мика. Они почти подошли к дому. В квартире стояла убаюкивающая тишина. Именно благодаря ей у Роксаны не осталось сил ни на что. Поэтому она позволила Мику снять с себя одежду, переодеть в ночную рубашку и напоследок расчесать запутавшиеся волосы. Он поцеловал её в лоб и укрыл пушистым белым одеялом, а сам тихонько вышел в гостиную. Мик часто засиживался до трёх ночи, заполняя больничные отчеты и наслаждаясь запахом благовоний, стоящем в квартире. Роксана давно заметила, что под его глазами образовались тёмные круги. Она бы могла попросить его так себя не изнурять, но вместо этого предпочла делать вид, что всё в порядке. Как и Мик, пытался не нагружать её собственными проблемами. Иногда ему хотелось схватить Роксану за плечи и потрусить, заставить прийти в себя. Однако, понимал, что в нём говорила собственная импульсивность. А он никогда не позволял проявить агрессию в её сторону. Ни себе, ни кому-либо другому. Мик так и не заснул. За последним предложением в отчёте последовал рой мыслей, заставляющий побрести в пять утра в ближайший круглосуточный и восполнить запас ментоловых сигарет. Он вышел на балкон, встречая медленно встающее солнце. Его жизнь никогда не отличалась спокойствием, даже в детстве. Вначале он повстречал взбалмошную Роксану, вечно тянущуюся за новыми приключениями. Затем мама родила проворных двойняшек, с которыми не справлялась ни одна няня. А потом… Потом совсем неожиданно умер отец. Он не был болен, наоборот, хвастался перед всеми, что в свои пятьдесят не знаком с хрустом в пояснице. Оливер Фишер погиб внезапно. По самой банальной причине: не успел затормозить и въехал в мчащуюся фуру. В тот день, пятого июня, он ужасно торопился вернуться домой. На двадцать шестую годовщину свадьбы. Талантливого и опытного нейрохирурга оплакивали многие; на похоронах собралось столько людей, сколько Мик видел только в заведениях. Его мама сумела оправиться быстро. Точнее, она не подавала виду, ведь теперь на её плечах лежала вся ответственность за троих детей: шестнадцатилетнего Мика и девятилетних Джорджину и Джордана. Мик последовал её примеру. Делал всё, чтобы обмануть остальных и главное — себя. Он много учился, гораздо больше, чем раньше, желая поступить в престижный вуз. Он расширил круг общения, отныне не стараясь ограничиться Роксаной и парочкой приятелей. Он каждый день гулял с двойняшками и поучал их, всеми силами пытаясь заменить им отца. Он замкнулся, стал курить по пачке в день и страдал от бессонницы. И, все-таки, Мик справился. Со временем начал дышать глубоко, чувствуя, как узел на шее постепенно развязывается. Выпив бодрящего чёрного кофе без сахара, Микаэль наспех приготовил яичницу с беконом, корявым почерком оставляя записку для Роксаны. Каждым утром он вспоминал собственную судьбу, надеялась на то, что Рокси справится также, как и он. В конце концов, Мик и правда поступил в престижный вуз, двойняшки почти что не вспоминали отца, а мама познакомилась с новым мужчиной, с которым ей было комфортно. В конце концов, Мик прошёл через потерю родного человека в полном одиночестве, не хватаясь за руку помощи, а у Роксаны есть он. Прозвенел первый будильник, уведомляющий о наступлении семи тридцати утра. Его уже ждали пациенты в больнице, а Мик никак не мог отойти от широкой кровати. Роксана выглядела слишком счастливой в собственном сне. Настолько, что он не сдержался, поцеловал её в губы и улёгся рядом, прижимая к себе. На десять минут, не больше. Мик никогда не опаздывал на работу.***
Им не повезло сесть рядом с маленькими детьми. На борту самолета всегда было шумно, однако, детишки являлись основным источником балагана. Мало того, одному из них, тому, которому явно не было и четырех, особенно понравились длинные волосы Роксаны, поэтому он то и дело норовил потрогать их, а иногда даже выдернуть пару волосинок. Рокси это, конечно, раздражало, но говорить с какой-то дамочкой средних лет, выглядящей, как яркий пример любительниц поспорить, желания не возникало. Вот и оставалось всего-то перетерпеть ближайшие девять часов, пока самолет не приземлится в Барселону. — А я говорила брать бизнес-класс или хотя бы комфорт плюс, — сморщила нос Эмилия, пригрозив пальцем конопатой девчонке, пинающей её сиденье. — Не все с большим энтузиазмом тратят деньги семьи, Эми, — выдавила из себя улыбку Роксана, попутно надевая беспроводные наушники. — Да и дети могут находиться не только в экономе. — Тогда уж легче купить частный самолёт, — она явно говорила не серьезно, скорее, пыталась завести разговор. Роксана очень удивилась, когда Эмилия Таппер, её близкая подруга, изъявила желание полететь вместе с ней. Эми родилась в семье известного дизайнера и в последствии стала главным модельером их бренда одежды, из-за чего часто выпадала из жизни. Чего уж таить, Миссис Таппер являлась заядлым трудоголиком. Она буквально не могла провести и часа без деловых звонков и замеров. В студенческие годы Эми и впрямь была той ещё оторвой. Вот только, они выпустились из университета два года назад. За это время многое произошло. С ними обеими. Поэтому широкая улыбка и счастливый хохот от известия об отпуске оказались каким-то новшеством. — И не смей забывать о том, что ты пообещала мне не киснуть в доме, — напомнила Эми, перед тем как уткнуться глазами в экран ноутбука. Рокси кивнула, наконец, включая музыку на полную громкость. В последнее время ей нравились сопливые песни. А ведь когда-то она подобный поп презирала. Сейчас ими она добивала своё состояние. В её голове сразу же представала картина злосчастной родительской ванны, кровавого пола и тихо шумящей вытяжки. Только с надрезанными вдоль руками бездыханно лежала не Аврил, а она сама. В каком-то другом измерении, может, в иной жизни, всё впрямь произошло именно так. По крайней мере, Роксана больше всего мечтала об этом. По её телу прошлась лёгкая дрожь, затем переходящая в мандраж. Был бы рядом Мик, он давно схватил её за руку, чтобы успокоить. Но из-за работы ему пришлось лететь на день позже. Эмилия же, если и заметила, то наверняка списала всё на лёгкую нервозность. Они как раз оказались в зоне турбулентности, периодически пугающей некоторых пассажиров. Следом за тоскливой песней в её плейлисте заиграла католическая молитва. Вся семья Аддамс пренебрегала религией. Отец Роксаны — научный деятель, поэтому придерживался определенного нигилизма; покойная мать — домохозяйка, родившаяся в семье сектантов, из-за чего тема Бога всегда являлась для неё болезненной. Роксана и Аврил попросту никогда не думали о таком вечном вопросе, как жизнь после смерти. Их с самого детства учили жить сегодняшним днём. Когда Ави наложила на себя руки, Роксана не нашла иного выбора, как внушить себе существование всевышнего. Слыша молитвы, она успокаивалась, думая о том, что Аврил хоть и ненавидит её, но живет где-то там, далеко за гранью возможного. В ближайшие сутки она отправится туда, куда Аврил хотела больше всего. И она надеялась на то, что сестра смотрит на неё откуда-то с высока. — Тебе снился кошмар? — спросила Эмилия, выходя с самолета. — Не совсем. У меня в детстве во дворе стояло дерево и в какой-то момент оно сгорело. В последнее время постоянно его вижу. — Главное, что никто не пострадал. — И правда… — на мгновение в груди образовалась искра, будто эта фраза была не столь и верна. Полёт выдался, на удивление, простым. Возможно, из-за того, что Роксана проспала семь часов из всего времени. Эми даже поразилась её самоотверженности: умудриться так легко вырубиться, когда в спину то и дело толкается чья-то нога казалось Таппер абсолютно непостижимым. Следующим их пунктом планировался небольшой курортный городок Салоу, находящийся в двух часах езды от Барселоны. Забрал их заранее заказанный Эми гид, который через неделю должен отвезти девушек в дом Сальвадора Дали. Эмилия посчитала, что Роксане поможет это выйти из творческого кризиса и закончить в дальнейшем комикс, над которым она горбатилась последние два года. — Ты же помнишь, что мы летим на Ибицу через два дня? Никогда на ней не была, — спросила Таппер, параллельно припудривая лицо. — Ага. Роксана и правда хотела туда. Напиться до беспамятства и, возможно, покурить марихуаны, казалось ей очень даже неплохим вариантом. Как никак, она улетела в Испанию ради того, чтобы забыться. И на это было отведено всего два месяца. Рождество она пообещала отпраздновать отцу вместе. Почувствовался морской запах, а следом за ним и приятный шум волн. Они ехали вдоль Балеарского моря, такого родного и одновременно неизвестного. Салоу считался мирным городком, вполне подходящим для семейного отдыха, однако, громкая музыка и гомон множества голосов был слышен вплоть до поздней ночи. И сейчас, ранним утром, на золотом берегу уже расположились подкаченные сёрферы, а на шезлонгах сидела пожилая пара, одна из тех, что просыпалась, как только солнце покажется на горизонте. — Можете остановиться ненадолго? — тихо спросила Роксана. — Никаких проблем. На её плече мирно сопела Эмилия, так и не убравшая из руки телефон. Она легонько отстранилась, нечаянно задевая кольцом белоснежные локоны и приоткрыла дверь. Прошло всего пару минут, как Роксана сняла с ног кроксы и ступила на прохладный, не успевший нагреться, песок. Солнце встало, поэтому возможность встретить рассвет была потеряна. В лёгкие поступил желанный воздух, отдававший в голову невероятными воспоминаниями о прошлом. Она побежала по широкому пляжу, привлекая внимание сонных прохожих. Её ноги ощутили блаженную прохладу, как только омылись водой. Она зашла в море по пояс, привыкая к неприятно липнувшей одежде. В небе пролетела чайка, за ней вторая, после и вовсе целый клин. А ветер стоял сильный, игрался с чёрными непослушными волосами, как со старым другом. В ней было столько злости на этот мир. Роксана даже не знала, что ненавидела больше. Но точно не море и не длинный пляж. На мгновенье ей показалось, что она наконец обрела свободу, способную разорвать кандалы, давно сковывающие тело. Она закричала, то ли от радости, то ли от боли. Закричала на всех, за то, что продолжают жить. Продолжит и она, если только ей предоставится ещё хоть раз эта возможность… Побывать здесь. Роксана летела сюда с полной уверенностью в том, что никогда не любила это место так, как мама и Аврил, ведь она всегда грезила о бурной жизни в Нью-Йорке, уютной квартирке и Мике. Она ошибалась. Один лишь пляж, вызвал внутри неё ураган. Будучи в не себе от нахлынувших эмоций, проницательная Роксана не заметила, что сзади неё, чуть дальше пожилой пары, стоял совершенно незнакомый ей мужчина, с невероятной печалью, отражающейся в серых глазах, наблюдающий за ней. Впервые они встретились в 1860 году. Возможно, и раньше, но он этого уже не помнил. Со временем, умирая десятки раз, всё забывается. Они виделись в этой жизни несколько раз… Но он впервые повстречал её такую сломленную. Впервые за двое столетий. И это был шанс, от которого он не откажется никогда.