Urlaub

Сеченов неясным взглядом посмотрел на календарь. Третье августа. Отпуск, от которого неделю назад он плевался ядом, потихоньку подходил к концу, и Дима не мог сказать, что рад этому. Он не привязался к городу или людям здесь проживающим, ну, разве что, только к одному конкретному человеку. И он совершенно не хотел уезжать и расставаться, кажется, с первым человеком, который его понимал и воспринимал не как одного из наиболее выдающихся ученых мужей современности, а как самого обычного человека. Михаэль Штокхаузен в сеченовских глазах идеал. Всегда одет с иголочки, прекрасно воспитан, нейрохирург, сейчас работающий при отеле, в котором расположился Сеченов, идеально выполняет поставленные задачи и не боится высказывать своё мнение. Конечно, в нём, как и в любом человеке есть недостатки, но в глазах Дмитрия Сергеевича они незначительные. Да и к любви Михаэля к сплетням он за семь дней сумел привыкнуть и теперь с интересом их слушает. Отправляясь в отпуск, Дмитрий даже предположить не мог, что заведёт какие-либо романтические отношения, особенно, что эти самые отношения будут с, во-первых, мужчиной, во-вторых, выходцем из Германии. И нет, Дима уважительно относился ко всем ученым умам бывшей когда-то недружественной страны, просто всё это выглядит как очень хороший сон, которому рано или поздно придёт конец. — Ты опять куришь, — смешно сморщив нос, недовольно заявляет немец, выбираясь из белоснежных простыней, — Я же просил хотя бы окно открывать. — Прости, — извиняется Дмитрий, затягивается в последний раз, глубоко вбирая дым в лёгкие и тушит сигарету в пепельнице. — Ещё три дня? — уточняет Михаэль, обнимает мужчину сзади, положив подбородок ему на плечо. Сердце Сеченова болезненно сжимается, слыша едва уловимые нотки грусти в голосе Михаэля. Волшебник не отвечает, только зарывается рукой в мягкие кудри и со скукой наблюдает за тем, как небо преобразилось из-за восходящего солнца. В первый день этот вид довёл его до такого восторга, что кажется, Харитон был на грани блокировки его контакта в Груше. Бедному Захарову пришлось слушать почти детский восторг Академика на протяжении пары часов. Сейчас же вид из панорамных окон не доставлял былого восторга, навеивал одну лишь скуку с небольшой примесью грусти. — Жаль, что больше мы не увидимся, — тихо произносит Михаэль. Сеченов порывается ответить, что всё хорошо будет, они обязательно встретятся, но отдёргивает себя, знает, что они действительно больше не встретятся, а эта глупая надежда разобьёт сердце сильнее разлуки. — Я хотел бы чтобы ты меня запомнил, — шепчет немец, обжигая горячим дыханием чувствительную мочку уха и часть шеи. Скользит ладонью по пояснице, вниз к покрасневшим, после совместно проведенной ночи, ягодицам. Сеченов крупно вздрагивает, когда Михаэль играючи проводит пальцем меж ягодиц, задевая чувствительное колечко мышц. Другая рука сжимает плечо, подталкивает ближе к окну и заставляет Диму опереться ладонями об окно. Михаэль проводит носом по затылку, втягивая приятный медовый аромат Диминой кожи. Кусает до глубоких следов, оттягивает кожу, переходит на усыпанные веснушками будто созвездиями плечи и проделывает с ними всё то же самое. Сеченов непроизвольно дёргается от вылившейся на ягодицы прохладной жидкости, кажется, пара капель упали на вульгарный красный ковёр, который Дима возненавидел ещё в первый день. — Может вернёмся в кровать? — Помолчи, — коротко шикает Михаэль и мстительно прикусывает кожу где-то в области лопаток, тут же зализывая, намекая, что директору Предприятия сейчас лучше молчать. На каждом выпирающем позвонке оставляет поцелуй, выстраивая мокрую дорожку до самого копчика. Легонько хлопает по внутренней стороне бедра, прося расставить ноги шире. Опускается на колени, выцеловывает бедро приближаясь к нужной точке. На пробу широко лижет, довольствуясь реакцией Сеченова. Движения языка сначала мягкие и широкие, превращаются в дразнящие, сводя с ума. Хочется выть от такого как старательно его вылизывают языком, одновременно с этим совершая ритмичные движения рукой по члену. Дмитрий шумно дышит, жалобно поскуливая. Язык Штокхаузена великолепен, но хочется большего, хочется ощутить внутри приятное чувство заполненности и увидеть небольшой бугорок на животе, когда член войдёт до упора. — Миш… трахни меня, — жалобно молит Сеченов сквозь стоны. Штокхаузен отстраняется, выглядывает из-за бёдер Сеченова, чтобы посмотреть на его отражение в окне. — Что ты сказал? — издевательски тянет немец, ласково оглаживая стройную ногу по всей длине, чуть царапая ногтями, не прекращая надрачивать. — Твою мать, Миша, — Сеченов давится воздухом, когда любовник сжимает член у основания, не давая излиться. Кидает недовольный взгляд в отражение Михаэля, — Прекрати играться. — Weil du so nett gefragt hast. Дыхание сбивается окончательно, когда внутрь проникает палец Михаэля. Немец на пробу вводит и выводит палец, сгибает внутри и Дмитрий, прикрыв глаза, поддаётся назад, желая почувствовать большее. — Nimm dir Zeit, meine Freude — усмехается Михаэль. Дима прикусывает губы чувствуя второй палец. Михаэль прикусывает загривок, зацеловывает плечи. Ноги крупно подрагивают, чувствуя приливающий оргазм, немец делает последние размашистые движения по всему основания члена, и Сеченов изливается себе на живот, парой капель пачкая окно. — Бедные уборщицы, — тихо смеётся Штокхаузен прямо на ухо, едва не прикусывая мочку уха, — Не хочешь помочь им? — Ми… Сеченов буквально выпадает из реальности и жмурится до белых искр перед глазами, когда немец резким движением входит в него. Он даже не обращает внимания на то, как больно приложился лбом об окно, зато это замечает Михаэль. Он вообще всегда всё замечает. Выходит, из разгоряченного нутра, под недовольный стон старшего, разворачивает его к себе лицом. — Всё в порядке? — Михаэль ласково убирает прилипшие к мокрому лбу волоски, осматривая лоб. Не увидев ничего серьёзного, целует его. — Ого, какие мы нежные, — усмехается Сеченов и оплетает шею любовника руками, — А пару минут назад только и делал, что издевался. — Не ёрничай. Продолжим? Вместо ответа Сеченов жадно целует его, и Михаэль с готовностью отвечает. Они игнорируют стук в дверь и сказанное тоненьким голосом «Дмитрий Сергеевич, машина Вас ожидает». Оба слишком увлечены друг другом. Михаэль умело балансирует на грани нежности и беспощадности, входит, то издевательски медленно, то вдалбливает Сеченова так что оконная рама опасно дрожит, хрипло рыча на ухо. А Дима и не против, закатывает глаза от удовольствия, громко стонет на каждое движение и царапает немного отросшими ногтями спину Михаэля. Сеченов закидывает одну ногу на тонкую талию Штокхаузена и стонет на одной ноте, новые ощущения буквально сводят с ума своей яркостью. Михаэль утробно рычит, изливаясь внутрь, делает последние размашистые движения и выходит, увлекая Диму в поцелуй. Поддерживая мужчину за подмышки, не давая бессильно осесть на пол, отводит к кровати. — После такого я тебя точно не забуду, — устало улыбается Сеченов, укладывая голову на идеально выбритой груди мужчины, слушая его постепенно успокаивающееся сердцебиение. Штокхаузен довольно улыбается, целуя Сеченова в макушку, гуляет рукой по животу, чувствуя подушечками пальцев начинающую подсыхать белёсую жидкость. — Пойдём в душ, — Михаэль порывается встать, но Дима закидывает на него ногу, придавливая к кровати не давая встать, — Мы оба грязные, Дим. — Какая разница, потом помоемся. А сейчас давай полежим так ещё, — еле слышно просит Сеченов, заглядывая в глаза, — Хочу запомнить этот момент. Дмитрий сейчас выглядит таким разбитым, что Михаэль не в силах отказать. Укладывается на бок, так, чтобы быть лицом к Диме. — Ich liebe dich, mein Stern, — смотря точно в глаза, произносит Михаэль, ласково поглаживая щёку подушечкой большого пальца. Дима прикрывает глаза, наслаждаясь моментом. У них впереди ещё три дня и они обязаны провести эти три дня с пользой, досконально запоминая повадки друг друга.