Во мраке бесконечной ночи

По мнению людей, алхимия была лжеучением. Видное ли дело варить зелья и менять привычные формы бытия? Магия – зло, а любой алхимик точно еретик. Фейри относились к науке благосклоннее, магия окружает их и в обычной жизни. А как ещё получать деньги, если не обращать свинцовые монетки в золотые? Все записи делались с помощью специальных символов, дабы неосведомленный не мог разгадать секреты алхимии. Сатурн, Овен и Телец, змея, кусающая себя за хвост, и солнце – все это подходит на бред сумасшедшего. Но так записали краткий переход свинца в золото. Необходимость философского камнявсе усложняло, но Лилит нашла записи, в которых обходили сей аспект. Небольшой атанатор громко засвистел и, нарушая мертвенную тишину, возвестил о своей готовности работать. В блестяще медный прибор влился осадок свинца. Опыт почти закончен – как обычно, успешно – осталось только все убрать. Щелчок пальцами, и оборудование завертелось в магическом вихре, разлетаясь по местам. На громкие позвякивания послышались бурчания со стороны старого кресла. В воздухе висела группка мух, назойливо жужжа. Стянув рабочие перчатки, Лилит, попутно надевая дорожные, встала перед тем, кто со своими насекомыми оккупировал кресла этим ранним утром. Молодой юноша, вальяжно вытянув ноги, читал книгу о некромантии. Генрих походил на одного из немногих его воскресших мертвецов. Блеклые глаза, казавшиеся пустыми; белесые волосы, словно припорошенные первым снегом. А с мошками, порхающими извечно рядом, у него образовалась странная связь. Они явно слушались его. Когда хозяйку дома нельзя было игнорировать дальше, Генрих, выражая все свое нежелание, оторвался от книги: - Я спрошу ещё раз: ты хорошо подумала? – стальные глаза наполнены наигранным безразличием. Пытался казаться холодным и старше своего возраста. Лилит находила это смешным. – Ты, вообще, думаешь? Связано ли это с отшельнической жизнью или Генрих просто такой, но характер у него был отвратительным. Обладая небольшим магическим даром, он решил развить его, углубляясь в некромантию. И считал себя величайшим магом. Разумеется, лучше и Лилит, не взирая ни на возраст, ни опыт, ни магию. Он лучший и все тут: - Мне интересно, слова, которые ты говоришь, вызваны гордыней или беспросветной глупостью? – жужжание под ухом раздражало. Если мухи ещё и садились на кожу, то их мерзкое перебирание лапками ощущалось, как нельзя лучше. Но убить их нельзя, иначе Генрих бы устроил истерику, словно малый ребенок, чей каприз не был исполнен. Лилит приходилось ежесекундно отгонять их. То, что назойливость насекомых раздражала вокруг все живое, Генрих настойчиво игнорировал. Их он находил прелестными созданиями. Как только он свесил руку, несколько мух сели на одежду, беспрерывно ползая: - Глупость поражает гордыню, а поскольку я гордый, не беспричинно, прошу заметить, то я и глупый. Но таковым я себя не считаю, поэтому ответа на твой вопрос у меня нет. Очередная попытка казаться старше. Это всегда смешило Лилит, поэтому она и терпела его. Торопиться взрослеть, жеманно себя вести для этого – глупость, а не мудрость. Мудрость безумно важна для взрослых. Саму себя Лилит таковой не ощущала, да и знать не хотела, доживёт ли до зрелости. - Да не нужно, – уловив тонкий свист, она поспешила обратно к столу. Хватая пробирку, Лилит зажала ее между пальцами. Повернула краник – в пробирку полился золотой раствор. Смотря на расплывчатого Генриха сквозь жидкое золото, она ядовито улыбнулась. – ты уже ответил на мой вопрос. Он мог поспорить на эту тему, поругаться, но Лилит знала, что этого не будет. Мудрые люди рьяно не доказывают свою истину. Но по мнению Генриха мудрые люди язвят на каждую сказанную им фразу: - С тобой бесполезно вести глубокие философские разговоры. – он встал с другой стороны стола, уперев руки в боки. По-хозяйски, будто это его дом. Наблюдал, как настоящая хозяйка капает зелье на монеты, и те из медных превращаются в золотые. – И зачем тебе это шоу? - Увидишь. – загадочно улыбнулась Лилит, кидая деньги в сумку. Темные глаза сверкали озорством – ни к чему хорошему это не приведет. Она порхала как бабочка по комнате, кидая некоторые вещи в сумку. В основном зелья, которые надёжно хранились в шкафчике. Напевая известную песенку, которой запугивали детишек: история о ведьме и ее несчастном женихе, обращённом в осла – Лилит схватила плащ с порванными полами и покрутилась перед зеркалом. В нем появилось бледное отражение: - Там полчаса от столицы. Неужели, это было беспокойство в голосе? Лилит подавила смешок, норовившей выскочить из груди. Откинув темную прядь от лица, через плечо посмотрела на Генриха. Белое пятно в сером интерьере комнаты: - Волнуешься обо мне? – лёгкие танцевальные шаги, выбивающие быстрый ритм, стуча по деревянному полу. Лилит дразняще наклоняется к Генриху, улыбаясь. – Я польщена. - Нет. Если с моим лесом, что-то случится... Игривая атмосфера, висевшая в комнате из-за хозяйки дома, исчезла, стоило гостю сказать больше одного простого предложения. Удивительная способность портить все фразой. Лилит могла бы ещё долго, очень долго слушать скучный монолог о всевластии юного некроманта в этом лесу. Спорить с ним не имеет никакого смысла, да и чрезмерная самонадеянность ее развлекала. Но сейчас было совершенно не до этого: - Увидимся через пару дней. Если что, ты можешь всегда отправить мне письмо, как делал это раньше. Буду благодарна, если последишь за домом. - Нет, не послежу. – раздалось из глубины дома. Лилит хмыкнула, схватив огромную шляпу. Выйдя из дома, она глубоко вдохнула свежий утренний воздух. Солнце медленно поднималось высь, нежно лаская своими лучами холодную землю. Дальний путь звал. Плавно вышагивая по мокрой траве, Лилит срывала ветреницы, казавшиеся снежными проталинами среди зелени. Утром лес оживал. Лишь только первые лучи солнца пробивались сквозь призрачную дымку молочного тумана к земле, соловьи начинали заливаться своей нежной трелью. Цветы робко раскрывались после холодной ночи, а на траве, словно слёзки, блестели капли росы. Утренний лес не похож на ночной. Да и ни на какой другой. Во время рассвета он был невинен, хрупок и таинственен, как молодая дева перед своим возлюбленным. Оставляя за спиной дом, Лилит пробиралась к большой тропе, огибая деревья, стволы которых причудливо смотрелись через призму розоватого света. Ветер игриво подгонял женщину, развивая струящиеся рукава платья. Танцующим шагом Лилит, словно плывя, ступила на дорогу. Путь предстоял дальний. Прибудет она лишь поздно вечером, когда все живое будет восхищаться розовым закатом. Город был известен в народе, как город ведьм. За всю его историю там поймано и сожжено больше всего ведьм и колдунов. Люди считают, что магия нужна только фейри, а они выше этой бесовщины. Но знания магов сохранились. Сапоги слегка проваливались в золотистый мокрый песок дорожки. На ней виднелись свежие следы. Широкие сапоги охотника, надеявшегося выследить крупную дичь; следы телеги и лошадиные копыта, резко обрывавшиеся у края дороги. Отпечатки лап волка. Все это имело свою предысторию, недоступную чужому глазу, оставляя загадкой, что же стало с владельцем телеги. Лилит взглянула вперёд, следы терялись в плотной молочной стене. Прихватив рукой край шляпы, она ускорилась. Следует поспеть к вечеру.

***

Город ведьм был похож на все другие городишки. Чем-то напоминал город, где Лилит родилась, только был больше. Однообразные домишки из серого кирпича наседали друг на друга, никак не выделяясь. Дорога отделана каменными плитами, и шаги отдавались громким эхом в тишине города. В поразительной тишине. Слишком рано, чтобы закрыться за семью дверями, прячась от кошмаров ночи. Но жизни не было никакой. Идя к главной площади, Лилит не встретила никого, кроме снующих детей, носящихся группами. Главная площадь – центр города, поэтому и выглядела более презентабельно. Главным ее достоинством была церковь, оказывающая значительную власть на людей. Увитое плющом здание с огромным шпилем возвышалось над всем в городе. Лилит хмыкнула, глядя на церковь, и прислушалась. Играла паршивая музыка. Она вылетала через открытые окна двухэтажного здания. От этого дома смердело алкоголем и раздавался всеобщий гогот вперемешку с фальшивой мелодией скрипки. Трактир, в котором и собрались все люди. Лилит огляделась: по улице носилась парочка детей, как беспризорные в обносках. Никакой более жизни она не видела. Все: от млада до стара – в таверне. Пьют ром, медовуху или другой дурманящий сознание напиток. Распрямив плечи, Лилит толкнула дверь трактира. Как она и представляла, это было злачное место – по другому и быть не могло. От вони, приличного люда, превратившегося в сброд, хотелось только презрительно морщиться. Поправив плащ, Лилит вскинула голову, всем своим сознанием ощущая себя лучше горожан. Подобрав серое платье, она ловко перепрыгнула через чьи-то ноги, лежащие поперек дороги. Хозяин таверны выглядит единственным приличным – и адекватным – человеком. Приход незнакомки, которой ранее не видели в городе, пробудил сознание пьяниц и их вульгарных девиц. Обсудив и ее наряд, который Лилит сама расшила серебряными переливчатыми нитями, и внешний вид, и манеру держаться, посетители сошлись во мнении, что их навестила богатая меценатка. А некоторые женщины, которые оказались ещё в сознательном состоянии, горячо зашептали, что она похоже на ведьму с объявлений. Но их никто не слушал: - Мне нужна комната, а это похоже единственное заведение в этом городе, где можно остановиться. Пронзительный взгляд нисколько не смутил хозяина таверны. Он привык к странным особам в своем скромном заведении. Хотя эта дама и выглядела прилично, но кто она не имело никакого значения, даже будь она придворной из дворца. Трактирщика беспокоила более серьезная проблема: выпивка медленно заканчивалась, а прибудет только через несколько недель. А рассерженная толпа... Смертельно опасна. Сейчас никак не до девицы: - Не помню есть ли у нас свободные комнаты, – безразличным тоном произнес мужчина, чистя большую кружку. Лилит брезгливо поморщилась, когда он плюнул в нее, чтобы вытереть. Покачав головой, она спокойно покопалась в сумке. В полумраке трактира сверкнуло золото, привлекая своими бликами внимание. Владелец таверны изменился: безразличный вид сменился на жадный. Люди, обвинявшие других в ереси, но точно также падкие на грехи, жалки. – но я посмотрю. Для вас, мэм, что-нибудь найдем. - Благодарю. – бархатным голосом ответила Лилит, скрестив руки на груди, и окинув взглядом трактир и пьяных посетителей. Даже музыканты – и те пьяны: один из них лежал под роялем, к которому уже давно никто не прикасался. На втором этаже должно быть спокойнее. По крайней мере, она надеялась. Скрип лестницы – единственный звук, который разносился по трактиру. Замолкли все: подвыпившие люди, бывшие во власти рома, музыканты. Умолк и шут, который казалось не молчал никогда. Только скрип и созвучный отклик каблука: - Как вас зовут, мэм? – Лилит остановилась, один уголок губ медленно потянулся вверх. Глаза, в которых прежде была предельная вежливость, загорелись насмешливым пламенем. Она обернулась, тень от широкополой шляпы упала ей на лицо, придавая ещё более таинственную атмосферу незнакомки. Просмаковав свое имя на языке, наконец произнесла. - Лилит. Она поднялась наверх, надеясь хотя бы на жалкое подобие тишины, и не обращая ни малейшего внимания на мрачные, тревожные взгляды, коими ее проводили. Как только она скрылась, трактир зашелся шепотом.