Во мраке бесконечной ночи

Тишина. Её можно услышать и увидеть даже без четких очертаний. Она наваливается, окутывает, опутывает, не отпуская. Крепче теней, лижущих пятки. В её присутствии нет материнской ласки, тишина давит на уши, падает камнем. Она осязаема. Она – тьма, бездна, дна которой не видно. Полуденный луч, не светящий в окно. Тишина сравнима с беззвёздной душой, где только вязкая пустота. Безмолвный крик, в котором слышится больше всего боли. Тишина – вечная скорбь. А вокруг скорбело всё. Каждый камень, мелкий лист на деревьях пропитан пустотой. Не пели заунывно птицы; в нервном молчании пребывал ветер, замирая, как испуганный олень от хруста сухой ветки. Ни шелеста мокрой травы, щедро покрытых молочной дымкой тумана. В ней бы любой звук становился в разы громче. Даже молчание бы звучало поразительным криком, срывающимся мольбой незримого и всего сокрытого. Лес никогда не молчит. Там трещат жуки, перебирая лапками по извилистой коре. Птицы поют как никогда чисто, своими тонкими голосками разбивая звонкий лесной малахит крон и трав. Ветер тоже насвистывает свою мелодию, срывая старые бессильные листочки с исполинских деревьев. Лес никогда не увядал в тишине. И город тоже. Он молчал таинственно, пугающе, как молчит свежий мертвец. Вот-вот что-то скажет, томительное ожидание переполняет грудь, но всё же не раздается ничего. Совершенное молчание. И не больше. Холодно, как в могиле, которую давно никто не навещает. И она зарастает острыми колючками, чертополохом, горделиво красуясь шипами. Город утопает в рыхлой могильной земле, но такое бывает ещё реже, чем с лесом. Там живут люди: одни умирают, другие появляются в бренном мире. Но Лилия не слышал ничего. Ни криков птиц, ни хохота компании детей. Ветер не доносил ничего до чутких ушей. Была абсолютная, режущая уши тишина. В шелесте живых зелёных листьев слышалось больше. Солнце касалось нежных бархатных лепестков, тогда в его ласковых поцелуях чувствовалось всё. Но ничего, совсем ничего не было. Молчаливо, как во время траура, зябко, как в лютые холода без теплых одеяний. Даже в такой глуши не могло быть тиши. Они ещё даже не в городе. А им нужно было двигаться дальше. Нельзя было останавливаться на подступах к городу. Следует спешить и торопиться. Эта тишина слишком громко говорит, что их помощь необходима. Но какое-то злое предчувствие навязчиво твердило: уже поздно. Рок, предзнаменование шипяще шептало об упущенном времени. Поэтому они стояли и ждали. Под присмотром звёзд могли бы двигаться дальше. Но нет. Чужие смерти приходят в ночи, бесшумно ступая по траве. Лилия глядит в небо, оно пусто. Даже россыпь звёзд не смягчает его. Выдыхая холодный воздух, генерал снимает кожаную перчатку, отбрасывая её на промерзлую землю. Он наклоняется к ручью, в котором течет вода такая же холодная, как ночь, чистая, как слеза ребёнка. Лилия умывает лицо, ещё сильнее ощущая холод. Он в этом нуждается. Он хочет почувствовать ночь, дыхание смерти, реальность. Лес – бурелом кошмаров, прячущихся на распутьях тропинок. Разобраться в лабиринте одинаковых деревьев могла бы только лесная тварь, взращенная здесь, впитавшая золотую смолу вместо теплого молока матери. И к своей горечи, Лилия разбирался в перекрестках огромных еловых лесов. Он такая же тварь, но из дворца. Привыкшая за это время к путанице дальних пыльных дорог. Он бы нашел путь и в преисподней, в которой совсем нет никаких дорог. Если бы только дали ему властный приказ. Желание королевы – приказ для Лилии. Она только подумает и изогнет бровь в требовании, как прислуги побегут исполнять. И он ни разу не исключение. Здесь он по её велению. Слово королевы – всё. Другого быть на всём свете не могло. Не отыскать в жарких странах ему большего. Вся по-фейски недолгая жизнь Лилии – кровь, королевство и Малефисента. И её приказы. Небо холодное, как и королева. Небо – её глаза, её зеркальный шар. В него она смотрит и видит всех. И Лилию, в том числе. Смотря в бесконечную сине-мрачную бездну, он думает, что говорить. Он должен предоставить Ее Величеству результаты его нескончаемой погони. Вести будут нерадостные, он это чувствует всем нутром. Лилия просто не верит, что всё будет просто. Это не может быть концом. Его снова обманут, он снова будет пылко играть в бесконечные кошки-мышки: - Лилия? – звук его имени заставляет отмереть. Он слишком долго искал в небе что-то. Что угодно, но не ответы. Некоторые тайны не должны быть разгаданы раньше времени. Лилия не хочет признавать поражение, которое ожидает его в городе. Он оттянет его до рассвета. В лучах солнца боль уменьшается. Только бы оно взошло сегодня. Баул наблюдал за ним. Лилия всегда молчит о своих бедах. Ни разу за многие и долгие года их знакомства не жаловался. Готов выслушать любого, холодно оценить чужое поведение или дать дружеский совет. Но не обмолвиться о себе хоть словом. Баул уважал его. Уважал за многое. Но в чем-то Лилия оставался непонятен. Сплошная загадка с обманчивыми проблесками ответа. Лилии достаточно одного немигающего алого взгляда, блестевшего особенно пугающе в предрассветной ночи. Он молчал, но говорил все. И Баул его понял, услышал. Но что он может сделать, если сейчас бессилен сам генерал? Он лишь сдержанно кивнул нахмурившись. И Лилии достаточно: - Идём, – на ходу надевая перчатку на тонкие пальцы, он натягивает капюшон. Плащ, взметнувшись, следует за ним, касаясь земли. Им ещё идти и идти. И лучше спешить. Даже если поздно. Создания ночи любят тьму – распространенный миф. Чушь. Ночь нельзя просто любить. Она одного благословляет, другого обрекает и казнит. Её можно уважать, бояться. Но не любить. Никто не любит холодный мрак могил. Но он неотъемлемая часть Долины Шипов. К удивлению, сегодня солнце всё же вышло, капризно решив порадовать своим присутствием генерала шипов. Что ж, ему он рад. Робкие лучи касаются склонов, на которых стоят самые бравые мужи королевства. Лилия возвышается над всем, неестественно прямо стоя на камне. Рядом с ним так шумно, а внизу, дальше, сплошная тишина. Настоящий ужас настигает, лишь стоит солнцу попасть в зенит небосклона. Тогда живые тени исчезают, а ветер прекращает свое тихое бормотание. А сейчас оно едва ли взошло. Но животное ощущение страха подло пыталось схватить за ноги. Правда, Лилия давно не чувствовал страха. Сейчас случай не станет исключением. Во всём ощущалось неестественность. Будто всё – иллюзия магии, а на самом деле здесь ничего. Тихая пустота. И Лилия собирается спуститься в сплошное ничего, которое называли городом. И берет он с собой лишь Баула. Пока лишь разведать местность. Большего, возможно, и не понадобится. К сожалению. С каждым быстрым, но глухим шагом, тишина все сильнее оглушала и била по чутким ушам. Лилия морщился, пытался воспользоваться другими чувствами. И ничего. Будь там хоть трупный запах, ему было бы значительно легче всё понять. Сейчас же он просто застыл в нервном напряжении. В понимании того, что что-то не так. Но причин не развидеть за мраком и утренним туманом. Но кто-то возникает среди серой тьмы. Сам также убийственно бледен. Он не похож на человека, но и не похож на фейри. Лилия не знает, кто он. И знать не хочет. Его уже ничего не удивит и не испугает. Поэтому он окликает человека. Но тот молчит, бредет куда-то медленно, лишь отрешённо повернув голову. Возможно, медленно он начинает понимать, что происходит. Но в цепь мыслей врывается Баул и его голос: - С тобой разговаривает генерал Ее Величества королевы Малефисенты! – окрик этот разбудил бы лавины в горах. Лилия хмурится, но не переводит взгляд на Баула. Продолжает смотреть на человека. Искать хоть какой-то реакции от него. Чего угодно. – Что за неуважение ты оказываешь, человек! Реакции нет. Сухой жест останавливает Баула. Крики излишни, человек его не услышит. Потому что от него самого не было ни звука. Даже лёгкого намека на дыхания не ощущалось. Он просто был... Хладным, как могильная земля. Безмолвным приведение, отнюдь не похожим на него. Этот человек – человек ли? – был просто чем-то. Чем-то вряд ли живым, но точно не мертвым. Был тенью, был грязью. Но осознание ещё не грянуло громом. Не напугало, как молния маленького глупого ребенка. Пока происходило что-то странное, непонятное даже для тех, у кого магии в жилах было больше, чем крови. Тех, кто напросто состоял из таинственного волшебства. Сейчас они чувствовали запах тьмы, которая всегда сопровождала магию зла и смерти. Смрад зелий, ставших для бесчисленного количества несчастных людей ядом. Баул широкими шагами настигает человека. Тот не выказал ни страха, ни удивления. Ничего. Оттого лишь страннее. Многие – даже рядовые – пугались, трепетали при виде громогласного, верного короне Баула. То были свои, а что говорить о врагах? О мнительных, боящихся всего неизведанного людях и говорить нечего. Одно касание. Одно прикосновение сильной рукой до серой, как земля, кожи – человек падает. Он превращается в пепел, который тотчас бы унёс ветер. Но его здесь уже давненько не бывало. Баул замирает с вытянутой рукой. Он совершенно не находит, что сказать. И это нормально. Сам Лилия не знал, что делать. Но он подбегает, практически подлетает, к Баулу, опускаясь на корточки. Пальцы в перчатке осторожно касаются того, что раньше было живым, дышало и ходило. Лилия принюхивается, сразу же морщась от отвращения. Пепел насквозь пронизан ядом, которые выжигает лёгкие, может разъесть любую кожу. Он был результатом зла, магии разрушений. Магии боли и гнева. Лилия слишком хорошо осознает, что это одно из его поражений. Как давно они мертвы? Можно, ли назвать этих людей мертвецами? Наверное, нет. Но они и не живы. Они ничего. Они пустоты. Закрывая глаза, он глубоко вздыхает. Злость. Она, успешно добравшись до сердца, пытается завладеть его разумом. Но Лилия лишь чудом держит себя в руках. Не может потерять лицо при Бауле. Он холоден. Прожигая чужие остатки взглядом, Лилия встаёт и быстро, неуловимо уходит. Вглубь, туда, где будет хуже. В город, в котором трупный запах заменил все остальные. Там вместо горожан тени. Вместо жизни – мертвецкий покой. Баул окликает Лилию, устремляясь за ним. Кажется, они попали в чей-то кошмар. Улицы заполнены живыми мертвецами, у которых больше нет души. В них осталась лишь память, которая заставляет их скитаться по той земле, что раньше называли Мортусом. Тени темных домов не создавали причудливых силуэтов по вечерам. И время остановилось в городе. В нем больше никогда не услышат смеха, музыки и танцев. Не раздастся там снова крика младенца, ни хрипа старца. В нем отныне есть и будет лишь тишина. Богохульник уверовал бы сначала в Дьявола, а после в самого Господа, увидь он подобное. Но Лилия не верил уже ни во что земное и ни во что человеческое.