Я последую

Он проснулся от ощущения солнечного света и радости. Они заполнили пустоту внутри него, которая когда-то отзывалась глухим одиночеством, которая трескалась и болела, заполняла его и заживала по ходу дела. Это был мир, и свет, и звук, и… Боль? Томас открыл глаза от боли и увидел Ньюта, стоящего над кроватью, на которой лежал Томас, и смеющегося так сильно, что слезы медленно потекли из уголков его глаз. По звуку кашля и хрипов было ясно, что Ньют смеялся довольно долго и, скорее всего, из-за Томаса. Бренда. Хук правой. Ах. Томас вздохнул и почувствовал синяк, образовавшийся на его челюсти, и попытался проигнорировать смешки, исходившие от нависшего над ним парня, но это невозможно. Это Ньют, и его нельзя игнорировать. — Ты мой чертов герой, — тихо сказал Ньют. В его глазах светилось веселье, когда он покачал головой, глядя на Томаса, но тот не мог найти в себе сил возразить. — Не прошло и пяти минут, как ты сошел с гребаного Берга, прежде чем наша сестра уложила тебя. Плохое планирование, вот что. — Ну, ты знаешь, я люблю выделяться, — сказал Томас. Он не потрудился подавить усмешку или остановить руку, когда она потянулась к руке Ньюта. — Я должен был как-то компенсировать опоздание, верно? Ньют пожал плечами, но позволил Томасу взять его мозолистую ладонь в свою. Томас потянул Ньюта вниз, так что тот сел на кровать рядом с ним и впитал слова, сказанные Ньютом. — Я знал, что в конце концов ты найдешь меня, хотя думал, что гигантский кровавый взрыв поможет тебе найти меня быстрее. — Я, э-э, — Томас запнулся. — Я подумал, что это может быть ловушка? Ньют моргнул, глядя на него. — Ты не должен был успеть попасть сюда так быстро! Я все еще обыскивал руины! Ньют снова моргнул. — В этом не было смысла, ясно? Более логичным было то, что Джэнсон каким-то образом подстроил ловушку! Еще одно моргание, но уже со словами. — Как получилось, что единственный раз, черт возьми, когда ты решил быть осторожным, стал единственным разом, когда это было не нужно? Что случилось? — спросил Ньют, сбитый с толку, но теперь он держал Томаса за руку обеими ладонями, потому что не хотел, чтобы в его словах прозвучал укор. — Тогда как ты добрался сюда так быстро, а? Все это не имеет смысла, — возразил Томас. — Да, насчет этого, я расскажу тебе свою часть. Ты так долго был без сознания, что Бен уже посвятил меня в то, как ты угодил в чертов Берг Авы Пейдж, и мы собираемся поговорить, приятель. Томас поморщился. Он не знал точно, сколько был в отключке, хотя, если бы его спросили об этом позже, он попытался бы объяснить, что долго оставался в отключке только из-за того, что ему нужно было поспать, но, очевидно, прошло достаточно времени, чтобы Ньют заставил команду Томаса рассказать ему все. Они должны были придумать согласованную историю до того, как приземлились, но он не был сосредоточен ни на чем, кроме, Ньюта. Томас в ответ поднял брови и сделал Ньюту знак начинать говорить. — Полагаю, мне следует начать с того, что не только ваше количество тел стало немного больше… — начал Ньют, и Томас обнаружил, что на протяжении всего рассказа его брови поднимались все выше и выше. Ньют не пожалел кровавых подробностей и даже включил в них приступ паники в Уинстон-Рокс и свой страх иметь дело с Гриверами, но при этом быть честным с Брендой. — Кстати, она сожалеет, — добавил Ньют ближе к концу. — Бренда. Она поняла, кто ты, примерно через полсекунды после того, как ты бросился на нее, но ты же знаешь ее рефлексы. Был только один способ покончить с этим, приятель. О чем, черт возьми, ты думал? — Я не думал, — сказал Томас. — Я просто увидел ее и действовал инстинктивно. Это были долгие несколько дней, понятно? — Я слышал. Ты выторговал этот чертов пузырек, ты абсолютный говнюк! — Ньют опустил руку и затем слегка шлепнул его по животу. — Я не сказал ей, что это такое и где я это взял! — Это единственная причина, по которой я не сдираю с тебя кожу живьем, идиот, — проинформировал его Ньют. — Но что именно ты планируешь делать, когда вернешься туда за остальными иммунами, а? — Ну, — медленно произнес Томас. Он заставил себя сесть и сначала выглянул за дверь, чтобы убедиться, что никто не собирается входить, прежде чем продолжить. — Полагаю, это зависит от того, что она найдет. Ньют на мгновение прищурился, прежде чем его лицо прояснилось в понимании. — Ты не уверен, что это действенное лекарство, не так ли? Томас слегка пожал плечами, прежде чем вытер лицо руками и застонал. — Я не знаю, ясно? Я точно скопировал Мэри, но, честно говоря, наука, стоящая за всем этим, настолько безумна, что я клянусь, кто-то выдумал все это однажды ночью за бутылкой чего-то, и внезапно это стало фактом. — Возможно, именно поэтому ты чуть не истек кровью там, на Поляне; чтобы убедиться, что у нас есть дополнительные материалы, на всякий случай, — добавил Ньют. Томас кивнул. Какое-то время они сидели в тишине, Ньют погрузился в свои мысли, а Томас слишком хорошо осознавал их близость и нарастающую волну внутри него, которая не угасла, когда Минхо напал на него, а вместо этого продолжала расти и перерастать во что-то, что либо уничтожит, либо создаст мир заново. Томас сглотнул и потянулся, чтобы еще раз взять Ньюта за руку. — Я не хотел рисковать, Ньют. Я не могу потерять тебя снова, я этого не сделаю, — прошептал Томас. Ньют провел большим пальцем по костяшкам пальцев Томаса, и это было похоже на обжигающий кожу жар — как мог Ньют этого не почувствовать? Он должен был. Он должен был знать. Это чувство росло между ними так долго, что почти невероятно, что им потребовалось так много времени, чтобы зайти так далеко, что они так долго откладывали это. — Томми, ты… — Томас! — крикнул Бен, стоя в дверном проеме, с Фрайпаном и Минхо по бокам. — Дэн только что крикнул с Берга, что тебе нужно подняться туда. Сейчас. Томас так свирепо посмотрел на Бена, прежде чем многозначительно опустить взгляд туда, где их с Ньютом руки все еще были переплетены. Бен, по крайней мере, выглядел извиняющимся, прежде чем заговорить снова. — Прости, чувак, но это Джэнсон. Он звонит снова и… мы слышим крики на заднем плане. Томас вскочил с кровати и побежал, прежде чем Бен закончил говорить. Только пройдя половину пути, он понял, что Ньют бежит рядом с ним, и что Ньют все еще держит Томаса за руку так же крепко, как и раньше. Крики эхом отражались от стен Берга металлическим жалом и вонзались в душу Томаса с каждым бессвязным повторением. Кабина была полна людей, хотя никто из них не обернулся, когда вошли Томас и Ньют — их глаза были устремлены на экран в приглушенном ужасе и ярости. Томас нашел источник криков — теперь уже не на заднем плане голограммы, а на переднем. Глэйдеры. Томас различил машины, к которым они были подключены, прежде чем увидел их лица — это была та самая, которую описал Минхо, та, которая подавала кошмар за кошмаром на блюдечке с голубой каемочкой, чтобы они могли извлечь какое-то химическое вещество из их мозгов. Еще одна научная чушь. Чак. Соня. Даг. К стойкам и проводам подсоединены другие, но эти трое единственные, которых ясно видно; остальные были просто конечностями и не поддавались расшифровке. Томас снова почувствовал ужас, скручивающийся в животе от осознания того, что да, эти трое живы и не погибли в аварии. Но какой ценой они все еще дышат? Все трое в синяках и бледны, их лица были изможденными и искаженными ужасом. Таким худым Томас никогда не видел Чака, и это зрелище снова заставило ярость вскипеть в его венах, все чувство покоя от того, что он нашел Ньюта, исчезло. Хватка Ньюта на руке Томаса ослабла и пропала, быстрый взгляд показал, что от ярости он сжал ладони в кулаки с побелевшими костяшками. Томас почувствовал, что мир погрузился в тишину, несмотря на сердитое бормотание и плач, которые доносились со всех сторон комнаты. Он почувствовал, как мир погрузился в тишину, безмолвие и холод, и все почти почернело, когда голограмма переместилась с их друзей на насмешливое и сальное лицо Джэнсона. — Привет, Томас, — пропел Джэнсон. — Приятно видеть, что ты нашел мою потерянную собственность, хотя и не всю, если только ты не спрятал где-нибудь остальное. Томас ничего не сказал. Ньют ничего не сказал. Они ждали, и Четверо Всадников отбивали свой ритм по костям Томаса в наступившей тишине. — Что? — спросил Джэнсон. — Никакого остроумного замечания? Никакого остроумного ответа или подросткового бунта? Томас почувствовал два сильных нажатия на внутреннюю сторону своего запястья, Ньют последовал его примеру в этом вопросе, и в ответ Томас обхватил запястье Ньюта пальцами и велел ему держаться, благодарный за то, что камера не переместилась достаточно далеко, чтобы запечатлеть их пальцы, поэтому Джэнсон понятия не имел, что они общаются. Тишина. Они ждали. — Должен сказать, я разочарован! — воскликнул Джэнсон. — Я так привык к твоим маленьким колкостям, что обнаружил, что теперь мне их очень не хватает… Томас не клюнул на наживку, как и все остальные, кто стоял за ним. Убедись, что Харриет ведет себя тихо, — сказал Томас Рейчел. Я займусь ей, — ответила она, — Но тебе лучше поторопиться. Тишина. — Ну, по крайней мере, у меня здесь юная Тереза для компании, — Джэнсон использовал ее имя как оружие, положив его на доску с такой наигранной беспечностью, что Томас мог сказать, что Джэнсон уверен в его эффективности. — Она действительно рассказывает лучшие истории, не так ли, Томас? Томас почувствовал, как рука Ньюта постукивает по его бедру; -тук-тук-тук-тук-тук-тук-. Это должно было напоминать учащенное сердцебиение, быстрое движение крови под кожей, когда ты в опасности, опасность, будь настороже. Томасу было трудно не закатить глаза при звуке сигнала — да, это явная ловушка, и Томас не собирался в нее попадаться. Даже если бы Джэнсон заполучил Терезу, могло бы быть для них хуже, чем если бы у него был любой другой, если он переманит ее на свою сторону. Снова. — Она стала намного более сговорчивой теперь, когда мы вернули ей воспоминания, Томас, — насмехался Джэнсон. Голограмма сместилась, показав Терезу, стоящую в стороне и с некоторой долей беспокойства и боли смотрящую на Чака, который дергался и плакал, потерявшись в своих худших страхах. — Но опять же, ты знаешь все о воспоминаниях, не так ли, Томас? Томас по-прежнему ничего не говорит. Чем тише он, тем больше говорит Джэнсон, тем больше информации он получит. Томаса трясло от усилий, которые потребовались, чтобы не прервать этот телефонный разговор, но он не мог. Не тогда, когда Джэнсон заметно злился с каждой секундой и явно собирался расколоться. — Прекрасно. Если так и будет, я сразу перейду к делу! У одного из этих маленьких засранцев нет иммунитета, и после больших усилий с моей стороны я подвергу их воздействию Вспышки, — улыбнулся Джэнсон, и сердце Томаса остановилось. — Имейте в виду, в борьбе я потерял вполне жизнеспособного подопытного, так что теперь я решил, что лучше всего просто подключить их всех к аппарату в качестве метода контроля толпы. Даже маленького Чудака. Нет. Голограмма переместилась еще раз, обратно к Чаку, где Томас мог видеть, что к аппаратам мальчика не были подсоединены трубки для сбора фермента. Ничего. Его дыхание участилось и стало короче — его глаза пробежались по каждому видимому дюйму кожи Чака в поисках признаков вируса, но ничего не нашли. Не было никаких признаков того, был ли это трюк или нет. Лицо Джэнсона снова появилось в поле зрения, и Томас кратко обдумал преимущества съемки голограммы. — Теперь, когда я привлек твое внимание, давайте поговорим о деле, — сказал Джэнсон. — Ты знаешь, что его спасет, и что у меня здесь очень ограниченный запас сыворотки, чтобы продлить его жизнь. Я буду великодушен и дам тебе три недели времени, чтобы побегать и понять на собственном горьком опыте, что я не оставил тебе других вариантов. По истечении этих трех недель или раньше, если ты придешь в себя, я разрешу одному Бергу, только одному Бергу прилететь в этот город. Все остальное будет немедленно уничтожено. Скоро увидимся. Экран потемнел прежде, чем Томас успел сказать хоть слово в ответ. Чак. Не может быть, не после всего, через что прошел Томас, чтобы сохранить ребенку жизнь, не после каждого данного им обещания. Не может быть. — Как быстро ты обратился? — тихо спросил Томас у Ньюта, не глядя на него. Они с Ньютом никогда не говорили о том, когда именно у Ньюта проявилась Вспышка, когда начали тикать его часы. У них все еще не было времени на подробности, но внезапно стало необходимо уточнить некоторые детали. — Быстро, — пробормотал Ньют. — По крайней мере, мне показалось, что быстро. Но я также смог скрыть это, Томми. То, что мы ничего не видели, не значит, что этого там нет. Черт. Время между разговором с Джэнсоном расплылось, как и пространство. Он не уверен, как ему удалось очутиться в комнате планирования за большим столом, вокруг которого абсолютно все собрались в большой круг. Он не помнил добрых, но резких слов Хорхе или извиняющейся улыбки Бренды. Но Томас не охвачен гневом, нет. Он погружен в размышления. Планирование. Расчет. Принятие решения. Ньют молча стоял рядом с ним, ранее передав инициативу Томасу, хотя Томасу было ясно, что он был так напряжен и переполнен гневом, настолько глубоким, что Томасу было трудно определить его источник. В конце концов, Томас заговорил. — Это ничего не меняет, — сказал он. Эффект был незамедлительным. И какофония голосов и учащенное дыхание наполнили комнату, но прекратились, когда Томас поднял руку. — Он дал нам три недели, но нам не понадобится столько времени. Не сейчас, когда мы с Ньютом знаем о возможностях того, что произойдет, не с тем, что нам не нужно притворяться, — объяснил Томас. — А что насчет Авы? — спросил Минхо. Казалось, что Бен проинформировал всех в целом о действиях Томаса, а не только Ньюта. — Какую роль она играет в этом? — Честно говоря, я пока не уверен. Ее роль будет определяться тем, что она узнает об этом флаконе и как она на это отреагирует. Мы должны узнать ответ на этот вопрос примерно через день или два. Главное, что нам нужно попытаться разгадать, это то, что все происходит в этом городе. Нам нужна Тереза. — Проблема, Ньют? — Ньют поперхнулся воздухом рядом с ним, и Томас не потрудился спрятать закатанные глаза. Ньют встретился с ним взглядом, и прежде чем вспыхнул гнев, Томас увидел намек на что-то похожее на боль, но это не имело никакого смысла. Тереза жизненно важна по нескольким причинам: во-первых, у нее все еще есть воспоминания о том, что было до Лабиринта, что означало, что у нее потенциально есть информация о любых старых аванпостах Правой Руки или о том, где находились их тайники с припасами — у нее могла быть информация о Безопасном убежище. Не то чтобы Ньют еще что-то знал об этом, но он знал, что у Томаса были сомнения по поводу лекарства и что Тереза была единственным живым человеком, которому удалось его создать. То, что она не помнила, как это сделала, не имело особого значения. — Тереза, — недоверчиво произнес Ньют. — Да, Тереза, Ньют. Также известный как единственный человек… — начал объяснять Томас, но боль вновь вспыхнула в глазах Ньюта только для того, чтобы смениться еще большим гневом, и Ньют убрал руку от груди в символе, который означал «не сейчас». — Нет, — сказал Ньют, покачав головой. — Знаешь что? Нет. Я не собираюсь снова проходить через это. Ньют развернулся и выбежал из комнаты, и Томас, увидев это, покраснел. Да, Ньют чувствовал себя преданным Терезой и винил ее во многих вещах, как и Томас, но вести себя подобным образом, когда он знал, для чего она нужна Томасу, особенно если у Чака была Вспышка, было совершенно нелепо. Томас посмотрел на остальных членов группы только для того, чтобы увидеть, что половина из них была сбита с толку, а другая половина — странно понимающая. С другой стороны, они не знали о сомнениях Томаса по поводу лекарства, поэтому, конечно, они не понимали, почему она была важна, даже если она могла снова их предать. — Иди, — сказал Бен. — Мы справимся. — Да, ты говоришь, нам все равно придется подождать несколько дней? Собрание закрыто, — добавил Минхо. — Иди за ним. Мне все равно, ударишь ты его или обнимешь, просто не позволяй ему выплескивать свою ярость, иначе последствия никому из нас не понравятся. Томас не стал задавать вопросов или уточнять, а просто вышел за дверь, и замолчал. Тишина, воцарившаяся в его сознании, когда позвонил Джэнсон, опасная ярость, снова всплыла на поверхность. Тереза означала лекарство, лекарство означало, что Томасу не придется снова хоронить Ньюта. Или Чака. Или кого угодно, только не из-за «Вспышки». Но не Ньют, только не снова. Все остальное не имело значения. Он мог смириться с ненавистью Ньюта к Томасу за то, что тот оттеснил его на второй план, пока у него есть десятилетия, чтобы искупить вину; жизнь Ньюта не стоила того, чтобы его гнев навредил Терезе до того, как Томас узнает об этом наверняка. И это не первый раз, когда Ньют позволил собственной ненависти к ней затуманить его разум, но Томас позаботится о том, чтобы это был последний раз. Так или иначе.