Во мраке бесконечной ночи

Ветер покачивает молодые деревья, зло пытаясь их накренить и поломать. Но те, отчаянно борясь за жизнь, выигрывают в который раз. И твердо продолжают стоять ещё долгими веками. Из стран, где солнце встаёт по утрам, пришла одна простая истина: как бы ветер не ярился, гору он не сдвинет. Лето – пора жизни, сладкое время цветочного вальса. Время вдохновения и мечт. Лилит, краем глаза наблюдая, что происходило на земле, втыкала иглу в старую ткань. Одна нога её лениво покачивалась, чуть вздымая юбку. Ей спокойно, как никогда, хотя никаких причин не было. Для спокойствия они никогда и не требовались. Нитка почти закончилась. Но она уже и не требовалась. Метким черным глазом её отмерили ровно сколько нужно. Ни больше, ни меньше. Пробегаясь глазами по рисунку красной нити, вертя в руках старую шляпу, Лилит в целом осталась довольна. Цокнув, она наклонилась и перекусила нитку. В её жизни слишком много отголосков старины. Дом, платья, шляпа. Даже этот лес не просто лес, а вековой лес. Маленькому саженцу деревца требуются десятилетия, чтобы стать нечто большим. И потому и жизнь у Лилит была такой же долгой и такой же старой. Хотя нельзя отрицать то, что рассудок и мысли её были молоды, несмотря на то, что нормальные люди в таком возрасте холодели вместе с землей. А для фейри она наверняка слишком юна. Но и Лилит не фейри. Да и не человек тоже. Она просто есть и просто существует, не принятая никем из живых. Шляпа могла многое рассказать о тебе другим. Высокая, обитая мехами неуловимого соболя – тебя примут даже во дворце. Совсем бедняки, влачившие свое существование, обходились хлопковыми платками, сами украшая их. Нити яркие, как цветы, пестрили зачаровывающими рунами или узорами. Лилит любила свою шляпу для путешествий. На ней всегда была райдо и иса. Сейчас же на новой шляпе красиво вырисовывался красный узел. Внизу прекратился шорох, не раздавался ни один другой звук. Положив свое творение на колени, Лилит медленно перевела взгляд на, будто выжженную, землю, поверхность которой заливало почти теплое солнце. Земля и правда была нага. Но не от летнего огня, вспыхнувшего нежданно-негаданно посреди леса. Она была пуста от магии: - Как тебе? – Лилит громко нарушает тот хаос, что творился на земле. Она прекрасно знает, что ей ничего дельного не ответят, как обычно, только глупость. Но ответ и не требовался. Потому что совершенно наплевать на него. На черной и острой от иголок сосен земле виднеется белое, будто череп, пятно. Лилит не так уж и высоко, поэтому ловит тот непонимающий взгляд. Все тех же глаз, казавшихся абсолютно пустыми. Она усмехается, почти нагло, но всё же по-взрослому спокойно. А вот и ответ ей. По-детски капризный: - Ерундой какой-то занимаешься. Лилит вздыхает, а вздох её уносится вместе с летним ветром, куда-то в сторону таинственных гор. В сторону других шумных городов, среди которых образовалась вселяющая ужас пустота и тишина. - Ерундой занимаешься ты, учитывая, что никакого результата твои потуги не дают, – она не глядит на Генриха, вместо этого придирчиво осматривает свою перчатку. На запястье порвана от терний, кусавших и хватавших в плен больно, когда Лилит хотела собрать свежие лепестки роз для зелья. Нужно было скорее найти новую пару. А для этого нельзя обижать того единственного, кто бегает на людской рынок. А это сделать сложно, ведь Лилит уже метко колет по больному своими фразами. - Я ведь заставлю тебя смотреть, пока не скажешь хоть что-нибудь полезное. - Да прекрасно, просто прекрасно. – покорно кивает Лилит. Но делает это так, что всем становилось понятно: ничего прекрасного она не видит. – Можно я уже домой пойду? - Лилит, – её имя произносят так строго, будто она здесь младше, а не никудышный учитель никудышного ученика. Хотелось смеяться глухо, подобно карканью ворон. - Прости, некромантией не увлекаюсь, – словно в издёвку, она пожала плечами. Но всё же с интересом наблюдая за всем происходящим. Худая нога, выглядывающая из-под юбки, быстро дергалась. - Будто ты в ней не смыслишь. Некромантия – учение о смерти. Любой, кто говорил, что она возвращает к жизни, беспросветный дурак. Потому что она приносит лишь мучения. И для того, кто уже умер, и кто всё ещё жив. Чудом жив. Некромантия требует взамен ещё больше, чем обычная магия. Некроманты никогда так и не узнают, что такое жизни, и не вкусят горьковатого вкуса её плода: - Мне она просто не нравится. - Я что, так много прошу?! – как же легко было довести Генриха. Даже стараться для этого особо не надо. Нужно всего-то самую малость – отказать ему. После этого он взрывается, начинает топать ногами, вопить. Малый ребёнок. – Всего-то помощи! - Ого, неужели, Великий Генрих умеет просить помощи? – Лилит всё же смеется. Не громко и визгливо, как сказывают матери своим непутёвым детишкам, а низко и совсем тихо. Лишь чтобы она слышала. – Ну ради этого даже помочь можно. Она слетает с ветки, как хищная птица пикирует с небес. Лилит не заботит, что она может упасть, пораниться. Даже что юбка у неё задирается фривольно. Мягко приземлившись, она поправляет черные и спутанные на затылке волосы. Разглядывая свою шляпу, Лилит протягивает руку и молча забирает фолиант. И не слышит никаких возмущений в ответ. Буквы причудливо ровной строчкой изгибались на бумаге. Кто бы мог подумать, что в трёх длинных предложениях – оружие смерти, опасная сила и губительная власть. Не дочитав до конца, Лилит шумно закрывает книгу. И видит лишь взгляд серого непонимания: - Во-первых, если ты решил использовать новые заклинания, то изволь их выучить наизусть, больше пользы будет. – Лилит возвращает книгу обратно, даже не наблюдая, откроет ли Генрих её снова. Но он, как послушный ученик, внимающий каждому слову учителя, не открыл. Лишь продолжил держать в руках. Вспоминая, что сама знала о некромантии, те жалкие крупицы убийственной мудрости, Лилит, аккуратно кладя шляпу рядом с корзинкой, подошла к своему плащу, висящему на низкой ветке: - Во-вторых, ты слишком много концентрируешься на себе, – завязывая длинные ленты у шеи, она, смотря в никуда, произнесла. – некромантия – связь между тобой и трупом. - Чего? – тот, кто всегда думал лишь о себе, никогда не научится думать о другом. Такому не быть некромантом. И Лилит это понимает. Она знает, что такое жизнь, и понимает, кто в ней что стоит. Понимал ли это Генрих – вопрос. Но Лилит всё равно продолжала ему объяснить. Даже если бессмысленно. - Ну, а как ты будешь указывать им, что делать? Есть ещё третье, следует пользоваться более свежим материалом, и хотя бы знать кого ты используешь, – Лилит с отвращением поглядела на то, что назвала "материалом". Труп, тленный запах которого она уже просто перестала ощущать, валялся на земле, будто некрасивые объедки каких-то хищных зверей. Мертвое тело никогда не может сказать, что оно страдает от всего этого бедлама, называвшегося магией смерти. Но Лилит ясно ощущает её муки. Вздыхая, она всплескивает руками. – от простых людей пользы мало. - Пойдем на кладбище? Лилит меланхоличной усмешкой ответила на это предложение. Бродить среди серых могил, ветких маленьких склепов – была в этом какая-то прелесть. Но никогда ей не нравилось портить всё это великолепие смерти. Нельзя нарушать стылую тишину скорби и горького молчания. Некромантия никогда не была и не станет её магией. Ей нужно кого-то слишком сильно ненавидеть, чтобы призвать мёртвых. Лишь тогда она пойдет на условия неживых. Потому что она не знает цену смерти, но знает, что такое жить: - Ну, это не к спеху, попробуй ещё раз, – чтобы бы не соглашаться на эту идею, Лилит готова посмотреть на это жалкое и неудачное зрелище ещё раз. И бессмысленно сказать, что стало лучше. Гораздо лучше. Кровь. Этот запах стал слишком сильным, слишком резким и неожиданным, что Лилит замирает, так и не сказав последних поучений. Кажется, она чувствует, как волосы у нее на затылке начинают приподниматься. Ей даже показалось, что земля стала красной, будто вино или нечто похуже. Но стоило моргнуть – видение развеялось, как пепел по ветру. Лилит оглянулась, не обращая внимания на то, что рядом с ней бубнили заклятие на латыни, тщетно стараясь его запомнить. Взгляд её метался по кронам деревьев, выискивая там что-то. Пусто. Никого. Но Лилит ощущает, что кто-то рядом. Кто-то, с кем она совсем не желает связываться. Даже если её защищает черная ворожба: - А знаешь, пожалуй, и правда лучше заняться чем-нибудь другим, – Лилит заторопилась, будто вспомнила о каких-то делах. Ощутимо толкая Генриха в спину, она говорила быстро, словно спешаще наставляла путника на дальнюю дорогу. – иди, люди так давно не проклинали тебя. И купи мне перчаток, будь добр. Ах, да, после тебе придется справляться самому. Последнее она произнесла, будто в невзначай. Ветер её слов должен был проскользнуть сквозь лепестки цветов да пропасть. Но Генрих уцепился за них пальцами и схватил. Резко останавливаясь, он повернулся к Лилит. Бледное лицо его выражало крайнее недовольство в каждой черте лица, начиная от излома бровей, заканчивая сомкнутыми губами: - Господи, тебе не надоело пропадать бесследно и также появляться? – Лилит понимает, что силой она боле не сдвинет его с места. Он как гора встал, а она лишь ветер. Может яриться сколько хочет, но пик не склонится. А потому Лилит, как переменчивый ветер, изменяет направление. Хрустящие взмахи запястьями – вихрь волшебства собирает все вещи, укладывая в корзину. Подхватывая её, Лилит лёгким шагом подходит к Генриху. В покойной ночи её глаз виден ответ: сплошное нет. И нет смысла говорить ей что-то против. Да и к тому же, с каждым теплеющим деньком, оказывающиеся всё длиннее и длиннее, становилось лишь опаснее самовольно бродить в лесу.